Волчанка

Красные ягоды рябины расплываются кровавыми пятнами на заснеженной поляне. Они беззвучно лопаются под босыми ногами, будто боятся нарушить давящую лесную тишину. Антон на это может только шмыгнуть носом, утерев сопли рукавом старенькой курточки. Он пытается считать алые капли, стекающие с его ладони, но каждый раз сбивается и начинает заново. Одна… Две… Десять или всё же одиннадцать? — Откуда на моих ладонях краска? — шепчет он, вглядываясь в неприветливую пелену молчаливых туч. Руки у него жирные, будто маслом смазанные. А краска…. Везде. Абсолютно на всём. Змеиться ручейками по его куртке, ладоням и шее. Жидкая и противная от стылого воздуха, она заставляет Антона жмуриться, когда затекает ему под воротник. Петров смотрит на свои босые ноги, под которыми расплываются кровавые цветы, но больше не может разглядеть под ними маленькие ягоды рябины. Он опускается на колени, наплевав на то, что надел сегодня школьные брюки, и разгребает голыми руками колючий блестящий снег. Его ногти скребут по ледяному настилу, а ладони пачкают белоснежную зимнюю перину. Рябины нет. Под снегом Антон находит только острые обломки сосулек, покрытые красной жижей, и резко выдыхает, кашляя от белоснежных холодных мух, осевших в лёгких. «Это всего лишь краска» Клубок мыслей путается, завязываясь тугими узлами. Минуты светового дня кажутся крупинками манки, убегающими через решётку сита. Зимой всегда темнело быстро. Ветер холодит босые стопы, щекочет детские щёки и морозит нежные пальцы. Впервые за несколько часов взгляд Антона проясняется, и он поражёно шепчет: — Где я? Мальчик в панике вертит головой в разные стороны, но не может узнать ни единого деревца, ни одного кустика. Он осторожно поднимается на ноги и понимает, что замёрз. Напрочь сырые брюки примёрзли к коже, теперь их можно будет только отодрать. Прямиком с мясом. Петров от этой мысли морщится и качает головой. Он понимает, что не чувствует ступни, и это пугает Антона до истерики. Мальчик глядит на побелевшие ноги, покоящиеся на белоснежной подушке, и с трудом может сдержать вопль ужаса. Рядом с ним, позади и прямо под его бренным тельцем расплываются кровавые пятна. Они оказались похожи на изуродованные силуэты лесных зверей, танцующих под его окнами. Это была не рябина. Не краска. Его кровь. Настоящая, струящаяся по венам и артериям. Те обломки сосулек… О, нет. — Блять… — громко всхлипывает Антон, — Блять! Он хочет прикрыть лицо руками, но лишь громко кричит, увидев засохшую потрескавшуюся корку. Теперь ему кажется, что кровь везде. По-детски, совершенно трусливо, от этой мысли мальчик разревелся, разевая рот в страшной гримасе. Он был один в лесу, с чёрт знает какой степенью обморожения, весь в крови, когда рядом хлопал своими дверьми-челюстями чёрный гараж. — Семь да семь, съем тебя, съем, — чьё-то утробное рычание ударяет в голову, заставляя глотать собственные всхлипы. Оранжевое полыхающее пламя вспыхивает над чёрными макушками елей. День закончился. Белоснежные снежинки-танцовщицы внезапно сходят с ума, начиная метаться в болезненно-странной агонии. Ветер с небывалой силой бросает кружащиеся хлопья в мальчишеское лицо. Начинается метель, за которой нельзя рассмотреть ни мёртвых, ни живых. Над лесом догорает полоска света и тёмная скверна заволакивает небо. Ночь наступила. — Кручу-верчу, запутать хочу, — шипит из тьмы всё тот же голос. Антон вновь громко всхлипывает и трясётся. Его поражает дурацкое осознание, голос обольстительницы Алисы в голове, который шепчет, говорит, буквально кричит:«Зайчик…Зайчик…Зайчик! Вот ты кто!» Громкий хруст, блеяние, рычание и шелест крыльев оглушили его. Казалось, что весь мир ополчился против. — Ну и чего ты замер? — громкий знакомый голос пробивается сквозь свирепую вьюгу. На очки Антона налипли снежные кляксы, сквозь которые ему не разглядеть говорящего. Но он и без этого знает, кто пришёл к нему на выручку. — Ромка… — еле двигает посиневшими губами Петров, — Ты… На большее сил не хватает. Холодный воздух циркулирует по его лёгким, щекоча альвеолы и заставляя поперхнуться кашлем, в результате чего мальчик выплёвывает что-то склизкое и противное на дорогу. — Ты-ты, получи пизды, — смеётся Пятифанов. Лесные обитатели шипят, вопят и воют, но не подходят ближе. Боятся. Не Антона, конечно. Петров на счёт себя иллюзий не строит. — Ром, — вновь вырывается через силу единственное слово. Больше и не нужно. Ответила ему лишь тишина, нарушаемая лишь дыханием морозного ветра и тяжёлыми хрипами зверей. — А, ну, пошли прочь отсюда! — вдруг зарычал рядом искажённый голос, — Это моя добыча! Антон зажмурился до цветных пятен перед глазами и начал шептать старую молитву. Её он услышал ещё от бабушки и старался поверить, что она поможет. Почему он такой глупый? Ромы здесь никогда не было. Да и откуда ему взяться в тёмном страшном лесу? Он же не дурак, выходить из дома в ночи не станет. Ноги совсем перестали держать мальчика, и Петров кулём повалился на холодный настил. Он не спасётся. Его не найдут. Метель с каждой минутой казалось только набирала обороты. Антон упирался лбом в раскопанную им же ледяную прослойку и почти беззвучно шептал слова молитвы. Неожиданно кто-то разжал его окоченевший кулак и вложил туда небольшие кругляши. Мальчик на это только неопределённо замычал, не сумев больше вымолвить ни слова. — Это снежноягодник, — вновь послышался голос Ромки над его головой, — Скажи, что даруешь угощение. Они всё поймут. Антон попытался приподнять голову, но не смог. Его глаза слипались, а тело становилось лёгким, словно пёрышко. Рядом нетерпеливо рыкнули. — Скажи!— буквально проревел голос позади него. Петров почувствовал резкий рывок за капюшон куртки. Послышался треск ткани, на его плечо вывалился комок свалявшегося пуха, который чудом не ушёл куда-то вниз курточки, но встать ему это не помогло. Тогда псевдо-Ромка рыкнул ещё раз и ухватил его за подмышки, с силой дёргая вверх. Антон, наконец-то, оказался на ногах. Он всё ещё ничего не видел, поэтому с трудом протянул замёрзшую руку в случайном направлении и попытался сказать: — Уго… Уго… Угощение. Звери подозрительно замолчали. Тёплая ладонь псевдо-Ромки обхватила его кулак и заставила разжаться. Кругляши со стуком упали на лёд, послышался громкий топот и чавканье. Такое сильное, какое не может быть от ягод. — По…По… — вновь попытался вымолвить Антон, опираясь на грудь своего неизвестного спасителя. В то, что это был Ромка, он верить отказывался. — Поможет? Конечно, вот те Христос, — рассмеялся голос ему в макушку. Вдруг кто-то из зверей взвыл, послышался грохот упавшего тела. — Волчью ягоду дал, отравил! — завизжал кто-то бабуринским голосом. — Сначала шкуру его надел, теперь дрянь нам из его рук даруешь, — громко проблеял один из зверей, — Разве не знаешь, что заяц волку не товарищ? Антон узнал его голос. Он звучал в его голове с того самого раза, когда он впервые почувствовал себя защищенным, надев ромкину кожаную куртку. Хозяин Леса. Позади него громко фыркнули. Эта безмолвная поддержка заставила что-то в груди Антона оглушительно ухнуть вниз. Хозяин Леса вновь проблеял, но мальчик уже его не понимал. Он растворился в грани между сознанием и небытиём. — Не спи, зайчик, не спи. Иначе уже не проснёшься, — голос Ромки вновь опалил его ухо и Петров болезненно застонал. Он ведь так устал! Ему нужно немного отдохнуть. Совсем чуть-чуть… Сейчас Антон уснёт около прожорливой паствы в лесу, а проснётся в своей комнате, рядом со спящей Олей. Внезапно с его лица стащили очки, мальчик на это действие лишь болезненно прошипел. Неизвестный отодрал их, словно пластырь со свежей раны. Резко и максимально болезненно. Антон слеповато прищурился, заметив, что вьюга улеглась. Псевдо-Ромка вернул очки обратно и оказался прямо перед Петровым. — Теперь веришь, что я настоящий? Антон удивлённо нахмурился. Перед ним действительно стоял Ромка Пятифанов во всей своей хулиганской красе. Он весело улыбался, то разворачивая, то сворачивая неизменную стальную бабочку. — Но как? — выдавил из себя Петров, с удивлением понимая, что ему больше не хочется спать. Он огляделся вокруг и понял, что они стоят всё на той же лесной поляне. Зверей не было, а снег серебрился под лучами утреннего солнца. — Никак, — с ленцой протянул Пятифанов, покачиваясь с носка на пятку, — Просто на остальных-то мне плевать, а тебя я в обиду не дам. Нерешительная улыбка скользнула по губам Антона. Он не верил, что всё действительно закончилось. Ромка ответил на его искривленную гримаску искренним смешком. Пятифанов подошёл к нему ближе и вдруг заключил в крепкие объятия. Антон затаил дыхание, а потом сжал одноклассника ещё сильнее, чем тот его. Петров не сразу понял, что в этих объятиях был подвох, пока не почувствовал, как острое лезвие провернулось в его животе. Ромка с садисткой улыбкой и нежностью в глазах вытащил нож из туловища Антона, оставив на своём лице и снегу алые капельки, так похожие на любимые олькины барбариски. — Ты чего? — пробормотал Петров, выплёвывая кровь на подбородок и старую куртку. — А что такого? — глаза Ромы с длинными почти девичьими ресницами удивлённо захлопали, — С предателями иначе нельзя, Тоша. В глазах Антона поразительно быстро темнело, непрошеные слёзы заструились по щекам. — Я тебя не предавал! — забормотал Петров. — Лучше бы так, а то я съем тебя, съем, — засмеялся Рома, с силой толкнув мальчика в сугроб. — Петров! Ты что спишь на моём уроке?! Думаешь, что математика в жизни не пригодится? — классный журнал ударился об его парту, заставив Антона буквально подскочить со стула. Учительница устало вздохнула и отошла прочь, возвращаясь к объяснению новой темы. — Да не бойся ты, заяц. За сон на уроке у нас ещё никого не казнили, — издевательски прошептала какая-то девчонка, сидящая позади него. Антону на неё было всё равно. Его не мог отпустить ужасный ночной кошмар, мурашками пробегавший по его плечам. Он бегал глазами по углам, пока не остановился на лице Ромки. Их взгляды встретились, и каждый прочитал в другом то, что хотел увидеть. Петрову плевать на стальную бабочку, которая с лёгкостью может порхать в его животе, словно по мановению волшебной палочки. Лучше уж пусть Рома съест его съест, чем лесные звери.