***
Сан-Франциско был прекрасным перевалочным пунктом между вылетами, но как превратить его в дом — Кирк не представлял. Грамоты и награды пустыми глазницами смотрели со стен, над которыми тщательно поработал какой-то именитый дизайнер. В кабинетах он видел безделушки, которые, по словам их хозяев, «оживляли атмосферу», и поставил на стол платиновую модель «Энтерпрайз» — подарок разлетевшегося экипажа. На темной столешнице с прожилками, похожими на туманности, она смотрелась очень эффектно. Через неделю Кирк посмотрел на свою подпись над словами «Контр-адмирал Звездного флота Дже…», на статуэтку и убрал ее подальше в ящик. Каждый день, переступая порог своей квартиры, он чувствовал себя инопланетянином, случайно заброшенным на Землю. Тогда он вспомнил Айову, бесконечные поля и свежий ветер, две яблони у дома и гулкий стук сапог на деревянной лестнице. Впервые он поехал туда в октябре, через три месяца после того, как оставил «Энтерпрайз». Айова раскинулась перед ним как высохшее море. На огромном участке фермерской земли давным-давно буйствовала природа. Бурьян поднимался до пояса и захватил даже широкую наезженную колею, тропы заросли до полного исчезновения, вокруг дома качались некогда мощные, но высохшие под солнцем метровые стебли угрожающе-колючего растения, живущего здесь явно не первый год. Яблони возвышались среди жухлой травы, а в их тени притаились неизвестные кусты с сомнительно-привлекательными и, скорее всего, ядовитыми ягодами. Когда Кирк наклонился за упавшим перезревшим яблоком, стебли отцветших трав полезли в волосы, сердито закололи лицо и расцарапали руки, словно пытаясь вытолкнуть внезапного пришельца. Казалось, вся ферма сговорилась с пустошью, а хозяина знать не хотела, вздрагивая от каждого его прикосновения. В ноябре Айова встретила его холодными сумерками, повисшими над прериями тяжелым темным ковром. Кирк зашел в дом, зябко поежился, а ближе к ночи разыскал самое теплое одеяло. Мерз он все равно, и знакомые руки уносили его из черной искривленной пустоты на жаркую планету. Он схватился за них — и очнулся в стылом доме, а в открывшееся от сквозняка окно дул промозглый ноябрьский ветер. Всю зиму он постоянно ездил через полконтинента, привел в порядок крышу, окна и двери, установил климат-контроль и репликатор. Молча и упорно он доказывал Айове, что он не чужак. Молча и упорно он доказывал себе, что вернулся домой. Почти каждую ночь его подстерегали сны о ждущих его руках — и оглушительное одиночество после, когда он просыпался в предрассветных сумерках и ровно, без единой складки натянутая простынь на второй половине кровати смеялась над несбыточными снами. В одну из ночей он ушел на темную лестницу и просидел там до рассвета, а потом вообще не поднимался вечером в спальню, предпочитая ей гостиную, старый диван и теплый спальник. Наутро, старательно забывая про сны, он брал инструменты и отправлялся на покосившуюся веранду, а вечером садился на шаттл до Сан-Франциско: ждало адмиральское кресло. Весной солнце спускалось к самой веранде, растапливая застывшие воспоминания, и жгучая тоска растекалась под теплыми лучами, поглощая его целиком каждый раз, когда он смотрел на небо. Через два года закончилась модернизация «Энтерпрайз». Ногура недвусмысленно намекнул, что если Кирку так плохо на спокойной, без еженедельного риска погибнуть, престижной работе, то он может воспользоваться шансом. Кирк признал поражение. Если не перед солнцем, то перед небом — огромным черным небом — он капитулировал окончательно, когда, вопреки обыкновению, поздней летней ночью бродил в стороне от дома. Слабо шелестел ветер, сквозь него прорывался стрекот ночных насекомых — стройный хор ночной прерии. Казалось, так призывно поют звезды. Кирк перебирал в уме всех, кто мог претендовать на пост офицера по науке или первого помощника капитана. Перед рассветом он вернулся в дом и разыскал в старом сундуке отца свой первый телескоп, а через полчаса мрачно закрыл линзу, направленную в сторону далекой красной планеты, и спрятал телескоп обратно в сундук. Едва рассвело, он отключил все службы в едва ожившем доме, вышел на веранду, поднял голову к небу и зажмурился от яркой голубизны, по которой струился ослепительно-белый свет единственной звезды, которая освещала здесь, на ферме, далекое и полузабытое раннее детство. Потом захлопнул дверь и не оглядываясь пошел на станцию. Шаттл мчался через Скалистые горы. Дом в Айове остался далеко позади. В том прошлом, где Кирк был мальчишкой. Днем он отправился в Управление ксеноисследований и дипломатических связей. Компьютер зарегистрировал запрос на Вулкан, а спустя двенадцать минут — ответ с Вулкана. На этом сеанс закончился. Вечером он подал заявление. Ногура появился следующим утром. — Что это такое, Кирк? — Прошение о временной отставке, адмирал. — Следует ли понимать, что пост капитана «Энтерпрайз» вас не интересует? — Вы правильно поняли, адмирал. Ногура помолчал, глядя на него. — Надеюсь, вы разберетесь, что вам нужно. Процедура вам известна. Оставшись в одиночестве, Кирк слабо усмехнулся, посмотрел в звуконепроницаемое окно, за которым расстелился шумный, суетный летний Сан-Франциско, связался с межпланетной станцией и взял билет на Вулкан. Через двадцать три дня он стоял среди других пассажиров, которые шаттлу до корабля предпочли более быструю, хотя и более рискованную, как уверяли земляне, транспортацию. На плече висел средних размеров рюкзак, глядя на который можно было предположить, что человек улетает не меньше чем на пару месяцев. Более точных сведений не было: обратного билета этот пассажир не имел. Сотрудник межпланетной станции перепроверил присутствующих и отправил сигнал оператору на корабль. Через секунду знакомое давление охватило тело: транспортирующий луч унес Кирка с Земли.***
Кирк бродил среди валунов на окраине Ши-Кахра. На город спускался вечер, по местным меркам прохладный: градусов тридцать пять. Температура падала быстро. Он непроизвольно подставлял плечи и спину ветру, дующему со стороны пустыни. После встретившей его опаляющей жары вечерний поток сухого пыльного воздуха казался глотком свежести. На красно-коричневом небе загорались первые звезды. Спок устроился в столице и в пустыне одновременно — и естественнее места для него, наверное, не существовало на всем Вулкане. Уединенность пустыни и удобство города пересекались здесь, у здания, причудливо встроенного в медно-красную скалу. Кирк потрогал поверхность выступа, на ощупь пытаясь определить породу, задумчиво провел по нему пальцем и оперся всем телом о камень. Он ждал. Стояла тишина, только изредка шуршал от ветра ютившийся под валунами невысокий кустарник. Послышались тихие шаги. Можно было бы подумать, что сухая ветка потерлась о шершавые выступы валуна, если бы не мелькнула впереди темная фигура. Кирк резко отстранился от скалы и пристально, не обращая внимания на ударившее в ушах сердце, всмотрелся вперед. Фигура приостановилась, а затем осторожно, как готовый к броску зверь, двинулась навстречу. Из полумрака выступил обладатель несомненно черных волос с короткой ровной челкой, и его походка из крадущейся вдруг стала нерешительной. Сделав еще несколько шагов, он застыл как вкопанный. — Т-хай-ла, — произнес знакомый голос, словно ветер овеял кожу теплым дыханием, позвал за собой, увлек в красные пески и небо над ними, обещая что-то намного большее, чем космос. Спок пошел навстречу так быстро, что, будь это землянин, можно было бы сказать, будто он бросился, но нет — он двигался привычной ровной и мягкой походкой… и неожиданно снова замер на полушаге, в трех метрах, словно растерявшись. Но Кирк больше не считал, что должен подчиняться расстояниям между ними, и сам сделал последние несколько шагов. Всмотрелся в черты, которые вспоминал каждый день, в полные неверия глаза — и «навсегда» разлетелось на ветру вместе с рассыпавшимися под ногами стеблями, когда он остановился намного ближе, чем мог позволить себе бывший капитан перед вулканцем. — Здравствуй, Спок, — в тон ветру произнес он, и темнота сомкнулась, отрезая их от мира. Исчезли горячие валуны и шорохи вокруг, исчезли Земля и Вулкан, исчезли два последних года, исчезло все — остались карие глаза. — Джим, — выдохнул Спок. — Что… произошло? Почему… ты здесь? — К тебе пришел. — Но… Спок взволнованно осмотрел его, наверняка заметил рюкзак и быстро взял себя в руки. — Вероятно, будет удобнее, если ты позволишь пригласить тебя в дом, — прозвучал привычный рассудительный голос. — При условии, что твое время не ограничено несколькими минутами. — Ничем не ограничено, — заверил его Кирк. Он не сразу двинулся к дому, наблюдая, как Спок прячет за самоконтролем отчетливую растерянность, и прикрыл глаза от болезненной нежности. Тряхнув головой, открыл их снова, темнота вновь обрела контуры — появился остальной мир, ворвались звуки — зашуршал кустарник, подул сухой ветер, забрасывая ноги песком. Плотно закрывшаяся каменная дверь надежно отгородила пустыню с ее шорохами. В высокой комнате, залитой розоватым светом, отчетливо слышалась та особенная тишина, которая возникала и, как неизменная данность, чувствовалась рядом со Споком. Мелодия непоколебимой верности. — Это сок плодов хаа-эла. Они питателен как для вулканского, так и для земного организма. На вкус преимущественно сладок, — вплелся в мелодию глубокий голос, и Кирк повернулся к ее кульминации. — Спасибо, Спок. Спок осторожно поставил поднос и сел напротив. Внешне он почти не изменился, только кожа выглядела более сухой и от ссутулившейся спины веяло одиночеством, словно оно слишком долго на него охотилось, а сейчас, запертое с ним наедине, разрослось и пустило побеги по всему его телу: от этого он казался уязвимее. Кирк смотрел на него и не хотел ничего больше, чем сорвать с него эти побеги и увидеть, как выпрямится спина. — Как твои исследования? — нарочито бодрым тоном спросил он. — Собранные данные позволили заполнить ряд пробелов в сведениях о гравитационных полях вокруг аномальных зон, и на данный момент осуществляется работа над проектом по созданию гиперпространственного перехода. — Созданию чего? — забыл про свои мысли Кирк. — То есть я понял, не повторяй. Расскажешь подробнее? Несколько часов спустя он сидел на краю проекционного стола и, не обращая внимания на слипающиеся глаза, смотрел, безотрывно смотрел на Спока и не мог насмотреться. Любовался каждым его движением, впитывал каждое легчайшее изменение в выражении его лица, проживал каждую минуту его текущей рядом жизни — и собственная словно встрепенулась в ответ. Вслушивался в его голос и неожиданно ясно понимал, что Спок действительно именно «принял наиболее логичное и оптимальное решение», а не просто «посчитал разумным», здесь была разница — большая, он раньше никогда не представлял, насколько… Каждое слово ощущалось как собственное, каждое движение отражалось в теле, мучительно тянуло прикоснуться — и он точно знал, что не встретит резкий отказ. — Джим, — вмешался в странные ощущения случайно повернувшийся к нему Спок. — Твоему телу необходим отдых. Кирк не стал отрицать очевидное и промолчал. — Мне понятен твой интерес, но в данном случае ставить его выше базовой потребности организма во сне нерационально. Мы можем продолжить после того, как ты отдохнешь. «Правда понятен?» — хотелось спросить у него, потерянно смотревшего на край стола, где виднелись вулканские символы. Несколько из них Кирк за последние часы запомнил: они означали «Земля». — Кто решил создавать переход до Земли? — Первоначальное предложение исходило от меня. — Почему? — Мне казалось это наиболее целесообразным, поскольку на Земле находится штаб-квартира Звездного флота и необходимость связаться с ней возникает в среднем двадцать девять раз за пятьдесят дней. — «Связаться», — дернул уголком рта Кирк. — А не «быстро добраться». — С развитием сотрудничества необходимость в перемещениях между сотрудничающими сторонами также возрастает. — Вулкан сотрудничает далеко не только с Землей, — заметил Кирк, слез со стола и подошел к Споку. — Мне просто не хватило терпения, и я успел первым, так ведь? Спок повернулся было к нему, но, встретив его взгляд совсем близко, тут же отвел свой, чуть напряг плечи и сжал губы. Кирк хорошо знал, что означают эти малозаметные движения: он в свое время точно так же прятался в броню. Разве что вместо иллюминатора Спок смотрел в высокое и узкое окно, за которым неслышно носился песок. — Что это было за слово? Которое ты произнес на улице. Он почти знал, что повиснет пауза. Она повисла. — Это вулканское слово, — наконец ответил Спок так, как будто выдавал информацию под пыткой, — которое сложно перевести на стандарт, не потеряв часть его семантических свойств. Приблизительно оно означает «тот, кто ближе и роднее всех». И отвернулся вообще в сторону. — Вероятность твоего появления на Вулкане была настолько мала, что я на несколько секунд потерял контроль над эмоциями. Я прошу прощения за несдержанность и смею заверить, что… Кирк не выдержал и прямо посреди фразы накрыл ладонью лежащую на столе руку. Открыто, со всеми двумя годами в сердце. Спок вздрогнул — сильно, всем телом. — Тот, кто ближе и роднее всех, — тихо сказал Кирк в острое ухо, почти касаясь носом темных волос. Секунду Спок не двигался, а потом резко повернулся, перехватывая руку Кирка, как последнюю надежду, которую в следующий миг собирался потерять. Карие глаза горели ошеломлением, граничащим с исступлением, но уже мгновение спустя это все безапелляционно поглотил контроль. — Просить прощения за несдержанность немного бессмысленно, не находишь? — смотрел прямо в черноту зрачков Кирк, не особенно собираясь этот контроль учитывать. Спок сглотнул, кивнул и опустил взгляд на переплетенные руки. — Когда ты возвращаешься на Землю? — чуть хрипло спросил он. И Кирка вдруг полоснуло странное, словно просочившееся из другого мира чувство. Оно напоминало безудержное стремление удержать утекающий сквозь пальцы песок и отчаяние от того, что он неудержим. Инородное ощущение, которое не могло возникнуть у него естественным образом, мелькнуло вспышкой и растворилось бесследно в его собственных эмоциях. Уверенный, что никому другому, кроме Спока, оно принадлежать не могло, Кирк удивленно на него посмотрел и столкнулся с озадаченным взглядом. Ладно, он разберется с этим позже. — Мне хотелось бы ответить «никогда», Спок. И снова в мире на миг словно образовалась трещина, а в нее проникла чужая, ни на что не похожая и вопреки этому понятная эмоция — недоумение, растерянность: зачем позволять несбыточному желанию превращаться в слова, зачем делать его таким материальным и оттого таким болезненным? Словно легкое дуновение ветерка коснулась — и исчезла, будто никогда и не было. Спок в явном замешательстве забрал свою руку, напоследок скользнув по фалангам пальцев Кирка. В этом движении было столько нежности и сдержанной ласки, что по шее побежала волна теплоты. — Я не вернусь, Спок. Я не для того сюда прилетел, чтобы возвращаться. — Джим, — с мукой в голосе сказал Спок, как будто борясь с самим собой и со словами, которые произносил, — Вулкан — трудная и некомфортная для землян планета с точки зрения климатических условий, общественного строя, культурных, языковых особенностей. Здесь отсутствуют многие привычные для вас природные и социальные явления. Сердечно-сосудистая система землян не рассчитана на такой температурный режим. А… — А Земля — трудная и некомфортная для меня планета с точки зрения отсутствия там тебя, — перебил Кирк. Спок бессильно опустил голову. — Я мог бы полететь на Землю с тобой, — с горькой виной проговорил он. — Я должен был полететь на Землю за тобой. — Нет, — твердо сказал Кирк. — Твое место здесь. Это я неприкаянно болтаюсь по всей галактике. — На Земле твой дом. — Он там был когда-то очень давно. Нет у меня дома с тех пор, как я впервые попал в космос. И вряд ли когда-нибудь будет. Спок ничего не сказал, но вся его поза последние минуты выдавала такое страдание, что говорить было незачем. Кирк взял его за плечи. — Спок, забудь обо всем, что было. Ты не хочешь, чтобы я возвращался. Я не хочу. Какое действие тут будет, по твоему мнению, самым логичным? Спок поднял голову и посмотрел на него зачарованным, глубоким взглядом. — Вероятно, мне стоит показать тебе остальные комнаты.***
Спок ловил и удерживал его первые несколько недель. Разреженный воздух, повышенная гравитация и безумная жара нормально переносились по отдельности, но вместе ощущались хуже, чем следовало ожидать. Сначала Кирк их упрямо игнорировал, и Споку пришлось удерживать его от «нелогичных» действий вроде попыток пойти в пустыню в полдень. Потом улизнувший на целое утро в Ши-Кахр Кирк был вынужден признать, что Вулкан действительно имеет не самый приятный климат, выслушал, лежа в остуженной комнате, явно давно заготовленные расчеты об адаптации себя к вулканским условиям, попробовал поспорить, был снабжен «Полной вулканской энциклопедией» для землян, посверкал глазами, получил в ответ поднятую бровь, почти был ею побежден, на еще одну вялую попытку протеста услышал: «В таком случае мы оба полетим на Землю», — и сдался. «Энциклопедию» он по этой причине несколько невзлюбил и лениво листал по вечерам, прекрасно понимая, что Спока обманывает с тем же успехом, что и себя, то есть с нулевым. Спок и виду не подавал, будто знает, что Кирк читает по два абзаца на каждой странице. Он просто появился на третий вечер рядом, взял вулканскую лиру и начал играть. Он играл о прохладе тенистых лесов, о свежести лиловых ночей, неизвестно на какой планете виденных ими, о звонкой воде холодных ручьев, играл о бушующих морях, стремительных ветрах и грозах — и на очередном вдохе воздух казался свежим, словно на берегу океана. Когда на пустыню опустилась ночь, лира умолкла, но продолжала звучать в памяти и, когда Кирк засыпал, обволакивала гаснущей мелодией, переплетенной с долгим вулканским взглядом. К концу третьей недели он предложил потянувшемуся за лирой Споку: — Давай погуляем. Получасом позже они медленно шли по пустыне к черной цепи гор, которая замыкала время и пространство на горизонте. С тех пор поздние прогулки стали традицией. Однажды, зарываясь ногами в остывший песок, Кирк сказал: — Я иногда каким-то образом чувствую вспышки твоих эмоций. Спок ответил не сразу. Некоторое время Кирк всматривался в поверхность Дельта Веги, которая на темном небе сияла, как серебряный слиток. Белое свечение выхватывало из тьмы далекие скалистые пики. — Мой разум испытывает влечение к твоему. А твой распознает поступающие от моего сигналы, когда они достаточно сильны. Как ты, вероятно, заметил, этот феномен наблюдается в момент тактильного контакта. — Спок помолчал еще несколько секунд. — Это контактная телепатия, Джим. Я не могу найти научное объяснение ее проявлениям у тебя. Возможно, причиной стали проведенные во время нашей службы сеансы мелдинга. Твое понимание и правильность интерпретации моего поведения всегда были чрезвычайно высоки. Не исключено, что твой разум сумел уловить механизм телепатического взаимодействия. Кирк не обернулся, продолжая смотреть, как мягкий свет Дельта Веги льется в унисон задумчивому голосу Спока. — Я могу постараться заблокировать исходящие со своей стороны сигналы. Как я уже сказал, ты улавливаешь их, когда они достаточно сильные. Полагаю, я смогу отследить эти моменты. Продолжая слушать тишину ночной пустыни, он взглянул на Спока. — Это самое чудовищное предложение, которое я слышал от тебя за всю жизнь. — Я должен был озвучить все возможные варианты решения этой проблемы, — опустил голову Спок. — Это не проблема, — сказал Кирк, разворачиваясь и продолжая перебирать песок в медленном продвижении к полосе скал, на которые падала сверкающая дуга Млечного пути. — Это шанс из миллиона. В другой раз он лежал на вершине бархана, скрестив руки под головой, смотрел на вытянувшееся от края до края пустыни темное небо, усеянное звездами, и их было столько, что казалось, будто не песок щекочет локти, а звезды с тихим звоном осыпаются, как неземные, хрустальные капли. — Сегодня, — вдруг сказал сидевший позади Спок, — расстояние между Вулканом и Землей впервые за последние четыреста семьдесят восемь суток сокращено до минимально возможного. Кирк перевернулся и сел. Спок устроился совсем рядом и сейчас держал в руках карманный телескоп, в котором белой вспышкой отражалась светящаяся сторона Дельта Веги. — Место, в котором мы находимся, достигнет точки максимального приближения к Земле через пять часов и двадцать шесть минут. Но и в данный момент видимость очень хорошая, — сказал Спок и протянул телескоп. Кирк его взял, слегка коснувшись пальцев Спока, но ничего делать не стал. Он продолжал любоваться вулканскими чертами и сильно подозревал, что четыреста семьдесят восемь суток назад Спок точно так же сидел на бархане и смотрел на Землю. И триста с чем-нибудь суток назад. И сто. А вот пятьдесят суток назад он точно ничем таким не занимался. Гладкие черные волосы отливали серебристым светом. — Ты не смотришь на Землю. — Я смотрю на тебя. Спок подвинулся ближе и аккуратно коснулся его предплечья. Тогда Кирк повернулся к небу и направил телескоп в сторону Земли. Через несколько недель Спок сообщил, что подготовительный этап создания поля завершен, мощности и лаборатория перенесены на орбиту, все сто раз рассчитано и пересчитано, поэтому его, Спока, личное присутствие больше не требуется и он может оставаться с Кирком, сколько пожелает. Всю неделю он увлеченно, то есть подробно и последовательно рассказывал о процессе работы, таскал Кирку старые исследования, невозмутимо рассуждал и настолько завораживал своей вулканистостью, что Кирк перевел его поведение на нормальный язык только к концу недели. Сообразив, что к чему, предъявил Споку девять томов так и не прочитанной «Полной вулканской энциклопедии», в течение целого завтрака упражнялся в логике, пытаясь совершить невозможное и переспорить с ее помощью вулканца, и в конце концов с помощью не логики, а обычной софистики отправил его наблюдать за сотворением вожделенного поля вживую с орбиты. Еще несколько дней спустя Кирк пришел к выводу, что второй том «Полной вулканской энциклопедии» — не просто занимательная, а до крайности любопытная книга. — Вулканский романтический поцелуй, — как-то процитировал он вернувшемуся вечером Споку, — представляет собой прикосновение к партнеру в традиционном жесте «та-ал». Наиболее распространенной формой романтического поцелуя является прикосновение к тыльной стороне руки партнера. Спок как раз снял с головы подобие платка с непроизносимым названием и сейчас очень внимательно и добросовестно очищал его от песка. — Это правильное определение, — сказал он, когда стало понятно, что воздух вот-вот начнет звенеть. — Спок, — позвал Кирк. — Ты меня поцеловал в тот вечер, когда я прилетел на Вулкан. Спок наконец оторвался от платка, прекратил делать вид, что происходящее его не касается, и обреченно вздохнул: — Я был уверен, что наша встреча кратковременна, Джим. Я никогда не позволял себе воспользоваться твоим незнанием вулканской культуры… Он отвернулся и мотнул головой, словно хотел изгнать из жизни этот поступок. — Но ты решил, что можно раз в столетие выключить благородство, и нахально урвал от меня поцелуй, — закончил Кирк, усмехаясь. — Да, — ответил Спок с таким виноватым выражением, что Кирку захотелось немедленно сгрести его в охапку и практиковать на нем та-ал, пока тот не начнет получаться автоматически. — Я одного не понимаю, — сдерживаясь из последних сил, сказал он. — Почему с тех пор ты ни разу не пытался повторить это, заранее предупредив, что собираешься делать? Спок заложил руки за спину. — Я не могу дать стопроцентную гарантию того, что сумею проконтролировать возникновение дальнейших физиологических реакций, которые могут показаться тебе нежелательными. — Дальнейших физиологических реакций? — повторил Кирк. — Нежелательными? Спок почти не шевельнулся, но при этом исхитрился плавно и быстро принять максимально защитную позу. — Ты всерьез думаешь, что я могу быть против? — посмотрел Кирк на него с любопытством. — Вероятность этого, на мой взгляд, невысокая, но не нулевая. Я не считал приемлемым подвергать риску сложившиеся между нами отношения, — напряженно сообщил Спок. На какой невозможный ответ он рассчитывал, думать не хотелось. Кирк просто подошел к нему и легко коснулся его скулы. Сложенными в та-ал пальцами. — Спок, я истовый поклонник твоего мышления, но иногда оно меня озадачивает. Хочешь ли ты меня поцеловать или хочешь меня всего, вероятность моего «нет» — нулевая, вероятность моего «да» — единица, там нечего считать. Спок не двигался. Казалось, он просто боялся спугнуть руку на скуле. Кирк спустился вниз касаниями по давно изученным линиям, в то же время ими любуясь: безусловное достоинство поцелуев пальцами. Задержался на шее, поймал сумасшедший пульс и накрыл двумя пальцами точку, где чувствовалось биение мощного сердца — восхищающего, единственного в своем роде, бесценного, как каждая жилка, как каждый сантиметр тела, как весь стоящий перед ним вулканец. Спок тихо вздохнул, неуверенно расслабляясь. Кирк остановил пальцы возле ключицы, где ласкать дальше мешала одежда, снова взглянул в глаза Спока и вместо обычного мягкого спокойствия встретил там сияющую надежду. Приблизился к щеке, замер у кожи, вдохнул ее тепло и тронул губами. Легкими поцелуями добрался губ Спока, которые тут же, чуть дрогнув, приоткрылись. Он целовал их осторожно и неторопливо, позволяя Споку исследовать эмоции и досконально изучать каждое прикосновение. Через несколько минут прохладная рука скользнула по его кисти, увлекая за собой, вторая рука поймала другую, и Спок безошибочно нашел его пальцы своими. Этой ночью они не пошли в пустыню — она сама залетела в дом через приоткрытое окно и расправила над ними мерцающее небо. Кирк перебирал ласки, словно теплый песок, и поцелуи-прикосновения вулканских ладоней осыпались на кожу хрустальными вспышками звезд. Он целовал Спока в ответ — гладил, рисуя пальцами узоры на всем теле, а параллельно им выводил затейливые дорожки губами. Он слушал его тихие стоны и думал, что именно так звучит вечность, ловил каждый его вздох, и казалось, что весь космос трепещет под его руками. Сквозь высокое окно лился слабый белый свет, и вулканская кожа в нем казалась голубовато-зеленой, неземной, как давняя мечта, которая так давно вплелась в его естество, что он перестал думать о ней как о мечте, она стала частью него самого — а сейчас вдруг вспыхнула необыкновенным светом и озарила собой все, чем он был. И он отдавал Споку все, чем он был, безотчетно целуя острые колени и судорожно сжимающиеся руки. Исчезло все, что осталось несказанным, так и не потребовав слов: Спок то ли перестал контролировать щиты, то ли не мог, то ли Кирк забрался слишком далеко, но чужие эмоции врезались под кожу одна за одной — и Кирк позволял им бить прямо по мозгу, растворяясь в них и без сожалений теряя все земное, что помнил в себе. Он слышал каждую безмолвную просьбу, ловил каждое зарождающееся внутри Спока желание и беспрекословно выполнял все, доводя его до вскриков, в которых удовольствие мешалось с полной отдачей. Он сам не знал, свое ли тело ощущает и ощущает ли тело вообще, когда его сковывало наслаждение, острое, почти болезненное от желания и разрывающее сердце от понимания того, кто его доставлял. Серебристый свет спустившейся к горам Дельта Веги давно переместился с пола на стену, а Кирк руками и губами целовал распростертого перед ним Спока и не мог остановиться. Окончательно сдавшийся, Спок бесконтрольно к нему тянулся, слабо цеплялся за подушки, жмурился, а когда открывал глаза — в них читались мольба и отчаяние. Когда Кирк наконец заставил себя оторваться от его груди, подтянулся повыше и на несколько долгих мгновений прижался губами к одной из контактных точек на лице, Спок застонал, как будто ему было больно. — Мне тоже, — шепнул Кирк. — Но без тебя в тысячу раз хуже. Лег рядом, прижал к себе обессиленное тело, глубоко вдохнул его запах и зарылся лицом в черные волосы. Перед исчезновением за полосой гор Дельта Вега на несколько минут осветила край постели, где в расслабленном жесте, напоминающем вулканский поцелуй, соприкасались две руки.***
Иногда, ближе к рассвету, охватывала безысходность. Жизнь в пустоте без части себя, которую он хотел вспомнить и не мог, тоска по невозможному счастью, близкий свет, уносившийся прочь, вспыхивающий далеко и манящий, но недоступный. Неспособность избежать этого с помощью рациональных действий, беспомощность логики перед хаосом. Сбитый с толку вмешавшейся в сны логикой, Кирк однажды проснулся, увидел на другом конце кровати ворочающегося во сне Спока и понял, кто тут никак не найдет покой. Обнял его, сразу к нему прильнувшего, прижал к себе покрепче, поцеловал в ухо, в висок, в бровь. Спок открыл глаза, подернутые дымкой сна и тревожные, крепко схватил Кирка за плечо. — Не бойся, Спок, я здесь. Всегда буду здесь. — Джим, как земляне с этим справляются? — глухо спросил Спок. — Похоже, что они справляются? Оплел Спока руками, ногами придержал завернутое вокруг него одеяло и, не обращая внимания на слабые замечания о теплоотдаче и неподходящих температурах, водил по линиям роста темных волос, пока вновь не услышал замедленное сонное дыхание. После этого, едва улавливая зачатки чужеродного бессилия, он просыпался, подбирался к Споку и аккуратно, стараясь не разбудить, его обнимал. Спок мгновенно уютно устраивался в его объятиях и затихал, а Кирк иногда снова засыпал, а иногда сцеплял вокруг него руки и долго смотрел, как небо и пески окрашиваются в тускло-красный, а потом вдруг, за считанные минуты, наливаются огненно-алым и будто начинают светиться изнутри, вторя тихому дыханию у его груди. Следом в окно врывалось пламя Сороковой Эридана А, пылало узорами на стенах, огнем разливалось на черных волосах. Кирк целовал эти волосы и думал, что контролировать звезду тоже невозможно, Спок, но, если бы не она, не существовало бы самого Вулкана. В один из дней Спок проснулся, привычно посмотрел на Кирка, задумчиво повернулся к светящемуся окну и снова посмотрел на него. Не отводя взгляда, Кирк поймал его руку и поцеловал там, где на нее падал оранжево-красный свет. Тоска исчезала. Спок постепенно раскладывал, наверное, все новое по полочкам в своем вулканском сознании, а Кирк старался ему не мешать, пряча его от колко бьющих воспоминаний. Он сам не знал, впитывал ли он от Спока спокойствие или Спок от него — умение жить с неконтролируемыми чувствами, но они застыли глубоко, как фундамент, а на поверхности осталось только запредельное понимание. — Мне очень нравится твоя спина, — как-то сказал ему Кирк. — Нравится, когда она такая прямая, — провел попарно сложенными пальцами по позвоночнику, губами тронул верхние позвонки, перешел ниже. — Когда она вот так выгибается подо мной, — спустился вдоль позвоночника и опустился на колени, доходя до крестца. Развернул Спока к себе и поднял взгляд. — Не нравится, когда она сгибается от одиночества. Не хочу, чтобы она была такой. — Я сделаю для этого все возможное, — серьезно пообещал Спок. Гулять они выходили все раньше. Иногда кружили по уходящим на север багровым равнинам: ходить в темноте по ним было неудобно из-за камня и колючего кустарника. Иногда шли в Ши-Кахр — колоссальный научно-административный комплекс, заключенный в правильный овал и растянувшийся на десятки подземных уровней. Но больше всего Кирку нравились оранжево-алые пески, тянувшиеся от запада до юга, от юга до востока. Город был частью мощного мозга Вулкана, тогда как пустыня — была сердцем. Категорически неправильное слово, на взгляд Кирка, потому что ничего более полного, сильного и живого, чем вулканское сердце, он не встречал. Однажды в полдень Кирк перехватил взгляд стоявшего у окна Спока и недвусмысленно качнул головой в сторону двери. Спок поднял бровь с исключительной выразительностью. — Безусловно, тебе известно, что температура воздуха в настоящий момент выходит за пределы нормы для земного организма. — Безусловно, известно, — кивнул Кирк и поднялся. Полуденные лучи прожигали пространство насквозь, от камня и песка исходил душный жар. Кирк стоял и впервые за десять месяцев открыто дышал им, уверенно и чуть дерзко улыбаясь лежащей перед ним пустыне с цепью гор, которые днем напоминали исполинского шипастого ящера. Потом поймал прохладную руку. Спок так долго и неустанно пытался разделить его поражения в борьбе с Вулканом, что на победу без него Кирк был не согласен. Они шли по гребню алой дюны, а над головой растянулось багровое небо. Горячие потоки воздуха играли с песком и пробегали по щекам, как знакомые ладони. Прозрачные красные полотна кружили вокруг, превращая горы на горизонте в красно-коричневый мираж и стирая все границы между небом и пустыней, между реальностью и мечтой. Со всех сторон, куда ни глянь, лились оттенки красного — и больше не было ничего. Был только Спок. Спок с его нежными, как ветер, руками и его сухой, как воздух, кожей. Спок, которого он целовал так, как пил бы воду в этой пустыне. Тем же вечером Спок сказал: — Джим, Земля подтвердила готовность начинать создание точки входа в туннель со своей стороны. Через двадцать семь суток начнется формирование команды, которая отправится за Землю. Если тебя тревожит длительное отсутствие деятельности, твой опыт и понимание особенностей проекта могли бы быть использованы наряду с моими знаниями. Однако, основываясь на твоем поведении и испытываемых тобой ощущениях, я затрудняюсь определить, какая планета является для тебя предпочтительной. В связи с чем считаю необходимым спросить: ты хотел бы вернуться за Землю? — А ты разве можешь отказаться? — удивленно посмотрел на него Кирк. — Я взял на себя обязательство закончить вулканскую фазу проекта. — А потом? — прищурился Кирк. — Только не рассказывай, что не собирался прилететь на Землю и явиться ко мне под уважительным предлогом «Мы тут создаем гиперпереход». — Это был один из рассматриваемых мной вариантов, — сказал Спок и замолчал. Настолько нехорошо замолчал, что Кирк напрягся. — Вторым вариантом, который часто казался мне более логичным выходом, был уход в Гол. — В Гол? — вздрогнул Кирк, вспоминая все, что читал об этом диком месте и последователях того кошмара, за которым они туда шли. — Спок… От меня?! — Ты очень вовремя прилетел, Джим, — едва слышно произнес Спок и поднял на него больной взгляд. Вот тогда Кирк испугался по-настоящему. Если его одиночество пыталось поглотить извне, то Спока оно могло уничтожить изнутри — уничтожить все то, что… Он безотчетно схватил Спока за руки — и хлынула боль: безмолвный плач о невосполнимой потере, о необдуманном, но добровольном отказе от своего т-хай-ла, неукротимый огонь, не оставляющий ничего, кроме мертвого камня логики. Спок зажмурился и выдернул руки, Кирк мгновенно взял их снова и прижал всего Спока к себе. — Просто пообещай мне, что никогда… даже думать о таком больше не будешь, — потребовал он, обнимая его и обещая всем собой беречь — все то, что Спок так долго хранил, чувства, открытые им самим заново, шаг за шагом, в триллионный раз за существование галактики и потому чистые и искренние, не тронутые никакими представлениями извне, рожденные им самим. Настоящее сокровище, драгоценнее которого он ничего никогда не держал. — Обещаю, — уткнулся в него Спок, медленно дыша — восстанавливая контроль. Кирк отстранился, чтобы не мешать ему своим страхом, но Спок перехватил его так же, как он минутой назад — Спока, и сам зарылся в его руки. — Это как минимум бессмысленно теперь, Джим. Я не смогу освободиться от чувств, уже не смогу. А ночью снилась оранжевая звезда, под которой таяла боль и таял страх. Бесцветными, как слезы, каплями они стекали по сердцу, срывались в горячий песок и, в доли секунды высушенные, исчезали в нем навсегда. — Обещаю, — прошептал ветер и растворил его в своей нежности. Кирк не знал, проснулся ли сразу после этого, но, когда открыл глаза, Спок спал, грея руки под его телом. Спал он, однако, тем утром дольше обычного, а за завтраком сидел расслабленный, умиротворенный, едва ли не мечтательный, и Кирк несколько минут соображал, что происходит, пока не понял, что Спок просто опустил все щиты и сейчас был таким, каким был в действительности, без попыток спрятать эмоции, без контроля. — Джим, ты так и не ответил на вопрос, хочешь ли ты вернуться на Землю, — сказал он, глядя изучающим и, кажется, одновременно улыбающимся взглядом. — На Землю? — встрепенулся любующийся редчайшей в мире картиной Кирк. — Ах да, Земля. Ну, отдавать твои лавры каким-то другим вулканцам я не согласен. Так что пусть будет Земля. Через два месяца они стояли на смотровой площадке «Юниона», который сходил с орбиты Вулкана. Огненная планета встретила его год назад жгучим зноем и кроваво-красным небом, а отпускала со знанием, спрятанным в глубине алых песков и открытым ему одному, — настоящей тайной вулканского сердца. Планета уменьшалась, теряясь в звездной колыбели. — Очень красивый мир. Невероятно красивый, — сказал Кирк и коснулся стекла, прослеживая пальцами контур отражения Спока. Спок повернулся к нему, глядя совершенно бесконечным взглядом, и Кирка, как ножом в сердце, пронзило понимание, где и когда он видел его раньше. — Тогда, на корабле, Спок, три года назад… Ты смотрел не в космос. Ты смотрел на мое отражение.***
Бурьян в этом году вымахал почти до бедер и переливался под заходящим солнцем смесью рыжего и коричнево-зеленого. Кирк посмотрел на длинные полусухие стебли, которые легли поперек дороги, и обошел их, разглядывая знакомый пейзаж. Часть неба закрывали синие тучи с позолоченными солнцем краями. Кирк взглянул на закат и инстинктивно сощурился, на ресницах заиграли золотые отблески. Миг — и в них возник Спок, бродящий в зарослях. Забрался он туда во имя науки, а перед этим спросил, не согласится ли Кирк подождать примерно семь с половиной минут. Не согласится ли подождать Спока семь минут человек, который готов был ждать его вечность. — Да, конечно, — ответил Кирк, поднимая голову и закрывая глаза. Нарушать мягкое спокойствие Спока сейчас не хотелось, а он в последнее время завел привычку считывать эмоции по взгляду без всяких прикосновений. Когда шелест травы под его ногами стих и осталось только мелькание фигуры в зарослях, Кирк открыл глаза — и на него обрушилось все огромное, расстелившееся от горизонта до горизонта небо. Вместе с ветром, с сухим, наполненным пыльцой воздухом ударило в лицо, в кровь, и Кирк вдохнул медленно, полной грудью. По телу заструились легкость и безудержная свобода: мгновение казалось, что на крыльях этой силы он вот-вот взлетит. Он выдохнул, трепет в теле, как от подступающего луча транспортатора, исчез, он посмотрел на Спока. Окруженный светящейся солнечной дымкой, размытый силуэт увеличивался. Через полминуты Спок стоял рядом с ним. Явно собиравшийся рассказать о свойстве неведомой травинки, он насторожился: — Джим? — Легко здесь дышать. — Это закономерное и естественное ощущение для земного организма, который в течение некоторого времени был вынужден функционировать в условиях Вулкана, то есть среды с недостаточным содержанием кислорода, а затем был помещен в среду с привычным составом воздуха. — Ты абсолютно прав, именно Вулкан виноват в том, что мне легко дышать, — согласился Кирк и повел Спока к дому. После заката стремительно наплывающие тучи заволокли небо полностью, и стало ясно, что экскурсию по окрестностям лучше отложить. Спок с интересом осмотрел деревянную лестницу и отправился настраивать соединение с Научным отделом. Кирк попытался привести дом в жилое состояние — хотя бы проветрить и согреть, а в процессе выяснил, что репликатор нуждается в некотором ремонте. Когда он выбрался из кладовки на втором этаже, смеркалось. Гостиная тонула в темно-серых сумерках, на едва различимой во мраке лестнице стоял пронизывающий холод. Дом погрузился в тяжелую тишину. Совсем близко раздавался свист поднявшегося к ночи ветра. Кирк поежился и всмотрелся в пространство. Дверь на улицу была по-прежнему распахнута. Он сбежал на пару ступенек вниз, чтобы закрыть ее, как вдруг увидел на веранде почти незаметную в темноте фигуру. Спок стоял, повязавшись теплым пледом на вулканский манер, и смотрел вверх. Предгрозовой ветер яростно трепал его волосы. Кирк замер. Пустынность теряющихся за горизонтом прерий пробралась под ноги и поднималась, опутывала, словно прочная сеть, подбираясь к горлу. Слишком легко было поверить, что на веранде — призрак, галлюцинация, наконец появившаяся от безвременного одиночества в этом доме, что последний год ему привиделся в бреду в один из таких вечеров, что не было ни палящего вулканского зноя, ни обжигающей нежности на краю пустыни, что он давным-давно бессильно опустился на эти ступеньки, сбежав из собственной спальни, и до сих пор сидит здесь — потерянный, несуществующий и похороненный. Резко стряхнув оцепенение, он быстро сошел вниз и вышел на веранду. Босые ступни почувствовали холод старых запыленных досок, порыв грозового ветра пробрал до костей. Он требовательно развернул к себе Спока, сжал его плечи, ощущая твердость тела под тканью, провел вниз, нащупывая мышцы, дотронулся до прохладной кожи, уперся в его лоб. — Постой со мной так. Перед глазами стояли воспоминания о той ночи, когда он бродил по сырой от росы земле и везде был только темный, уплывающий воздух — пустота под руками. Он пытался ее забыть, взял Спока за талию; он чувствовал его близость, стук его сердца, но всем, что он помнил, были только черное небо и далекая красная планета сквозь линзу телескопа. В ночах Айовы не было этого тела, не было тепла, не могло быть Спока. Пальцы Спока слегка дрожали, когда он тронул висок Кирка. Кирк сам едва не дрожал, когда Спок молча завел его в дом, включил свет и решительно закрыл дверь. — Ты замерз, Джим. По стеклу стучали первые крупные капли дождя. Белый свет гостиной ложился на волосы, на кожу Спока, на завязанный вокруг него старый плед. Кирк коснулся темных волос, и полоса тени от руки легла на освещенную шею. Мгновение он завидовал пледу, который обернулся вокруг Спока, тени, которая так идеально повторяла линии этого тела. Потом коснулся начала полосы губами и прошелся по ней поцелуями, привлек к себе легко поддавшегося Спока, обнял. Спок слегка повернул голову в его сторону, подставляясь под ласку. — По тебе замерз. Только и делал тут, что мерз по тебе. Спок ни слова не сказал про нелогичность высказывания. Он молча подался навстречу, предлагая всего себя целиком прямо здесь, прямо сейчас. Кирк прикрыл глаза от тихой благодарности, поочередно поцеловал его пальцы, увел к лестнице — и, казалось, сгустившийся на ней сумрак пугливо разлетелся из-под вулканских ног. Все жгучее одиночество, вся захлестывающая горечь оказались бессильны перед вулканцем, раскинувшимся на широкой кровати. Кирк торжествующе опустился на сильное тело, которое мгновенно поджалось, пропуская его всюду, куда он захочет. Он знал это тело наизусть, он ласкал его так, как не умел больше никто на свете, он смотрел в темные глаза, дышал его запахом и слушал, как глубокие стоны разрывали тишину, и пустоту кровати, и полумрак лестницы, и все призраки сгорали в инопланетном жарком огне. В темной спальне на краю потерянного и снова найденного мира, где засыпал Спок, прячась в его объятиях и пряча его собой от всего, что посмеет его тронуть, он уснул так крепко, как спал в этом доме только мальчишкой. Утренний ветер весело трепал полусухие листья и безуспешно пытался склонить к земле крепкие стебли сорняков. Стебли презрительно покачивались и только после того, как их бесцеремонно раздвигали вмешавшиеся в это размеренное утро пришельцы, несколько секунд оторопело подрагивали. Человек и вулканец шли к растущим в отдалении яблоням. Спок только что закончил говорить о деревообработке с помощью вулканской смеси, хотя его рассуждение больше напоминало оду деревянным вещам, которые он в большом количестве обнаружил у Кирка, даже несмотря на то, что в одах вряд ли упоминались температуры с точностью до одной сотой. Кирк смотрел на него с любопытством. — В последнее время ты как-то легко и без напряжения подбираешь слова. Спок ответил без всякого удивления: — Ты понимаешь то, что я хочу сказать, а не то, что я говорю. Это знание позволяет мне употреблять выражения более свободно. Белые облака плыли на северо-восток. Маленькие и кучерявые, они то заслоняли солнце, то снова открывали. В те секунды, когда оно появлялось, еще не высохшая после ночного ливня яблоня вспыхивала миллионом серебристых искр. — Отойди, — сказал Кирк. — Будет мокро. — Джим, слово «мокро» подходит ко всем элементам сегодняшней прогулки, — заметил Спок и остался стоять на месте. — Я предупредил, — сообщил Кирк и прыгнул, цепляясь за крепкую нижнюю ветку. Часть дерева тряхнуло, на них хлынул кратковременный дождь. Спок снял с руки мокрый листок и с интересом осмотрел добычу. Кирк забрался на ветку, огляделся, оценил доступные ему фрукты и выбрал самый красный. — Лови! Точным движением Спок поймал яблоко, изучил его с куда большим интересом, чем листок, и осторожно надкусил. Кирк усмехнулся, сорвал еще пару штук и спрыгнул обратно. — Должен сказать, что употребление плодов непосредственно с дерева я оцениваю как редкий и положительный опыт. Кирк с нежностью посмотрел на него, на яблони, которые выросли здесь, кажется, для одного вулканца и теперь радостно приветствовали его вымытыми дождем, спелыми яблоками и серебристым мерцанием листвы. Перевел взгляд на расстилающиеся за его спиной прерии. Они убегали в горизонт, дышали летней прохладой, и Кирку вдруг почудились звуки ка-атиры. Перед ним лежало прежнее высохшее море, только все оно светилось, словно в него уронили тысячу маленьких солнц, беззаботный ветер гонял запахи полевых цветов. В пейзаже не изменилось ничего, но изменилось все. Он снова взглянул на Спока, думая, что будет, если привести его в квартиру в Сан-Франциско, хотя уже знал, что будет — будут залитые солнцем стены, пляшущее золото от свечей в вулканских глазах, изученные каждой клеткой тела мягкие поверхности, безмолвная песня вечности в его объятиях. Вероятно, стоило бы погулять с ним по Сан-Франциско — просто посмотреть, какими до сих пор не замеченными красками заиграет город. Стоило бы погулять с ним по любому другому городу, материку, планете. Очень интересно, как выглядела бы без него «Энтерпрайз», — хотя нет, не интересно, об этом Кирк думать не собирался. — Восемь лет, чтобы понять, где твой дом, — пробормотал он, почти неверяще глядя на настоящее свое убежище. Спок доедал яблоко и явно скрупулезно изучал вкусовые ощущения. Какими бы тихими ни были слова Кирка, чуткий вулканский слух их уловил, и Спок поднял на него внимательный взгляд. — Я рассматривал вероятность того, что данное место является важным для тебя. Считаю необходимым напомнить тебе, Джим, что мы можем остаться на любое время в любом выбранном тобой месте. — Месте? — невольно рассмеялся Кирк. — Спок, окажись мы вдвоем на голой планете — место будет важным для меня. Он подошел к нему, вопросительно на него смотрящему, поймал его руку и переплел пальцы со своими. Он вкладывал в прикосновение все, что чувствовал в этот момент, и других ощущений, кроме понимания, где все время был его всамделишный дом, не осталось. Легко улыбнулся, когда Спок весь подобрался, взял его вторую руку и, чтобы уж точно никаких сомнений не осталось, довершил начатое крепким поцелуем. Мгновенно и незаметно вставший непоколебимой надежной стеной Спок обнял его так, что было бы проблематично разорвать это объятие, приди Кирку такая странная мысль. Вечная и постоянная его защита и поддержка, оберегающие его руки, тело, ум и сердце, место, где он мог укрыться и найти помощь, место, где он мог быть слабым, раненым, испуганным, место, где к нему возвращались уверенность и сила, место где его неизменно ждали и будут ждать, пока он дышит. Расслабившись полностью, до потери последней мысли, не чувствуя ни времени, ни пространства, ни земли под ногами, он коснулся щекой щеки Спока, закрыл глаза и прошептал: — Я дома.