Преданный и преданный

Пока Ци-гэ медленно одевается, я со скучающим выражением лица продолжаю лежать в кровати, даже не собираясь встать, чтобы попрощаться. В конце концов, сейчас мы не глава школы и лорд пика, а скорее отвратительные обрезанные рукава, которые прячутся от чужих глаз ради мимолетного удовольствия плоти. Перед тем, как уйти из бамбуковой хижины, он всегда оборачивается, словно надеется, что я разрешу ему остаться на ночь. Очень наивно с его стороны считать, что у меня получится уснуть рядом с мужчиной. Пусть в мыслях я и называю его Ци-гэ (просто привычка), однако скорее отрежу язык, чем произнесу это глупое детское прозвище вслух. Однажды оно вырвалось у меня в порыве страсти, а Юэ Цинъюань позорно расплакался. Весь настрой был испорчен. Хотя, если говорить честно, то слёзы на таком красивом лице — лучшее украшение. Сколько можно? Когда ты наконец уйдёшь? Он будто специально одевается настолько долго, чтобы раздражать меня. Всё в нём вызывает желание грубо придушить, пока виноватая маска не превратится в гримасу страдания. Я пробовал, однако он запретил мне делать так ещё раз, так как «это очень страшно». Слабак. Сильнейший заклинатель боится боли, ха! Может, дело не в самой боли, а в том, что его испугало моё лицо, когда я сомкнул пальцы на тонкой шее? Да, улыбался, и что с того? Глупый Ци-гэ, я не смог бы убить тебя никогда. Хвала небожителям, он ушёл. Ещё немного и я бы кинул в него чем-то. Мне нравится, что после таких вечеров наедине я могу сколько угодно переходить границы, а он не посмеет ничего сказать в ответ. После первого раза великий Юэ Цинъюань стоял передо мной на коленях и извинялся, что не смог сдержаться. Он не винил меня в случившемся, несмотря на то, что я был тем, кто начал эти порочные отношения. Конечно, ему бы и в голову не пришло, что та ночь была спланирована заранее. Стратег хребта Цанцюн тратит время на план по вовлечению главы школы в весенние игры. Умора. Зачем мне это нужно? Самосовершенствование требует чистоты. Чистота…. Тому, кто был рожден в грязи и взрослел, становясь всё грязнее, не стать настоящим заклинателем. Надеюсь самосовершенствование Ци-гэ становится хуже с каждым разом, когда он прикасается ко мне. Я завидовал, завидую и буду завидовать ему. И дело тут не только в силе. Ци-гэ способен на любовь и чувства. Он искренне хотел защитить рабов, которые называли его старшим братом. Сейчас ему правда нравится пить чай и обсуждать погоду (или о какой скучной чуши они там говорят?) с другими лордами, которых считает друзьями. А в будущем он точно умрёт героической смертью, спасая кого-то, кто ему дорог. Именно поэтому я и надеюсь, что хоть так смогу немного запачкать чужую душу. Подсознательно считая себя ниже, я хотел увидеть его падение. Но реальность превзошла даже самые смелые мечты. Хотел стащить его с небес, но этот идиот сам спустился с них ради меня. Да, такие высокие слова, которые на деле означают то, что мы разделили постель. Звание лорда пика искусств заставляет быть слегка пафосным. Почему-то жутко болит голова, словно раскалывается изнутри. Может, поэтому мысли так путаются и выливаются в этот поток сознания? Не стоило злоупотреблять запретными методами самосовершенствования. Книга с ними открыта на семьдесят девятой странице. Семь. Девять. Везде эти две цифры, преследующие меня всю жизнь. Попытавшись встать, падаю на пол. Кажется, отклонение ци близко. Ничего, не в первый раз. Надо лишь прогуляться по пику, посмотреть на размеренно качающийся бамбук, и всё пройдёт. Му Цинфан говорил, что при плохом самочувствии я должен сразу лететь к нему. Размечтался. Знаю, что они сплетничают у меня за спиной каждый раз, когда я обращаюсь за лечебной помощью. Нет, нет, нет, я им не позволю. Я не настолько слаб, чтобы бежать и умолять о спасении. Как же болит голова… Ханьфу висит мешком. Кажется, я неправильно надел его. Надо бы вернуться в бамбуковую хижину и привести себя в порядок. Как я оказался тут? Где это вообще? Вдалеке виднеются две фигурки. Моя любимая маленькая ученица Нин Инъин, чья улыбка похожа на солнышко, и мерзкое грязное животное, которое почему-то до сих пор не сдохло в своем сарае. Как там его? Лу Бигхэ? Ла Бинхо? Не важно. Они склонились над чем-то и весело хихикают. Почему-то я сразу думаю, что они они смеются надо мной, однако остатки разума подсказывают, что это невозможно. А, собака. Какая-то бездомная шавка забрела на пик, и теперь дети ласкают её. Ей нужна еда, а не поглаживания, маленькие тупицы. Ладно, пока Нин Инъин рада, я чувствую себя в безопасности. Пусть гладит псину и веселится. О, наконец заметили меня и поднялись с земли. Поклонились, как хорошие ученики. Руки тянутся погладить Нин Инъин по волосам, но я не уверен в том, что вымыл их после того, чем мы занимались с Ци-гэ, поэтому сдерживаюсь. Глаза зверёныша смотрят на меня с беспокойством. Видимо, я и правда ужасно выгляжу. Хоть бы не отклонение ци. Где веер? Нужно срочно прикрыть лицо. Ах, вот же он в рукаве. Тот самый, который подарил Ци-гэ, а я пообещал никогда им не пользоваться. Веер оказался слишком хорош, так что я ещё и лжец. Во всём виноват Юэ Ци. Дети смотрят на меня, выпучив глаза. Я чувствую, как что-то стекает по лицу: из носа, из глаз и ушей. Такое бывает, когда тело разрывается изнутри из-за неправильной циркуляции потоков энергии. В руководстве по самосовершенствованию этому явлению дали название «кровавые слёзы». Я говорю, но не слышу собственный голос. Предлагаю Нин Инъин привязать собаку, которая ей так нравится, к дереву, иначе сбежит. И петлю на шее надо затянуть как можно туже, а то хитрое создание сможет её снять. Нин Инъин совсем не слушает меня. Она побежала просить помощи. Кому? Я в абсолютном порядке. Пару дней полежать в кровати и снова смогу работать. Вот только кровь залила глаза, ничего не вижу. Надо привязать собаку к дереву. Нин Инъин не понимает, как больно будет, если её питомец сбежит и оставит её одну. Где чёртова собака? Всё потемнело… Прихожу в сознание и понимаю, что только что пережил самое мощное отклонение ци, которое когда-либо случалось со мной. Совершенно не помню, что произошло. Вроде мы, как всегда, провели вечер с Ци-гэ, а затем он ушёл. Похоже именно после того, как Юэ покинул хижину, у меня началось помутнение рассудка. В голове всплывают мутные образы. Собака…? А, какая глупость. Дети играли с собакой, а мне почему-то взбрело в голову, что она убежит, и её срочно надо привязать. Надеюсь, что не задушил животное на глазах Нин Инъин. Только сейчас замечаю, что кто-то крепко сжимает мою руку. Я слегка приоткрываю глаза, стараясь притвориться все ещё спящим. Ну конечно, кто ещё может сидеть у кровати и пачкать меня слезами, кроме Юэ Цинъюаня? Наверное, он подумал, что чуть не убил меня из-за наших плотских утех. Я не настолько хрупок, чтобы умереть от такого. Ци-гэ выглядит уставшим: кожа бледная, под глазами тёмные синяки, губы сухие и потрескавшиеся. Так он ещё красивее. Несчастье ему к лицу. Божественен. Я прислушиваюсь к его лихорадочному шёпоту. «Прости, прости меня, прошу, не умирай», — повторяет он. Ничего интересного. Однако потом он произносит то, что заставляет меня задержать дыхание. «Я ведь так и не успел рассказать, — Ци-гэ снова начинает рыдать. — Я вернулся, вернулся за тобой в то страшное место, но опоздал». Лжец. Это не может быть правдой. Точнее я не хочу, чтобы это было правдой. Много лет он находился рядом, терзаемый чувством вины, которое не давало ему покинуть меня. А сейчас, когда я лежу и умираю, то можно признаться во всём, отпустить прошлое и жить дальше??! Ну уж нет, я не позволю. А если он решит, что выполнил свой долг, искупил вину за предательство, которое на самом деле не совершал? Тогда он мог бы с чистой совестью оставить меня одного навсегда. Навсегда одного…. Я непроизвольно открываю глаза и хватаю его руку. Ци-гэ, осознав, что перед ним не труп, неуклюже кидается обнимать меня, но тут же отстраняется, когда я издаю звук, похожий на стон боли. — Прости, прости, мне не стоило трогать тебя без разрешения. Просто я так рад, что ты очнулся, Сяо Цзю, что совсем забыл о приличиях, — говорит он, вытирая слёзы. — Тебе надо поесть. Ты не приходил в сознание несколько дней. Передо мной возникает тарелка с кашей, которая выглядит так, будто её варил слепой человек без рук. Ци-гэ настойчиво пытается пропихнуть ложку в мой рот. Мысли постепенно собираются в кучу, и я с отвращением морщусь: — Что это за дерьмо в тарелке? За такое Мин Фаню мало будет даже ста ударов кнутом. Зови сюда этого паршивца, я его накажу. — Это я готовил, — Ци-гэ смеется и краснеет, его печальная красота пропадает без следа. — Лучше бы ты просто убил меня мечом, чем заставлял умирать долгой и мучительной смертью из-за этого подобия каши, — я небрежно скидываю тарелку на пол. — Никто не думал, что ты проснешься, поэтому не готовили на тебя еду. Мне пришлось делать самому. — Как будет приятно разочаровать их тем, что я жив, — я усмехаюсь, хотя каждое слово все ещё даётся с трудом. — Шиди, скажи, перед тем, как ты проснулся, ты слышал что-то? — нервно спрашивает Ци-гэ, смотря на меня с надеждой. — Ничего не слышал, — грубо отвечаю я. — Иди и приготовь новую кашу. Если она будет такая же отвратительная, то полетит на пол, как и предыдущая.