Mein Leben

Михаэль уже привык, что перебравшийся на Челомей Витя после каждой смены бежит сломя голову в гости. Это уже стало своего рода ритуалом — парнишке категорически не хватает мужского внимания. Страшно представить, что с Петровым случится, если Сеченов или сам Захаров похвалят его — Витю вероятно порвет от восторга на тысячу счастливых Витенек, которые прожужжат все уши своей болтовней. Не то чтоб Штокхаузен имел что-то против — молодой, перспективный и крайне шебутной инженер впитывал каждое слово как губка, давая бесконечное количество буста его эго. Некому видимо было объяснить Вите некоторые элементарные вещи о том, как устроена взрослая жизнь. Петрову очень не хватает опыта и выдержки, но все приходит со временем. Тяжело в учении, как говорится, да легко в бою. И если первое время Витя исподволь сомневался, выслушивая советы Михаэля, то теперь… Юноша наконец усвоил, что дела романтические никак не мешают утехам плотским. Даже больше — Петров начал гораздо увереннее держаться, освоившись с близостью и сексом. Их первый раз был почти смехотворным, но даже камень можно огранить, а из Вити выходит весьма впечатляющей чистоты бриллиант. Чуть бы поменьше фонтанирующих эмоций (Филатовой, впрочем, понравилось, но кто там их женщин науки разберет), зато инициативы и жажды познания хоть отбавляй. Михаэль глубоко вздыхает, чтобы не отвлекаться — Витя вот-вот придет, вечер будет недолгим из-за позднего совещания с Сеченовым, срочно утром вылетевшего в Москву на очередную баталию с Молотовым. — Михаэль! Дверь без стука открывается и Петров ураганом врывается в квартиру, захлопывая ногой дверь. Очередная отметина от ботинка черкотиной остается на светлом полотне и Шток делает себе заметку оттереть ее позже. — Сегодня я праздную! Я самолично проводил инструктаж на комплексе Сеченов по интеграции новых протоколов. Все эти замшелые чудаки слушали МЕНЯ, и внимали каждому МОЕМУ слову! — Витя уже разошелся, хотя явно не успел выпить ни капли из принесенного ящика пива. — За это я выпью, дхужочек, — Михаэль вытягивает руку и Виктор конечно же торопливо всовывает в нее полную бутылку. — Ты мне гхасскажешь все-все, но мне к 10 на совещание, поэтому не пехебигхай особо без меня. — Так и знал, что мой триумф что-то да испортит, — сердито выплевывает Петров, прикладываясь к бутылке. — Ничего, я могу выпить хоть весь ящик и ни в одном глазу. Мой светлый ум незамутним. — Ну же, не думай о плохом, junge, я хочу услышать твою хгечь. — Шток усаживается в кресло поудобнее, закинув колено на подлокотник. Петров позерствует и вдохновенно толкает речь, опрокидывая в себя три бутылки пива, пока Шток задумчиво потягивает первую. К концу речи Витю покачивает, но он чрезвычайно доволен собой. Глаза горят, он почти вибрирует изнутри от избытка эмоций. Такой легковозбудимый. Михаэль ощупывает взглядом инженерную спецовку. Под ней скрывается худощавое, но крепкое тело — чуть обмускуленное и не тронутое тяготами и физическим трудом. Без формы он выглядел бы еще лучше, но увы, скоро совещание и Сеченов крайне не любит опоздания. Штокхаузен меланхолично прикидывает, как было бы удобно, если бы Витя каждый вечер встречал его с прохладным пивом и без лишней одежды. Инженер словно читает мысли — губы растягиваются в плотоядной ухмылке. — Твое идиотское совещание через час. Быть может, мы успеем?.. Михаэль приглашающе кивает и Витя со скоростью пробки вылетевшей из бутылки оказывается у ног, торопливо расстегивая собачку замка и пуговку. Рука уже набита, Петров умело подхватывает под бедро и тащит штаны вниз вместе с бельем, быстрыми касаниями губ намечая свою территорию. Он любит играться, пробовать на зуб, исследовать — пытливый ум во всем. Шток никогда не возражает. Терпения Вити под алкоголем хватает ненадолго, он почти сразу насаживается ртом на член и даже успевает глянуть на часы в процессе. Энтузиазм с лихвой покрывает отсутствие координации — все же юнец пьян, но даже зубы и пара излишне резких движений удовольствие не портят. Михаэль придерживает Витю за макушку, кончая, потому что тот совершенно не любит вкус спермы и едва оказавшись на свободе, обильно запивает пивом. — Ты можешь сегодня остаться в гостевой спальне, Викто’. Петров пьяно ухмыляется и на ходу начинает скидывать одежду, цитируя свой инструктаж. В гостевой он забуривается под одеяла, продолжая бубнить, так что Михаэль следует за ним и подтыкает одеяло так, чтобы Петров не барахтался и не пошел куролесить по жилому сектору. Мысль тихо пиликает сообщением — Дмитрий Сергеевич перенес летучку на утро и еще не вылетел из Москвы, так что Михаэль наводит порядок в гостиной и отправляется в постель, обдумывать следующий ход с продвижением одной идеи Сеченову. Академик предпочитает иметь дело с готовыми проектами, либо достаточно готовыми выкладками — время на вес золота, как никак. Ближе к полуночи из гостевой слышно возню и Михаэль усаживается в кровати, догадываясь, кто заскучал и идет за признанием и славой на ночь глядя. — Ты когда-нибудь спишь, Миша? — раздается голос Вити, через мгновение в темноте возникает силуэт и забирается на кровать. На нем нет одежды и нагота в ночном сумраке его не смущает, хотя среди бела дня он бы вряд ли повторил подобное. Может, не сразу. Штокхаузен ловит за руку и усаживает себе на колени. Достаточно ли он раскрепостился для задуманного? Желание читалось в движениях и взгляде давно. Витя лезет целоваться, трется и нетерпеливо ерзает. — Ты увехен? — уточняет Михаэль, но скорее для вида, потому что Петрова из постели уже не выгнать, да и сам Шток не намерен отказываться от удовольствия. Виктор тащит с тумбочки полимерную смазку, тюбик изрядно израсходован и деформировался под его руку. Такую деликатную задачу как подготовка Михаэль в этот раз ему не доверяет — не хватало еще объясняться перед завхозом, почему на постельном кровь и почему инженер ковыляет в медблок посреди ночи. Тщательность и методичность сводят Петрова с ума, он ворчит и торопит, изгибаясь и насаживаясь на пальцы. — Твой чегхед, — наконец передает бразды Вите Михаэль, откидываясь на подушку. — Скажи, когда устанешь. Кровать надсадно и почти жалобно скрипит, Петров явно воспринял слова про усталость как вызов — как же он любит испытания и доказывать свое превосходство во всем. Особенно приятно пожинать плоды этого рвения, как сейчас, когда Витя имеет все ресурсы молодого организма, а у Михаэля годы опыта и выносливости. В выигрыше оба — у Вити мелко дрожит все тело, на коже испарина и внутри невыносимо тесно, он настолько близок к разрядке что кажется, забыл свое собственное имя. Шток держится исключительно на силе воли, не давая тугому узлу внизу живота расслабиться до того, как его неистовый партнер будет готов уступить. — Отклонись назад, Викто', — хрипло командует Михаэль, вслушиваясь в рваные всхлипы. — Давай! Витя выгибается дугой и замирает, заливая липким семенем себя и партнера. — Молодец, ты лучший, — мягко хвалит юношу Шток, поглаживая подрагивающие от перенапряжения мышцы. Утром он будет смущаться и краснеть, а сейчас доверчиво жмется и не обращает внимания на стекающее между ягодиц семя, вытягиваясь и неуклюже сползая на бок. Шток водит ладонями по влажной спине и ягодицам, лаская Витю как большого кота — тот заслужил всю ласку и заботу мира, но спокойно принимать может ее только в такие моменты, когда расслабление и эндорфины берут верх над стеснительностью и строгим воспитанием. Даст бог, перевоспитается и созреет через год-другой. Кажется, юноша что-то бормочет про чувства, но Михаэль пропускает мимо ушей слова — рано или поздно тот соберется жениться, незачем усложнять все бессмысленными признаниями, а хорошо провести время вдвоем они могут когда угодно. Утром он и не вспомнит свои страстные признания или сделает вид, что их не было, в полной мере однако ощущая последствия бурной ночи — тянущую тяжесть пониже пояса и боль в натруженных бедрах. Будет старательно избегать взгляд и вместе с тем поймать его. Ох уж это непостоянство молодости! Петров почти спит, когда Шток переворачивает его на живот и раздвигает ноги. Вот таким — покорным и чувствительным он нравится больше всего. Неторопливый ритм толчков убаюкивает его, расслабляет. Михаэль спускает без единого звука, покрывая поцелуями широкую спину, мерно вздымающуюся с каждым вдохом. — Здесь твое место, mein Leben. В моей постели, подо мной.