The worst

То, что тореадоров Гэри откровенно презирал было фактом. Многие носферату обладали подобной нелюбовью — как и все остальные сородичи в целом — к любителям лоска, шика и носителям гладкой нежной морды лица, притворяющихся людьми и старающиеся ими быть. Признание себя как кровожадного монстра? Не для тореадоров, увольте. Вырожденцев, простите. Или просто ублюдков. И среди этих гладкорожих ублюдков Гэри особо не любил однажды появившегося на пороге его логова юного тореадорчика, полного презрения ко всему роду носферату и хмурящемуся от вида примогена Лос-Анджелеса. Классический представитель своего клана — тщеславие и высокомерие, от которого Гэри хотелось облить птенца кислотой и скормить его лицо пираньям. Или даже бросить наверняка имеющееся у того в кармане зеркальце в дробилку, наблюдая за тем, как тот лезет на лезвия. Очень кроваво, но заслуженно. Просто так заслужили, за красивые глазки. Которые не помешало бы ему выколоть, опять же просто так. Так всегда было: носферату ненавидят тореадоров, тореадоры — носферату. И все довольны. Только вот птенец — назвавший себя Виктором, и чёрт его знает, настоящее ли это имя, это никого не волновало — кажется об этом подсознательно знал, но игнорировал. Конечно, он скалил зубы в усмешке на каждый укол в свою сторону и показывая оттопыренный средний палец, но в целом к канализационным крысам он относился... хорошо. Подозрительно хорошо, просто так помогая носферату без каких-либо придирок, если не придирались к нему, игнорируя то, что он тореадор. И за подобное игнорирование и минимум тщеславия носферату Лос-Анджелеса подпустили его к себе, под пристальным, но недовольным взглядом Гэри. Птенчик был неправильным — совсем ненормальным по меркам своего клана, — скрывался от людей и социума в туннелях Города ангелов, предпочитая компанию деформированных уродов сексуальным девушкам и парням. А после и вовсе он умудрился выбить себе в логове Гэри отдельную комнату, в которой зарылся. Как настоящая канализационная крыса. Домашняя заласканная крыса в окружении обычных канализационных тварей — так было точнее. Присутствие тореадорчика Голден терпел целых две недели, под уговоры Митника и Ималии, которым птенец понравился. Птенец нравился всем — тореадорское очарование, никак иначе, смазливые рожи работают безотказно — только почему-то вместо апартаментов в роскошном доме выбрал себе яму под канализацией. И даже рытьё всей информации не показало причину, по которой он мог прятаться. А уж достать информацию Гэри умел и мог, даже самую труднодобываемую и редкую, даже на уровне вбросов и слухов. Птенец не прятался, нет. Он сам выбрал жить среди носферату. Больной псих. Поехавший не иначе. Ни один сородич в своем рассудке — и даже без него — не будет жить среди носферату не будучи носферату, а этот тореадорчик жил. И ни разу не жаловался. Это ли не показатель истинно-малкавианского безумия и даже выше? Поэтому Гэри ждал две недели. Выжидал, когда птенчик соберет свои вещички, скажет, что все они грязные твари, и убежит куда-нибудь подальше от логова примогена. Желательно в другой город. Ещё лучше — страну. Голден даже бы написал ему слёзное электронное письмо о том, как они все скучают и ждут его, примут с распростёртыми объятиями и крысой, возможно даже со свечкой на ней. Но тореадор никуда за две недели не делся, даже хуже — он вполне комфортно устроился, притащил в комнату мебель и редко уходил, обычно на охоту. Иногда своё логово птенец покидал по делам Камарильи, которые Гэри совершенно точно нехотя отслеживал. И всегда всё заканчивалось двумя редко смешивающимися путями: тореадор заговаривал зубы, соблазнял или угрожал или же доставал глок, расправляясь с теми, кто отказывался от мирного решения. Расправлялся он быстро, профессионально и немилосердно, как истинный зверь, что Голден за свою долгую жизнь ни разу не видел у тореадоров. И всё же, тореадорчику пора была улетать, как настоящему птенцу, переросшему своё гнездо и брошенному родителями. Дверь в комнату тореадора Гэри открывает без стука, входя и оглядываясь в поиске жильца, находя того на кровати, с наушниками на голове, книгой в руках и трубочкой, вставленной в пакет с кровью, во рту. Птенец даже не замечает вторжение на "собственную территорию", закинув ногу на ногу и слабо двигаясь под ритм музыки, вчитываясь в строчки книги — Американская трагедия? Серьёзно? — но спустя пару секунд отвлекается, глядя прямо на носферату и стягивая наушники. Выглядит он как потревоженный подросток, если все потревоженные подростки серые, как трупы, пьют кровь — не только своих родителей — и живут в канализации. — И что такой красавчик делает в моей скромной обители? — приветствует его тореадор, плавно — показушнически — слезая с кровати и также плавно подходя к столику с высоким террариумом, в котором как по команде на бревне появляется ярко-синее чудище, притащенное незаметно, под покровом дня. Будто редких крыс, тараканов и остатков тварей поехавшего цимисхи ему не хватает; птенец решил притащить вместо бродячей драной кошки — пока понятного животного — уродливую даже по меркам носферату многолапую сколопендру, огромную, ядовитую и злую, спокойно поедающую тараканов и захудалых крыс. Так ещё блевотно-голубого цвета, напоминающего противное небо. — Что-то нужно или — я не поверю в это, но представим — поговорить пришёл? — Придётся поверить, босс. — Угх, — хмурится птенец, дёргая верхней губой. Когти скользят по крышке террариума, чтобы затем упасть на стол, едва заметно сдирая слой лака с дерева. — О чём? Только, пожалуйста, нормальным языком. У меня нет желания разгадывать твои загадки и раскрывать фокусы. Ты ведь актёр, а не клоун, — он фыркает, — хотя иногда кажется, что ты сбежал из дю Солея. — Иногда выросшим подкидышам приходится покидать гнездо, когда то становится слишком маленьким для их пернатых задниц, — вполне понятным языком говорит Гэри. — Это такой жирный намёк, что мне пора уходить, — кивает тореадор, закусывая губу, едва ли не до крови. Это не вопрос — констатация. — Причина? — Ты сам её знаешь, босс. Не надоело светить своим прекрасным личиком перед такими уродами, как мы? Удивлён, что ты не плачешь кровавыми слезами каждый раз, как на тебя выскакивает очередной канализационный урод. Твоим красивым глазкам наверняка больно, — носферату усмехается, но птенец лишь отворачивается, как-то странно обхватывая себя руками. Будто от боли. И это в окружении постоянных эстетических страданий, режущих глаза неподготовленным сородичам. — То есть... Ты выгоняешь меня потому что я не носферату? — боль в голосе резко сменяется почти змеиным шипением. — Прости, я поправлю себя: ты выгоняешь меня потому что я тореадор? Так? — Бинго! — Это ранит твои чувства? Эстетический вкус? Возможно, ты завидуешь, потому что я не выгляжу как результат страстного секса летучей мыши и героиновой наркоманки, в чём прошу меня не винить, потому что — это важно! — я не выбирал этого, — аура примогена давит на тореадора, вынуждая убавить ярости и ослабить горящую на когтях дисциплину, в ответ на что птенец громко и откровенно всхлипывает, заставая Голдена врасплох. — Мог навестить меня хотя бы за пару дней до того, как я встретил своего сира, — тореадор дёргается, выпрямляется и надевает маску тщеславия. — Хорошо, дай мне пару часов, чтобы собраться, и я уйду. — Через пару часов рассвет, — бросает Гэри. — Не представляешь, как мне плевать на это, — птенец усмехается, и в его усмешке ощущается горечь, от которой носферату кривится. — А теперь можешь идти. Предпочту собирать свои секс-игрушки в одиночестве, — он открывает дверь, слабо толкая примогена носферату в грудь, вынуждая сделать пару шагов назад, прежде чем хлопнуть всё той же дверью. Подобная наглость Гэри удивляет, парализуя мысль о том, что за подобное тореадорчику следовало бы оторвать лощёные ручки. Но это он успеет сделать тогда, когда будет махать платочком вслед, вытирая наигранные, воображаемые слёзы. Потом этим же платочком можно будет стереть натёкшую кровь; испачканный в крови костюм же придётся отправить в прачечную, к сожалению. Через полчаса к нему стучится Митник, откровенно напуганный и сообщающий о том, что птенец своеобразно собирает вещи, выкидывая их за дверь, снеся ту предварительно с петель с помощью стола. Появившаяся из комнаты Ималия дополнительно сообщает о том, что поймала в банку Скай — голубое чудовище, агрессивно шуршащее в ловушке — и что Гэри должен ей двадцатку за то, что по его мнению ни один тореадор никогда не избавится от зеркала. Зеркало действительно оказывается разбитым в коридоре, прямо на куче другой развороченной мебели. И по звукам из комнаты, это не предел. Сквозь раскуроченный дверной проём он проходит в затемнении, придерживая банку и загораживая её, едва не поймав лицом — пусть не таким прекрасным как раньше, но всё же — лезвие катаны, которая до этого покоилась на стойке на стене. Стойка летит следом за оружием, что не особо удивляет. Тореадорчик вместо чемоданов с модной одеждой и косметикой решил избавиться от всего, что было у него в имуществе, даже от этой многолапой мерзости, которая наверняка сбежала, едва ей попалась такая возможность. — Твои действия очень напоминают погромы чёрных в Уоттсе, — шипит носферату, переступая обломки мебели и наблюдая за тем, как в пустоту пялится тореадор, чьи глаза медленно наливаются ярким оранжевым цветом пробуждённого прозрения в поисках Голдена. Он не видит — какой-то птенец гораздо слабее примогена Лос-Анджелеса, — но слышит, и его дёрганные движения это подтверждают. Вкупе с расцарапанным лицом, залитым кровью, он выглядит не адекватнее малкавиана в периоды сильнейших приступов безумия. — Не видел, кстати, летающих членов. Или вагин, что ты там предпочитаешь. Не то чтобы мне осуждать, босс. — Пара часов не прошла, — напоминает птенец, смотря прямо в Гэри слепым взглядом. — Неужели такую крысу, как ты, разбудил какой-то шум? — Я бы продолжил тебя игнорировать, если бы ты не расшумелся так, что отвлёк всех. Ималия поймала это, — он подкидывает банку, которую тореадор ловит с тихим «ох», прижимая к себе почти любовно. — Так к чему весь этот неожиданный ремонт? — А тебя волнует? — Меня? А как же, босс. Твоё здоровье, благополучие и физические данные — это первое, о чём я буду беспокоится в своей нежизни, — носферату проводит когтями в миллиметре от чужого лица, вынуждая птенца сделать шаг назад, зашипев. — Физические данные повреждены, кстати. Что случилось с личиком? — Серьёзно? Упал, — усмехается тореадорчик, стирая кровавые капли с щеки, делая вид ещё хуже. — Будь я твоим отцом-алкоголиком, которому плевать на тебя и твою мать, я бы принял это за ответ, но сейчас случается удивительно редкое событие, как успех «Титаника», так что можешь сказать правду. Обещаю не смеяться. Тореадор в ответ молчит, обнимая банку со сколопендрой, и садится на более-менее целую кровать, согнувшись. Тишина длится достаточно, чтобы Гэри подумал, что птенец впал в ступор — у тореадоров такое есть: впадение в транс от созерцания чего-то особо прекрасного, только что прекрасное можно увидеть в туннелях носферату? — но тот тяжело выдыхает, даже не имея нужды в дыхании, и открывает банку, поглаживая панцирь сколопендры, обвившей руку хозяина без намёка на желание укусить. — Я не хочу уходить, — птенец прикусывает щеку изнутри. — Это в краткой версии. — Это всё ещё не объясняет, почему твоя рожа выглядит так, будто ты подрался с енотом. Давай полную версию, так уж и быть, потерплю тебя ещё пару минут. — От старости умрёшь, если будешь тратить на меня своё время, — со слабой улыбкой отвечает тореадор, глядя на то, как спадают чары иллюзии и перед ним появляется носферату. — Мне придумалось, что я могу сделать что-то с этим, — он указывает обмотанной рукой на лицо, — и я сделал. Заодно разбил зеркало, оно мне никогда не нравилось. Потом только вспомнил о том, что любые раны заживают, не оставляя даже шрамов. Зато старые сохранились, я проверял. — Старые? — в ответ птенец опускает рукав кофты, обнажая десятки заросших, более бледных, чем остальная кожа, полос. Видимо выражение лица носферату, удивлённо-презренное, вызывает у тореадора короткий приступ смеха: — Не смотри так. Это только на одной руке. На второй примерно столько же, на бёдрах пара... сотен? Я честно не считал. На рёбрах точно были, на шее следы заросли до моих Объятий, так что следов нет... — он качает головой. — Я никогда не был красивым. Окружающие твердили иначе, сородичи несут тот же бред, но... Я не вижу того, кого видят они. — Зеркало не показывает? — Если бы, — пожимает плечами тореадор. — Я вижу кровопийцу, красивого, местами и для кого-то, но точно не для меня. У меня хорошо подвешен язык, я могу убедить любого человека или даже сородича в том, что я великолепен, но это не работает на меня самого. Па-ра-до-кс. Поэтому мне нравится проводить время с носферату. Вы интересные и не настолько страшные, сколько себя называете. Говнюки, конечно, но это с такими, как я, я видел. — И ты не хочешь уходить, потому что тебе нравится компания таких же страшил, как и ты? — Пока ты молчал это звучало лучше, но да. — То есть я всё это время зря ждал того момента, когда тебе осточертеет канализация полная уродов, ты соберешь вещички и мы все со слезами тебя проводим куда-то подальше? — недовольно бурчит носферату. — Уродов? Серьёзно? Мне нравится. Примерно также, как и Скай, — названная довольно щёлкает жвалами. — Говорю же, вы не такие страшные, как себя называете. Местами даже красивые. Даже ты, красавчик. Правда, в полной темноте и под затемнением, но... — Я думал, что ты просто псих, босс, — Гэри усмехается, — а ты совершенно, абсолютно полностью поехавший. Не думал возглавить малкавианов? — Нет, спасибо, мне достаточно твоего голоса в моей голове, больше не надо. — Тебе ведь нравится, — урчит Голден, и тореадор с улыбкой качает головой. — Не спорю. Так... Я могу остаться? — звучит с едва заметной мольбой. — Если успеешь убрать весь хлам и разруху до того, как она мне надоест — да. В противном случае ты всё равно останешься, но будешь должен помочь Митнику в ШрекНете. — О, нет, с этим я не помощник. Я не могу взламывать компьютеры, — птенец откровенно врёт и даже не пытается выдать это за правду. Умеет. Умеет и использует, как подворачивается шанс. Идеальный разведчик, которому не требуется прятаться от людей... Такое следует использовать почаще. Хорошая идея, которой Голден не пользовался из-за нежелания лезть в это тореадорское логово, пусть и на его территории. — Возможно, мы сможем договориться как-то иначе? — тореадор многозначительно закидывает ногу на ногу и даже облизывает губы, едва сдерживая нервный порыв дёрнуться в смехе. — Договоримся, конечно, босс, — и Гэри улыбается одной из своих худших улыбок. Виктор лишь улыбается в ответ, хитро щуря глаза.