Шест

Вверх. Город трущоб – место, где ты можешь чувствовать себя особенным и непобедимым, только до тех пор, пока следуешь правилам. Ведь это место не терпит ошибок, а тех, кто не может выживать, трущобы сжирают. Это естественный отбор и тебе стоит приспосабливаться быстро. Все вы застряли в одном месте и отсюда выход только наверх: по ступенькам, по пролетам и опять вниз. Высоток много, возможностей ничтожно мало. Чтобы жить здесь нужен не один год практик. Это место учит и требует. Вы не можете быть здесь вечно. А вечность возможна только для того, кто готов к этому. И здесь нет места дружбе. Ты один и только один. Каждый твой друг - знакомый, а каждый второй - враг. Одна оплошность и нож в спине, а поутру тебя найдут в подворотне, без шмоток и гроша в кармане. Но ты встанешь, ты ведь любишь это место, каким бы жестоким оно не было. Нигде тебя не приняли и только тут ты можешь быть собой. Место окрашено в серый. Серые высотки, серые панели и машины. Серый, потёртый тротуар, серые окурки. Серые лица, с серыми, безжизненными взглядами. Застрял навсегда. Только серый. А ноги несут непонятно куда. Подальше от дома, где всё пропахло табаком, где лезут обои и в холодильнике ни крошки. Подальше от смазливых приятелей, ждущих тебя на очередной серой квартире с отравой вместо алкоголя. От орущих бездомных, на которых даже смотреть страшно - они большое напоминание о том, где ты можешь оказаться в тот же момент, если перестанешь бороться. А ноги несут по замкнутому кругу дальше. Не выйти, не сбежать, не выжить. Да и идти некуда, выбора так же нет, кругом лишь бетонные стены. Пустым взглядом пробежаться по панелькам, вниз по серой стене и прямиком к красному зданию. Красное здание без окон, с большой неоновой вывеской и одной дверью. Яркий алый свет рассыпается по тротуару, сливаясь с безжизненной какофонией города. Дверь и два бугая, это вход в рай? Нет, просто стрип-клуб. Но такой яркий и желанный. Губы кривятся от ухмылки, когда с них срывается едкий смешок над своими же мыслями. Мадара качает головой, сплевывая на асфальт бычок. И что он забыл здесь? Ловить тут нечего, да и он далеко не молод чтобы посещать такие места. В конце концов, в последний раз в похожее заведение он наносил визит вместе с братом. Подарок на день рождения, извращённо и в то же время просто. Изуне понравилось. Изуне понравилось откровенно пялиться и наслаждаться жгучими красотками, танцующими под самые заезженные треки под ярким светом разноцветных лампочек. Тела их были красивы, изящны и мягки, ведь, кроме этого, им больше предложить было нечего. Низко и грязно, но что поделать, всем хочется есть, а деньги под ноги тебе не кинут за просто так. А в стрип-клубе кинут купюры и не только в ноги. Мадара отряхивается, скидывая пепел с воротника красной рубашки. Серый пепел слетает на серый асфальт вместе с нахлынувшими воспоминаниями, когда он поправляет волосы и опять смеётся. Неужели его волнует собственный внешний вид? Ему давно по барабану, но к работящим женщинам хотелось бы проявить уважение, да и в кошельке найдётся несколько купюр. Мимо охраны, ко входу в рай. В раю ослепительно ярко и громко, и далеко не от света и музыки. Пилон возвышается на платформе, уходит в потолок. Белоснежный Ангел без крыльев взмывает к небесам: выбраться хочет. Руки тянутся к красному потолку и падают вниз, прокручиваясь вокруг шеста, опуская Ангела с небес на землю, обратно к грязным деньгам и чужим взглядам. Мадара удивился, не разглядев привычного мягкого изгиба женского тела, вместо этого перед глазами, в вспышках света вырисовывались крепкие, но такие пластичные линии мужского силуэта. Было в этом что-то инородное и непривычное, но это лишь подначивало смотреть и постепенно привыкать. Мадара безучастно стоит в стороне, как будто ему здесь не нравится. Но он пришёл и не уходит, а значит, что-то в этом Ангеле есть. Такой же, как и десятки других, изучающий взгляд чёрных омутов завороженно скользит по мужчине на пилоне. От белых волос, переливающихся в лампах софитов, к горячей мраморной коже, к каплям пота на лопатках, в конце концов к тонкой талии и сильным ногам. Сильные, но, по ощущениям, невесомые ноги, обхватывающие родной шест. Что же ещё можно ожидать от волшебного Ангела без крыльев, стремящегося раз за разом взмыть в небо. Красные глаза Ангела окидывают толпу, и на дне этих рубинов Мадара не может не заметить упрямство: всё еще хочет вернуться наверх, но раз взялся - больше не отпустишь. Город трущоб связан цепями из грязных денег, стенами кирпичных высоток, тёмными закоулками, смрадом, спиртным ядом и белой смертью. Отчаяние и страх овладели всем и вся. Он сжигает души и тела, заставляя ходить по лужам, пахнущих мочой и бензином, заставляет слушать отчаянные крики и стоны. Крылья обрубают на подходе, стоит только заявиться. Взлететь не получится, остаётся ползать. Ангел ненавидит свой шест. Ненавидит это место, он выше и должен воспарить, хранить до конца надежду возродиться из пепла. Жизнь нередко даёт второй шанс, жить и ненавидеть ради призрачного шанса - жестокая судьба для ангела. Ангел любит свой шест. Глоток свободы и чувства полёта не только позволяют ему помнить о своей силе и красоте, но и приносят свои копейки. Никому в этом месте не важно твоё прошлое, твоё настоящее и будущее. Важен момент и то, как ты сможешь им воспользоваться. Белоснежный Ангел успел сесть в последний вагон. Последний вагон, отставший от головы поезда. Понимание скользит во взгляде Мадары, когда он смотрит в лицо Ангелу, а руки вылавливают из кармана мятые купюры, бросая тому под ноги. Жаль за эти деньги не купишь новых крыльев. Так в чем понимание? Они ведь на совершенно разных уровнях. Но нутро Мадары, пропитое алкоголем, прокуренное табаком, отравленное трущобным смрадом, израненное шальными пулями, чувствует, о ещё как чувствует схожесть. Один путь, неровный как дорожка порошка, а стоит приложить кредитку - по струнке пойдёт. И у них у обоих нет кредитки, того золотого билета, на бонус уровень. Золотой билет не достается - выгрызается из серых высоток, из серых людей. Решают не люди, решают купюры и решают пули. У Мадары ствол под рубашкой, у Ангела нет ни ствола, ни крыльев. Спасти из красной клетки, из так называемого рая. Спасти и посадить в свою, сжать и сломать, переломать все мосты, чтобы не убежал, ведь Мадаре так нужен такой же отчаянный спутник. Такой же изнывающий по свободе, такой же сломанный и убитый. В клетке одному скучно. Извращённое желание, жгучее и такое сладкое послевкусие. Сладость, смешанная с его же собственной болью. Словно на мгновение почувствовался запах чужого мира – так, что голова пошла кругом. Он бы отдал все деньги, чтобы забрать этого слабого и беспомощного Ангела. Обнять его, залечить ноющие раны и моментально вскрыть их вновь. Спасти и сломать. Спасти и не сохранить. Руками по спине, где отчетливо выступают острые лопатки, где есть два еле ощутимых больших шрама. Там были крылья. Там фантомная боль. Там, на лопатках, руки Мадары, касания которых дарят ощущение тяжести - давно позабытой тяжести свободы. И спина задрожит под чужими прикосновениями, расправятся плечи и боль загудит, скрутится и резко натянется, как струна. Струна затрепещет, сыграет слабую ноту, с гулким звуком оборвется и больше ничего не будет, только холод, пустота и жгучее послевкусие. В шесть утра. В шесть утра Ангел отправится домой. Выйдет из рая прямиком в ад, под липкие взгляды и свист. На нем будет толстовка, узкие черные брюки и потертые кроссовки. Он скроет свое бледное и уставшее лицо под капюшоном плаща и тогда Мадара заберет его. Мадара станет его проводником в этом сером городе. Черные омуты его глаз загипнотизируют, запутают в паучьей сети. Он будет вызывать желание, смутное и неоформленное, но непреодолимое. Ему не составит труда заставить ангела играть по своим правилам, а когда иллюзия спадет, от него ничего не останется, кроме опустошенной оболочки, канувшей в сетях. Высотки с невообразимой скоростью будут мелькать в тонированных окнах Мерседеса, превратятся в неразборчивую, серую и безжизненную кашу. Двери лифта отрежут их от остального мира, поднимут наверх. Звякнут ключи и скрипнет открывшаяся дверь квартиры. А потом полетит одежда, сомнутся простыни, вспыхнет комната и Ангел окончательно запутается в его руках, в его сетях и утонет в черных глазах.  Начало конца, клетка закроется, Мадара выкинет ключ и будет наслаждаться всю ночь криками, стонами, податливым телом в его руках, мраморной кожей и этими шрамами, этим жгучим послевкусием. Утро встретит серыми лучами, разобьется о тяжелые занавески, разбудит запахом сигарет и горьким вкусом водки. Ангел проснется - по стенам поползут черные нити, угрожающе нависнут с потолка, свяжут по рукам и ногам. В глазах черные точки, голова кругом, а тело холодное, мертвое. Он перевернулся на бок, но это не помогло, потому что тело начало оттаивать.  Его ноги вновь стали теплыми. Стало жарко. Задрожит, встряхнется и причудливые тени на стенах растают в свете солнца: они просто спрятались, не исчезли.  Шепот в ухо, грубые руки коснутся спины, очертят рубцы под лопатками и расслабят. Ангел упадет обратно на простыни, опять в иллюзию, опять в умелые сети. Обман сожрет изнутри, зубами вгрызется в навязчивые мысли, вырвет с корнем подозрения и чувство самосохранения. Когтями разорвет плоть, вскроет грудную клетку, пересчитает кости, достанет сердце и сожмет, чтобы ошметки разлетелись по серым стенам и простыням. А потом запихает поглубже в тело больную, ноющую, отравленную привязанность. В руках возникнет игла и грязной нитью стянет плоть. Бомба замедленного действия будет гудеть и пищать на подкорке сознания, будет биться вместо сердца, а когда рванет Мадары и след простынет. Обман скроет проводника в густом сигаретном смраде, затянет пеленой отчаяния, оборвет сети и Ангел провалится под высотки. Обман похоронит под асфальтом безжизненное тело, что будет разлагаться и медленно сжираться червями той самой отравленной привязанности. Голова, тяжелая и переполненная ворохом мыслей, но Мадара любезно достанет каждую, по кусочкам вытащит пинцетом, да разложит на сером блюдечке. Он вытрет слезы, обогреет и сломает. Ангел не знает, но вскоре поймет, что застрял в этой клетке крепко, навсегда. Осознание будет тяжелым, как и пробуждение. Осознание обернется нескончаемым кошмаром: колючим и непроходимым лесом, в котором так легко потеряться, из которого никогда не выбраться. Кричать до сорванных голосовых связок, бежать до стертых в кровь ступней, в конце концов вернуться на отправную точку. Липкий холод протянет свои лапы, бледные губы искривятся в едкой усмешке, выдохнут в лицо клуб дыма. Над головой – совершенно безнадежная пустота, такая, что внутри больше не возникает мысли о возможности бегства. Клетка закроется и завтра никогда не настанет. Ангела задавит металлическими прутьями, сожмет тело и раздробит кости, оставит доживать в мучительной судороге. Померкнет сознание, потухнет свет, серые стены размажутся кляксами в безжизненных глазах и больше ничего не будет. На пол упадет холодный тесак, звон наполнит комнату и стихнет вместе с биением ангельского сердца. Мадара обещал спасти. Мадара, как никто другой, знал: из этого проклятого места живым не выбраться. Мадара помог Ангелу освободиться. В голове резко станет пусто, гудение прекратится, а следом за этим стихнет боль. За этим последует вспышка: тело расслабится и наполнится больной, невыносимо гадкой эйфорией, что смехом вырвется из груди нескончаемым потоком. Как же он счастлив, как же он горд, боже, словами не передать это прекрасное чувство. Оно как запретный плод, оно трупными червями копошится и щекочет внутренности, вызывая дрожь во всем теле. Безудержно, невозможно, о как же чертовски приятно. Мадара невообразимо горд собой, он совершил такой благородный поступок впервые за всю свою жизнь. Он же спас божественное существо, самого Ангела! Дитя небес само спустилось к нему из рая прямиком в его ад. Это он привел его в тот клуб, это он обратил на него внимание тогда. Мадара упадет на пол, прижмет к груди теперь уже свободного от цепей трущоб Ангела. Больше не будет в его жизни серых высоток, грязных денег и людей. Больше он не будет доживать свои дни в этой клетке из боли, обмана и крови. Больше нет. Мерседес не спеша покинет город, потрясется по кочкам проселочной дороги, чтобы выехать на голый пляж. Песок прилипнет к подошвам, следы поведут к кромке воды. Мадара будет крепко держать Ангела на руках, смело зайдет с ним по пояс в воду. Вздох вырвется из груди и утонет в мелких волнах. Белая пена разобьется о берег, кровавое зарево закатного солнца упадет на бледно-мертвое лицо. Ему так идет. Ветер станет играть с верхушками деревьев, пока птицы защебечут прощальную, звонкую песнь в честь свободы божественного дитя. Здесь нет места серому, это самый яркий, самый чистый и нежный островок надежды. Нескончаемая желтая полоса пляжа простилается на километры вперед. Волны моря – лестница, уходящая к горизонту и где-то там возвышающаяся над землей. Море готово принять дитя и вернуть его небу. Прощаться тяжело, но так нужно, так должно было произойти. Мадара отпустит Ангела в объятия волн, проводит взглядом и улыбнется. Море заберет его маленького, слабого и безжизненного Ангела к себе. И понесет куда-то. Возможно в рай, откуда тот и прибыл, возможно в пустоту. Но точно подальше от этого ада. Точного ответа нет, но именно пустота, истинная правда, все еще была рядом, просто туманная и почти прозрачная. Мадара будет долго лежать на холодном песке и смотреть в бархатно-черное небо, пока волны, с шипением продолжат колыхаться на ветру. Под белой луной, в жемчужных бликах на воде, где-то там на периферии рая и ада: в пустоте, Ангел наконец обретет крылья и воспарит над городом трущоб. И больше не упадет вниз.