Спаси нас

Я сидел в машине, ожидая свою спутницу. Казанцева отказалась от идеи, чтобы я заехал за ней, как истинный джентелмен, сославшись на то, что подарить мне вечер в компании с собой и без того большая роскошь для такого, как я. Ее слова меня рассмешили, впрочем, как и раздутая агрессия, которую она выпускала, словно ядовитые шипы, всякий раз, стоило мне проявить хотя бы каплю любезности. В студенческие времена она была покладистой и чересчур романтичной. Все время держалась за руку, дарила дурацкие открытки из поездок в соседние города и писала письма. ПИСЬМА! С любовными посланиями. Она была слишком милой, и это пугало и привлекало одновременно. Лера любила меня, а я, как самый гнусный подонок, позволял ей любить. Я пользовался всеми благами, которые она дарила: время, заботу, любовь и ласку. В какой-то момент осознал, что никогда не чувствовал себя таким… нужным, что ли? Это было чертовски приятно и ненавязчиво. Но я не мог ответить взаимностью, потому что… да просто не мог! С самого своего рождения я как будто был обречен на не взаимность. И это мое проклятье! В окно раздался требовательный стук, напугавший меня до чертиков. Я дернулся от неожиданности, встречаясь взглядом с гневными глазами бывшей. Да, да, пусть будет по ее. Ох, чертовка! Ее серо-голубые глаза метали молнии, губы произносили что-то невнятное, и я поймал себя на мысли, что у Лерки самый сексуальный рот, который я когда-либо видел. Особенно с этой кроваво-красной помадой. — Так и заикой можно остаться, Казанцева. — я опустил окно, впуская в салон вечернюю прохладу. Температура воздуха сегодня на порядок ниже, чем в предыдущие несколько дней. — Пошли уже. — она нетерпеливо поправила ремешок крохотной сумки, в которой были способны уместиться разве что крошки хлеба, настолько она была маленькой, и пошагала вперед. Я вышел из машины, нагнал девушку и, ловко перехватив локоть, развернул к себе. Ее кожа была прохладной, как родниковая вода, отчего на моей сразу выступили мурашки. От прохлады, не от прикосновения, да? Казанцева вопросительно изогнула бровь. — Это еще что за фокусы? — прошипела она недовольно. — Мы зайдем в это здание либо за руку, либо вообще не зайдем. — я ухмыльнулся выражению ее лица, которое вытянулось так, будто я предложил прыгнуть голой в костер. — Даже не думай! — она сузила глаза, видимо, желая испепелить меня взглядом дотла. — Мне нужно, чтобы кое-кто думал, что мы пришли вместе. — в серо-голубых глазах вспыхнул интерес. Девушка скрестила руки на груди и насмешливо приподняла брови. — Что? — Никита Киоссе пользуется дешевыми приемами соблазнения? В студенческие годы ты был изобретательнее. — сексуальные губы изогнулись в ядовитой усмешке, и я остро почувствовал желание откусить этой ядовитой леди голову. — Либо вместе, либо соглашению конец. — предупредил я. Казанцева так тяжело вздохнула, словно собиралась на плаху. Она колебалась всего несколько секунд, после чего втиснула свою прохладную ладонь в мою теплую, переплела наши пальцы, и я ощутил странное чувство дежавю. Она часто так делала, пока мы «встречались», и мне это жутко не нравилось. Иногда мы даже ругались из-за этого. Ощущение тесноты в пальцах как будто душило меня. И я всячески старался объяснить это Лере. Но сейчас я чувствовал ее прохладные пальцы и отчего-то крепче сжимал в руке. Наверное, после нее никто и никогда не держал меня за руку так… трепетно. И хотя я знал, что Казанцева не испытывает ко мне ничего, кроме ненависти, ее прикосновение в этот момент, — как убаюкивающая колыбельная для разбушевавшегося ребенка, — что-то необходимое. Девушка нахмурилась, взглянув сначала на руки, затем на меня. — С каких это пор… — прошипела она сквозь зубы, когда мы подошли к крыльцу, на котором уже вовсю велись оживленные беседы. — Просто молчи и улыбайся. — предостерег спутницу, надавливая большим пальцем на тыльную сторону ладони. — Добрый вечер. — поприветствовал я нескольких мужчин, что восседали за садовым столом, потягивая виски. Они кивнули в ответ и продолжили светскую беседу. Благотворительный вечер, устроенный Самойловым в его загородном доме, больше походил на постановку для съемки фильма, где мужчины, одетые исключительно в костюмы тройку, с невозмутимостью на лице и скукой во взгляде снуют от одного стола к другому, не охотно, но жадно общаясь на тему малого бизнеса, словно это действительно интересно, в одной руке у них бокал с виски, в другой — хрустальная талия сопровождающей их девушки. И все они, признаться честно, как на подбор. Высокие, стройные, надменные. Улыбки их искусственны, как и цветы в напольных вазах, взгляд источает презрение к присутствующим, в том числе и к мужчине, с которым они пришли. Я взглянул на Леру. Она разительно отличалась от присутствующей массы. Маленькая, хрупкая, взволнованная. Взгляд олененка, забредшего на водопой и столкнувшегося с хищниками лицом к лицу. Я сильнее сжал ее руку, как бы посылая сигнал, что ей нечего бояться в моем присутствии. Но девушка лишь неуверенно повела плечом и прикусила нижнюю губу. И в своем страхе она была настолько живой и настоящей на фоне пустышек, болтающих о шмотках и поездках к морю, что отчего-то я стал улыбаться. Казанцева осталась собой, несмотря на весь тот яд, которым она обильно приправляла фразы, адресованные мне. — И где же твоя «кое-кто», которую нужно заставить поревновать? Девушка с любопытством рассматривала присутствующих, гадая, кто же из всей этой вереницы красоток был той самой. Между ее бровей образовалась складка, и я ухмыльнулся, с какой настойчивостью она пыталась разгадать проплывающих мимо девушек. — А ты как думаешь? — я подступил ближе настолько, что наши плечи соприкоснулись. Казанцева даже не обратила внимания, увлеченная процессом разгадки. Она оценивала одиноко болтающих красоток, держа спину ровно. Ни тени сомнения в своей привлекательности. Мне это нравилось, кстати, как и то, что Казанцева думает, будто я взял ее с собой, чтобы вызвать ревность одной из присутствующих, а не побесить родителей. Ведь знай она об этом, не согласилась бы на эту «сделку» ни за что на свете. — Разрываюсь между той рыжеволосой дылдой и ее придурковатой подружкой. — она указала подбородком в конец зала, и я перевел внимание на объект ее разглядывания. Возле круглого небольшого столика, на котором стояла пирамида из хрустальных бокалов, наполненных шампанским, стояла Аленка в компании с весьма экстравагантной женщиной, одетой в платье, больше напоминающее пакет для мусора. Я удивленно хмыкнул, осознав, насколько близкой к догадке оказалась Казанцева. И, кажется, моя реакция ее позабавила. — Серьезно? Та придурковатая подружка? — усмехнулась она, поворачиваясь ко мне лицом, но от смешинок в моем взгляде девушка тут же нахмурилась и, кажется, разочарованно хмыкнула. — Дылда? Я так и думала… — она вновь посмотрела в сторону Аленки, с губ слетел сдержанный вдох, а переплетение наших рук неожиданно ослабло, а потом и вовсе ладони коснулся неприятный холодок. — Ты слишком предсказуем, Киоссе. Она хотела уйти, но я не позволил, потому что объект нашего недавнего разглядывания направился прямо сюда. Казанцева раздраженно хмыкнула, но осталась. Ее взгляд метался по всему залу, старательно игнорируя приближающуюся фурию, а когда дочь Самойлова оказалась возле нас, девушка и вовсе сникла. Почему? Куда делась твоя уверенность? Эй! — Никита. — требовательно протянула рыжая, уставив взгляд в растерянную ситуацией Леру, как бы спрашивая: «Это кто, черт возьми, такая?» — Добрый вечер. — непринужденно, словно между нами и не было ничего. — Как поживаешь? — улыбаюсь натянуто, стараясь выглядеть дружелюбным. Взгляд Аленки метал молнии, в зрачках четкая картина моего расчленения, и мне смешно. Неловко только перед Лерой. Она смотрела куда угодно, только на на нас. Неуверенно переминалась с ноги на ногу и слишком часто вздыхала. Нервничала. — Ты пропал на целую вечность, а теперь являешься на ужин с… — она вцепилась глазами в Казанцеву, словно стервятник в добычу, подбирая нужные слова. Алена не из тех, кто уподобиться оскорблениям, так что я спокойно выжидаю, что она скажет. -… этой девушкой? Я чувствую, как все тело Леры напрягается под безумным взглядом рыжеволосой бестии. Она молча хлопает глазами, глубоко дышит и не вступает в диалог. А когда я обнимаю ее за талию, делает шаг вперед, не желая, чтобы я касался ее. Понимаю, но предпринимаю еще одну попытку и трижды за вечер нарушаю ее личное пространство, крепко сжимая тонкую талию в руках. — Мы… друзья. — Лера откашливается, и на губах расцветает слащавая улыбка. — Что-то не припомню, чтобы ты мне рассказывал о новой подружке… Слово «подружка» из уст Алены звучит, как проститутка, и я уже вижу, как подается вперед тело Леры. Она готовится защитить себя от словесных нападок рыжей, но к нам подходит отец. Он удивленно хлопает глазами, увидев перед собой призрак из прошлого своего сына, и лицо его вытягивается, собственно, как и лицо Казанцевой, когда она встречается взглядом с Киоссе-старшим. Я чувствую, как напрягается тело бывшей, вижу, как краснеет ее шея и бледнеет лицо, и вот тот самый миг понимаю, что поступил, как свинья, не предупредив ее заранее о встрече с горячо любимыми родственниками. Лера готовится к еще одному нападению, но папа слишком растерян, чтобы пустить колкость в ее адрес. Хорошо, что мама отказалась пойти на ужин. — Ах, вот вы где! — не отказалась. Я натягиваюсь, словно струна, когда за спиной звучит ее голос. Лера бледнеет еще сильнее, что не скрывается от внимательной Аленки. Она выгибает бровь, заглядывая за спину, и хитро улыбается, махая рукой моей матери, та приветственно машет в ответ, в этом я уверен на сто процентов, а потом равняется с нами. — А что у вас с лицами? — говорит игриво, пока не замечает Казанцеву. — Ты? Что ты здесь делаешь? — кажется, она единственная, кто никогда не теряется в патовой ситуации. Бывшая переводит уничтожающий взгляд с матери на меня, и я на особом уровне улавливаю вибрации захлестнувшей ее паники. Встреча с моими родителями — худшее, что могло случится. Они не ладили с самого начала. Мать считала, что Лера — совсем не подходящая партия для единственного и любимого сына, и потому всячески старалась ее извести. Она придиралась к ее стилю, вкусу, прическе, даже имени. Она не скрывала своих чувств к Казанцевой, и в какой-то момент они стали взаимны. Лера тоже невзлюбила маму, хотя долго и усердно старалась ей понравится. С отцом проще. Он просто не считал Леру достойной нашей семьи, потому что вот уже несколько лет желает породниться с Самойловыми за мой счет. Для него Казанцева всегда была и будет пустым местом. — Ваш сын пригласил. — ядовитая ухмылка касается губ Казанцевой, и я вижу необратимое вылупление самозащитницы из робкой и безропотной скорлупы. — А вы? Мама бросает недовольный взгляд сначала на меня, затем на Леру. Ее глаз дергается. Она на взводе. — Никита, а ты всех друзей знакомишь со своими родителями или только определенных? — шипит змеей Алена, ее пальцы подрагивают в немом желании задушить меня. — Друзей? — родители спрашивают в унисон, и ситуация обретает новый поворот, когда к нам подходит Самойлов. — А, Никита! — он протягивает руку, и я ее жму. — Рад, что пришел. Ты, кажется, хотел о чем-то поговорить? — он многозначительно дергает бровями, что я распознаю в этом жесте намек на его ненаглядную дочь. И лишь качаю головой. — Мы можем отойти? — предлагаю мужчине. Казанцева смотрит на меня в упор, как бы говоря: «Только попробуй оставить меня наедине с этим безумием, и я откушу тебе голову!» Но я виновато пожимаю плечами, когда Самойлов послушно отходит от нас. Его походка ровная, уверенная, свободная. Так ходят люди, подчинившие себе жизнь не только свою, но и окружающих. Я чувствую, как в спину летят ножи острых и испепеляющих взглядом, и мысленно прошу у Господа прощение за свой поступок. Он ведь тоже видит, как мне хреного и как я жалею, что устроил этот цирк. — Так о чем ты хотел поговорить? — мужчина улыбается уголками губ, все еще рассчитывая услышать предложение руки и сердца его дочери, но я глубоко вздыхаю и смотрю ему прямо в глаза. Чтобы стать таким же успешным и свободным в бизнесе, необходимо честно и без промедлений сообщить о своем решении. Я киваю собственным мыслям, и произношу, как на духу: — Я вынужден отказаться от нашей сделки, Аркадий Палыч. — его брови взмывают вверх, как два ястребиных крыла. — Платонов выдвинул проект, который смог меня заинтересовать… — Больше, чем спортивный корт? — в голосе слышалась усмешка. — Больше, чем спортивный корт. — повторил я, ощущая жжение под лопаткой. Наверное Казанцева прожгла меня взглядом-лазером почти насквозь. — А если не секрет, что за проект? — он почесал щетину на подбородке, в глазах плескалась насмешка вперемешку с легким злорадством. — Частный детский садик для детей с ограниченными возможностями. — выпалил я так празднично, будто этот проект действительно для меня что-то значил. Мужчина присвистнул, посмотрел на компанию, которую мы покинули ради этого разговора, и задумчиво нахмурил бровь. Интересно, о чем он думал? — Моя дочь, — неожиданно нарушил он молчание, — тебе также не интересна, как спортивный корт? — я не понимал, что выражал тон его голоса, и к чему он клонил, но молча выжидал продолжения. — Или мы обманываем друг друга? — глаза в глаза, и кадык нервно дергается, в его серых глазах праведный гнев отца, готового уничтожать. — Или это ты морочишь голову мне и моей дочери? — он тычет пальцем прямо в лоб, отчего я пошатываюсь назад, но сразу беру себя в руки. — Мое решение никак не связано с Аленой. — хмурюсь я. — Ладно. — он недоверчиво ведет плечом, не сводя глаз со своей дочурки. — Допустим. Допустим, ты отказываешься от нашей сделки ради вшивого садика, — в словах абсолютное пренебрежение, — и я принимаю твое решение. Но что насчет Алены? Она уже несколько дней сама не своя. И мне не нравится видеть свою дочь в расстроенных чувствах. — брови сгущаются на переносице. — Думаю, сегодня вечером вам стоило бы уехать с ужина вместе. — он похлопывает меня по плечу слишком сильно для дружеского жеста. — Мы расстались. — напоминаю я о статусе наших отношений, которых, собственно, и не было, но Самойлов открыто игнорирует мои слова. — Моя дочь без памяти в тебя влюблена. — я вижу, как холодеет его взгляд. — И за ужином проболталась, что ваши трудности временны. А значит, — предупреждающий тон, — они временны. Его слова — приставленный к виску курок. Попытаюсь убедить его в обратном, размозжит голову без особого труда, а пойду на поводу — навсегда угожу в капкан его власти, будут исполнять любую прихоть и стану желанной марионеткой его любимой дочурки. — Мне жаль огорчать Вас, — смело заявляю, будто вместо одной жизни имею в загашнике еще дополнительных восемь, и Аркадий Палыч недовольно раздувает ноздри, — но ничего не выйдет. Извините. Виновато гляжу на свирепеющего мужчину, а после возвращаюсь к безумной компании. Замечаю, как покраснели кончики ушей матери, что бывает каждый раз, когда она оказывается на грани между истерикой и жестоким убийством своего оппонента. Алена скучающе стоит в стороне, листая что-то в телефоне. Когда встречаюсь с грозным взглядом отца, понимаю, что все это время он безотрывно следил за нашим с Самойловым разговором. Мужчина осуждающе качает головой, подносит к губам бокал с виски и осушает его одним глотком. Я труп. — Я вообще поражена, что мой сын снова с тобой связался. — доносится до меня недовольство матери, и я хмыкаю, ощущая лишь одно желание — исчезнуть. — Поражаться — это в Вашем стиле. — фыркает Лера, подначивая Юлию Владимировну генерировать новые словесные плевки.