Легче жопой съесть арбуз, чем окончить этот вуз

      В ходе недолгого обсуждения было решено отправиться домой к Ксавьеру. Преподаватели быстренько привели аудиторию в надлежащий вид: Ксавьер стер свои адские письмена с доски, Эймон поправил мебель, поднял с пола многострадальный темно-синий пиджак и с виноватой улыбкой протянул коллеге утративший прежний лоск предмет одежды. Ксавьер со вздохом отряхнул его от пыли, но надеть не решился. Удовлетворенные наведенной чистотой мужчины дружно покинули аудиторию.       Преподаватель мат анализа чувствовал себя как влюбленный школьник по весне, готовый взять профессора под ручку и вместе вприпрыжку скакать по ступеням прочь из учебного заведения. Хорошо, что он этого все-таки не сделал.       – Эймон. Пэксли.       Внезапно раздавшийся за его спиной голос отчеканивал каждое произнесенное слово. Состояние, которое преподаватель мат анализа испытал несколькими часами ранее после неудачной «шутки» про декана, и рядом не стояло с тем, что он переживал сейчас. Эймон медленно повернулся, попутно пытаясь изобразить на своем лице приятное удивление. Но его мимика выдавала что-то среднее между «не могу говорить, у меня расстройство желудка» и «дурно пахнущий человек только что вырезал мою семью». Призвав все свое мужество и обаяние, Пэксли все-таки смог вернуть себе лицо и добродушно (по крайней мере, ему так казалось) приветствовать начальство:       – Добрый вечер, Валентина. Какой приятный сюрприз!       Услышав голос декана и жалкое блеяние математика, Ксавьер тоже обернулся, чтобы поздороваться. Подумать только! Похоже, сегодня все родственники Пэксли решили испортить ему вечер!       – Профессор, надо же, вы тоже еще здесь? – проигнорировав Эймона, Валентина приветственно кивнула Ксавьеру. – Как продвигается ваше исследование?       – Весьма… продуктивно, – профессор неосознанно перевел взгляд на математика и слегка покраснел. – Благодарю.       – Рада слышать. Нашей кафедре чрезвычайно повезло заполучить в свои ряды такого одаренного молодого сотрудника. Так ведь, Эймон?       Эймон, на которого было невыносимо смотреть, коротко кивнул, в то же время мысленно прикидывая, за что его собираются отчитать. В том, что Валентина нашла его для прилюдной казни, он не сомневался ни на секунду. Но в чем конкретно его вина, он не знал. Оставалось только надеяться, что это будет быстро и без лишней грязи. Не хотелось бы позориться перед профессором. Но и этим надеждам не суждено было сбыться сегодня.       – Что у вас с шеей, Пэксли? – после этого вопроса Эймон искренне возжелал, чтобы его шея тут же отвалилась нахрен. Или чтобы ее вообще не было. Ксавьер, по вине которого бледную кожу математика украшали красноречивые отметины, попытался спасти ситуацию:       – Прошу прощения, – привлек он внимание декана. – Это из-за меня.       Эймону показалось, что его отпавшая челюсть сейчас стукнется об лестницу и упадет прямо к ногам Валентины. Что, черт возьми, происходит?? Что Ксавьер несет? Почему увольнение математика должно происходить при таких обстоятельствах? Валентину, кажется, посещали такие же мысли. Она недоуменно уставилась на Ксавьера и медленно переспросила:       – Простите, что?       – Я объясню, – с невозмутимым видом продолжил Ксавьер. – Коллега просто подошел ко мне со спины и напугал меня. А я от неожиданности ударил его…       Бровь Валентины поднималась все выше от каждого нового слова.       – … случайно…       Эймон устало потер глаза рукой. Это катастрофа.       – … много раз…       – Достаточно. Спасибо. Я поняла, – прервала рассказ профессора Валентина. Она снова повернулась к математику. – Вы знаете, когда был день сдачи отчетов, Пэксли?       Эймон, чью честь сегодня растоптали всеми возможными способами, обреченно посмотрел на декана.       – Сегодня?       – Вчера.       «Пиздец,» – только и смог подумать преподаватель. Он ведь уже благополучно забыл о той куче работ, которые все еще ждали его на кафедре. Кажется, планы на вечер снова меняются. И явно не в лучшую сторону. Если его, конечно, не уволят сегодня же.       Однако то ли Валентине надоело мучить несчастного Пэксли, то ли она все еще пребывала в шоке от выходки профессора, она вдруг развернулась и зашагала прочь, бросив через плечо лишь:       – Чтобы завтра утром они лежали у меня на столе.       И ушла.       Эймон тяжело выдохнул. Ксавьер хотел что-то сказать, но математик жестом остановил его.       – В следующий раз, – тихо произнес Пэксли через некоторое время. – Лучше ничего не говори.       Ксавьер коротко усмехнулся. В конце концов он сомневался, что Эймон придумал бы что-то получше для объяснения такой щекотливой ситуации.       – Я даже не знаю, что хуже. Рассказать о том, что мы делали в аудитории, или твоя версия…       – Ты несправедлив. Моя версия не так уж и ужасна.       – Ладно, может и так, – согласился математик. Лицо его вдруг снова приняло опустошенное выражение. – Прости. Кажется, сегодняшнюю ночь я проведу с бумажками.       – Я помогу тебе.       В этот раз Эймон внял голосу разума и с радостью принял помощь профессора. С Ксавьером его шансы на сохранение рабочего места значительно увеличивались. Вместе они снова вернулись на кафедру, собрали разбросанные по столу рефераты и курсачи и под многозначительным взглядом Алисы покинули стены этого замечательного места.       Раз Ксавьер вызвался помогать ему с работой, то Пэксли решил проявить гостеприимство и пригласил профессора к себе: до квартиры математика и ехать ближе, да и неудобно было бы, если бы Ксавьер мало того, что взял на себя его рефераты, еще бы и чаи разливал.       До места преподаватели добрались без приключений, проведя время за мирным обсуждением всякой бытовой ерунды. Правда, Эймон, не переставая, негодовал про себя на Госсена за то, что тот забрал машину. Но что есть, то есть.       – Не обращай внимания на беспорядок, – сказал Пэксли и, как и водится в таких ситуациях, пригласил профессора в идеально прибранную квартиру.       Жилище математика совершенно не укладывалось в понятие «квартиры холостяка». Честно признаться, Ксавьер ожидал увидеть что-то вроде полупустой комнаты с матрацем в углу и с холодильником, в котором мышь повесилась (хотя, учитывая то, что Пэксли происходил отнюдь не из бедной семьи и владел дорогим автотранспортом, то матрац должен был быть как минимум ортопедическим, а холодильник с двумя дверцами и отсеком для льда). Но Эймон как всегда удивил его. Квартира представляла собой со вкусом обставленную однушку с шикарной кухней. На которой было бы интересно проводить время не только за готовкой.       – Проходи, не стесняйся, – шутливо подтолкнул Эймон профессора в плечо.       – Я бы в душ сходил сначала. Дашь мне что-нибудь из одежды?       «И не только из одежды,» – подумал Эймон, а вслух сказал:       – Конечно.       Снабдив Ксавьера комплектом своей домашней одежды, Эймон отправился на кухню искать чай. Поставив себе в голове пометку обзавестись коллекцией чая для профессора, математик заварил что-то, что у него было. Никакой уверенности в том, что это вкусно, у него не было. Оставалось только надеяться, что все-таки вкусно.       В душе Ксавьер пробыл не долго. Смыв с себя тревоги и волнения сегодняшнего дня, он наскоро вытерся и облачился в домашний аутфит математика – огромную футболку и спортивки. Похоже, в домашней моде Пэксли предпочитал оверсайз. Покинув ванную комнату, профессор направился на кухню.       – Я там чай оставил, – послышался из комнаты голос хозяина квартиры. – Ты пока присядь, я скоро.       Последовав указаниям математика, Ксавьер сел за стол, на котором его ждала чашка с чаем. Не долго думая, он решил пригубить заваренный напиток. Раньше у него не возникало нареканий относительно того, что наливал ему Эймон: чай, который приносил коллега, всегда отличался безупречным вкусом. До этого момента.       Приличия ради Ксавьер допил напиток и покинул кухню от греха подальше, решив подождать Пэксли в комнате. А заодно и начать разгребать его бумажки.       Эймон вышел из душа, промакивая волосы полотенцем. Он обнаружил Ксавьера уже в комнате. Профессор сидел на кровати спиной к двери и, кажется, очень внимательно вчитывался в работы студентов Эймона. Все еще влажные после душа кудри, непослушно вьющиеся в разные стороны, придавали Ксавьеру вид домашней небрежности. Математик примостился рядом и, уткнувшись носом в профессорское плечо, обвил руками сзади того, к кому мечтал прикоснуться с первой же встречи. Хотелось сидеть вот так, обняв этого холодного и непоколебимого для всех, но такого уютного и теплого сейчас человека, и плевать на все эти рефераты, отчеты, курсовые. Пусть завтра он станет безработным, но зато сейчас никто не посмеет помешать математику насладиться моментом. Ведь вот он, Ксавьер, сидит у него дома, на его кровати, в его растянутой домашней одежде. Было во всем этом что-то правильное и привычное. Будто каждый рабочий день Эймона должен заканчиваться так – с Ксавьером в обнимку.       – Я пришел помочь тебе, а не делать всю работу за тебя, – полусерьезным тоном обратил на себя внимание профессор. – Может, хотя бы сделаешь вид, что работаешь? Или ты уже не боишься Валентины?       – Ну, ты же обещал замолвить за меня словечко, – усмехнулся преподаватель мат анализа. Он слегка приспустил ворот профессорской футболки и практически невесомо коснулся губами оголившегося плеча коллеги. По коже Ксавьера пробежала череда мурашек.       – Так я… Я же уже… – оказывается, даже профессору, человеку далеко не посредственного уровня интеллектуального развития, может быть сложно формулировать длинные, логичные предложения, находясь в такой ситуации.       – Ах, так это была единоразовая акция? – спросил хитрый математик и прекратил свои нежные домогательства. Ксавьер недовольно дернул плечом и повернулся к обнаглевшему коллеге.       – Боюсь, придется побить тебя по-настоящему, чтобы она мне поверила на этот раз.       – Если бы я знал, что у тебя в репертуаре только отмазка про побои, я бы не спешил радоваться… Ладно, ладно, передай мне половину.       Ксавьер отделил часть от своей стопки рефератов и плюхнул ее на кровать рядом с Эймоном. Какое-то время тот и правда старательно делал вид, что что-то читает. Но не долго. Откинув надоевшую кипу бумаг подальше, он снова ткнулся в плечо профессора. На этот раз он решил не ограничиваться целомудренными прикосновениями, а взялся за дело всерьез. Легкие поцелуи постепенно переросли в более чувственные и собственнические. Прихватывая и посасывая нежную кожу губами, Эймон украшал чужое плечо засосами, отрываясь с влажным похотливым звуком. Руки его тем временем уже пробрались профессору под футболку. Оглаживая твердые мышцы пресса, постепенно продвигаясь вверх, они ощупью добрались до затвердевших сосков и принялись массировать их. Эти нехитрые манипуляции заставили Ксавьера оторваться от злополучных рефератов и, откинув голову назад, прислониться спиной к математику, выгибаясь от удовольствия и подставляясь под приятные прикосновения.       Продвигаясь дорожкой влажных поцелуев и легких покусываний к шее профессора, Эймон заставил коллегу приглушенно застонать, когда губы преподавателя прихватили чувствительную мочку уха. Волна жара накрыла Ксавьера. Если Эймон продолжит в том же духе, то уже ему придется оправдываться перед деканом, почему вся шея и уши профессора квантовой механики покрыты засосами и укусами.       – И как ты объяснишь это Валентине?... – тяжело дыша, спросил Ксавьер.       – Расскажу, что решил взять реванш и покусал тебя.       – Замечательно… А что насчет отчетов?       Эймон остановился, посмотрел на разлетевшиеся листки, затем перевел взгляд на разомлевшего Ксавьера и ответил:       – Скажу, что один профессор квантмеха совратил меня.       – А ты не то чтобы сопротивлялся.       Эймон улыбнулся и в следующее же мгновение жадно впился в губы профессора, повалив того на кровать. Ксавьер запустил руку в волосы математика, сжимая и оттягивая их, и притянул к себе ближе, углубляя поцелуй. Комната наполнилась влажными звуками. Благо, в этот раз некому было застукать их в самый неподходящий момент. У Госсена же не было ключей от квартиры. Не было же?       В любом случае, если бы кто-то и зашел, преподаватели не обратили бы на вошедшего никакого внимания. Слишком сильно они этого хотели и слишком давно ждали, мучаясь от неопределенности и университетских рамок. Языки сплетались в безудержном танце, свободного пространства между двумя телами оставалось все меньше, а прикосновения становились все смелее. Они отстранились друг от друга лишь, когда между ними закончился воздух. Тяжело дыша, Эймон смотрел на лежащего под ним профессора, такого мягкого и податливого, отвечающего взаимностью на все его проявления чувств, и все еще с трудом верил в происходящее. Кто бы мог подумать, что за тем щитом высокомерия и холодности скрывается такая страсть и нежность. И все это доступно одному только Эймону. От этого осознания на лице Пэксли расплылась глупая довольная улыбка.       Но не только преподаватель мат анализа был хитер на уловки. Ксавьер, заметив расслабленное состояние разума коллеги, воспользовался ситуацией и ловко перехватил инициативу, поменявшись с забывшимся математиком местами и усевшись на него сверху. Держа удивленного преподавателя за руки, профессор возобновил поцелуй, попутно потираясь о вставший член Эймона через одежду. Тот глухо застонал в поцелуй и ответно толкнулся, усиливая трение. Ему очень хотелось смять бедра профессора, притянуть ближе и вжать в себя, но его руки все еще были в плену крепкой хватки.       Ксавьеру же как будто этого было мало, и он хотел еще поиздеваться над бедным преподавателем. Оторвавшись от губ Пэксли, он переключил свое внимание на многострадальную шею коллеги, покрывая ее поцелуями и укусами. Эймон запрокинул голову, постанывая в ответ. За этими ласками Пэксли даже не заметил, что профессор на мгновение отпустил его руки, чтобы стянуть с математика уже ненужную футболку. А после этого жадно принялся расцеловывать все, что теперь не было скрыто за дурацкой одеждой. Мокрыми прикосновениями спустился к ключицам, затем ниже – к соскам. Втянув один из них в рот, принялся играться с ним языком. Эймон под ним громко, со стоном выдыхал, выгибаясь навстречу нежным ласкам, и, комкая постель одной рукой, другой сжимал плечо профессора. Наслаждаясь ответной реакцией, Ксавьер решил не останавливаться на достигнутом. Выпустив затвердевший сосок из плена, он слез с преподавателя и стал спускаться ниже.       – Что ты… – хотел было спросить Эймон, улучивший момент, чтобы перевести дыхание, но профессор фактически одним движением оставил его без штанов. И без белья. На этом этапе вопросы оказались излишними. Ксавьер коснулся губами внутренней поверхности бедра и принялся покрывать поцелуями обнаженную кожу, продвигаясь все выше.       То, что произошло дальше, выбило напрочь все остатки рассудка из бедной головы преподавателя математического анализа. Когда язык профессора прошелся вверх по всей длине его члена, а губы сомкнулись на головке, Эймон что есть силы вцепился в простыни и глухо застонал. От удовольствия он закатил глаза.       Ксавьер, сделав несколько посасывающих движений ртом, расслабил горло и медленно впустил в себя в себя чужой член на всю длину. Ощутив, как головка члена толкнулась в заднюю стенку горла профессора, Эймон шумно выдохнул и с силой сжал пальцами непослушные кудри Ксавьера. Тот недовольно хмыкнул, но не отстранился. Продолжая насаживаться ртом на чужой член и впуская его глубоко в горло, профессор с удовлетворением ловил каждый стон, испускаемый Пэксли. Пошлые, влажные звуки вперемешку со вздохами, ахами и стонами уже ощутимым возбуждением отзывались и в штанах профессора.       – Я скоро… Ах-х… Ксавьер, – попытался предупредить срывающимся голосом математик. На что профессор принялся брать глубже и быстрее, помогая себе рукой. Волна наслаждения накрыла Пэксли вместе с громким стоном. Подернутыми дымкой удовольствия глазами он посмотрел на Ксавьера, который снова сел рядом, стирая большим пальцем остатки семени и слюны с уголка рта и самодовольно облизываясь. Выглядел профессор в этот момент невероятно притягательно и сексуально. Даже в самых смелых мечтах Пэксли не мог представить, что когда-нибудь увидит нечто подобное.       – Ну что ж... – выдохнул Ксавьер, переводя дыхание. – Теперь ты настроился на рабочий лад?       – Только не говори, что отсосал мне, чтобы я пошел работать, – ухмыльнулся Пэксли.       – У тебя нет выбора, если не хочешь потерять работу, – рука Ксавьера вновь потянулась к отброшенным бумагам, но Эймон перехватил ее на полпути.       – Это вот с этим ты собрался работать? – математик многозначительно опустил взгляд на штаны Ксавьера, на которых предательски расползалось мокрое пятно в районе паха.       Не дав профессору возможности оправдаться, Эймон вплотную приблизился к его лицу, и в следующий миг горячий шепот опалил ухо Ксавьера.       – Я восхищен, профессор.       Только что полный похотливой уверенности Ксавьер мигом зарделся. Эймон тем временем, смяв губы коллеги в страстном поцелуе и повалив его на кровать, запустил руку к нему в штаны. Изящные пальцы, совсем недавно приводящие Ксавьера в упоение своей грацией и утонченностью, теперь легкими движениями проходились по горячей возбужденной плоти, вырывая из профессора сорванные вздохи. Практически невесомо рука математика обвела контур члена, заставляя Ксавьера дрожать от возбуждения. Чужие прикосновения сводили с ума. Они дразнили, распаляли, приближали удовольствие, но не давали его, вынуждая желать большего.       Обхватив крепче горячий ствол, Эймон начал чувственно вести рукой вверх-вниз. Математик жадно ловил каждый стон профессора. Его собственный член вновь охватило возбуждение.       Внезапно Ксавьер накрыл руку коллеги своей ладонью и отстранил от себя. Эймон выжидающе посмотрел на него. Хитрые огоньки заплясали в глубине его зрачков. Он знал, чего хочет Ксавьер, но хотел услышать, как профессор скажет это вслух.       – Я... хочу большего, – еле слышно произнес тот.       Эймон вновь припал к его шее и между влажным поцелуями прошептал ему на ухо:       – Профессор, не могли бы вы выразиться яснее?       Ксавьер с силой ухватился за предплечье математика и также шепотом сказал:       – Я хочу, чтобы ты трахнул меня.       От такой прямолинейности Эймон даже застыл на месте.       – Я достаточно ясно выразился? – спросил Ксавьер, смотря математику прямо в глаза. От этого твердого взгляда свысока Эймона окончательно парализовало. Бедный преподаватель довольно точно ощутил то, как чувствуют себя студенты на экзаменах у профессора квантовой механики. Правда, в отличие от обучающихся, он испытывал не страх, а восхищение. Надо же, пытался засмущать, а в итоге кто теперь сидит с горящими ушами? Это провал. Но зато какой.       – Достаточно. Понял, – пробормотал математик и потянулся к тумбочке за смазкой.       – У тебя для каждого гостя заготовлен тюбик лубриканта? – поинтересовался Ксавьер, стягивая с себя белье и наблюдая за тем, как пальцы Пэксли растирают вязкую жидкость.       – Да это Госсен как-то оставил, – не подумав, бросил Эймон. В ту же секунду он осознал, насколько странно это прозвучало. – Что бы ты там не подумал, ко мне это не имело никакого отношения.       Вопросов становилось больше, чем ответов. Однако вся неловкость разговора отошла на второй план, едва только скользкие пальцы дотронулись до колечка мышц. Ксавьер вздрогнул. В принципе, не так уж и важно, откуда у Эймона дома смазка и кто ее принес. Хорошо, что она вообще есть.       – Расслабься, – успокоил его Эймон мягким низким голосом, вовлекая профессора в поцелуй.       «Да как будто это так легко!» – хотел ответить Ксавьер, но вместо этого издал только какой-то невнятно-шипящий звук, когда первый палец медленно проник в горячее нутро. Постепенно проталкиваясь внутрь, Эймон продолжал ласкать языком и губами мочку уха, шею, ключицы, чтобы отвлечь коллегу от дискомфорта. Вскоре к первому пальцу добавился второй. Плавно и уверенно двигая кистью, Пэксли осторожно и не спеша гладил его изнутри.       Вопреки совету математика, Ксавьер никак не мог заставить себя расслабиться. Не так-то это просто с чужими пальцами в заднице! В какой-то момент профессор поймал себя на том, что лежит как истукан, затаив дыхание и боясь лишний раз пошевелиться.       Но внезапно все его тело прошила волна удовольствия. Нахлынувшие ощущения выбили из Ксавьера задушенный стон и заставили выгнуться в пояснице. Удовлетворенный реакцией Эймон задвигал рукой смелее, то и дело попадая по простате и вынуждая профессора издавать протяжные стоны. Плавно вставляя пальцы до конца, разводя внутри и сгибая их, так что каждое движение выдавливало из коллеги бесстыдные звуки, ласкающие слух математика, Пэксли наконец добавил третий палец. Вскоре они уже беспрепятственно двигались внутри, не принося дискомфорта.       Высвободив руку из жаркого плена, Эймон тщательно распределил смазку по члену, и в следующее же мгновение Ксавьер почувствовал, как влажная головка прижалась ко входу. Пэксли придвинулся ближе и, ухватив коллегу за бедра, медленно вошел в горячее нутро.       – Внутри тебя так жарко и узко... – хрипло прошептал математик, небольшими толчками входя внутрь.       – Не неси вздор, – срывающимся голосом выплюнул Ксавьер, обхватывая шею Пэксли, прижимаясь еще теснее и затыкая его поцелуем. Профессор целовал страстно, со всей отдачей. Он буквально сгорал от всех ощущений, которыми его одаривал Эймон. Непередаваемое чувство заполненности, горячие прикосновения к оголенной плоти, жаркое дыхание, опаляющее кожу. Все это окончательно и бесповоротно растворяло остатки профессорского рассудка.       Эймон вжал его в кровать, толкаясь все увереннее и резче, то и дело проезжаясь по чувствительной точке. Каждый новый толчок отдавался дрожью и пошлыми стонами. Воздух наполнился влажными, хлюпающими звуками.       Ксавьер таял от удовольствия. От того, как Пэксли вбивал его в кровать, от того, как сжимал руками его бедра, от мокрых поцелуев и от горячего дыхания. Как же, оказывается, это до одури великолепно. Каждый вздох, каждый стон отзывался приятным возбуждением, закручивающимся внизу живота. Если бы он только знал, что его вечера могут проходить подобным образом, он бы раньше одолжил свой пиджак математику.       – Пожалуйста... Сильнее, – шепчет он в ухо Эймону срывающимся голосом. – Я уже скоро…       И Эймон не заставляет ждать, двигаясь жестче, грубее, вбиваясь в податливое тело профессора, вытрахивая из него сдавленные стоны. Рукой он вновь накрыл член Ксавьера и принялся водить по стволу в такт своим толчкам. Большой палец обвел влажную головку, пальцы плотным кольцом сжались вокруг члена, и в следующий миг Ксавьера накрыло судорогой оргазма. Стенки с силой сжали и без того пульсирующий член Пэксли, и он едва успел вытащить, прежде чем излиться на чужие бедра и ягодицы.       Оба на время утратили связь с реальностью, забывшись в постепенно отпускающем наслаждении. Так они лежали какое-то время, восстанавливая дыхание и силы.       – Черт, – спохватился Эймон. – Я лег прямо на рефераты.       Ксавьер только лениво махнул рукой, издав какое-то нечленораздельное мычание. Главное, что не запачкал.       – И кажется, еще и заляпал их.       Да в прицнипе, какая уже разница, подумалось профессору.       Следующим утром, едва только двери университета открылись, невыспавшийся, помятый, взъерошенный, но безумно счастливый Эймон что есть мочи бежал в кабинет декана, неся зажатые под мышкой отчеты.       Но не только он решил прийти в учебное заведение в такую ранищу. Около одного из кабинетов уже собралась группка студентов, ожидавших начало экзамена. Среди них были и Валир с Вейлом.       – Ты готовился? – спросил товарища Валир.       – Нет, зачем? Алиса обычно не валит. И я все равно на платном. На тройку по-любому что-нибудь наскребу, – весь вид Вейла излучал спокойствие и расслабленность. Как будто он не на экзамен пришел, а на спа-процедуры.       – Ну да, хорошо, что экзамены у Горда мы уже сдали, и больше я его не увижу, – вздохнув, пробубнил несчастный студент.       – Доброе утро, – мужской голос, явно не принадлежавший Алисе, внезапно раздался из дверей аудитории. – Алиса попросила меня принять экзамен за нее, поэтому, кто готов, можете проходить отвечать.       Вейл резко обернулся на побледневшего Валира, у которого от ужаса глаза на лоб полезли.       – Не может быть... – одними губами прошептал он.       – Валир... – Вейл хотел как-то подбодрить товарища, но не мог найти слов.       – Да как?!       Конечно, проигравший спор Горд тоже был не в восторге от сложившейся ситуации. Особенно, когда встретил в коридоре светящегося слащавым счастьем Эймона, у которого на лице было написано «Я переспал с профессором квантмеха». Но его недовольство и рядом не стояло с экзистенциальным упадком, который сейчас переживал сидящий на полу Валир.       – Я переведусь в другой универ, – еле слышно произнес он.       – Я с тобой, – подхватил Вейл.       – Тебе что, вообще наплевать, где учиться?       – Без меня ты нигде не доучишься, – засмеялся однокурсник.       А после этих слов они встали и смиренно пошли сдавать экзамен Горду.