Это была не она

      Дин открывает и закрывает рот. Выглядит так, как выглядеть не должен. Винчестер он в конце концов или кто? Но новости, блять, чертовски слишком задели. Джулия, с которой он реально думал замутить что-то серьезное, оказалась… Михаилом. Ну это ли не перебор для осознания? Дин хочет впихнуть информацию хоть куда-то, но она не впихивается никуда.              Он просто снял девчонку в баре. Она казалась слишком скромной для него. С такими ассоциируются какие-нибудь книжки о возвышенной любви и кормежка лебедей в милом парке. Но никак не виски и барная стойка. Дин думал, что черт его знает, чем она его зацепила. Фигурка что надо, не поспоришь, но об этом он узнал, когда стянул с нее скучные тряпки в номере первого попавшегося на их пути из бара мотеля. Теперь Дин, кажется, знает чем. Но думает, что лучше бы за него и дальше знал абстрактный черт. Это блять перебор.              Михаил, который стоит напротив и смотрит так, словно залезть в набожную девчонку и кувыркаться в ее теле с ним по мотелям это нормально, — это перебор. Уверенные объяснения, что все началось тогда, когда Захария провалил свою миссию, и случайно стало тем, чем стало, — это перебор. Уточнение, что ангелы бесполы, — это перебор.              Дин дышит так, словно пробежал марафонскую дистанцию. Он провел с Джулией три недели. Он, черт возьми, начал задумываться, что развлечение затянулось и стоит попробовать слепить что-то серьезное, раз уж девчонка оказалась отпадной. Ну, конечно, не слишком серьезное. А Джулия все это время читала книжки о сотворении мира. Их для нее в ее же сознании щедро создал Михаил. Дин сжимает кулаки и бьет ими друг о друга. Подлый пернатый сукин сын. И его еще считают образцом праведности. Дин хочет сплющить теперешнее лицо Михаила кулаками сразу с обеих сторон. Черт его знает, что мешает это сделать.              — Дин, это ничего не меняет, — Михаил говорит так уверенно и серьезно. Дин открывает и закрывает рот. Это меняет все! Но донести это очевидное понимание до ангельского мозга без шансов. — Мы можем продолжать все, как и было. Мы можем быть вместе, — Михаил подходит ближе.              — Стоять, — выкрикивает Дин и поднимает руку, не потрудившись разжать кулак. Выглядит странно, но впечатляюще. — Мы не можем ничего продолжать, пока ты, блять, в теле мужика, да еще и выглядишь как мой отец в свой четвертак.              — Нет никакого тела, Дин. Я ведь объяснил, — Михаил хмурится. От его наглости не хватает дыхания. — Это просто сотканный образ. На Небесах его достаточно.              Небеса. Дин думает, что согласившись прокатить девчонку с ветерком, так он еще не попадал. Михаил идет на него. Дин пятится. Не по-винчестеровски. И гордость захлебывается разочарованием. Но цель Михаила очевидна. Дин упирается спиной в шкаф. Очень по-настоящему упирается. Михаил, сука, расстарался и создал номер одного из отелей, где они были, один в один. Больше отступать некуда. Михаил подходит совсем близко. Дин знает, что есть два варианта. Его вывернет от отвращения или он не сможет отказать даже так. Черт его знает, какой из них сработает.              Михаил целует, не спрашивая. Вопрос отпадает. Сработает второй, чертовски точно второй. Это полный провал. Поцелуй знакомый. До Дина окончательно доходит, что это всегда был Михаил. Это, блять, перебор. Только поцелуй все горячее. Реакция на него однозначная. Дин бьет кулаком по шкафу. Тело его Михаил тоже гладит знакомо. Останавливается в нужных местах. Только зародившееся возбуждение летит к максимуму. Член натягивает ткань джинс. Дин стонет в губы Михаила. Все, пиздец. Приплыли, называется. Образ, может, и сотканный. Но член у образа настоящий.              — Нет, — Дин мотает головой, когда Михаил теснит его к кровати. Получается вообще неубедительно. — Да чтоб тобой гули закусили, — беспомощно бормочет Дин, когда его бесцеремонно укладывают на кровать и собранно начинают избавлять от одежды.              — К твоему счастью я им не по зубам, — усмехается Михаил и сжимает помянутыми зубами затвердевший сосок. — Просто скажи мне «да», Дин. Я обещаю, что это твое согласие будет касаться только нашей близости.              — Пернатый козел, — злости мало. Дин длинно выдыхает с ахом, когда Михаил спускается поцелуями от груди к самому паху, в котором все уже под напряжением сильнее, чем в электросети. Михаил трется носом о набухшую головку члена. Это вырубается здравый смысл, как рубильник вырубает свет. Дин плюет на все. Разве он верил хоть на секунду по-настоящему, что сможет отказаться? Дин знает, что ответ «нет». И поэтому обессилено выдыхает: — Да.