My dear girl

Вечер. В полумраке комнаты, освещаемой только светом луны, который просачивается через тонкие, полупрозрачные шторы. На большой, двуспальной кровати в углу, лежит девушка. Её длинные белоснежные волосы струились водопадом воды по подушкам. Она лежит под тёплым, светло-голубым одеялом. Её рубиново-кровавые глаза едва заметно приоткрыты. Спустя несколько безумно долгих минут дверь в комнату отворилась, комнату осветил свет люстры из коридора. –Мисс Николь, пора ужинать, пройдите в столовую. Господин Фёдор уже вас ожидает. Девушка перевела взгляд с потолка на слугу, Сигму. –Хорошо, передай, что я скоро подойду. — едва ли проговаривает Николь, попытавшись встать. Спустя несколько неудачных попыток, ей всё-таки удалось встать на ватные ноги и подойти к двери, а после выйти за пределы комнаты. С горем пополам дойдя до столовой, она села рядом с темноволосым мужчиной лет сорока пяти. –Хм, Николь? На тебе лица нет, как ты себя чувствуешь? — спросил он. Это приёмный отец девушки –Фёдор Достоевский. Он удочерил её в возрасте 9 лет, до этого она всю жизнь находилась в детдоме. –Всё хорошо, только спать ужасно хочется. — очень тихо промолвил а девушка и отвела взгляд. –Хорошо, я перед сном к тебе зайду, нам нужно кое-что сделать. «Кое что сделать.» — эта мысль крутилась в голове у взволнованной Никки. Что на этот раз? –А. Хорошо. — с едва ли слышимым страхом ответила она. На это Фёдор лишь мягко улыбнулся ей. Чуть позже им принесли еду. Она вновь почти ничего не съела. Старший лишь окинул её печальным взглядом, но ничего не сказал. Спустя несколько минут бессмысленных раскопок макарон девушка сказала, что пойдёт спать и отправилась к себе в комнату.

***

Спустя двадцать минут к ней зашёл Отец держа что-то в руках. –Ах, Николь, ты опять почти ничего не ела, — положительный кивок, -думаю, мне стоит тебя поругать, а лучше наказать. Он это сказал, и его губы растянулись в ехидной ухмылке, а глаза сомкнулись в хитром прищуре. Он подошёл ближе к кровати девушки. –В смысле? — успела только спросить девушка, как её грубо прижали к кровати. Руки завели над головой и сжали с такой силой, что скорее всего останутся синяки. После он начал жадно покрывать шею девушки укусами, оставляя на ней багровые отметины засосов. Спустя пару минут шея Достоевской — младшей была полностью покрыта слоями алых отметин и укусов, из которых струилось немного крови. Фёдор ловким движением языка слизал её, а на его устах воцарилась жуткая ухмылка. Чуточку полюбовавшись своей работой, он начал снимать с Николь одежду. Его взору открылась белоснежная грудь, тонкая талия и впалый живот. Яркий румянец покрывал нежную кожу девушки, делая её ещё более милой. Она была ангелом, которому отрубили крылья ещё в детстве, которому не суждено вновь взлететь. Сейчас этому ангелочку 16 лет, и Достоевскому ужасно нравится её внешность. Её грудь, её ноги, её личико, да и сама девочка прекрасна. Тонкие шрамы на спине — шрамы от отрубленных крыльев, Фёдору безумно нравится их ощупывать. Взгляд старшего пал на тонкие руки. Ах, до чего они прекрасны. Тонкие, длинные пальцы, белоснежные, тонкие запястья, украшенные нитями порезов. Идеально. Тонкие ноги девушки — спички, идеально подходят ей, такие же хрупкие и нежные, точно также украшенные парой-тройкой шрамов. Ах, эта девочка невероятна, Феде никогда не найти ей замену, поэтому, как бы девчушка не желала свободы, он ей может дать лишь её иллюзию. Он не может отпустить своего птенчика, единственная мнимая свобода, которую он может ей позволить — селфхарм. Девушка смотрит на него умоляющими глазами. Ему это нравится, ужасно нравится, когда девушка умоляет его. Ему нравится её выражение лица в этот момент. Спустя несколько минут любования на свою дорогую доченьку, он снял ремень, что были на его брюках и связал руки девушки над головой. После этого действия Николь чуточку напряглась. В это время Достоевский старший устроился между бёдер Никки снимая с себя штаны тёмного цвета вместе с нижним бельем. –Постарайся не кричать, ты же не хочешь, чтобы нас услышали? — спросил мужчина, на что он получил положительный кивок, — вот и славно. Разгорячённое тело было в предвкушении. Старший, немного погодя стал медленно вставлять половой орган в промежность девчушки. Сначала были медленные, аккуратные толчки, после же Отец начал наращивать темп. Спустя пару минут он буквально вдалбливал тело невинной девочки в деревянную кровать. Она из-за всех сил пыталась не издавать лишних звуков. По щекам её водопадом лились слёзы, ремень натёр запястья до боли. Фёдору очень нравится эта картина. Ему очень нравится, когда приёмная дочь плачет. Это безумно возбуждало. –Николь, ты настолько худая, что я вижу, как двигаюсь в тебе. — неожиданно выпалил он. Да, он хотел, чтобы любимая доченька питалась хорошо, но смотреть за тем, как собственная плоть двигается внутри столь худого тела — невыносимо возбуждающе и приятно. Спустя некоторое время, Фёдор кончил, развязал руки дочери и, пожелав спокойной ночи, вышел из комнаты. Запястья Николь болели нещадно.