Смертный (Ворон и Соловушка)

Грозовая тьма быстро закрывала небо – пасмурный летний вечер становился еще темнее, а в тяжелом воздухе уже повисла густая преддождевая сладость. Над широким полем быстро летела странная пара птиц – большой иссиня-черный ворон и почти неприметная в его тени птичка-соловей. Странности добавляло еще и то, что они летели низко, едва ли на высоте человеческого роста. Соловей изо всех сил работал маленькими крылышками, но его все равно то и дело заносило куда-то в сторону – как будто он только-только научился летать. Ворон же терпеливо держался рядом, словно опекая серую пичужку, не давая ей сбиться с пути. Они летели к темной кромке леса, пытаясь успеть до грозы. И как только первые капли ударили по смоляным крыльям, ворон коротко каркнул и мотнул головой, на которой красовался аккуратный узор из золотистых перышек, куда-то в сторону ельника. Маленький соловей еще усерднее замахал крыльями и задышал быстро и тяжело как человек во время бега. Капли, пока еще мелкие, западали чаще. В месте, где первые деревья выставили свои широкие ветви на границу поля, ворон замедлился и резко выбросил когти вперед, как будто собирался атаковать кого-то на земле. Обращение произошло так быстро, что его можно было пропустить всего лишь моргнув. Миг – и высокий колдун в золотой короне раздраженно стряхивал перья с рукавов длинного бордового кафтана. Доставая жесткое перо из-за ворота, Кощей быстро нашел глазами серую птичку – взъерошенный от быстрого полета соловей устроился рядом на ветке, неуклюже вцепившись в нее тонкими лапками. Взлохмаченный перьевой шарик пытался отдышаться и нетерпеливо подергивал крылышками. Соловушка была такой забавной, что колдун не смог удержаться от короткого смешка. И от желания немного подшутить тоже. - Успели до грозы, хорошо, - нарочито серьезно сказал он, - что ж, теперь прячься. Кощей демонстративно развернул пояс сумкой к соловью и широко ее открыл, кивнув птичке – мол, залетай! Пташка ошарашено глянула в темноту котомки, а потом, дважды чирикнув с коротким присвистом, покосилась на колдуна. Тот невозмутимо продолжал: - Давай скорее, сейчас дождь хлынет, - и отогнул крышку еще сильнее. Соловушка подпрыгнула, замахала крылышками и возмущенно защебетала, пытаясь удержать равновесие на качнувшейся ветке. И тут Кощей уже открыто рассмеялся: - Ладно-ладно, будет тебе! Сейчас обращу! Он сделал легкий взмах рукой и птичку окутал синеватый туман. Через мгновение возле елки стояла девушка с длинной черной косой и в походном желто-коричневом кафтане, перехваченном широким алым кушаком. Пелька, буравя Кощея недобрым взглядом, поправила пояс и пригладила выбившиеся волосы. - В сумку? – коротко спросила она, убирая редкие серые перышки, застрявшие под наручами. - Зря отказалась, - пожал плечами колдун, - там тепло и сухо. Кстати... Кощей покосился на поле, к дальней кромке которого уже подступала стена дождя. - Надо бы место найти поукромнее да посуше, пока мы насквозь не вымокли. Пелька быстро огляделась и, увидев подходящую старую ель, уверенно двинулась к ней. - Что, никаких заговоров? – удивился Кощей. – Не скажешь Лесу, что мы с миром? - Мы ненадолго, - бросила девушка через плечо, - только дождь переждать. Она встряхнула руками и развела их в стороны, словно хотела обнять широколапую ёлку. - В чащу лезть не будем, - продолжила Пелька, - а значит, и зверей не потревожим. И они нас. Но придется кое-что устроить по-своему… Вокруг ладоней лесавки колыхнулся воздух – для обычного человека незаметно, а для колдуна очень даже ощутимо. Зеленоватое сияние окутало Пелькины руки в беспалых перчатках – она мягко направила поток на ель, и ее ветви тут же засветились тем же тусклым зеленым. Девушка осторожно начала сводить ладони – а вместе с ними задвигались и еловые лапы, складываясь во что-то похожее на крышу или навес. От Кощея вновь не укрылось, что поток был слабым и неуверенным, словно Пелька нарочно его гасила и не давала магии течь не то что на полную, а даже в полсилы. Оттого на сооружение «крыши» из веток ушло больше времени, чем могло бы. Стена дождя уже обрушилась на поле, капли зашумели над головами колдуна и лесавки, пока еще путаясь в кронах деревьев. Но это ненадолго. Скоро тут будет так же мокро, как и на открытой поляне. Однако Кощей не торопил. Он терпеливо ждал, внимательно следя за каждым ее движением – Пелька колдовала редко и ради такого зрелища и промокнуть было не жалко. Колдун с трудом признавался себе, но… ему было ужасно интересно. Узнавать ее, понимать, изучать, открывать как книгу и читать, читать – страницу за страницей. Запоминать характерные только для нее движения, ловить малейшую тень печали или радости на лице Соловушки, определять ее шаги еще до того, как она переступит порог кузницы… Давно люди не пробуждали в нем такого любопытства – даже Иван, пришедший из другого мира. Может дело в том, что Пелька – лесавка? Их так мало на свете, что даже тысячелетний колдун только сейчас встретил одну из них. Так-то оно так, но беда в том, что Соловушка разожгла в нем интерес гораздо раньше, чем он узнал ее секрет. Почему тогда? Кощей любил всему и всегда находить разумное объяснение – но вот тут не мог, как ни старался. По голове колдуна стукнуло несколько крупных капель – он вздрогнул и очнулся от мыслей. Как раз в этот момент Пелька опустила руки, зеленоватый огонь погас, а перед путниками предстало ее творение – подобие навеса из крепких еловых веток. Под ним темнело основание большой ели, из земли и слоя опавшей сухой хвОи торчала пара больших корней, но в целом места на двоих должно было хватит, даже с запасом. Правда вот в полный рост под таким навесом не встанешь – слишком уж низким он вышел. Пелька, заметив это, виновато взглянула на Кощея, но тот только кивнул – добро! – и не стал ничего переделывать. Он приблизился к «шалашу», слегка отвел навес вверх и коротко взглянул на Соловушку, как бы приглашая уже залезть и не мокнуть. Девушке дважды предлагать было не надо, она быстро нырнула под темный свод, как в маленькую пещеру, и тут же сгруппировалась в стороне, стараясь оставить Кощею как можно больше места. И чтобы между ними тоже осталось пространство. Колдун молча залез под ветки и, устроился у самого ствола ели. В хвойной «пещере» воцарилась приятная полутьма. Даже стало как будто теплее – дождевая прохлада и свежесть осталась где-то снаружи, а тут, в их временном убежище, было довольно уютно – терпковато пахло прелой хвОей и старой еловой корой, немного сырыми грибами. За пределами их укрытия шумел ливень – он уже встал плотной мутной стеной на поле, но тут рядом, в лесу, дождь не так лютовал – всё же кроны деревьев спасали землю и ее обитателей от прямых потоков. С крайних веток навеса мерно, но часто капало, где-то совсем рядом проскочила маленькая тень, колыхнув траву – какой-то зверек тоже искал, где бы укрыться от дождя. Кощей, привалился к стволу, задевая головой и шипами короны «крышу» из веток. У Соловушки, конечно, таких проблем не было – девушка была ниже ростом, а сейчас и вовсе сидела, плотно прижав колени к груди и втянув голову в плечи – тем самым еще больше напоминая птичку, имя которой носила как прозвище. Кощей, наблюдая за ней краем глаза, видел, что она сжалась не от холода – он хоть и старался не сближаться с людьми, даже наоборот, отталкивал их от себя как только мог, но всё же считал полезным умение различать тонкости человеческих эмоций и «читать» их настроение по движениям рук, глаз, по позам. Сейчас Пельке было явно неловко находиться рядом с ним. И что самое странное – ему тоже было неловко, хоть он и стался ничем это не выдавать и сидел в нарочито расслабленной позе. Неизвестно, столько бы они так просидели, напряженно отстраняясь друг от друга, но всё решил случай. Вернее, недостаток Пелькиного колдовского умения. Навес всё же оказался не очень ладно скроенным – и предательские холодные капельки стали просачиваться через ветки. Сначала поёжилась Соловушка - раз, другой, третий – и, вскинув голову наверх, стала придирчиво осматривать свод их укрытия. Несколько капель упали за шиворот колдуна, и он поморщился. Пелька восприняла это по-своему. - Сейчас-сейчас, - виновато пробормотала она, отпуская колени и присаживаясь поудобнее, чтобы снова начать колдовать. Зеленоватое сияние только начало разгораться, как Кощей сделал короткий жест рукой: - Будет! Не трать силы, нам еще обратно лететь. Пелька замерла. Она ждала, что Кощей станет исправлять ее работу, укреплять «крышу» новыми ветками или даже создаст над ними купол магии, что самой Соловушке было пока недоступно. Но нет. Старый колдун, не поднимаясь с места, вытянул левую руку в Пелькину сторону и привычно ею встряхнул – длинные бледные пальцы тут же потемнели, удлинились: миг – и вот уже пробиваются через кафтан черные перья, другой – и кожа колдуна грубеет, изогнутыми кинжалами заостряются вороньи когти, третий – и вот это уже не рука, а длинная когтистая лапа, обрамленная крепкими перьями – Кощеево широкое крыло. Оно едва помещалось под сводом из веток и заполняло почти всё пространство под ёлкой. Колдун отвел крыло наверх и немного влево – создавая над Пелькой еще один навес. Когда он это делал, то изо всех сил старался не коснуться даже пером головы Соловушки или – упаси Леший – ее плеча. Девушка было запротестовала: - Но ты же сам вымокнешь! На что Кощей только усмехнулся: - Да полно тебе! Ни хлад мне не страшен, ни болезни, сама же знаешь. А вот если ты захвораешь, - он покосился на шмыгнувшую носом Пельку, - худо будет нам всем... Княжна, - добавил колдун, усмехнувшись. Соловушка насупилась – он знал, как она не любит это слово, но поддразнив ее, так пресек споры о том, кто промокнет, а кто нет. Пелька снова обняла колени, на сей раз еще более напряженно. Она старалась отодвинуться от колдуна как можно дальше, но было видно, что под его крылом ей очень даже хорошо и уютно. Кощей подумал, что было бы удобнее, если бы она села чуть ближе – ему бы не пришлось так сильно вытягивать и выгибать руку, но попросить ее об этом он не мог. Да! Колдун, который держал в страхе огромную страну целую тысячу лет, который повелевал армиями потусторонних тварей, упырей и волков с вОронами, от одного имени которого дрожало всё войско басурманское и каждое разумное существо в его собственном царстве – сейчас не мог попросить одну хрупкую девушку сесть так, как ему было удобно! Но сказать о таком – равно что признаться ей и себе в чём-то большем. И равно что попросить маленькую птичку добровольно приблизиться к хищнику. Попросить соловья сесть поближе к ястребу. Или к ворону. Соловушка съежилась под колдовским крылом, боясь шелохнуться. Она млела от живого тепла, которое исходило от этого черного полога, и с наслаждением вдыхала легкий шлейф мускуса Кощеевого крыла. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы эти чувства усилились, а запахи стали ярче – для этого надо было прижаться к нему, прямо под мышку, прямо под крыло, прямо к живому человеку, прямо к нему. Тогда бы стало еще теплее и аромат совсем бы ее опьянил – запах слегка потертой плотной ткани его кафтана, приятной сладковатой горечи его перьев и едва уловимый металлический отзвук его короны. Как далекий привкус крови. Из вечной раны на его ладони, которую ей так хотелось залечить. Раз и навсегда. Но ее желания ничего не значили, и Пелька к этому уже давно привыкла. Важнее всего было долг, особенно сейчас, когда судьба ее народа повисла на ниточке. Неужели в такое время она может позволить себе думать о своих желаниях? Нет, конечно. Пусть всё будет, как есть – пусть он остается молчаливым и далёким, а она издалека ловит крохи его тепла. Пока может, пока жива, пока Хозяин не призвал ее в последнее услужение… Бум! – о полог слева внезапно что-то ударило. Не очень тяжелое, ветки выдержали, но Кощей и Пелька разом вздрогнули. Соловушка машинально дернулась от резкого звука в противоположную сторону – в сторону колдуна – неловко подставила руку, неудачно переместив вес направо. И практически упала на Кощея, обняв его свободной рукой в попытке удержать равновесие. По «крыше» пробежали маленькие лапки – белка! – под ее весом ветки прогнулись, окропив крылатого колдуна водопадом холодных капель. Но в этот раз он их даже не заметил. Он видел только испуганный взгляд широко распахнутых темных глаз, что глядели на него прямо из-под крыла, чувствовал только ее маленькую руку, что крепко вцепилась в его кафтан, ощущал только свежий травяной запах волос, что волной накатился на него в момент ее падения. Долгий миг они смотрели друг на друга – в растерянности и немой паузе. Пелька опомнилась первой – она резко отстранилась, снова села, обняв колени, и быстро отвернула раздевшееся лицо от колдуна. Но она всё же осталась на этом месте, чуть ближе к Кощею, чем раньше – и он заметил, что Соловушка на сей раз не стала отодвигаться на самый край крыла. - Прости мне… - коротко буркнула она в сторону. - Ничего, - отозвался он, поправляя кафтан необращенной рукой. Тепло, которое отдала ему Пелька в тот короткий миг случайных объятий, стремительно рассеивалось. Кощею от этого стало почему-то горько, и эта горечь придала ему силы сказать: - Ты двинься поближе, а то… дождь усилился, с ёлки сильнее закапает. Сказал и прикусил губу – ну вот зачем?! Колдун старался выглядеть и звучать отстраненно и деловито, он даже смотрел не на княжну, а куда-то перед собой – словно его не заботило, послушает она или нет. Ну, конечно, нет, не послушает – на что он надеется! Тепло и травяной запах. Они усилились. Что? Ему кажется? Кощей осторожно покосился на Пельку. А вот и нет, не кажется. Сидит всё так же – напряженно прижав колени к груди, всё так же вобрав голову, но уже под самым боком колдуна, совсем близко. Теперь напрягся сам Кощей и замер, не дыша, как будто боялся спугнуть присевшую рядом птичку. Одно неверное движение – и всё, тепло снова развеется, а с ним и травяной аромат. И останется холод. Его верный, но жестокий спутник. Соловушка тихо и сдержанно шмыгнула носом. Этот простой звук словно вывел колдуна из транса: он наконец расслабил крыло и опустил его на плечи девушки, создавая вокруг нее кокон темного тепла. Сам того не осознавая, он слегка приобнял ее когтистой лапой и немного притянул к себе – просто так удобнее держать крыло, когда есть точка опоры. Потом, конечно, сообразил, что именно сделал – но отступать было поздно. И оправдывать свое движение – тоже. Пельку била мелкая дрожь, которую она никак не могла унять – мускус перьев, старая плотная ткань, металл – всё слилось в один запах, в его запах. Отстраняться уже поздно, да и не хотелось. Думать о будущем – не хотелось тем более. Хотелось одного – чтобы дождь не кончался. «Дрожит. Холодно? А может – страшится?» Огромная птичья лапа осторожно провела по девичьему плечу – как будто слегка погладила. - Не бойся, - еле слышно выдохнул он в прохладный воздух вместе с легким облачком пара. - Не боюсь, - мягко прошелестело под крылом и боку стало еще теплее от прикосновения девичьей щеки. Мускус перьев, старая плотная ткань, металл – как букет для хорошего вина. Оно опьяняло, но не делало буйным, не вело на подвиги, не горячило кровь. Оно успокаивало, обволакивало, усыпляло. Щека сама прижалась к его шероховатому кафтану, голова отяжелела. Его запах был вокруг, повсюду, весь мир, весь ее воздух был его запахом. И она им дышала, дышала, дышала… А дождь знай себе – всё бил по веткам, растворяясь в мерном гулком стуке: кто сказал, что у него нет сердца? А что тогда так ровно и надежно бьется прямо у нее под ухом? Как будто на широкий лист падают тягучие тяжелые капли – тук, тук, тук, тук… Спи, Соловушка, спи под широким вороновым крылом.