Это была ошибка

— Это была ошибка. Такого больше не повторится. От спокойного уверенного голоса хотелось запустить что-нибудь в экран, не слышать, не слушать… Лёва тяжело вздохнул, впиваясь ногтями в ладонь. Потому что это единственная возможность услышать Сашу. Потому что он, Лёва, сам во всём виноват. Разрушил всё собственными руками, и теперь… Ошибка — это не совместная песня, не тур, нет. Это то, чего он никогда, никогда себе не простит. Воспоминания, от которых так хотелось избавиться, сбежать, захлёстывали с головой, возвращали в тот вечер после концерта, когда он был… счастлив. Когда украдкой любовался Сашей, стоя за сценой. Восхищался… Восхищался его сумасшедшей энергией, харизмой, а от его голоса по спине табуном бежали мурашки. Это же… Это же ничего такого, правда? И было так нереально стоять рядом с ним на сцене, петь их Феллини, ловить его озорную и такую безумно-счастливую улыбку… И почему-то когда Лёва украдкой поглядывал на Сашу, не мог избавиться от необъяснимой печали. Но почему, всё же так хорошо и, кажется, лучше и не может быть? Саша выглядел таким расслабленным, счастливым и по-детски наивным, что в душе мгновенно просыпалась что-то такое трогательное, нежное… и такое щемяще-грустное. И почему-то неудержимо хотелось прикоснуться, взять за руку, хотелось пригладить взъерошенные волосы… В любой другой момент Лёва бы поразился странным мыслям и порывам, но тогда всё это казалось таким естественным, таким правильным. Песня закончилась, Лёва закинул руку Саше на плечо, обнял и поцеловал в щёку, губы неловко коснулись чёрного капюшона. Саша ответил ему широкой улыбкой, эйфория от концерта и… вот от этого захлёстывала с головой, сводила с ума и, кажется, напрочь отключала мозги. Ну чем ещё можно было объяснить те мысли, что блуждали в его голове? После, в гримёрке Лёва всё никак не мог унять радостное волнение, как всегда бывает после удачного концерта. Саша сидел рядом, такой задумчивый и серьёзный, молчал, почти не реагируя на попытки Лёвы его разговорить. И не поверишь, что буквально десять минут назад он так зажигал огромный зал. Они сидели рядом — так близко и так далеко. Всё ещё безумно хотелось к нему прикоснуться… Болтовня Яника неимоверно раздражала, хотя нет, раздражало то, что он или кто-нибудь ещё мог заметить, как он не сводит с Васильева цепкого взгляда. Лёва подумал, что Саша тоже бы предпочёл куда-нибудь сбежать. Он осторожно, будто боясь обжечься, коснулся Сашиной руки, взглядом показал на дверь. Он рассеянно кивнул, и под недоумевающие взгляды остальных они вышли в пустой тёмный коридор. Лёва не помнил, о чём думал в этот момент, хотя много раз потом спрашивал себя: «О чём, придурок, ты тогда вообще думал?». Кажется, ни о чём, потому что было так легко, так хорошо, что… Лёва нежно посмотрел на слегка обескураженного Сашу, осторожно положил руку ему на плечо, притянул к себе и, закрыв глаза, коснулся его губ. Он подумал, что об этом, пожалуй, только и мечтал — узнать, какие на вкус его губы, почувствовать горячее дыхание на своей коже… Увлёкшись, Лёва не сразу заметил, что Саша не отвечает на поцелуй и стоит, не зная, как реагировать. Он отстранился, с тревогой заглянул в глаза, виновато прошептал: — Саш, прости, я… Не знаю, что на меня нашло… Саша резко сбросил его руку, что всё ещё лежала у него на плече и, прищурившись, зло прошипел: — Я вообще-то нормальный, я женщин люблю. А ты… не приближайся ко мне больше! — Сань… — начал Лёва, голос сорвался, когда он понял, что говорит в его удаляющуюся спину. Не стал даже дослушивать… Ну а что тут скажешь в своё оправдание? Лёва сам себя ненавидел за одни только подобные мысли, а уж Саша… Как он только мог подумать, что Саша нормально к этому отнесётся? Лёва просто подумал, что сейчас самый подходящий момент, что Саша поймёт его… как всегда понимал… Чёрт, да как он мог только вообразить, что это взаимно? Как мог сломать всё собственными руками? На следующий день Васильев вёл себя так спокойно — для всех, так подчёркнуто отстранённо — для него. Лёва попытался поговорить ещё раз, на что получил ответ: — Тур скоро закончится, и наше сотрудничество тоже, и… Саша мог не договаривать. Лёва и сам всё прекрасно понял. И дружба. События почти пятнадцатилетней давности так захватили его, будто он снова оказался в том коридоре какого-то местного ДК… Как будто всё ещё можно исправить… А может, и правда — можно? Лёва отставил в сторону почти пустую бутылку. Кажется, ему уже лишнего, раз в голову лезут такие мысли. В последние дни он всё чаще напивался в одиночестве, отправив жену и детей отдыхать. И смотрел интервью Васильева, выискивая с мазохистским упорством те редкие моменты, где он говорит о Би-2. С одной стороны было так больно понимать, что Саша не просто забыл о нём после стольких лет, а всё ещё крепко обижен, а с другой… Лёва всегда считал, что лучше что-то сделать, чем не сделать и потом жалеть. Наверное, даже если бы ему дали шанс всё исправить, он бы поступил точно так же. Он просто не мог по-другому, не мог прятать собственные взгляды, направленные на Сашу. А Саша не смог принять его. Вот и всё. Вполне просто и прозиачно. Вот только эти разумные мысли ни капли не помогали забыть. Забыть о нём и обо всём, что было. Лёва включил новый Сашин альбом — «Резонанс». Он всё ещё так любил его песни. Всё ещё так любил слушать его голос. — Небо над городом, полное звёзд — мы так похожи… Смотрим друг другу в глаза и мороз по коже… — тихо подпевал Лёва. Он коснулся глаз — на них застыли одинокие слезинки. Вдруг у Лёвы возникла мысль, так неожиданно, что он сам её испугался. А что, если поздравить Сашу с новым альбомом? У него ведь был его номер. Пусть Васильев мог успеть за эти годы десять раз его поменять, но вдруг? Был бы Лёва потрезвее, он бы, разумеется, отверг эту идею, но сейчас он потянулся за телефоном быстрее, чем успел вообще о чём-то подумать. Лёва замер, даже дышать перестал на миг, когда услышал гудки. Он гипнотизировал экран несколько секунд — они показались вечностью, а потом сбросил звонок. Впрочем, можно подумать, Васильев бы ответил. Потом, подумав немного, решил ему написать. Пусть не ответит, пусть… Пусть прочитает и вспомнит… о нём… «Поздравляю с новым альбомом. Он просто невероятный». Будто и не было никакой ссоры. Сообщение высветилось прочитанным почти сразу. Лёва отхлебнул ещё глоток, едва не закашлявшись от крепкого алкоголя, и написал: «Может, встретимся, поговорим?». Васильев ответил лаконичным: «Зачем?». Лёва не верил своим глазам, задумался, как бы это сформулировать так, чтобы вновь ничего не испортить. «Мы расстались на плохой ноте. Я думаю, нам есть о чём поговорить». Васильев не отвечал, а Лёва смотрел в экран, ждал, сам не зная, чего. Наконец телефон звякнул от эсэмэски. Время и адрес. Лёва не помнил, как отрубился после такого, а наутро решил, что ему приснился сон. Красноречивым доказательством реальности этого всего было жуткое похмелье и… переписка. Лёва перечитал и осознал, что сегодня ему придётся встретиться с Сашей, поговорить… От мыслей от этого у него уже дрожали руки. Зачем это ему? Почему вдруг после стольких лет на это согласился? Какая разница, если… «Да, Лёва, ничему тебя жизнь не учит», — усмехнулся про себя он. Но нет. Больше Лёва ничего не испортит. Саша ждал Лёву, напряжённо высматривал его, борясь с желанием просто развернуться и уйти. Чем он думал, когда ночью согласился на эту встречу? У Васильева был только один честный ответ: захотелось увидеть его. Вдруг он увидел Лёву, взгляд тут же задержался на нём: сильно ли изменился за эти годы? Задержался с любопытством и какой-то ностальгией и теплотой. Те чувства, которые хотелось вырвать из сердца с корнем. Лёва молча сел напротив него, Саша сглотнул ком в горле. — Ну зачем? Вот зачем ты… Я же… — тихо произнёс Васильев, не поднимая на него взгляда, а потом вдруг сорвался на крик. — Я что, блядь, мало сказал? Тебе непонятно, да? На лице Лёвы не отразилось никаких эмоций. — Что, опять скажешь, что всё это — ошибка? — прошипел он, зло, но на самом деле как-то обречённо. «Ты ведь этого и добивался». Внутренний голос звучал совершенно неубедительно. Это же всё так неправильно и мерзко… Впрочем, тот поцелуй с Лёвой он мог назвать каким угодно, только не противным. У него семья, Сашка… Разве он может так с ней поступить? А с Лёвой — может? Может и должен. Что он делает сейчас здесь? Нужно немедленно встать и уйти. Васильев встретился взглядом с Лёвой и замер, так и не решившись встать. — Мы не можем, — получилось доброжелательно, почти мягко. — Так ты… — В голосе Лёвы звучала боль и… надежда? — Скажи, что ты ко мне чувствуешь? Врать Лёве в лицо — совсем не то же, что врать на интервью. — Ты и сам всё понимаешь. Но… ты сам-то как всё это себе представляешь? Я решил, что лучше нам об этом не вспоминать. Я думал, ты меня ненавидишь после этого всего. Рассчитывал… — Я думал, это ты меня ненавидишь… — растерянно прошептал Лёва. — Да я сам себя ненавижу, что согласился на этот тур… — пробормотал себе под нос Васильев, быстрыми, размашистыми шагами уходя прочь. Лёва, конечно, не побежит его догонять: на них и так уже странно косились. Саша похлопал по карманам, ища пачку сигарет, закурил, пошёл куда глаза глядят. Он всё повторял себе: «Я сделал правильно». Я. Всё. Сделал… Измученный, усталый взгляд Лёвы мгновенно перебивал все доводы разума. И когда, почему нежелание причинить ему боль стало главным мотивом? Так хотелось бежать обратно, обнимать и бесконечно просить прощения за то, что мог сказать, что что-то, связанное с ним — это ошибка. «Я не должен, нет». Нет, нет, нет… Саша вытащил телефон и быстро написал: «Никуда не уходи». И откуда он знал, что Лёва так и будет сидеть там и… ждать. Саша пришёл, молча сел рядом, опустив голову. Сердце отстукивало бешеный ритм, в голове звучали тысячи слов. Саша молчал. У Лёвы сердце радостно толкнулось в грудную клетку. Вернулся. К нему. А остальное… Со всем остальным они непременно разберутся позже. Лёва осторожно, незаметно для всех взял его за руку, сказал: — Пойдём ко мне домой. Не дай бог кто нас услышит. Саша позволил ему вести его за собой, позволил усадить в машину. — Хочешь кофе? — смущённо улыбнувшись, спросил Лёва, когда они преступили порог дома. Потом подумал, что точно знает, как сгладить неловкость, принёс гитару. Игнорируя непонимающий взгляд Саши, сел и принялся наигрывать «Феллини». В конце концов, он столько об этом мечтал. Саша присел рядом, негромким голосом запел свои слова. Лёва на миг откинул голову ему на плечо, прикрыл глаза, блаженно улыбаясь. Допел песню и взял Сашу за руку, осторожно погладил костяшки пальцев, украдкой поглядывая на его реакцию. Саша улыбался, и одна эта улыбка возвращала его на тринадцать лет назад. Осмелев, Лёва прижался к Сашиной небритой щеке. Всё было почти как раньше. Между ними были Сашины слова, годы взаимных обид, семьи, бесконечное количество обстоятельств, но… Лёва не сомневался, что они со всем справятся. Всё было как раньше — и даже лучше.