roughhousing

Несмотря на близость полуночи и несколько часов назад зашедшее солнце, августовский воздух по-прежнему оставался густым от удушающего влажного жара. Асфальт, до предела раскалившийся под неумолимым зноем, с неохотой возвращал накопленное за день тепло, и каждый вдох оседал в легких горячей тяжестью и запахом нагретого гудрона. Мо Гуань Шань пробирался через узкие безлюдные улочки, освещенные тусклыми всполохами редких фонарей и чувствовал, как медленно сатанеет. После смены он успел наскоро обмыться в гараже, сменив заляпанный маслом комбинезон на свободные шорты и тонкую хлопковую футболку, и целых пять блаженных минут его тело оставалось упоительно прохладным, избавившись от пыли и бензиновой вони. Полтора квартала быстрым шагом — и от этого волшебного ощущения не осталось ни следа. В подмышках снова намокло и зачесалось, футболка прилипла к спине, и сколько бы Гуань Шань не передергивал лопатками в попытках впустить под ткань хотя бы фантомное дуновение воздуха, она лишь сильнее облепливала его, превращаясь во вторую кожу. С самого утра все пошло по пизде. Сперва он позорно проспал, чудом не услышав въедливую трель будильника. После выяснилось, что горячую воду отключили без каких-либо предупреждений, поэтому вместо расслабляющего душа ему достались обтирания мокрым полотенцем. Собираться пришлось впопыхах, пожертвовав завтраком и утренним ритуалом десятиминутного просмотра кретинских тик-токов в сортире, отчего и так ублюдочное настроение скатилось ниже уровня шахт Изенгарда. Кое-как затолкавшись в переполненный автобус, Гуань Шань обнаружил, что умудрился забыть дома кардхолдер со всеми бонусными и скидочными купонами, кредиткой и, конечно же, проездным. К моменту, когда он, взъерошенный, помятый и запыхавшийся, с боем пробрался к кабине водителя и скомкал в потной ладони пробитый билетик, ему хотелось только одного — выброситься на проезжую часть головой вперед, предварительно выкинув туда же стайку галдящих школьников, которая повисла на поручнях возле него и с завидной периодичностью оттаптывала ему ноги. Рабочему дню полагалось быть в самом разгаре, но гараж красовался наглухо закрытыми роллетами, и Гуань Шань потратил еще полчаса, вызванивая старика Вейшенга в попытках разыскать ключи. Когда он наконец ввалился в полутьму гаража, предвкушая холодок от допотопного кондиционера, тот послушно загудел, но спустя пару минут обморочно фыркнул и приказал долго жить, не отзываясь ни на хаотичные нажатия всех имеющихся кнопок, ни на чертыхания вперемешку с угрозами и пинками. Шаня хватило лишь на то, чтоб злобно приложиться лбом к багажнику потрепанного седана, который приволокли на осмотр с жалобой на стучащую подвеску и проклясть всех существующих и несуществующих богов. Ковыряясь во внутренностях машины, он, как и всегда, потерял счет времени, будто бы впав в транс. Работа механика была грязной и въедалась под ногти несмывающейся черной каемкой, но и медитативной — никто не нудел ему под ухо, пока он перебирал детали, копался в электронике и тихо разговаривал с автомобилями, выспрашивая у них "где болит". Вейшенг, на работу к которому он попал волей случая, лишь усмехался, заслышав его воркование. Гуань Шань быстро всему учился, работал честно, не пытаясь никого наебать, и даже самые капризные тачки рано или поздно сдавались терпеливому упорству его рук. То, что он был угрюмым и нелюдимым меркло в сравнении с этими неоспоримыми достоинствами. Упрямая подвеска не поддавалась до позднего вечера, и когда Шань с кряхтением выкатился из-под кузова, руки и спину уже сводило легкими судорогами от постоянного напряжения. Он уделался мазутом с головы до ног, а второпях съеденный вместо обеда сендвич уже давным-давно переварился и оставил в желудке сосущую пустоту. И все же, он чувствовал удовлетворение, растирая тело жесткой мочалкой в выложенной побитым кафелем каморке, которая заменяла им ванную. Напор у душа был хилым и неравномерным, лейка презрительно плевалась еле теплой водой и иногда умудрялась ошпарить кипятком, но после целого дня тяжелой работы даже это умиротворяло. Добраться до дома можно было и на транспорте, но в такое время автобусы ходили значительно реже, а мариноваться на остановке после маслянистой духоты гаража Шаню не хотелось. Торопиться ему было некуда — дома уже много лет его никто не ждал. Отца он почти не помнил, тот умер от расслоения аорты, когда Мо Гуань Шаню еще не исполнилось и четырех. В памяти остались лишь какие-то смутные черты лица, но может и их он придумал себе сам, когда разглядывал немногочисленные фотографии в семейном альбоме. Они с матерью остались вдвоем. Та много работала, редко появлялась дома, брала в нагрузку дополнительные ночные смены — все, чтоб выплатить неподъемную ипотеку, в которую они сунулись, когда отец был еще жив. Шань рано повзрослел: уже в начальной школе он умел приготовить и разогреть себе нехитрую еду, закинуть стирку, самостоятельно сходить в продуктовый. Мать воспринимала его зрелость как нечто само собой разумеющееся и лишь изредка удостаивала скупой похвалой, но чаще всего ему доставалось молчание. Став постарше, Гуань Шань осознал, что матери рядом с ним некомфортно. Назвать ее плохой было бы ложью — она выполняла все функции, положенные родителю, пусть и с переменным успехом. Но безусловной материнской любви, о которой снимали фильмы и которую воспевали в стихах, он от нее так и не получил. Когда ему исполнилось пятнадцать, мать стала чаще пропадать по ночам, но возвращаясь домой была не измотанной и тусклой, как после тяжелой смены на работе, а наоборот будто бы сияющей. Ему хватило ума понять, что происходит, и без пространных объяснений. К семнадцатому дню рождения Шаня ипотека была выплачена. А когда ему исполнилось девятнадцать, мать сообщила, что планирует съехать — крохотная двушка, ради которой она вкалывала как проклятая, оставалась ему. Январским утром она с тихим стуком положила ключи от квартиры на стол — ее вещи уже стояли в прихожей, упакованные в вакуумные пакеты внутри двух больших чемоданов. Гуань Шань едва не вывихнул себе запястья, пока тащил их к припаркованному у подъезда такси. Объятие, в котором они с матерью застыли у распахнутой пассажирской дверцы на несколько минут, ощущалось самым нежным подарком, который он получил от нее за эти девятнадцать лет. Оно было по-ласковому искренним, будто та отбыла наконец опостылевшую повинность и готовилась шагнуть в мир, полный свободы и радостного предвкушения. Шаню не за что было ее винить — жажда свободы была ему понятна. Он хотел этого для себя, и признавал это желание в других. Какой-нибудь мозгоправ безусловно сказал бы, что Мо Гуань Шань стал таким, какой он есть, именно из-за семьи, в которой он вырос. Но Мо Гуань Шань не ходил к мозгоправам и не тратил время на самокопания. Небольшой круглосуточный 7-11, воткнутый чьей-то заботливой рукой на краю парка, встретил Шаня благословенной прохладой и треками в духе "поп-хиты этого лета". Пересчитав оставшуюся в карманах наличку, он выудил из холодильника энергетик, кимпаб с креветкой и спайси майо, а возле кассы самообслуживания соблазнился еще и на дынную жвачку. Алюминиевая баночка отозвалась тихим "пшиком", Гуань Шань сделал три крупных глотка и поморщился от защекотавших носоглотку пузырьков. Дорога до дома через парк заняла бы двадцать минут быстрым темпом. Пустырь, пролегающий за минимаркетом, был полон колдобин, железяк и собачьего дерьма, но сокращал время в пути практически вдвое. Шань проверил заряд телефона — у него оставалось меньше пятнадцати процентов, достаточно, чтоб подсветить дорогу фонариком, если прибавить шагу. Он залпом допил газировку и, прицелившись, зашвырнул банку в урну у входа. Та звякнула, ударившись о край, но послушно съехала на дно. Гуань Шань удовлетворенно усмехнулся. Взрослая жизнь не оставляла времени на любимые когда-то развлечения, и, даже постаравшись, он с трудом мог раскопать в памяти, когда в последний раз гонял по баскетбольной площадке — а руки вот все равно кое-что да помнили. Телефон булькнул уведомлением, но Шань не стал проверять, чтобы поберечь заряд. От магазина расползался неяркий рассеяный свет, но чуть дальше, в паре метров от здания, пустырь тонул в кромешной темноте и без фонарика там были все шансы навернуться и сломать ногу в какой-нибудь канаве. Он утрамбовал кимпаб и жвачку поглубже в карман и завернул за торец, в тесный проулок между маркетом и пустырем. В другое время он с удовольствием прогулялся бы по парку и сжевал свой скромный ужин где-нибудь на скамейке, наслаждаясь тишиной и запахом цветов — даже в этот закуток долетал удушающе сладкий аромат франжипани, а уж в глубине парка пахло и вовсе умопомрачительно. Но день был слишком долгим и Гуань Шань устал как собака, а потому без сожалений зашагал вдоль задней стены магазинчика, где монотонно гудели промышленные кондеры и тускло мерцала неоновая вывеска аварийного выхода. Ему оставалось сделать каких-то два шага до сетчатого забора, огораживающего проход на пустырь, когда что-то толкнуло его в спину. Удар был такой силы, что Шаня по инерции протащило вперед и впечатало лицом прямо в крупную сетку, которая глухо задребезжала и слегка прогнулась, пружиня под его весом. Он вцепился в нее пальцами, стараясь обрести равновесие и распрямить подогнувшиеся от толчка ноги, но не успел сделать и вдоха, как чья-то ладонь ухватила его за загривок и крепче вдавила в забор лицом, тревожа расцарапанную щеку. Ярость, которой его затопило, отозвалась суматошной пульсацией в висках, Гуань Шань напрягся, выжимая вес собственного тела, сопротивляясь давлению чужой руки, и почти смог оторваться от сетки и сделать шаг назад, когда отчетливо услышал металлический щелчок. Когда он был подростком, безусловным рефлексом на любую опасность было — бить. Бросаться вперед, не разбирая дороги, месить обидчиков кулаками, кусаться, отвешивать увесистые пинки. Выслушивать нотации от матери, кивать, утирая из-под носа кровавую юшку и снова лезть в драку, услышав полное пренебрежения "нищеброд". С тех пор он, конечно, повзрослел. Больше не тянуло ставить на место каждую зарвавшуюся псину, да и делить ему было нечего и не с кем. Он давно уже научился отворачиваться от конфликтов и уходить, безразлично пожав плечами, но ушлепок, навалившийся на него со спины, разбудил в нем позабытое желание крошить ебальники, пока не заноют разбитые костяшки пальцев. Он бы так и поступил, все его тело подрагивало от адреналина, готовое рвануться в схватку по первому сигналу, но Шань усилием воли заставил себя остаться на месте. Рука нападавшего по-прежнему втискивала его лицом в сетку, не давая развернуться, поэтому он просто скосил глаза вниз, насколько позволяло текущее положение. Сознание как-то очень спокойно и отстраненно фиксировало детали, еле различимые в красноватом отсвете тусклой вывески: массивный кроссовок, упирающийся в землю рядом с его ступней, нога, обтянутая тканью темных спортивных штанов, крупная кисть, длинные пальцы с аккуратно остриженными ногтями. Черное матовое, почти невидимое в темноте, лезвие балисонга, самым кончиком упирающееся ему в бок. Только взглянув на него Гуань Шань почувствовал еле ощутимый укол острия сквозь хлопковую ткань футболки — будто до того, как он увидел нож, мозг отказывался воспринимать его сущестование. Пульс толкнулся куда-то в горло, и Шань попытался его проглотить, но во рту совсем пересохло. Он трудно сглотнул — раз, другой — дрожащий комок никуда не делся, пережимая ему глотку и не давая вдохнуть. Он вдруг почувстовал цепкую хватку удерживающей его за холку руки, и она показалась неподъемно тяжелой. Дыши, сказал себе Шань. Успокойся и дыши. Подумай, что ему нужно. Подумай, как отсюда выбраться. — Не поворачивайся, веди себя тихо, — проинструктировал его спокойный глубокий и, без всяких сомнений, мужской голос. — Если будешь меня слушаться, все будет хорошо. Шань кивнул, позабыв о царапинах, и коротко зашипел, когда разодранное лицо отозвалось щиплющим жжением. Хватка на загривке не расслаблялась ни на мгновение, и, зная свою реактивную кожу, он заранее понимал, что завтра шея расцветет внушительными синяками. Да и на ебало будет знатным красавчиком. Но все это было мелочью по сравнению с остававшимся открытым вопросом наступит ли для него завтра. — Стой смирно и расскажи мне, что у тебя в карманах, — голос позади него оставался таким же спокойным, даже почти скучающим. Гуань Шань облизнул пересохшие губы и усилием воли заставил себя разжать скрючившиеся и побелевшие от напряжения в ячейках сетки пальцы. Теперь он держался за забор лишь самыми кончиками и ладони закололо от медленно восстанавливающегося кровотока. — У меня там мобильник, почти разряженный. Айфон, но поколение старое, да и экран покоцан, за него много не выручишь. Ключи от квартиры. М-м, налички почти нет, может с десяток юаней, двадцатка максимум, карточку забыл дома. Еще есть жвачка и кимпаб, — после долгого молчания собственный голос показался ему осипшим и непривычно тихим. — Забирай что хочешь, я никому ничего не скажу. На несколько долгих секунд повисла тишина, прерываемая лишь шумом кондиционеров, и Шань попытался переступить ногами, от стояния в полусогнутом положении у него начинала ныть и так натруженная за день поясница. Рука на шее предупреждающе сжалась, и он послушно замер, так и не перенеся вес с одной ноги на другую. — Слушай меня внимательно и делай, как я скажу. Медленно достань все, что у тебя есть в карманах, и отбрось на землю. Я отпущу твою шею, но ты не будешь поворачиваться. Понял? — Понял. Когда шею наконец освободили, Шаню показалось, что с него сняли удавку. Первые пару вдохов получились судорожно жадными, но он заставил себя успокоиться, и даже руки почти не дрожали, когда он потянулся к карманам. Балисонг, темный и невзрачный, но оттого не менее смертоносный, по-прежнему прижимался к его боку чуть пониже печени. Первым на землю мягко шлепнулся кимпаб, за ним так и не открытая упаковка со жвачкой, десятка юаней и несколько монет, тут же раскатившихся в разные стороны, связка ключей с брелком в виде Чикориты. Бросать телефон с высоты Шань не стал, тот был старый, но вполне еще годный, поэтому он по-черепашьи медленно присел на одно колено и бережно положил айфон на расстоянии вытянутой руки от себя. Задетый пальцами экран приветственно вспыхнул, и в голову тут же полезли бредовые идеи как-нибудь вызвать сири, незаметно позвонить копам, отправить сигнал SOS... Мужик явно остался недоволен его заминкой, потому что в спокойном до этого голосе прорезались жесткие нотки: — Вставай. Сделай шаг вправо, руки на забор. И сними обувь. Возмущение закипело в горле, но Шань прикусил язык. Пререкаться с человеком, который мог вскрыть его внутренности из-за упаковки жевательной резинки, было тупо и контрпродуктивно. Скорее всего тот хотел разуть его, забрать вещи и спокойно уйти, пока он будет обуваться и приходить в себя. Телефон было, конечно, жалко, за несколько лет работы в гараже там скопилось немало контактов благодарных клиентов, восстановить по памяти получится хорошо если треть. Но все это казалось ерундовой ценой за возможность добраться до дома целым и невредимым. Шань стянул потрепанные кеды, поочередно наступив на задники, и даже отпихнул их в сторону, чтоб у грабителя не осталось сомнений в его послушании. Он ожидал, что бетонные плиты встретят его теплом, но видимо солнце не дотягивалось до этого закоулка даже днем, тонкая ткань носков нисколечко не спасала и пятки неприятно захолодило. Шань поморщился, заболеть в августе было бы обидно, и тут же себя одернул — сдохнуть было бы еще обиднее. Усталость, пережитый стресс, схлынувшая волна адреналина, долгий день в гараже — все это вдруг навалилось на него липким комом и он почувствовал, как его затапливает волной безразличия к происходящему. Хотелось, чтоб этот фарс с ограблением поскорее закончился, доковылять до дома и рухнуть в постель, забывшись до утра. Потерявшись в своих размышлениях, он, судя по всему, пропустил мимо ушей очередной приказ и инстинктивно дернулся, когда лезвие прижалось к нему плотнее, оставляя крошечную прореху в футболке. Шань сглотнул и медленно выдохнул через нос. И снова вздрогнул, когда мужик нетерпеливо повторил: — Подними майку вверх и сожми в зубах. Это требование прозвучало пиздец тупо. С обувью все было понятно, но пихать в рот футболку? Он вроде бы уже показал, что не собирается орать и звать на помощь, а оголять пропотевшую спину было верным способом заработать какую-нибудь пневмонию. Шань собрался с мыслями и попытался воззвать к здравому смыслу грабителя: — Слушай, чувак. Я никуда не сбегу, ничего не сделаю. Ты можешь забрать мои вещи, никто не узнает. Только давай.. без этого, — за спиной молчали и он немного приободрился. — Бери, что тебе нужно и разойдемся миром, окей? Последним словом он поперхнулся, когда чужая рука снова сжала шею, на этот раз беспощадно вминая кожу, впиваясь в позвонки. Он не успел закрыть рот, когда его с размаху ткнули лицом в сетку, и зубы противно скрипнули о металлические кольца. Верхняя губа лопнула, в рот потекло соленое. Шань глухо вскрикнул, забарахтался и замер, словно оглушенный, когда к спине прижалось чужое тело — жесткое, тяжелое и горячее даже сквозь два слоя ткани. Теперь голос звучал совсем близко, вплотную к его уху — для этого нападавшему пришлось наклониться — он был примерно на голову выше Шаня. — Знаешь, что меня бесит сильнее всего? Шань каким-то звериным чутьем понял, что от него ждут участия в диалоге и пробормотал сдавленное "что". Лопнувшая губа отозвалась на движение новой соленой струйкой. — Бесит, когда умники вроде тебя, думают, что знают что мне нужно. И говорят мне что делать. Каждое слово будто бы обжигало ухо Шаня, он чувствовал, как губы мужика — сухие, но мягкие, задевают его мочку, когда он говорит. Голос стал настолько низким, что напоминал интимный шепот, от которого по загривку растеклись щекотные мурашки. Шань зажмурился, аккуратно слизнул кровь, ранку тут же запекло, задергало, и он отвлекся на это ощущение, чтоб не паниковать. Следующие слова он подбирал очень медленно и осторожо, будто нащупывал путь в трясине. — Ты можешь делать все, что хочешь. У тебя оружие, я не дебил, не буду рыпаться. Если нужно больше денег, мы можем зайти ко мне, взять карточку и обналичить, рядом с домом есть банкомат. Я не буду к тебе поворачиваться, не увижу твое лицо, никто ничего не узнает. Только не надо.. не надо меня калечить. Я все понял. Он замолчал, дожидаясь реакции. Сердце в груди колотилось так заполошно, что казалось все его тело сотрясается вместе с этими толчками. Грабитель хмыкнул и немного отодвинулся, теперь его слова оседали у Шаня на шее: — Первое свидание и сразу приглашаешь к себе? А по виду и не скажешь, что ты такой дружелюбный. Шань скрипнул зубами. Стендап в подворотне от ебанутого воришки не входил в топ-10 способов завершить этот вечер. Он приказал себе слушать молча. — В одном ты прав, я могу делать все, что хочу. А я хочу, чтобы ты меня слушался. И ты будешь, — он произнес это слово с такой бесповоротной категоричностью, что Шань как-то сразу ему поверил, — меня слушаться. Пальцы, сжимающие холку, медленно разжались — на шее уже налились ощутимые синяки — и скользнули ему на живот. Шань поджал пресс, уходя от прикосновения, в ушах снова зашумело. Пальцы невесомо покружили, нашаривая край футболки, и потянули его вверх. Он догадливо приоткрыл рот и сжал ткань в зубах. Кромка наверняка изгваздается в крови, а жаль, футболка была хоть и старая, но любимая... Похуй, если он выберется отсюда живым, купит себе еще сто таких же футболок. — Просто делай, как я прошу, — повторил мужик, и его голос прозвучал обманчиво-ласково, когда он пообещал во второй раз, — и все будет хорошо. Гуань Шань выпрямился, почувствовав, что грабитель сделал шаг назад. Он стоял практически босой на бетонной плите, с зажатой в зубах футболкой и неприятным холодком, змеящимся по спине. На мгновение ему показалось, что все происходящее — просто дурацкая шутка, и сейчас он моргнет, откроет глаза и окажется в своей разворошенной постели, вспотевший от нелепости приснившегося ему кошмара. Больше к нему не прикасались, и даже убрали нож. Шань услышал, как бабочка захлопнулась с характерным щелчком, но не успел воспрять духом, как мужик снова заговорил своим раздражающе спокойным, безразличным голосом. Будто зачитывал биржевую сводку или прогноз погоды. — Дернешься не в ту сторону и я сломаю тебе руку. Откроешь рот без разрешения, сломаю обе. Попробуешь сбежать... — Шань попытался задавить дрожь в напряженных мышцах, — вспорю тебя, как тушку бройлера. И оставлю здесь подыхать. Руки тряслись, он покрепче сжал сетку пальцами и опустил голову, удеживая во рту пропитавшуюся слюной и кровью ткань. Подыхать в темном проулке рядом с занюханным 7-11 и полным собачьего говна пустырем категорически не хотелось. Он ведь почти скопил денег, чтоб выкупить у Вейшенга подержаную тачку. Не успел допройти Хогвартс Легаси, прыгнуть с парашютом, научиться плавать и еще тысячу других вещей. Подыхать было нельзя, а значит оставалось одно — забыть про гордость и слушаться наглухо ебанутого, отдающего приказы у него за спиной. Ебанутый, как по заказу, подал голос. — Убери одну руку с забора и сними шорты. Медленно. Шань сглотнул вскипевшие на языке возражения и пожелания скорой, но мучительной смерти, и потянул шорты вниз. Растянутая десятками стирок резинка поддалась легко, скользнув по тазовым косточкам, с тихим шорохом шорты съехали к лодыжкам, и Шань неловко вылез из них, не дожидаясь приказа. Сзади одобрительно хмыкнули. Теперь он стоял почти полностью раздетый, в носках, задранной футболке и черных хлопковых боксерах, едва прикрывающих зад. Вся эта ситуация была до того нелепой и абсурдной, что Шань изо всех сил сцепил зубы, чтоб не пропустить неуместный смешок. Впрочем, в следующую секунду ему стало не до смеха. Голос мужчины по-прежнему казался скучающим и незаинтересованным, но его слова стегнули вдоль позвоночника кипятком. — Трусы тоже снимай. Как закончишь, обе руки на забор и наклонись вперед. Он сделал, как было велено. Пальцы вцепились в металлические кольца, как в спасательный круг, его потряхивало, то ли от холода, то ли от унижения, и сетка тихо поскрипывала в такт сотрясающим его судорогам. В голове сделалось совсем пусто, картинка перед глазами на мгновение расплылась, а после снова сделалась четкой. Сзади цокнули языком и приказали: — Ниже. Еще. Еще. Прогни спину, — и неожиданно мягко, — покажи себя. Он стоял в закутке у магазина, в котором сейчас наверняка играла очередная романтическая баллада Тейлор Свифт, в удушающем полумраке, подсвечиваемый лишь алыми отсветами от неонового знака аварийного выхода, и незнакомый мужик пялился прямо на его очко. Шань истерически всхлипнул, сетка жалобно задребезжала, отзываясь на дрожь его тела. Время тоскливо тянулось, поза была не только унизительной, но и неудобной, уже совсем нешуточно заломило поясницу, потянуло заднюю поверхность бедер, и Шань передернул плечами в попытке перенести вес с ног на руки. У его мучителя на этот счет имелись свои планы. Он мягко переступил по бетонным плитам, и Шань не столько понял, сколько почувствовал, что тот подошел ближе. Не все, наверное, рассмотрел издалека. Будто в ответ на его мысли прозвучал очередной издевательский приказ. — Положи одну руку себе на задницу и оттяни в сторону. Хочу на тебя посмотреть. Шань мысленно взвыл, но подчинился. Щеки вспыхнули. Собственная рука показалась ему чужеродной и он вздрогнул от неловкого прикосновения холодных затекших пальцев. Оттянутая ягодица заставила его чувствовать себя полностью беззащитным, выставляя сжавшийся от прохлады и стыда анус напоказ. Прошло несколько долгих секунд, от которых заломило виски, и Шань позволил себе глупо и бессмысленно понадеяться, что сейчас все закончится. Напавший на него псих вдоволь насладился его беспомощностью и позором, и отпустит его домой, без переломанных рук и выпотрошенного брюха. На ослепительно долгое мгновение он успел в это поверить, и потому едва не подпрыгнул от неожиданности, когда услышал звук плевка и почувствовал слюну, стекающую между ягодиц. Он задергался в попытках свести ноги и ощутил приступ тошноты, когда понял, что не может этого сделать — между ног вклинилось чужое каменно-твердое бедро. Шань убрал руку, которой себя придерживал, уперся ею назад, в инстинктивном порыве оттолкнуть своего обидчика, но стоило кончикам пальцев коснуться нагретой теплом тела ткани, как его схватили за запястье и вывернули его так сильно, что плечо едва не вылетело из сустава. Он уткнулся лбом в сетку и сдавленно замычал в обслюнявленную и пахнущую кровью футболку. Боль в заломленной руке из яркой вспышки превратилась в обжигающую пульсацию, и Шань замер, пережидая ее, и зажмурившись так сильно, что под закрытыми веками заплясали цветистые мушки. — Тише, тише, — услышал он сквозь стук крови в ушах. — Мне казалось, мы друг друга поняли. Кивни, если да. Шань кивнул. — Молодец, — негромкая похвала сопровождалась ласковым поглаживанием вывернутого и прижатого к спине запястья. — Будешь вести себя хорошо? Он снова кивнул, глотая рвущиеся из груди сухие рыдания. — Умница, — руку отпустили, и он без дополнительной подсказки вцепился онемевшими пальцами в сетку, все еще вздрагивая от болезненных ощущений. — Сейчас мы с тобой немного поиграем, и если ты будешь хорошим мальчиком, я отпущу тебя домой. Шань кивнул, хоть это и не было похоже на вопрос. Но впечатления от почти сломанной руки надежно отпечатались в сознании, и испытывать чужое терпение больше не хотелось. Он сдался на милость своему обидчику, потому что тот был сильнее, мог сделать его калекой, мог даже убить, и осознание собственной уязвимости лишало его воли к сопротивлению. Второй плевок между ягодиц он перенес стоически, даже не дернувшись, и за это был награжден смешком и коротким поцелуем чуть повыше уха. От места, которого смазанно коснулись сухие губы, разлилось щекотное тепло. Шань только сейчас понял, как сильно успел замерзнуть, все тело покрыла гусиная кожа, соски напряглись и заострились, а оледеневших ступней он и вовсе не чувствовал. Прикосновение чужого пальца к влажному от слюны анусу сперва показалось ему обжигающим, дыхание сорвалось и пульс снова зачастил в висках, но палец лишь медленно кружил у входа, поглаживая, неторопливо разминая судорожно сомкнутые мышцы, и он постепенно успокоился. Внезапно вновь навалилось безразличие к происходящему, осталось лишь подспудное желание согреться. Потерявшись в нем, он слепо подался назад, к теплому телу позади себя, и только шумно выдохнул, когда ощутил, как палец наконец проникает внутрь. Второй рукой мужчина уперся Шаню между лопаток, и он послушно наклонился, прогибая ноющую поясницу — дискомфорт, который она причиняла, с лихвой перекрывал легкое жжение от вставленного лишь до первой костяшки пальца. Голос позади него приобрел одобрительный и вместе с тем насмешливый оттенок. — Хорошо идет. Уже пробовал сюда? Он протестующе замотал головой, но на это, похоже, не обратили никакого внимания. Палец в заднем проходе осторожно втиснулся до упора и неспешно задвигался, методично оглаживая тонкие стенки. Шань подавил желание по-детски захныкать. От происходящего было пиздецки гадко, но он мог перетерпеть извращенца, ловившего кайф от облапывания мужских жоп. Пережить заточку в печень было бы куда сложнее. Он заставил себя дышать размеренно, без срывов, сосредоточиться на чем угодно, кроме того, что происходило с нижней половиной его тела. Царапина на щеке успела подсохнуть и теперь нещадно чесалась, оклемавшиеся от полуденной жары ночные сверчки завели свою бесконечную заунывную стрекотню, на земле прямо перед его лицом валялась еле различимая в темноте упаковка от чипсов... Широкая теплая ладонь скользнула ему между ног и целиком накрыла мошонку, бережно покатала яйца и, легонько сжавшись напоследок, двинулась дальше. Шань застыл и затаил дыхание, сердце затрепыхалось внутри грудной клетки испуганной птичкой. Ладонь едва ощутимо прикоснулась к расслабленному члену, дразняще потеребила скрытую крайней плотью головку, вернулась к основанию и мягко, но уверенно обхватила. Без спешки провела снизу-доверху один раз, другой, третий. Шань резко прикусил щеку и впился ногтями в ладони, но это никак не изменило того позорного факта, что у него начал вставать. Стыд прокатился по телу жгучей волной, от которой загорелись уши и заслезились глаза. Еще никогда ему не было так мерзко от самого себя. Униженный, покрытый синяками и ссадинами, распятый на чужих пальцах... и с полувставшим хером. Его мучитель, похоже, по полной наслаждался иронией ситуации, Шань чувствовал прижатые к виску губы, изогнувшиеся в полуулыбке. Хотелось истошно заорать, затрясти долбаный забор так, чтоб сетка лопнула с той же легкостью, как до этого лопнула губа. Хотелось разбежаться и выскочить из своего тела, оказаться за тысячу километров от этого места. И лишь где-то в кромешно темной глубине, в самом потаенном, больном уголке своего подсознания, в существовании которого Шань не признался бы никогда и никому, куда не заглядывал даже он сам — ему хотелось, чтоб ладонь на члене сжалась крепче. — Так тебе нравится? Хочешь еще? — может, Шаню это только чудилось, но голос стал чуть охрипшим, грубоватым, и теперь каждое слово продирало его вдоль позвоночника. Палец двигался в нем равномерно, почти механически и уже совсем свободно, поэтому он не сразу осознал его отсутствие. Ему снова сплюнули между ног, прямо на чуть приоткрытый анус, и он приглушенно охнул и привстал на цыпочки, стремясь уйти от распирающего проникновения уже двух пальцев. Рука оставила его член в покое и переместилась на живот, распласталась от нижних ребер до лобка — тяжелая, словно якорь, она удерживала его на месте, не позволяя сбежать от вторжения. Он пожалел, что забор перед ним не каменный, так бы он мог как следует размахнуться и расшибить об него башку, спрятаться в беспамятстве от муторных потягивающих ощущений внутри себя. Пальцы больше не церемонились, нагло ощупывали его изнутри, въезжали до упора по быстро высыхающей слюне, разводили сопротивляющиеся мыщцы в стороны, отчего в низу живота появлялись странные скручивающие позывы, будто он вот-вот обделается. Движения все ускорялись, пока не превратились в нескончаемое трение, от которого некуда было деться, неумолимое и безжалостное, оно тревожило нервные окончания, сводя с ума своей монотонностью. К ягодицам прижалось что-то твердое и горячее, на секунду исчезло и надавило снова. Шань понял, что мужик начал бессознательно потираться об него вставшим хуем, в такт движениям своей руки, будто бы уже был в нем. Он заерзал, подался вперед, но не смог выгадать и пары сантиметров. Губы соскользнули с его виска, накрыли ухо, и он поежился от теплого выдоха, разбежавшегося по затылку покалывающими мурашками. — Не дергайся, расслабься. Вот так. Впусти меня, — пальцы согнулись, надавливая вверх костяшками и принялись массировать стенки в нестерпимом иступляющем ритме. — Ты тут такой податливый, мягонький... Так и хочется разорвать. Шань непроизвольно сжался от этих слов, позвоночник прострелило острой судорогой, от которой перехватило дыхание. Раздался ленивый смешок, рука, поддерживающая его спереди, пропала. Послышался шорох ткани, пальцы внутри него замерли, выскользнули, и спустя мгновение в ложбинку между ягодиц тяжело лег возбужденный член. Без разделявших их до этого слоев одежды он показался раскаленным, чересчур реальным. Неотвратимым. Ноги подкосились, и Шань бессильно повис на сетке, цепляясь за нее одеревенелыми пальцами. — Бля, я аж потек весь, пока тянул твою дырку, — весело сообщил ему мужик, в доказательство проведя головкой Шаню между ног. Та и правда была влажной. Его передернуло от отвращения. — Ну что, поехали? Шань сжался, стиснул в зубах футболку и отстраненно подумал, что надо было хоть изредка ходить в храмы — сейчас бы смог прочесть какую-нибудь молитву и отвлечься. А может, если бы с должным уважением относился к богам, то и вовсе не оказался бы здесь. Сердце будто стекло куда-то в желудок и теперь гулко билось там, вызывая головокружение. Во рту расплылась горечь, он заторможенно сглотнул и напрягся всем телом в ожидании. И все равно оказался не готов к тому, как крупная головка бесцеременно двинулась внутрь, раздвигая края отверстия. Тело словно ошпарило кипятком, ноги стали ватными, перед глазами застыло алое марево. Шань часто задышал, заскреб короткими ногтями по забору, выгнувшись мучительной дугой и почти не расслышал повелительное "расслабься" за шумом крови в ушах. — Не зажимайся, выдохни, — выдох получился прерывистым и оборвался всхлипом. Его обхватили повыше предплечий, заведя локти за спину, придавливая к земле. — Еще раз. Дыши, вот так... блядь, как же туго. Он приподнялся, пытаясь сняться с распирающей его головки, забалансировал на кончиках пальцев и подавился воплем, когда сзади поддали бедрами, одновременно потянув его вниз, и член вошел в него целиком, заполнил до предела, растянул, надавливая везде и сразу. Шань забился в удерживающих его руках, замычал сквозь сжатые зубы и тут же обмяк, мелко дыша через нос. Он был так наполнен, что боялся треснуть по шву от неловкого движения. Член казался огромным, чувствительно пульсировал внутри, и Шань всерьез испугался, что угроза "разорвать" была не пустыми словами. Его насильник подался назад, оставив внутри только головку — показалось, что все внутренности перекрутило — а после единым плавным движением натянул его обратно. Отпустив локти, его обняли поперек и он вынужденно притиснулся к телу позади себя, насаженный на хуй, достающий чуть ли не до печенок, конвульсивно сглатывая слезы. Толчки в него были медленными, короткими и Шаня лихорадило от того, как головка упиралась в одно и то же место и настойчиво потирала его, заставляя тело трястись в тянущих спазмах. На загривке сомкнулись зубы и он сдавленно застонал от пульсирующей боли в синяках. — В тебе так.. ох.. горячо, так хорошо. Нравится, когда тебя ебут? — пробормотали ему в шею, сминая чувствительную кожу губами. — Обалденная дырка, хочу в нее спустить. Только тут до Шаня дошло, что ему вставили без какой-либо защиты. Он представил, как придет в больницу, чтобы анонимно сдать анализы, будет сидеть в безликом стерильном кабинетике под осуждающим взглядом медсестры, ежечасно обновлять почту, ожидая результатов исследований, и снова вскинулся в тесном кольце обхвативших его рук, выпустил изо рта пожеванную футболку и горячечно зашептал: — Не надо, не надо, хватит. Н-не надо, я больше не могу, я не выдержу, перестань, отпусти, отпусти меня-а-а-а, — он никогда не слышал свой голос таким умоляющим, таким жалким. Но сейчас ему было плевать, хотелось чтоб все закончилось, сил выносить это унижение больше не осталось. От увесистой пощечины у него зазвенело в ушах, скула онемела и через несколько секунд вспыхнула подергивающей болью. Он замер, оглушенный и потерявшийся в пространстве, и беспрекословно подчинился, когда жесткие пальцы сжали его под челюстью и заставили запрокинуть голову назад, сдавив щеки в безжалостной хватке. В таком положении он не мог шевельнуться и ему оставалось лишь слушать. — Ты совсем тупой? Хочешь, чтоб я сломал тебе руки? — Шань отрицательно хныкнул, дрожа всем телом. — Тогда заткни свой блядский рот и не зли меня. Ты понял? Он попытался кивнуть и не смог двинуть головой, однако его намерение не осталось незамеченным. Хватка на щеках разжалась и два пальца скользнули ему в рот, надавливая на язык. Шань часто задышал, сдерживая рвотный рефлекс. По подбородку потекла слюна. — Ты, наверное, думаешь, что тебе сейчас плохо? — бедра снова задвигались, вгоняя член в такт вкрадчивой речи. — Подумай вот о чем. Я мог бы поставить тебя на колени и заткнуть твой пиздлявый рот по самые гланды, заставить полировать мой хуй от собственного дерьма, пока не вывернет, а потом жрать блевотину с пола. Или может, мне взять твой телефон, снять задорное хоум-видео и разослать всем, кто есть в списке контактов? Как думаешь, кто сильнее всего оценит твое разъебанное очко? Шань захрипел, давясь слюной. Член ходил в нем как поршень, вбиваясь в задницу мощными толчками, не похожими на прежние неторопливые покачивания. Теперь при каждом движении был слышен шлепок кожи о кожу, и тазовые косточки больно впивались в ягодицы, наверняка оставляя новые синяки. — А хочешь, привяжу тебя здесь и оставлю на всю ночь? В парке сейчас полно нариков, кто-нибудь придет сюда промочить горло и найдет мой подарок. После того, как я с тобой закончу, ты будешь мокрый, раскрытый — хоть с разбегу засаживай. Сколько хуев сможешь выдержать, м? — пальцы у него во рту продолжали давить на корень языка, не давая вдохнуть, и перед глазами Шаня затрепетала полупрозрачная рябь. — Так что получается, я не самый худший твой вариант. И ты сейчас расслабишь попку и дашь мне повеселиться как следует, правда? Отвечай. — П-правда. — Хороший мальчик, — похвала прозвучала глумливо и по-издевательски ласково. — Расставь ноги пошире, возьми упор на руки и не вздумай зажиматься. Шань послушно выполнил все, что ему сказали. Его рот освободили и он закашлялся после нескольких надсадных вдохов. Мокрые от слюны пальцы невесомо погладили чувствительное кольцо ануса, растянутое на члене. — У тебя тут уже так припухло, больше не спутаешь с целочкой. Нравится, как я тебя трахаю? — Нравится. — Так выходит ты шлюшка, которая дает любому в подворотне? Шань всхлипнул, утыкаясь лицом в сложенные перед собой руки: — Нет. — Не шлюшка? — этот урод даже не запыхался, голос оставался таким же насмешливо-спокойным. — Не.. не любому. Широкие ладони огладили его спину, запустив волну теплого озноба, нырнули под футболку спереди и ласково потеребили тут же напрягшиеся соски. — Значит, только мне? — Д-да. Да! После этих слов член внутри него словно стал еще тверже. Его сгребли за волосы на макушке, не давая повернуть голову, другая рука обхватила горло, с хладнокровной точностью сдавив сонную артерию. Теперь его ебали совсем безжалостно, с оттяжкой, не давая ни секунды передышки. Внутри все горело и беспокойно дергалось, сжимаясь в бесконтрольных спазмах. В голове не осталось ни одной связной мысли, он больше не чувствовал ни холода, ни боли. Отросшая челка слиплась от пота и он стекал по лицу, пощипывая свежие царапины. Шань вцепился зубами в собственное запястье, давясь беспомощными придушенными стонами, которые будто бы силой выбивали у него из глубины диафрагмы. Он вдруг с изумлением понял, что его член так и не опал до конца — эрекция была неокрепшей, но явной, и от этого стыдного осознания снова запылали щеки. Хотелось дотронуться до себя, ему хватило бы пары прикосновений к обнажившейся, сочащейся смазкой головке, но он удерживал на дрожащих от мышечного напряжения руках вес обоих тел и не мог ими пошевелить. Шань заерзал, пытаясь сдвинуть расставленные на ширину плеч ноги. Ему нужно было почувствовать хоть какую-то стимуляцию, хоть немножечко трения. Его маневры не остались без внимания, и рука, до этого сжимавшая волосы, тут же переместилась ему на бедро, чуть приподняв и вывернув его наружу, оставляя Шаня раскрытым и беззащитным. — Хочешь кончить — кончай так. Как девочка. Сможешь? Шань замотал головой, поверхностно задышал ртом, в попытках подавить рвущиеся из грудной клетки хнычущие вздохи. От недостатка кислорода у него в голове шумело, как в неисправной магнитоле, он не понимал где находится, не отличал землю от неба, ощущение пространства и времени пропали, будто смытые мутной стеной удушливого августовского ливня. Член долбился в него в яростном ритме, задевая что-то внутри, отчего задница отчаянно сжималась и томительно потягивало в животе. Ладонь на горле вдруг сомкнулась плотнее, перекрывая возможность дышать. Все его мышцы закаменели, выворачивая тело мучительной судорогой. Шань распахнул невидящие глаза — перед ними все потемнело — забился, захрипел от животного ужаса и кончил, сотрясаясь от силы вырванного из него оргазма. Сперва Шаню показалось, что его вырубило, потому что больше он ничего не чувствовал, обмякнув словно тряпичная кукла. Ощущения возвращались к нему постепенно, как волны во время прилива: ноющая мышечная усталость, жжение ссадин, пульсация крови в синяках и мокрое тепло в заднице. Он попытался сделать шаг, но не смог оторвать непослушное тело от забора. Внутри него все еще двигался постепенно обмякающий член, и Шань тихо охнул, когда он исчез, оставив после себя неприятную пустоту. У него не хватало сил даже свести ноги. Он слабо трепыхнулся, когда в него проникли сразу три пальца и принялись настойчиво растирать простату. Его трясло, тело дрожало, перегруженное ощущениями и эмоциями, ноги подкашивались, как у новорожденного жеребенка — и все-таки его член снова дернулся в безуспешной попытке подняться. Шань закусил губу, сдерживая истерический смех. Показалось, что кто-то перевернул вселенную, и его накрыло усталостью, как бетонной плитой, что была сейчас у него под ногами. Пальцы медленно выскользнули из него, на прощанье огладив растянутый и набухший анус. Шань почувствовал, что оседает на землю и только обнимающая рука удержала его от падения. Внезапно ему на глаза легла ладонь, мягко понуждая запрокинуть голову назад, на широкое плечо, он подчинился, и спустя мгновение его рот накрыли чужие губы. Растревоженную ранку тут же засаднило, она снова открылась, закровоточила, и поцелуй — неторопливый, глубокий — получился с привкусом меди. После губы невесомо скользнули по скуле, влажно обхватили мочку уха, подули на нее, запуская стайку прохладных мурашек. Шань вздохнул. Губы задевали его ухо с каждым словом, произнесенным ласковым шепотом, будто бы по секрету: — Если бы у меня было больше времени, я нагнул бы тебя еще раз и драл до потери сознания, — короткий поцелуй в висок, — а потом купил бы в маркете ведро льда, окатил тебя, чтоб ты очнулся, и выебал снова. Тебе бы понравилось. Шань почувствовал прикосновение подушечек пальцев к своим губам и бездумно открыл рот. Пальцы юркнули внутрь, скользнули мимо зубов, ощупывая десны, щекотно погладили язык. — Сюда бы я тебя тоже трахнул, — в голосе послышалась улыбка. — Может, в другой раз. Не сиди долго на холодном, принцесса. Замерзнешь. Обнимающие руки исчезли, забрав с собой тепло, за спиной еле слышно прошуршали подошвами кроссовки, и Шань остался один. Он открыл глаза, поднес к лицу край футболки, утирая кровь и слюну. Где-то в глубине парка сипло ухнул филин. Сверчки продолжали выводить незамысловатые рулады, все так же зубодробительно приторно пахла плюмерия. Близоруко сощурившись, Шань разглядел на земле порядком помятый, но целый кимпаб. Чуть дальше металлически блеснули ключи, и он медленно нагнулся за ними, для равновесия придерживаясь за забор. По задней стороне бедра потекло теплое. В горле появился комок. Шань сжал в кулаке связку ключей, погладив большим пальцем Чикориту, и оглянулся в поисках телефона. Тот ободряюще мигнул экраном, но спустя пару секунд погас, издав напоследок жалобный писк. Батарея окончательно сдохла. Он аккуратно присел на корточки и уткнулся лицом в колени. Глубоко вдохнул носом, выдохнул через рот. Мысленно посчитал до десяти. Всхлипнул раз, другой — его качнуло вперед и он опустился на колени, обняв себя руками. Нужно было встать, натянуть разбросанную по земле одежду и придумать, как добраться до дома. Шань вдруг вспомнил, что утром горячую воду отключили, и почему-то именно эта дурацкая деталь вышвырнула его за грань — он сжался в комок и его затрясло от надрывных, жгучих, по-детски громких слез.