Невеста

В комнате благоухают почти увядшие первоцветы, но воли выкинуть их у Наташи не находится. Она глядит на них отчего-то тоскливо, пригибается ближе, чтобы вдохнуть последний свежий аромат, но тут же останавливается — со стороны наверняка смотрится неуместно; остаётся только вылить протухшую воду. Поздней ночью Сампо является перед ней с коробкой медикаментов и нетерпеливыми объятиями. Таково особое отношение к постоянным клиентам? Хотя недавно он сказал очевидно глупую, как ей казалось для них обоих, мысль: «Сампо помнит о всех своих постоянниках, но партнёры для него — превыше остальных. И, я надеюсь…». Речь оборвалась, оставив за собой размытое молчание, но для Наташи продолжение не было столь туманным, каким его пытался сделать Сампо. Матрас слегка прогибается под весом двух тел, простынь мнётся. В складках постельного белья прячутся её сине-пепельные волосы, словно выцветшие. Низкий хвост всегда остаётся таким после их встреч: растрёпанным, с выпавшими из тугой резинки прядкам. Она, медленно потягиваясь, сводя лопатки, выпрямляется, и из-под наброшенного на плечи тонкого одеяла выпирают круглые позвонки. Мягкие линии округлого силуэта вводят Сампо в какое-то ранее незнакомое чувственное исступление: будь она хоть полностью голой, её чистота и аккуратность были бы сравнимы с медицинским халатом. Она идёт, будто на носочках, медленной походкой к окну, откуда доносится прелый и грязный воздух Подземья. — Ах да, я совсем забыл: помимо лекарств я принёс кое-что ещё, — отвлёкшись от бесшумного созерцания, Сампо ищет коробку, убранную под кровать, — примерьте, мадам. В его руках сияет простое белое платье с длинной юбкой и оборкой внизу, и даже тёплый желтоватый свет лампы и блеск геосущности не могут оттенить его белизну. Она берёт его осторожно, будто сама ткань — один хрусталь, и прижимает платье к себе, крутясь с ним перед зеркалом. В отражении появляются сощуренные глазки. Сощуренные от улыбки — позже понимает Сампо. — И скольким девушкам ты его дарил? Её слова, сказанные с игривой лёгкостью, стреляют лучше пуль и поражают сердце. Она отбрасывает платье, что трактуется как мягкий отказ. — Тебе одной. Он принимает её игру: натягивает плутовскую маску, но всё равно касается её мягкой ладони; лишь из-за этого нечаянного жеста, внезапно вырвавшегося, как нелестное слово сгоряча, он ощущает себя на шаг позади. Тянет её к себе, но натыкается на острый штырь: Наташа выуживает руку. — Все твои игры — ни к чему. — Пока играешь только ты, Наташа. Она присаживается на подоконник; её ноги, не прикрытые длинным одеялом скрещены иксом. На губах снова улыбка-укус, а в уставших красных глазах так и мерещится лукавство. — Перестань, ты и сам всё понимаешь: мы слишком разные с тобой… Не давая ей закончить, Сампо выпаливает в тянущем наваждении и, наверное, неожиданно для него самого трагически-театрально: — Так излечите душу мою, доктор. Вам, я знаю, это под силу. Пушистые ресницы прикрывают глаза, а сама она по-доброму усмехается, как истинно взрослый человек перед наивным и искренним ребёнком. — Ты не болен. Ты просто сам по себе такой: сегодня — здесь, завтра — там, а послезавтра — тебя нет нигде. Наташа подобна огню: тянешь к ней руки — она согревает и даёт надежду пережить свирепый и терзающий холод, но стоит потянуться к ней непозволительно близко — она обжигает. Но в ней хочется вспыхнуть и прогореть до тла: настолько неподвластна стихия дикого огня, что усмиряет даже беспокойный ветер. Он подбирается к ней и встаёт напротив того же окна; наклоняется ниже и ведёт кончиком носа по длинной шее к мочке уха: нежно, чуть боязливо. — Может, я наконец найду пристанище в тебе? — нашёптывает он, почти мурлыкая. Наташа не видит, но точно знает — в этот момент на лице его проглядывается тень жуткого азарта. И между тем, Сампо непривычно серьёзен. — Брось; я скорее поверю, что начнётся всемирное потепление, чем в то, что ты изменишься. Но именно поэтому мы вновь встретились этой ночью. Он отдаляется, словно на него и вправду попала искра буйного пламени. В четыре утра, по чёткому графику, Сампо испаряется. Бесследно и быстро. Как всегда. Наташа садится на кровать, сгорбившись, как от резкого удара под дых, и сжимает платье до побеления костяшек пальцев. На ткани расплываются маленькие тёмные пятнышки. Она быстро смахивает слёзы рукой. Какая же шальная идея посетила её разум — примерить это чёртово платье! Эта шутка непростительна ему. Но где-то в самой глубине сознания отчаянно кричит несносная мысль: что всё же... Она снова одна. И это, несомненно, правильный исход — в этом Наташа уверена: она отдала своё сердце другим, тем, кому оно по праву нужнее. И почему снова воет тоска?