***
— Стоп! Снято! Плотников, выдыхай, — звучит голос Рустама из рации. Мир съёмочной площадки резко меняется — как хлопок мыльного пузыря, тут же начинается копошение, шуршание, бормотание, уютное, в каком-то смысле, если приноровиться к его течению. Андрей видит, что Плотников «выдыхать» не намерен — напротив, после «снято!» он вызверяется будто, выдёргивает плечо, которого в дружеском жесте коснулся Влад, огрызается на подошедшую к нему помощницу режиссёра (или кого-то ещё, Андрей в этой съёмочной иерархии запутался на третий день) и спешит поскорее сбежать — проносится вихрем кожаного плаща мимо и скрывается в курилке, хлопнув дверью, нарочно или нет — ещё вопрос. Андрей отлипает от стульчика с гордой надписью «продюсер», потягивается лениво, будто бы никуда не торопится, никуда ему не надо и он вообще свободный человек. Мажет по площадке рассеянным вниманием и наталкивается на взгляд Влада — удивлённый и немного обиженный, мол, чё это за херня была, я виноват, что-ли? Андрей ему, сложив ладонь, показывает большой палец: «в порядке всё будет, шкет». Влад, наклонив голову, на него смотрит, чему-то своему улыбается, сверкнув щербинкой, и расслабленно кивает. Андрей, про него сразу забыв, машинально по карманам куртки, закинутой на стульчик, шарит, пока не находит помятую жизнью пачку сигарет. Парламент в красно-белой упаковке навевает воспоминания двадцатилетней давности и Андрей улыбается. Он беспардонно распахивает дверь курилки и без разрешения (ещё б он спрашивал) вваливается внутрь, прихлопнув за собой. Быстро, тоже машинально, оценивает обстановку и приходит к выводу, что пришёл крайне вовремя — Костя кружит, как тигр в вольере, из одного угла в другой, благо, помещение по размерам приблизительно такое же. Сутулый, с руками в карманах, бормочущий что-то бестолочно себе под нос. На появление Андрея этот тигр реагирует далеко не сразу — вдруг замирает, остановившись на полном ходу, вскидывает голову и таращится тёмными-тёмными глазами, горящими странным, лихорадочным, огнём. Андрей вопросительно изгибает бровь, давая Косте возможность оправдаться за этот спектакль. Костя дёргано сглатывает, — кадык скачет вверх-вниз, грозясь порвать кожу — запускает ладони подрагивающие в волосы, тянет, пытаясь не то наказать, не то в себя через боль прийти, Андрей в этих его компульсиях ещё не до конца разобрался. Хрипит: — Я ёбнусь скоро, Князь. Ёб-нусь, — по слогам повторяет, отпуская волосы. Андрей мелко вздрагивает — воспоминаний, которые связаны с таким вот «ёбнусь» и звериным почти страхом, у него чересчур много. Костя кусает губы и смотрит мимо него исподлобья. — Ёбу дам, понимаешь? — для значения повторяет, обращаясь к кому-то, кого Андрей не видит. Правда Шут, что-ли? Андрей вместо слов протягивает пачку Парламента. Держит её специально для Кости, он из тех людей, которые уверены, что никотин нервы в порядок приводит, а не расшатывает их к хуям. Костя молодой ещё, ему некоторые заблуждения простительны. Костя выдёргивает с жадностью пачку, лихорадочно, будто от этого зависит его жизнь, вытряхивает сигарету и зажигалку, крутит колёсико, но вылетают только бестолковые искры. Андрей, наблюдая с расстояния вытянутой руки, за сценой близящегося нервного срыва, делает шаг и ловит трясучую руку Кости в свою, удерживая. Гладит костяшки большим пальцем, заземляя, успокаивая. Костя, зачем-то сжав зубы, теперь выдыхает шумно, фокусируясь на Андрее — глаза у него дикие совсем, чёрные. Щелчок. Вспыхивает оранжевый огонёк, лижет языком кончик сигареты, прячется в огниве из дешёвого пластика, вспыхивает снова. — Кость, — зовёт Андрей. Костя на имя не отзывается, снова щёлкает зажигалкой. Пыхает сигаретой, дым через нос выдыхая, точно карикатура на чёрта. Карикатура действенная, надо сказать, Андрею не по себе. Актёрская братия его всё-таки больше пугает, чем восхищает. — Костя. Ответа нет. Щелчок. «Была не была», — думает Андрей. — Горшок. Костя моргает и улыбается краем рта в ухмылке сардонической. Дым выдыхает в серый потолок, запрокинув голову, стоит так, зажмурившись. Андрей его руку отпускает, но с места не двигается, ждёт вчерашнего дня, разглядывая завёрнутого в кожу исхудавшего Костю. В июне он выглядел лучше (кто тянул вас за язык, интересно, Андрей Сергеевич). — Тяжело это, — своим голосом сообщает потолку Костя, роняя хабарик на бетонный пол. Давит, не глядя, повторяет, растягивая гласные: — Тяжело. Я словно в нём растворяюсь, понимаешь? Не понимаю, где я, а где он, когда заканчивается. — А жена тебе не помогает? Не говорит, «Костя, стоп», когда заносит? — зря он это сказал, конечно, очень зря… Они с самого начала, ещё в июне, сговорились не упоминать жён в контексте их… отношений. Андрей малодушно тогда решил не переносить происходящее между ними в понятную плоскость. Понятные плоскости это вообще не про него, тридцать лет так жил, а от старых привычек не избавишься. Костя смеётся невесело, продолжая изучать потолок, и красноречиво уходит от ответа молчанием. Он крутит обручальное кольцо на безымянном, потом снимает, держит какое-то время в ладони, сжав до побелевших костяшек, и прячет его в карман кожанки. — Можно? — взгляд у Кости точно щенячий, просяще-уязвимый такой, что сердце ёкает. Он, сутулясь, подаётся вперёд, от стены отталкиваясь, носом почти тыкается в Андрея, не моргает, напряжённо вглядываясь. На лбу всё написано: «пожалуйста, разреши, мне правда надо, не отталкивай меня». Костя в одиночестве своём беззащитен и Андрей, старый романтик с комплексом спасателя, собирается ему помочь. Хоть кого-то вытянуть. (не может он не спасать) — Можно, Кость. Про себя думает с тоской: «тебе (ему) всё можно». Костя вцепляется, как утопающий, беспорядочно-слюняво целует его, на языке знакомо (до боли) горечь Парламента остаётся. Костя, торопясь куда-то, вжимается в Андрея костями своими, отчаянно, но Андрей не хочет, чтоб у них было так, утихомирить пытается — кладёт ладонь на затылок, царапая слегка кожу, а второй рукой мягко притягивая к себе, за поясницу. Больше нежности проявляет, чем привык, списывая всё на возраст. Костя ему доверяется, обороты сбавляя. Дышит спокойнее, не трясётся, как в припадке, опускает напряжённые плечи. Трогательный такой, хороший. Хочется ему постоянно об этом говорить, чтоб не забывал: он правда хороший. — Всё норм, Кость? — немного запыхавшись куда-то в шею. Костя молчит и прячет лицо, плечи его сжимает, не до синяков, но со значением, что отпускать никуда не намерен. Андрей не то, чтобы совсем против, наоборот, очень даже «за» это дело продолжить, но Косте ещё сниматься. Приходится его от себя отцепить, не репейник, конечно, но с трудом. Костя разочарованно выдыхает, снова выглядит уязвимым и потерянным каким-то. — «Стоп» и ты — это ты. Не забывай, лады? Ой да не пиздите, Андрей Сергеевич. Костя кивает коротко, нервно, но его явно отпустило — улыбается он искренне, демонстрируя клыки вампирские, прищурив чуть глаза карие. Светлее, чем у него, на самом деле. — Попытаюсь, Андрюх.Стоп