Вопреки разуму

      Свернув на проселочную дорогу, Анди наконец перешла на шаг, давая лошади отдых. Девушка облегченно вздохнула и расслабила уставшие от длительного напряжения мышцы. Завтра будет болеть все тело, ей пока что далеко до Ульриха, который похоже родился в седле. Не надо было гнать галопом, но Анди опаздывала. Да и преследователей опасалась, хотя ее новая личина пока не подводила девушку, она не заметила ни одного подозрительного взгляда в свою сторону. Скромная коричневая куртка и штаны делали ее похожей на безликого мальчишку-курьера, которых состоятельные люди отправляют с различными поручениями и письмами, пренебрегая слишком медленной почтой. Ещё несколько месяцев назад на таких верховых никто не обращал внимания, но с началом открытого противостояния недооценивать бдительность врагов было бы излишней самоуверенностью.       У входа в харчевню «Веселый мельник» Андреа остановилась и ловко соскочила с лошади. Подозвала мальчишку-прислужника, протянула ему поводья и монету. Пусть напоит и накормит лошадь, им ещё предстоит пара часов пути. Но так гнать она уже не будет.       — Анди! Наконец-то! Я уже больше часа тебя жду, — невысокий щуплый мужчина радостно бросился ей на встречу.       — Извини, Аарон, но то служанка не уходила из кабинета, то охрана под окном не давала возможность спуститься вниз в сад. Зато вот — три листа гербовой бумаги, печать и старый документ с подписью, — Андреа извлекла из внутреннего кармана куртки сверток и незаметно передала его мужчине, пока они устраивались на деревянной скамье у грубо сбитого стола.       — Ульрих слишком рискует тобой. Ты представляешь, что они с тобой сделают, если поймают? — похоже, Аарон сильно переволновался за неё за этот час.       После казней товарищей действительно глупо рассчитывать на помилование в случае ареста. Готова ли она к смерти? Андреа хотела бы верить, что не струсит. Пощады просить точно не станет. И товарищей не выдаст даже под пыткой, — в этом она поклялась самой себе. Зато какое чувство удовлетворения и гордости она ощущает после каждого удачного дела! Украденные ею документы и подслушанная информация несколько раз помогали избежать лишнего кровопролития. Ульрих считает, что революция должна быть справедливой, а не кровожадной, что они должны оставаться людьми, не беря пример со своих титулованных врагов. В последнем, правда, Андреа не совсем согласна со своим учителем, — каждый должен получать по заслугам. И, при всём ее уважении к Ульриху, она не смогла отказать себе в совершении такого правосудия.       — И зачем тебе только нужно было светиться в этом приюте? А то, что ты там сделала, не могу даже представить… Не сомневаюсь, что у тебя была веская причина с ним так расправиться… — Аарон как бы прочитал ее мысли. Как Анди надоели все эти вопросы и упрёки, пусть и заслуженные.       Ульрих сильно рассердился на неё за этот самосуд. Сказал, что ее кровавая жестокость не укладывается у него в голове, что он потратил время зря, пытаясь воспитать из неё человека. От последних слов ей очень больно. Но она не хотела пойти лёгким путем, просто обратиться к Карлу и попросить того включить герра Йоханна в его список приговорённых к смерти. Тебе более, Ульрих все равно не согласен с Карлом в вопросе убийств по обвинению, без публичного суда. Кстати, оказался прав, — в ответ на совершенное Карлом правосудие последовали казни.       Ульрих даже хотел выгнать ее из движения. Но стремительно развивающиеся события не позволили этого сделать, — они и так потеряли товарищей, погибших от рук палача, а несколько человек оставили их ряды после расправы властей, позорно испугавшись за свою жизнь. Неужели раньше эти так называемые товарищи не понимали, что борьба за свободу и равенство — это практически война, а не детские игры? Ульрих простил её, но взял клятву, что она больше не позволит себе самоуправства. Ульрих не злопамятен и мягок, для революционера. И впервые Анди не посетовала на его мягкость. У Карла с нарушителями дисциплины обычно разговор короче. Андреа надеется, что оправдает доверие, а со временем и все неприятное забудется, — ведь Ульрих для неё как старший брат.       — Хватит говорить об этом! Они ищут разъяренную девку, а не задорного мальчишку, — Андреа скривила губы в подобии улыбки.       — Ты безнадежна, лучше уж будь серьезным мальчиком, — Аарон усмехнулся. Вот у него улыбка естественная, отражающаяся в глубоких, наполненных печалью карих глазах. В Аароне, которому наверно уже лет двадцать шесть, ещё так много от юного мечтателя-идеалиста, наверно, потому-что он музыкант. Анди как-то удалось послушать, как он играет на скрипке — просто виртуоз, его игра пробирает до слез, хотя Анди и не сентиментальна. Аарон признался, что не получил классического музыкального образования, просто брал частные уроки, когда были на это деньги. И считает себя больше профессиональным часовщиком, чем музыкантом. А с его способностями все доставать неизвестно откуда мог бы и коммерсантом стать. «Идеальный еврей, воплотил все лучшее своего народа», пошутил как-то Ульрих.       — И не жалко тебе свои волосы? — Аарон грустно улыбнулся Анди, когда та сняла шляпу. Видимо, ее примятые волосы представляют жалкое зрелище.       Ульрих и товарищи рискуют больше. Меня он не взял на захват, — вздохнула Андреа, отвечая на первый вопрос, — А короткие волосы легче мыть и расчесывать. Тем более, её волосы никогда красотой не отличались — тонкие и непонятного цвета. Зато, благодаря своему вынужденному перевоплощению, Анди наконец рассталась с ненавистными платьями. И она уверена, что навсегда. Она так комфортно себя чувствует в мужской одежде, что теперь никто не заставит ее вернуться назад к юбкам.       — Он взял только тех, у кого есть хоть какой-то боевой опыт. Я даже и не рвался туда, так как знаю, что воин из меня никакой, — Аарон замялся. Мог бы и признаться, что не выносит крови и насилия — к сожалению, двух неотъемлемых составляющих революционной борьбы, как и не пытается это отрицать Ульрих.       Андреа на самом деле не обиделась на Ульриха — каждый должен делать для революции то, что лучше всего умеет. Она, например, имеет талант проникать в самые труднодоступные места, прятаться, подслушивая разговоры, воровать нужные бумаги. Эти преступные качества, насильно привитые ей в детстве отъявленным негодяем, уже помогли ей выжить в ранней юности. А теперь она с гордостью использует их на благо революции, наконец-то ради достойной цели.       — Просто кровь леденеет, когда представляю тебя там… Достаточно одной маленькой ошибки… — пробормотал Аарон.       — Значит, в моей работе ошибки быть не должно, — резко закончила неприятную тему Анди. Она случайно оговорилась, назвала это работой и тут же перед глазами возникло ухмыляющееся в злом оскале лицо Вила, — «Хочешь кушать      , работай, » — говорил её «благодетель», поднимая дрожащую от страха пятилетнюю девочку к очередной форточке.       Воспоминания об этих двух годах жизни с в трущобах долго возвращались к Андреа в ночных кошмарах. Нет, Вил не бил её, наверно чтобы не покалечить нужное для работы тело, сносно кормил. Но любил проводить по тонкой детской коже остриём ножа, предупреждая, что лезвие войдёт в неё целиком, если Анди попытается убежать. А если не будет внимательно учиться «ремеслу», то её поймают служители закона и повесят на городской площади. Она верила этим угрозам, так как Вила боялись даже самые отпетые обитатели трущоб. А работающие на него дети постарше утверждали, что он не шутит, — несколько строптивых или проявивших нечестность по отношению к нему детей действительно бесследно исчезли. А посмотреть на повешенного преступника Вил специально повёл ее, когда ей было лет шесть.       А о раннем детстве ей остались лишь обрывочные, но светлые воспоминания, и Анди благодарна провидению, что они не потускнели со временем, стертые последующими годами кошмара… Маленькая, но чистая комната, заботливая мама с добрыми нежными руками. Невысокая, худая, большие голубые глаза на бледном лице, и наверно очень молодая, уж точно не старше, чем Андреа сейчас. Мама часто сидит и что-то шьет, тихо напевая. В хорошую погоду они ходят гулять в городской сад, радуясь солнцу, траве и цветам.       К ним иногда приходит юноша, называет Анди своей дочкой. Он всегда приносит ей какую-нибудь игрушку, берет её на колени, хвалит какая она умница, так уже обо всем рассуждает. Иногда папа смеётся, кружит ее по комнате или поднимает вверх к потолку. Лица отца она не помнит, так хорошо, как лицо мамы. Но помнит его руки с длинными тонкими пальцами. Судьба иронична — у неё такие же пальцы…       Редкие посещения этого молодого человека — настоящий праздник. Он обычно долго не задерживается, никогда не ходит с ними гулять, но всегда оставляет маме несколько монет, которые для мамы очень важны, чтобы заплатить за комнату и еду. На следующее утро мама идет в лавку и обязательно приносит вкусную выпечку.       Потом отец перестал приходить, и мама объяснила ей, что он уехал далеко, но обязательно заработает деньги и вернётся. Мама стала все больше шить, даже ночами, пела уже редко, и лишь что-то грустное. Прогулки в саду остались в прошломи, так же как и вкусная еда. Гулять они выходили лишь по делу — когда мама относила заказ клиентам, а погода позволяла взять ребёнка с собой. Зима выдалась холодная и ветреная, и мама ее с собой не брала. А под Рождество простудилась и слегла, и уже не вставала с постели. Анди смутно помнит визит доктора, как маму увезли в больницу, как соседка сказала ей, что ее мама умерла, и что за ней придут и пристроят в приют. Она не хотела в приют, не поверила, побежала искать маму и оказалась на незнакомой улице, в лапах незнакомого мужчины, который и привёл ее в подвал к другим таким же бедолагам…       Анди решительно тряхнула головой, отгоняя ненавистные воспоминания. Просто последние дни были очень напряженными, нервы натянуты до предела. Почему-то в такие дни прошлое чаще напоминает о себе.       Она узнала о спонтанном отъезде королевы на дворцовой конюшне, где спокойно проработала несколько дней младшим конюхом по фиктивной рекомендации. Спокойно — это в смысле не вызывая подозрений. А так, она была вся глаза и уши, наблюдала за всеми приездами-отъездами, слушала разговоры слуг. Если иметь острый ум, то из таких разговоров можно получить много полезной информации. Сильные мира сего часто не осторожны в присутствии обслуги, а те обычно любят почесать языками. Правда, нужно отдать должное организаторам отъезда королевы, они действовать осторожно, и прислуга мало что знала. Анди просто повезло, что она не потеряла бдительность, а природная наблюдательность вовремя ей помогла.       Когда приказали срочно готовить лошадей и карету, причём не королевскую, Анди заподозрила неладное. Большинство придворных покинуло замок, а тут простая карета и восьмерка лучших лошадей. В тот же вечер и гусары в конюшню пожаловали, приказали на рассвете оседлать своих любимцев. Она посчитала — двадцать наездников. Похоже на серьезную охрану. Анди стала следить за военными, и ей подвернулась удача. Ей удалось подобраться поближе и подслушать, как австрийский гусар прощался с какой-то девицей, — он обещал за ней вернуться и просил пожелать ему удачи в «важной миссии».       Анди все правильно поняла и быстро передала информацию нужному человеку. Они только до последнего не знали, будет-ли в карете королевская чета, или лишь сама Мария-Луиза. У повстанцев было несколько часов фору, чтобы установить карронаду в нужном месте и приготовиться. А добыча карронады — заслуга Аарона. Его таланты — доставать самые невероятные вещи и фабриковать документы. Сначала Ульрих подозрительно отнесся к молодому еврею, но Аарон ещё ни разу их не подвел. А объяснил своё участие вполне рационально — он хочет спокойно мастерить и продавать часы, не подвергаясь при этом тройному, в отличие от немцев, налогу. Мог бы, конечно, сделать проще — перейти в католичество, или в протестанство, переселившись в соседнее княжество. Но Аарон признался, что предпочитает держаться подальше и от религии своего народа, и от христианства. И надеется, что революция сделает всех людей равными, вне зависимости от религии, национальности и титулов.       — Нет еще известий? — осторожно поинтересовалась Андреа. Она знает, что без потерь не обойдется. Среди товарищей есть несколько человек, умеющих драться не хуже любого военного, но гусары — это не шутка, будут бороться до последнего.       — Так громыхнуло, даже здесь было слышно. А интересно посмотреть на эту королеву, — у Аарона, несмотря на его мечту про социальное равенство, подозрительное влечение к знатным дамам, как к чему-то недоступному. Нужно будет внимательней за ним следить, а то возьмет и забудет про все идеи революции и устроит королеве побег. Хотя, королева-католичка вряд ли снизойдёт даже до разговора с евреем.       — Да обычная расфуфыренная блондинистая баба! — Анди попыталась вложить в свои слова все справедливое презрение к подобным тунеядкам, которым просто повезло родиться с титулом и деньгами.       — Я её видела лет десять тому назад, — вот прямо так же близко, как я на тебя сейчас смотрю… — продолжила Анди и осеклась, понимая, что голос начинает дрожать. Опять вернулись проклятые воспоминания. И зачем она только поддержала разговор? ***       Андреа все-таки попалась после неудачного проникновение в чужой дом. Он оказался не пустым, вопреки ожиданиям Вила, — древняя, но ещё крепкая старуха огрела хрупкую семилетнюю девочку чем-то тяжёлым и связала до прихода полиции. При допросе Анди сказала, что сама по себе, не выдала Вила, вспомнив прикосновение холодного металла к своей коже. И, оказавшись в убогом приюте вместо тюрьмы, была сначала просто счастлива, что жива, что её не отправили болтаться на виселицу, и даже не отрезали руку. Конечно, это был не приют, а дыра. Дети ночевали на грязных соломенных тюфяках, брошенных прямо на земляном полу. Каша и жидкая похлебка были основной едой. Молоко и белый хлеб лишь по воскресеньям и праздникам.       А через года полтора в стране появляется новая королева, которая берет приют и городскую больницу под своё высочайшее покровительство. Начинают происходить чудеса — детей переводят в новое здание с просторными светлыми комнатами. У них уже кровати в спальнях, даже с нормальными матрасами и постельным бельём, которое меняют раз в месяц. В чистой столовой теперь всегда есть молоко, хлеб, каша, мёд, масло, яйца. И даже настоящие мясо или курица в похлебке, когда нет поста. А на праздники их даже балуют выпечкой.       Их обучают настоящие учителя — её величество желает, чтобы её подопечные были грамотными. Появилась даже небольшая библиотека с красивыми книгами, даром королевы из ее личной библиотеки, и комната для рукоделья. Девочки живут отдельно от мальчиков, под присмотром строгих, но справедливых сестер-урсулинок. Дети, которые как и Анди, помнят прошлые порядки, искренне благодарны новой покровительнице. Молитва за её благоденствие произносится утром и вечером с неподдельной искренностью, на которую наверно способны лишь детские сердца.       Ко дню её посещения готовятся как к Рождеству или Пасхе. Дети тщательно вымыты и одеты во всё новое, помещения сверкают чистотой, живые цветы красуются в напольных вазах праздничного холла. Андреа, как и другие девочки, ждёт чуда, чуть ли не такой же важности, каким явилось бы появления самой девы-Марии.       Её величество Мария-Луиза подплывает к ним серебристо-голубым облаком. Никто из детей не видел подобного чуда. «Как фея из сказки», слышен чей-то шепот. «Это платье из шёлка, на кринолине…» — сообщает всезнающая Грета. Её покойная мать кажется была модисткой или шляпницей.       Вот королева уже на расстоянии вытянутой руки от построенных в ряд девочек. От неё исходит тонкий цветочный аромат. Андреа не рассматривает роскошное платье, она заворожена её глазами — большими, серыми и почему-то печальными. Искренняя улыбка и ямочки на щеках — если бы ни это невероятное одеяние и замысловатая высокая прическа, то просто обыкновенная добрая, но грустная девушка. Неужели и у таких созданий могут быть свои горести?       Андреа вдруг безумно хочется, чтобы фея посмотрела на неё, заговорила, может даже дотронулась. Она кажется ничего так сильно ещё не желала за свою короткую жизнь.       По знаку наставницы девочки делают заученный глубокий реверанс, хором проговаривают много раз отрепетированные с сестрой Ивонн слова приветствия и благодарности и замирают в восторженном ожидании чуда.       Взгляд серых глаз проскальзывает мимо нее, не задерживаясь ни на секунду. Она для феи — пустое место. А на что она ещё могла надеяться — угловатый, некрасивый недоросток. Её не любят Сестры, считая неблагодарной колючкой. Дети её не трогают — несмотря на внешнюю слабость, она умеет за себя постоять. Андреа прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать слёзы. Никто и никогда не увидит её плачущей. Но слезы обиды сдержать труднее, чем безмолвно выдержать наказание розгами.       Её величество наклоняется над куклой-Гретой. Золотистые волосы, голубые глаза, белая кожа. Андреа видела похожую на неё фарфоровую куклу в витрине магазина. Сестрам не нравится это прозвище — она для них Грета-ангелочек. Пай-девочка, которую ни разу не наказывали. Самая красивая, самая наивная и самая избалованная девочка в приюте, попавшая сюда не с улицы, а из хорошего дома.       Королева что-то спрашивает у Греты, и та отвечает со сноровкой воспитанного в семье ребенка. Всё длится меньше минуты — её величество целует её в розовую щёчку и проходит дальше. Грета, конечно, сияет от счастья. А Андреа ненавидит и её, и королеву.       «Может, её величество возьмет меня на воспитание, она такая добрая», — ляпает потом вечером Грета, как бы ей три-четыре года, а не уже почти девять. А на Андреа что-то находит, она не может подавить нахлынувшее на неё бешенство и мертвой хваткой вцепляется в золотые кудри, опрокидывает ангелочка на пол и не отпускает, пока сестры не приходят на истошный крик своей любимицы и не оттаскивают Анди. Прядь золотых волос остаётся у неё в руке. Слабое Гретино, — «За что?» — и ярость проходит. Становится очень стыдно. И даже последующие этому порка и карцер воспринимаются, как справедливое наказание. ***       — Это было в том приюте? — Аарон вернул её в действительность, — И часто она его посещала?       — Три раза за три года, — мечты Греты разбились вдребезги, Фея больше не осчастливила её своим волшебным прикосновением.       — А почему ты сбежала? Тебя обижали? — многие люди спрашивают её об этом. Она уже давно пытается ответить сама себе на этот вопрос. Второй вопрос, который почему-то не даёт ей покоя, — была бы надежда на спасение у Греты и у других красивеньких девочек, появляйся королева в приюте чаще?       — Нет, на меня там никто не обращал внимания. Я сделала это ради подруги, — была ли это жалость к Грете или ей захотелось спасти неприспособленную к жизни куколку, всё еще чувствуя вину перед ней за заданную ей трёпку трехгодичной давности? Что она точно помнит — это острое желание защитить от опасности, как бы она сама рыцарь, а не такая же маленькая беззащитная девчушка.       — Не хочу сейчас вспоминать прошлое, — тактичный Аарон не стал настаивать, и они с жадностью накинулись на принесенные служанкой еще дымящиеся сардельки с картошкой, запивая свой нехитрый обед пенистым пивом. Неприязненный взгляд хозяина заведения сменился улыбкой, когда он увидел, что явно не немецкой внешности гость принялся за блюдо, изготовленное из свинины.       — Ульрих доставит Марию-Луизу в крепость и поедет на встречу с Карлом, так что мне нужно спешить, если я хочу его застать, — Андреа поднялась.       — Ты как всегда верхом? И почему я ни на что не способен — и воевать не умею, и в седле нормально держаться не могу? — даже если она и никуда не спешила бы, то все равно сбежала бы от начавшего своё нытьё Аарона. — Не скули. Мы тебя любим и ценим таким, какой ты есть, — она ободряюще сжала тонкую руку мужчины и направилась к выходу.       Ей не терпелось удостовериться, что с Ульрихом все в порядке, что, может, каким-то чудом все товарищи остались живы, на что надежды было мало. И еще, — она должна прибыть в замок до того, как Свен останется там за главного.       Они революционеры, а не разбойники и насильники. Но как доказать это озлобленному на всех без исключения аристократов двадцатитрехлетнему громиле? Конечно, то, что над его сестрой надругались, когда она служила горничной в семье какого-то барона, объясняет его ненависть. Но она не может согласиться с его идеей мщения, — как-то сильно напившись, Свен признался, что успокоится только после того, как изнасилует какую-либо «высокородную сучку». Они остановили несколько карет с убегающими аристократами на той же самой дороге, где состоялся захват королевы. Никто из пассажиров не был в списке преступников Карла, так что они дали им возможность спокойно продолжить путь, лишь конфисковав большую часть золота и драгоценностей. Только присутствие Ульриха не позволило Свену осуществить свою месть прямо во время обыска одной из карет.       А, собственно, какое ей дело? Она уже не та девятилетняя девочка, которая так расстроилась из-за пренебрежения «доброй феи». А королева уже солидная женщина, — наверно, ей уже около тридцати. Интересно, она все так же хороша? Женщины высшего сословия не стареют так быстро, как те, которым приходится всю жизнь тяжело работать. У них нежные ухоженные руки и лица, они умеют вести умные разговоры, флиртовать со своими мужчинами, высокомерно отдавать приказы, но в минуту опасности впадают в истерику или ступор и не способны себя защищать.       Женщина, которая десять лет назад даже не посмотрела в её сторону, будет её пленницей. Эта мысль вызывает странное волнение. Но почему? Она давно заметила, что у неё какая-то ненормальная реакция на женщин. Она перед ними как бы мужчиной себя чувствует — не может быть резкой и жесткой. Даже с врагами. «Прошу вас, молодой человек, оставьте хотя бы это фамильное кольцо», — стыдно, но она ничего не могла сделать перед умоляющим взглядом одной из убегавших. Она тогда не выдержала и прикоснулась к руке девушки. Кожа была нежная, как шёлк, рука с наманекюренными пальчиками никогда не знала физической работы. И, самое странное, внутри её тела как какая-то волна пробежала от этого прикосновения. Она ненавидеть должна таких, а сама не смогла отказать этой тунеядке. Конечно, они и без этого рубинового кольца набрали достаточно, чтобы пополнить запасы продовольствия и прикупить оружие, но это не оправдание глупой жалости и еще чего-то совершенно ей непонятного.       Она уже ощущала эту волну, бегущую вниз, когда Грета прижималась к ней ночью. Сбежав из приюта, они нашли заброшенный домик на окраине. В холодные ночи им приходилось спать не раздеваясь, обнявшись под грудой старого тряпья, пока Андреа не купила настоящее пуховое одеяло на деньги, которые оказались в удачно украденном на базаре кошельке. Правда, они всё равно продолжали спать, прижавшись друг к другу — Грета боялась и старого дома, и темноты. Они не воспринимали это, как нежности — подобная близость была, скорее, средством выживания. Но почему ей часто хотелось поцеловать свою красивую подружку? Она, конечно, гнала от себя подобные желания, как наваждение. А один раз ей приснился сон, что они лежат голыми, и она ласкает бело-розовое мягкое тело Ангелочка. На следующий день она была несправедливо резка с бедной изнеженной Гретой.       Вспоминая об этом позже, уже живя у Ульриха, она решила, что всё это было от одиночества, от нехватки человеческого тепла. Подозрительно и непонятно, что последнее время подобные желания стали проявляться все чаще, совершенно спонтанно, и к абсолютно чужим женщинам.       А перед мужчинами она женщиной себя никак не ощущает, — товарищи считают её «своим парнем» и не стесняются при ней в выражениях. Так было ещё до того, как она остригла волосы и облачилась в мужской костюм. Может, потому что она некрасивая и действительно похожа на мальчишку? И это, наверно, хорошо, что она не влюбляется в мужчин, а то страдала бы от безответной любви. Когда только Ульрих забрал её к себе, ей казалось, что она влюблена в него. Но быстро поняла, что ее чувства — лишь благодарность и восхищение. Она хочет быть таким же человеком, как он — умным, благородным, самоотверженным.       Она свернула с дороги на тропинку. Где-то ещё час, и она будет на месте. Она постарается даже не смотреть на эту Марию-Луизу. Всё равно, такие, как она не существуют для знатных особ. Она, конечно, один раз на неё посмотрит, чтобы удовлетворить своё любопытство. Интересно, как та изменилась за десять лет? А Свену не позволит до неё дотронуться, так как австриячка — ценный заложник. Но глазеть на неё и разговаривать с ней точно не будет.