Шаганэ

Сёме кажется, что в этот-то раз он точно не дойдет до Института. Подскользнется на каменных ступенях и расшибет буйную голову о морду какого-нибудь каменного льва, попадет под машину, наткнется на демонов, в конце концов. Больно. Горько. Сёма приучается ненавидеть зеркала, а прочие отражающие поверхности — и подавно. Поскольку обычные зеркала хотя бы не врут, а в ложках отражается кривляющаяся рожа, похожая одновременно и на него, и на Федю. Сёма дёргается каждый раз, хотя уже четыре месяца прошло, и надо привыкнуть. Когда он засыпает, в висках стучит вода Невы. Нефилимы смертны, Семён Немцев. Даже твой брат, даже твой парабатай. Даже если это один и тот же нефилим. Даже если это жестоко и несправедливо. Особенно если это так. На противоположной стороне улицы стоит Федя, и между ними несутся спешащие машины. — Я вернулся, Сёмушка… — говорит Федя, обнимая брата, пока Сема упрямо тычется ему в плечо, глотая счастливые слезы. И лицо у него такое же, и голос — тот же. И пальцы все такие же, и руки также крепко обнимают поперек спины. И голова дурная на месте. — Мне все врали, а я… Я… не верил — скулит Сема. — Ты не верил. — говорит Федя. — Ты знал, мы же близнецы, мы чувствуем по-другому. Я вот знал, что ты все равно не поверишь, и поэтому не показывался тебе. Я выполнял миссию, в Нижнем Тагиле, Гордеев меня совсем загонял… Я не хотел тебя впутывать… Но теперь можно, теперь я правда здесь. Милый мой, я вернулся. Руна предвидения на предплечье не жжется, просто сон. В окна лезет белое облачное небо. Очертания окна. Смятое белье, сбитая простыня, которую нужно бы давно сменить. Большое тяжелое пуховое одеяло комком — под щекой, обнятое, сжатое изо всех сил, теплое как тот, кого больше нет. Это во сне Сема малодушно знает, что Федя живой. В реальности, в этой белой, черной, серой реальности, он знает другое. Против этого бессильны и мольбы, и магия, и песни. Пусто. Там, напротив сердца, пусто. И руна парабатай выцвела, скоро пропадет совсем. Где ты умрёшь, там умру и я, и там меня похоронят… Сёма жив. Этому не препятствует смерть самого дорогого на свете нефилима. Клятва парабатай — не об этом. Она о том, что внутри. Она о снах, где Федя живой и стоит на той стороне улицы, а потом оказывается близко. Сёма каждый раз забывает назвать его Феденькой там. Сёма встаёт, и не забывает почистить зубы, съесть приготовленный с вечера завтрак, одеться, обуться и выйти в Институт, чтобы снова сидеть под закрытой дверью Кирилла. Чтобы дожидаться, пока он выйдет и снова твердым голосом говорить, что готов. Пускай его пустят на миссию. С Сашей, с Ростиком, можно даже с Женей, он стерпит и это, он не злится, не может злиться на Егорова, пускай ему хотя бы дадут выносить утки из лазарета. Но Кирилл только вручает ему горячий кофе: «у тебя отпуск, Семён, прошу, ты же помнишь». На что ему отпуск? На то, чтобы бродить по серому городу, кормить грязно-белых чаек белым хлебушком и сдерживать порыв закричать, как они? Он говорит об этом честно, хотя мог бы сказать другими словами, чтобы точно пустили. Кирилл, я же тоже умру, если ты не пустишь меня обратно. Я же растворяюсь, я уже выцветаю, как руна. Но он говорит честно. Он не умрет. И у этого обещания нет срока. Он не умрет, потому что Федя спас ему жизнь. Один умер, когда опасность грозила двоим. Пошел в безнадежную самоубийственную атаку, спровоцировав всех демонов, обложивших их ненадёжное шаткое укрытие. Они все бросились на Федю, и Сема перестрелял их, как в тире. А когда смог из-под тел вытащить близнеца, тот уже был совсем непохож на Сему. Истерзанное тело, вырванные глаза, переломанные руки, правая все ещё бессильно сжимает клинок… Женя нашел их там вдвоем. Шрамы порезов на горле, голос, который способен на все чудеса, кроме нужного… Он помог Семе раскопать стылую землю возле того грота. И не услышал от Немцева ничего, кроме выдавленного «спасибо». Это было больше, гораздо больше, чем то, что готов был Сема сказать ему на самом деле. Потому что Женя, каким бы хорошим, светлым, чудесным ни был, трахался с магом, и сердце его билось вопреки всему. Причинно-следственные связи волновали Семёна в тот момент гораздо меньше половых. У скоропальной могилы Феди оба живых чувствовали вину за то, что живы. Боль пришла потом, вместе с пониманием неизбежности, а тогда был только стыд. Федя умер, как герой. Он сказал Семе: «стреляй, пожалуйста, только не переставай стрелять», коротко обнял и поцеловал в лоб. По щекам его катились слезы. Он боялся, как же он боялся умирать… Умер. Чтобы брат жил. Чтобы в том гроте перестали пропадать нефилимы и люди. А Сему теперь выгоняют из Института. «Сколько ещё?» «Пока ты в отпуске» И он покорно, почти без возражений, кормит белым хлебушком грязно-белых чаек. Греет себя рунами. Переезжает на новую квартиру, где стоит оставшееся от хозяев настоящее пианино, жертвует в ближайшую музыкальную школу Федин синтезатор, относит нуждающимся одежду. Ему хочется позвонить Саше. Он ведь выучил Сёму, это он напоил его чаем, кипячёной водой озера Лин, и в видениях, пришедших затем, Сема в такой же безнадежной схватке своими руками столкнул Федю в закрывающийся портал и остался один против демонов. Пускай теперь наставник научит, как вырваться отсюда. У него нет парабатая, и нет близнеца, он должен объяснить Семе, каково это — когда… Сёма не звонит Саше, не просится с ним на охоту, не ищет в Институте. Он кричит от горя по ночам, он зовёт Федю, и тот приходит в отвратительно невещих светлых снах, после которых не хочется просыпаться. — Я не должен этого делать, понял? — говорит Ростик, резко рядом с Сёмой на диван прямо перед дверью Кирилла. — Но ты уже откровенно заебал. — Извини. — Сема умеет улыбаться криво, с сарказмом, научился. — Я постараюсь. — Позвони ему. Поможет. — Колпаков также резко, как сел, вскакивает, и как его коленные чашечки все ещё не перетерлись окончательно… — Но про меня ни слова. Сёма без особого интереса переворачивает сунутую ему мятую бумажку с номером, написанным кривым неровным почерком. Хочется тут же отправить ее в мусор, но он не отправляет. По крайней мере — потому что это глупо. У него очень хорошая визуальная память. Он уже не забудет семь цифр, так зачем обманывать себя зная, что в любом случае позвонишь. — Привет. — говорит он вечером в трубку. — Меня зовут Семён Немцев. Он всё-таки решает не выдавать Ростика. Даже если будет чувствовать себя идиотом. Ему сейчас все равно, если он действительно… Сможет стыдиться того, как выглядит в чужих глазах, это уже будет неплохой прогресс по сравнению с тем, кем он чувствует себя сейчас. — Привет. — откликаются там. — Я недавно потерял брата. — Сема одной рукой и зубами вскрывает пакет с химозной булочкой. — Мой друг сказал, что ты сможешь помочь. — Ага… — голос звучит озадаченно. — Слушай, тебе бы не ко мне, а к психологу, я… Не совсем то, чтобы справляться, ну, сам понимаешь — с потерями. — Слушай, я не понимаю. — в тон ему откликается Сёма, и булочка от укуса крошится ему на чёрное пальто. — Мне друг просто сунул твой номер. Сказал позвонить, и что ты поможешь. — А давно? — Пару часов назад. — И ты так спокойно об этом разговариваешь? Я точно тебе нужен? — Бумажку пару часов назад дали. — уточняет Сема. — А Федя месяца четыре уже… Вот. — Федя, значит. — сосредоточенно повторяют в трубке. — А это важно? — Конечно. — Так ты решил помочь? — Оказать услугу. С той стороны трубки — не примитивный. Нет. Точно нет… Другой нефилим? Маг? Или кто-то ещё из Нижнего мира? Но не стал бы его Ростик, наставлявший когда-то Федю, посылать к… Или стал бы? Ведь Сема так рвался в поле. Так что же теперь отступает, когда Ростислав нашел способ подсунуть ему миссию в обход Кирилла. Должно быть, этот… Кем бы он, в общем, ни был, нарушает договор. А скорее всего, к Ростику и прицепился, и именно поэтому, опасаясь мести этой гниды, Колпаков и попросил не афишировать его имя. — Так что? Что же там за тварь, которой даже Ростик с его сверкающими клинками не страшен? — Я согласен. Могу хоть сейчас приехать. Диктуй адрес. — Подожди с согласием. — тварь по ту сторону будто бы что-то роняет. — Твой друг же не сказал тебе, что именно я делаю? — И кто ты — не сказал. Но я подозреваю. — Я очень… Понимающий собеседник. — говорит тварь. Сёма переводит взгляд со сфинксов, вечно смотрящих друг на друга, на собственное пальто. Странно, что воробьи, прыгающие здесь повсюду, ещё его не заклевали: столько крошек, сколько на нем сейчас, ни одна сердобольная бабушка им не накрошит… — В общем. Ты можешь приехать. Мы поговорим и тогда уже согласишься. — Соглашусь на что? — Это сложно объяснить по телефону. Обычно я с человеком знакомлюсь лично. — Я не человек. Не совсем. — идёт ва-банк Сёма. — А ты? — Я фейри. Встретимся у Атлантов сегодня? Часов в девять. Честный народ не умеет врать и отступаться от заключённых сделок, зато у них есть дикая магия. Во что же вляпался Ростик… — Как я тебя узнаю? — Я буду в жилетке. — А я в пальто. — Сема мрачно оглядывается на витрину, из слегка погнутого стекла которой на него глядит похожий на Федю Немцева человек. — И в крошках. *** Сёма приходит чуть заранее. Атланты стоят, такие же огромные и голые, как раньше. Им с братом эти громадины никогда не нравились. Потому что в песне — красивой песне, которая, как раз, нравилась, они держали небо, а не какой-то дурацкий бесполезный балкон. Сёма присаживается на ступени рядом с одним из них. Зачем-то проводит ладонью по икре гиганта — выше не дотягивается. Потом достает телефон и натыкается взглядом на сообщение. «Я тебя вижу» — с номера того таинственного собеседника. «А я тебя — нет.» — отбивает Сема, на всякий случай проверяя клинок под плащом. «Хорошо, что ты сидишь». «Плохо. Я замёрз». Его Федя сказал бы «встань, идиот, простудишься». Но фэйри, что кладет ему руку на плечо, говорит: — Привет. Голос — Феди Немцева. И рука тоже на его похожа, с крохотным шрамом на указательном пальце, когда он на себя чайник опрокинул. — Морок? — по-деловому уточняет Сема, и в то же время не глядеть в родное лицо не может. Знает ведь, что не Федя, не тот Федя, а не может… — Вроде того. — Ты знаешь толк в… Эффектных появлениях. Фэйри пожимает плечом. Совсем как Федя. — Похож. — хвалит Сёма. — Но ты — не он. — Конечно нет. Но разве тебе нужен… Он? Сёма хмуро смотрит на фэйри, стараясь найти малейшие расхождения со внешностью брата. Нет, все то же… Все знакомое. И чуть более резкая линия челюсти, и ясные глаза, и длинные ресницы… — Семён, мы с тобой незнакомы… — напоминает фэйри, отступая на шаг. — Я знал… — он делает страшные глаза Семёну. — Ростислава. Ему тоже нужен был твой Федя. Хороший был парень, если столькие без него не могут. — Что он тебе должен? — выдавливает Сема. — Ростислав? Уже ничего. Мы в расчете. — фэйри беззаботно хмыкает и, заметив то, как резко под пальто Сема двинул рукой, хватаясь за клинок, почти без угрозы просит. — Убери. А то ведь не договоримся. Фэйри не врут. Он соблюдает договор. Выходит, Ростислав всё-таки правда хотел помочь. Верил, что раз это… этот… Помог ему, то поможет и Сёме. — Как ты помогаешь? — Нахожусь рядом. И готовлю к тому, что потом уйду навсегда. Не бросаю. — Вот как… Сёма сцепляет руки в замок. Его плечи чуть ссутуливаются. — Я не заменю его, Семён. — фэйри поднимает открытые ладони. — Я даже не буду претендовать. Никогда. Потому что он ушёл. Он закончился тогда, перед тем гротом. Прости, что я это знаю… Но, знаешь, я могу помочь тебе перестать дёргаться от отражений в зеркалах. Это ведь тоже неплохо. — Как давно ты этим занимаешься? — Достаточно, чтобы мое обещание не было пустым звуком. — Сколько тебе лет? — Больше, чем тебе. — Ты умеешь увиливать. — с долей уважения произносит Семён. — Сочту за комплимент. — Тебе это… нравится? — наконец, спрашивает прямо Сема. — Притворяться другими. — Да. — просто отвечает фэйри. — И, прошу… Он всё-таки, прикасаясь к руке Семена, делает шаг ближе: — Если ты согласишься на мою… Услугу. Дыхание у Семы против воли сбивается. Дрожат губы от того, что вот — Федя снова близко. И чувствуется близкое тепло. Обнять. Ткнуться. Влепить пощечину. А здравый смысл может идти к демонам вместе с причинно-следственными связями. И хочется стать тем, другим Сёмой из сна, слепой Сольвейг: смотрите, люди, он вернулся, вот мой Пер Гюнт ко мне вернулся… — Не спрашивай, как меня зовут. — просит фэйри. — Зови, как хочешь. И снова эта шумящая в висках Нева. И нет машин между ними. — Я попрошу тебя об услуге, хорошо? Когда придет время уйти. — говорит он. — Позволь последний вопрос к тебе. — Сема невозможным усилием воли собирает силы в кулак, чтобы разглядеть в нем не-Федю. Не-Федя разводит руками, мол, спрашивай, что хочешь, я в твоей власти. — Что ты попросил у Ростислава? Секундную борьбу с самим собой фэйри проигрывает. — Привести тебя. — Но… — Я вижу, что ты согласен. — жёстко произносит фэйри. — Я помогаю тебе. Ты потом помогаешь мне. Это не так уж сложно. И честно. Я буду осторожен с тобой. Я так умею. Но прошу хотя бы попытаться… В ответ. — Ты не сможешь мне врать. — Никому не смогу. — качает головой фэйри. — Придумай стоп-слово, после которого, как бы тебе интересно ни было, ты заткнешь уши и не станешь слушать. — Или? — Или я посчитаю свою часть договора исполненной и уйду. А тебе придется исполнять свою часть сделки. Услуга… Для других охотников это прозвучало бы угрозой. Но ему страшно — Пускай будет… — Сема на секунду задумывается. — «Ближе». — А не слишком сентиментально? — Не слишком. — Сема решительно притягивает ему руку. — Я согласен. На то, что ты поможешь мне примириться с его смертью, а я в ответ окажу тебе посильную услугу, что не повредит мне, охотникам или примитивным… — И тем жителям нижнего мира, что живут согласно воле Конклава. — вторит ему фэйри. — И ты соглашаешься зажимать уши после слова «ближе», когда я отвечаю на вопрос, на который не хочу. — Я согласен. — И я согласен. Едва терпкий поток магии, связавший их, рассеивается, Федя отступает на шаг и разводит руки. И Сёме тоже приходится сделать шаг, чтобы обнять его. Стиснуть крепко, прижаться ближе. Почувствовать. — Я так скучал, Феденька… — говорит Сема, сдаваясь. — Я скучал.