Наши любимые тайны.

Персонажи: Пруссия/Псковский. Примечание: Время действия - начало 20-го века. TW - жестокость. Они были на месте последней яркой искры сопротивления - огромной воронки, оставшейся после взрыва напичканного взрывчаткой здания. Запах гари и крови, а также какой-то химии, которую и подорвали люди, умерев и унеся с собой тысячу жизней, царил в воздухе. Разрытая комьями ледяная земля, разнесенные в щепки товарные составы поезда, несколько разлетевшихся стен зданий вокруг - конец был шумный, яркий. Отчаянный и полный осознания собственной бесполезности. Все знали, что они обречены на смерть - и так и было. И это не могло не вызывать уважения. Впрочем, Пруссия был тут не ради отдачи последних почестей погибшим солдатам и восхищения отчаянием врага. Хотя что-то такое витало на языке, в привкусе пороха и пыли, но было не главным и неважным. Ему нужно было найти его. Того, ради которого он ворвался сюда, бросил все силы, чтобы прорваться, разорвать и растерзать изнутри. Своими руками раскрошить в пыль белые, неприступные стены. Вокруг были только трупы, но они искали везде - и нигде не находили. А Пруссия знал, что из города его самый желанный враг никогда не уйдет. Даже если останется один. Так, в общем-то, и случилось. - Герр Байльшмидт!.. Мы, кажется, нашли!- крикнул один из солдат, подбежав к рывшемуся в осколках здания Пруссии. Тот вздернул голову, сразу делая несколько шагов навстречу и без слов говоря о том, чтобы его вели на нужное место. Зачем вообще нужна победа, если нельзя насладиться ею в чужих глазах. Единственный живой среди горы даже не трупов, нет, кусков и ошметков тела. Спасенный тем, что взрывная волна отшвырнула в сторону, и камни разрушенного здания просто замуровали, пряча от огня и прочих последствий. Белая известковая пыль оседала везде густой мукой, остатки стены сдвинули в сторону, чтобы уцелевшего можно было вытащить на свободу. И Пруссия прорвался вперед, самостоятельно хватая перепачканного в крови и грязи парня за руку и вытягивая из-под завала. Добрый жест, но сколько за ним было предвкушения и ожидания - никто бы во всем мире точно сказать не мог. Псков был цел, хоть и явно сломал и уже успел заживить себе несколько костей. Вся его одежда, изорванная в клочья, была в крови, его и чьей-то чужой, нога не двигалась и выглядела неестественно, а все лицо было в пыли и грязи. Но он был в сознании, по крайней мере, пришел в него, когда его встряхнули за воротник, заставляя сесть. Февральское солнце блеснуло сквозь тучи и клубы дыма, на миг ослепив, чтобы из белого сияния показалось знакомое лицо. - Ну здравствуй,- Пруссия практически любовно провел ладонью по чужому лицу, смазывая кровоподтек на скуле. Псковщина нахмурился, дергая головой и отстраняясь. Побежденный и побитый, без единого защитника в городе - но все такой же упрямый, готовый стоять до конца. Это всегда заводило. - Ты проиграл,- прошептал прусс, наклоняясь ниже. Так, чтобы смотреть прямо в глаза, глубокие и всегда холодные. - ... ко мне придут...- голос у Пскова был хриплый и насквозь сухой из-за пыли, которой от наглотался. Но звучал все еще уверенно. Пусть не в себе, но в остальных, в своих братьях. Немец коротко хохотнул, на мгновение отстраняясь, а затем придвигаясь еще ближе. Их носы практически соприкасались, и упрямый русский посмотрел на него исподлобья, сжимая кулаки. - Никто к тебе не придет. Тебя все кинули, дружище,- он похлопал по плечу, поднимая облачко белой пыли.- Все сбежали, как крысы... У нас остался только ты. И предатели. Он довольно ощерился, глядя в недоверчиво распахнувшиеся глаза парня. Он хотел что-то возразить, уколоть в ответ словами, но истина быстро обрушилась комом на голову. В городе не осталось никого, кто желал бы его защищать. - Новгород придет...- прошептал он, но это были последние попытки уцепиться за ложь, чтобы не видеть истины. Пруссия снова рассмеялся, абсолютно нездорово и нервно, с каким-то предвкушением. - И зачем ему приходить к проигравшему? Он будет спасать свою шкуру, ты знаешь лучше меня,- и это тоже была правда. Времена уже другие, их детство давно прошло и теперь посланное в соседний большой город письмо не решит все проблемы и не спасет от врага под стенами. Тем более, что он уже внутри. Под самым сердцем и дальше. И Псков сдался. Надежда, цепляющаяся за пустоту, быстро ухнула во тьму отчаяния и одиночества, что своего пика достигли с тем взрывом. Огонек ярости и упрямства медленно тух в глазах, оставляя лишь пустоту и темноту ужасных мыслей. И Пруссия довольно улыбнулся, задирая грубой рукой голову врага за волосы, со всем удовольствием глядя на мрачное лицо. - Ммфф... Мечтал об этом всю жизнь,- жарко выдохнул он, а затем встал, дергая парня за собой за волосы. Пленник зашипел, охая и от боли в сломанной ноге, но никто не собирался его жалеть. Скорее наоборот. Ведь за эти годы Пруссия накопил в себе старых, горьких обид на давнего врага. - Что ж, господа. Поздравляю, город - и его сердце - взяты,- обратился прусс к остальным военным, замершим в стороне в нерешительности. - И это теперь наш почетный гость,- звериный оскал не внушал ничего хорошего, но Псков будто не замечал. Просто смотрел на следы от взрыва, на клочья некогда крепких зданий и на множество останков. Где-то среди них были те последние, рискнувшие своими жизнями. - Дайте ему одежды, отмойте и ко мне. Нам есть о чем поговорить... Верно, Псков? И ответом снова было молчание. Пруссия удовлетворенно улыбнулся, уже чувствуя, как по спине бегут мурашки о предвкушения, а затем отшвырнул мальчишку в сторону подошедших солдат. Они встретятся чуть позже - ведь у них определенно есть, о чем поговорить. Весь город был в их распоряжении, если не считать разрушенные обстрелом здания - но Пруссия знал, где хотел встретиться. В палатах, что в центре города, среди старых и оберегаемых стен, которые на этот раз не спасли. Именно сюда он мечтал попасть в детстве, зайти на правах победителя, и отказывать себе не собирался. Двор Довмонтова города выглядел ужасно. Везде валялись трупы, осколки камней и навеки замолкнувшие оружия. Сквозь обстрелянные стены, обвалившиеся под собственной тяжестью, видна была быстрая река, закованная в лед. Все такое знакомое, вот только раньше он был здесь лишь гостем - а теперь заходит хозяином. Под сапогами скрипели и трещали каменные ступени, но Палаты уцелели на удивление хорошо. Внутри все и вовсе было практически целиком сохранено, пусть и ненадолго, ведь они еще похозяйничают здесь, но Пруссии и этого было достаточно. Жить в старом и продуваемом всеми ветрами доме он и не собирался. Но лучшего места для встречи с врагом придумать было сложно. Все тело ломило от предвкушения и сладости. Здесь, в самом сердце города, еще билась живая ненависть к завоевателям, тошнотворно чувствуясь где-то в глубине, но это лишь вопрос времени. Псков уже смирился со своей участью, оставшись без ключевого элемента своего упрямства и самоуверенности - без людей. А с пустыми стенами многого не сделаешь. Особенно в современном мире, где все уже не так, как в их детстве. Пленника приволокли через несколько часов. Отмытый от крови и грязи, в немецкой форме немного не по размеру, с шиной на сломанной лодыжке - и все с тем же потухшим взглядом. Впрочем, в Кроме он явно чувствовал себя чуть лучше, но вид разбросанных тел защитников и полнейшее одиночество гнело его не меньше, чем там, у складов взрывчатки. Пытаясь найти подтверждение лжи, он находил лишь то, что все было правдой. - Так ты намного красивее,- как только дверь за солдатами захлопнулась, Пруссия подошел к давнему врагу, хватая за лицо, как породистую собаку. Псков только хмыкнул, отводя взгляд. Ему не хотелось смотреть в чужое торжествующее лицо. - Умыть бы тебя в крови... Вот только из живых тут лишь ты,- съязвил прусс, поворачивая лицо и заставляя смотреть на себя.- И как? Какого быть завоеванным? - У тебя хочу спросить,- ехидно усмехнулся Псковщина. У него не было сил сопротивляться, но совсем молчать он просто не мог. Испытывая чужое терпение даже ценой собственной шкуры, готовясь до последнего доставлять неудобства и ставить палки в колеса - таким он был всю жизнь. И Пруссия знал этого, залепляя по лицу пощечину, но наслаждаясь чужой непокорностью. Еще живых ломать куда приятнее. - Помнишь, мы уже были тут? Когда ты сам позвал меня,- прусс кивнул на большую комнату, сейчас не больше, чем музей. Но тогда здесь кипела жизнь, шумели речи и лилось вино. Ведь люди праздновали. А они сидели в небольшой каморке, прячась ото всех. Псков наморщился, не желая вспоминать ошибки прошлого. Тогда он поступил глупо, но это не привело ни к чему непоправимому. Потому что пришел Новгород и спас. Освободил от чужих оков, чтобы навесить свои, но ведь помог. А вот об этом вспоминать сейчас было больно, и парень шумно вздохнул. - Что тебе нужно? Он прекрасно понимал, что жизнь ему сохранили явно не для ностальгичных воспоминаний о прошлом вместе. Могли убить прямо там, когда нашли, но зачем-то отмыли, одели и привели сюда, оставив наедине. А значит пруссу что-то нужно. - Мне? О, я получил все, о чем мечтал,- счастливо поделился Пруссия, практически умиленно хлопая врага по щеке, как послушного пса.- Ты здесь, полностью в моей власти... Я мечтал об этом долгие годы. - Мне лестно,- хмыкнул Псковщина, вновь бросая печальный взгляд на окно Палат, через которое был виден внутренний разоренный двор. Было больно. И почему только он не умер там же, рядом со своими людьми. Так было бы куда лучше. - Осталась сущая мелочь...- прусс вдохнул, наклоняясь ниже над парнем - и жадно целуя разбитые и покрытые кровью губы. Кусая и вгрызаясь, как пес, желая обладать до самого конца, в любой мелочи и детали. Даже в такой. И тело само уже давно пылало жаром, с каждой минутой возбуждаясь все больше и больше. Псков сопротивлялся. Укусил в ответ, попытался ударить, но удар затылком об стены и тело, что прижимает к холодному камню так плотно, что не пошевелиться, и вот парень замирает. У него нет сил на сопротивление, но и желания потакать тоже - а Пруссии от этого только жарче. И даже сквозь плотные штаны военной формы уже чувствуется его желание. Кровь каплями потекла по подбородку, и хозяин отстранился только тогда, когда железный вкус заполнил рот. - Не как с ним, да?- съязвил он, глядя как пленник пытается сплюнуть кровь из разбитой губы и прокусанного языка. А та все течет, капая на темную форму и пачкая ее. - ... лучше убей...- хрипло предлагает Псков, глядя затравленным волком. Пруссия усмехается, вытирая подбородок от чужой крови. - Не торопи события, скобарь... Это все будет потом,- он проводит рукой по щеке, как будто нежно, но только лишь затем, чтобы схватить за волосы на затылке и заставить обнажить шею. Парень шипит и дергается, но ему все еще не хватает сил. - Вспорю тебе горло прямо на стенах...- губы касаются бьющейся жилки у самого кадыка, и зубы осторожно смыкаются, оставляя следы.- Чтобы твой брат все видел... Как у этого пса появился новый хозяин. Будешь слушаться, собачка? Псковщина вырывается так, что рвутся его собственные волосы, сжатые в кулаке, но ударить у него все равно не получается. За это за шею опять кусают, раз за разом, оставляя позорные метки принадлежания и послушания. А свободная рука тем временем хозяйски шарит по телу, сминая мешковатую рубаху и сжимая кожу под ней до синяков. Каждый миг сопротивления и ненависти раззадоривает только больше. В одежде становится нестерпимо жарко, особенно когда рядом пылает чужое тело, все силы тратя на попытки вырваться, и постепенно их теряя. Поэтому Пруссия ловит момент, когда парень снова выдыхается и замирает, чтобы развернуть его и грубо уткнуть лицом в побеленную стену. Литые и широкие бедра вздрагивают от удара ладонью, а затем пальцы сжимаются на ягодицах. До новых синяков, до тихого всхлипа вместо злого шипения. - Чести своей никому не отдашь, да?..- Пруссия прижался, шепча прямо на ухо и двигаясь возбужденным членом по чужой заднице. Их разделяла только одежда, но и от этого было хорошо, до зажмуренных глаз и искр вдоль всей спины. Вздрагивающие и сжимающиеся мышцы только добавляли перчинки, и нужно было останавливаться, а то так можно было и кончить. А это слишком рано. - Если попросишь... Я смилуюсь над тобой,- касался груди и живота, прекрасно зная, что пойманный в ловушку парень ни разу не возбужден, но это не мешало наслаждаться самому. Новый укус в плечо намекнул, что долго терпеть новый хозяин не намерен. - Что... Что ты хочешь?..- на сухое горло сглотнул Псковщина, бессильно сжимая кулаки. Холодный камень остужал красное от стыда и собственной беспомощности лицо, но страх куда сильнее неловкости. Раньше Псков всегда знал, чего ждать от своих врагов. Сейчас он не понимал и не знал, и ему было страшно. Ведь есть вещи пострашнее обычной смерти. - Хмм...- Пруссия слизнул капельку крови с прокусанной кожи, до болезненного снова сжимая ладонь на ягодице и чувствуя, как парень вздрагивает от этого.- Встань на колени передо мной, как верный песик... И делай то, что скажут. И никто не пострадает. Хах, ну может только ты... Он рассмеялся, зная, что выбора у бывшего врага никакого. Что гордость в нем больная и сильная, а значит он стерпит все унижения, стараясь сохранить свою эфемерную честь. От которой и так ничего не останется, ведь прусс не собирается на этом останавливаться. У них много дней впереди, полных одиночества в заброшенном городе. Пришлось, правда, ненадолго смягчить хватку, чтобы Псков смог развернуться. Все тело у него было в синяках и кровоподтеках, старых и новых, видных через распахнутую рубашку. И он колебался, взглядом бегая по дому вокруг, как будто надеясь на чудесное спасение. Но правда была в том, что никто не придет. И никто не спасет. Поэтому Пруссия великодушно помог ему, ударяя по коленям и роняя на пол. Ловя за плечи, чтобы парень не упал, любуясь затравленным и полным отчаяния взглядом. - Новгороду бы понравилось, да?..- прошептал новый хозяин, прекрасно зная, как сделать больно и без ударов. Все тело стоявшего на коленях свело судорогой, и он вдохнул - по крайней мере, попытался, но даже воздух отказывал ему в помощи, просто застревая в глотке. Пруссия, одной рукой держа Пскова за подбородок, чтобы тот не смел опускать голову, второй расстегнул уже давно тесные штаны. Член ныл и пылал от желания, обливаясь смазкой, и победитель радостно поймал страх в глазах проигравшего. - Хах... Чудесная картина,- жадно прошептал Пруссия, лаская себя и утопая в виде стоящего на коленях парня. Того, как он вздрагивает, как пытается отвести взгляд, но снова возвращает его, получая удар по щеке наотмашь. Как почти плачет, больше мучаясь от осознания своего бессилия, чем от действительной боли. Так конец накатывает куда быстрее, чем обычно. Прусс довольно прижмурился, тяжело дыша, в последние мгновения касаясь возбужденным членом чужого лица, потираясь об него - и кончая. Белесые капли потекли по щеке и лбу, точно слезы, но куда более откровенные и ясные. Говорящие все без слов каждому. - Хороший мальчик,- с шумным выдохом хлопает Пруссия парня на коленях по щеке, не обращая внимания на всхлипы и тяжелое дыхание. Еще одна давняя мечта, самая тайная и сокровенная, исполнена, и жизнь кажется чудесной. Ничто не может омрачить этого момента. Наверное, поэтому он и не замечает того, как дрожащая, но быстрая рука выхватила нож, висящий на поясе спущенных штанов. И его толкнули, держа за ноги и заставляя упасть с высоты своего роста - затылком об каменный пол, до крови и треска где-то в черепе. Больно, очень больно. Но куда больше обидно. Обезумевший взгляд и лезвие ножа у горла - теперь Пруссия прижат к полу чужим телом, еще миг назад казавшимся безжизненным и не способным к сопротивлению. Это будоражило, в какой-то мере, но гораздо больше сейчас пугало. Он-то думал, что до конца сломал Пскова. - Ты же знаешь... Что мы не умираем...- выдохнул он, усмехаясь и глядя в глубокие, темно-фиолетовые глаза. Даже дышать глубоко нельзя, ведь лезвие у самой кожи, острое, как бритва. Но почему-то Псковщина медлит. Взвешивает в голове "за" и "против", пытается продумать наперед. Хоть разум и сдает позиции, загнанный в угол отчаянием. - Тогда как насчет этого?- нож отстраняется от чужой шеи, но только чтобы быть приставленным к собственной. Кончик разрывает тонкую кожу, истерзанную укусами, и капли крови стекают на ключицы. Ему нечего терять, смерть никогда не страшила своими холодными объятиями. А вот лишить Пруссию игрушки и чувства удовлетворения дорогого стоит. - Эй!..- опрокинутый попытался перехватить нож, тоже прекрасно понимая, что сейчас несколько лишних движений, и он останется в городе без главной цели, без главного приза. А это вполовину не так прекрасно, как могло бы быть. - Мм?- Псков даже улыбается, вгоняя нож себе в шею еще глубже. Кровь глухо булькает где-то внутри, выталкиваясь наружу уже не одинокими каплями. - Ты!..- уже Пруссия шарит взглядом по округе, пытаясь что-то придумать и не лишиться игрушки.- Что ж, ладно!.. Убей себя! А я просто пойду дальше! Он блефует, но не до конца. И Псков замирает, щуря глаза. Но нож все еще у горла, в самом горле. - Думаешь, мы тут остались из-за того, что ты дофига нужен?!.. Никому не нужен этот город! Я сам просил остаться тут!.. И если ты умрешь... Что ж, у меня не будет повода останавливаться здесь надолго. Взгляд торжествующе блеснул, понимая, что поймана верная ниточка. Как бы эгоистично не желал Псков смерти, его суть не позволит подставить кого-то другого под удар, бросить без защиты. Даже если эта защита будет самым последним, что он может дать. - Кто там дальше?.. Новгород? Или милый мальчик Петроград? Кто умрет из-за тебя? Это действительно жестоко, но Пруссия готов играться с чем угодно, лишь бы достичь желаемого. И оставить это рядом с собой, привязав, даже без цепей и веревок, одним лишь поглощающим чувством вины. Как бы Псков не храбрился и не говорил, что никто ему не нужен, все знали, что это ложь. И что за семью он сделает что угодно. Действительно что угодно. Нож выпал из руки, хлюпнув в открытой ране, из которой ручьем текла кровь. В уголках глаз скапливаются слезы, и парень поджал губы, кусая их, чтобы не разрыдаться. Он не видел выхода, никакого, даже самого последнего. Ему буквально было некуда бежать. И Пруссии на мгновение даже становится его жаль. Но это быстро проходит, стоит боли в ушибленном затылке снова запульсировать. - Молодец... Умный мальчик,- шумно вдохнув сквозь зубы, потрепал новый хозяин своего питомца по макушке, пытаясь сесть. Кровь текла за шиворот, но скоро это должно пройти. Все равно эта плата мала за то, чтобы окончательно сломить врага. Чтобы больше не нужно было ни стен, ни цепей, чтобы удержать его рядом. И делать все, что душе угодно.