Haptophobia

Жуткая гримаса, напоминающая акулий оскал, растягивает губы в каком-то странном, извращенном подобии улыбки. Ладони уже практически полностью липкие от крови. Виктор крепче сжимает в пальцах нож-бабочку. Кровь из разорванной артерии лужей растекается по полу, почти достигает носок его туфель, но он этого почти не замечает. Довольно тяжело наслаждаться эстетическим видом убийства, когда твое тело вот-вот потеряет равновесие. Виктор никогда в жизни не курил, но сейчас ему кажется, что лёгкие разрывает приступ астмы, сжимает изо всех сил в тисках. Ему кажется, что лёгкие положили под пресс и давят из них всякое подобие воздуха, как из грязной губки выдавливают воду. Босс будет недоволен. Взгляд снова блуждает по коридору, выискивая любые признаки потенциальных посетителей. А потом снова и снова возвращается к телу убитого чиновника. Его слегка потряхивает: вовсе не от адреналина, хотя этому Зсасз был бы рад куда больше. Ожесточенно потирая ладонью заднюю часть шеи, по ощущениям, горевшую сраным огнём, он пытается выровнять дыхание. —Вот. Он кидает на богато украшенный стол связку отрезанных голов, с умильной акуратностью скрепленных между собой пластиковыми хомутами. Пингвин с откровенной брезгливостью кидает на эту инсталляцию мимолетный взгляд, прежде чем вновь вернуться к отчетам. —Виктор, — говорит спустя минуту, спокойно, будто обращаясь к умственно отсталому ребенку, — Когда я говорил принести мне их головы, я имел в виду фигурально. Метафорически, понимаешь? Аллегория. Эвфемизм. Эпитет. Тебе эти слова хоть о чем-нибудь, блядь, говорят?! На последней ноте голос слегка срывается. Но Освальд пока держится, прямо-таки всем пингвиньим естеством напрягается. Киллер пожимает плечами: —В следующий раз уточняйте. Я не телепат, чтобы знать, что вы конкретно имели в виду. —Что угодно, но только НЕ ПРИНОСИТЬ В МОЙ КАБИНЕТ ЭТУ МЕРЗОСТЬ! Зсасз слегка морщится. Пингвин иногда бывает черезчур громким даже для себя. Как он сам не глохнет, интересно? Он потирает обнаженную кожу плеча и скучающим взглядом пялится в потолок. Ему некомфортно без привычной рубашки с длинными рукавами. У него обычно был целый гардероб с однотипой темной одеждой максимально закрытого типа. Но, как назло, одно из его пристанищ уже несколько дней было под наблюдением группы упырей: небольшой, но довольно мерзопакостной группы, которая успела порядочно потрепать ему нервы. Он их убьет чуть позже, разумеется - но пока у него нет на это времени, и в то убежище он пока возвращаться не рискнет. А значит, останется и без любимых рубашек. Обидно. Виктор прикидывает, глядя на трещину в потолке, что будет убивать тех ублюдков медленно - может быть, даже с применением нетрадиционной медицины. Он еще не решил. Нужно что-то такое, что полностью компенсирует все неудобства, причиняемые открытой - слишком открытой, на взгляд Виктора - майкой. Между тем децибелы крика его истеричного начальства продолжают бить все рекорды: —... Когда тебе говорят "убей", ты идешь! И! Убиваешь! Просто убиваешь, Зсасз, слышишь меня?! Не приносишь мне отрубленные руки, ноги, селезенку или не дай бог еще какую дрянь! Просто берёшь... И УБИВАЕШЬ! Виктор даже не пытается сдержать зевок: —Вы закончили? Я тогда пойду. Свистните, если понадоблюсь... С этими словами он направляется к выходу. —Я еще не закончил! К нему стремительно подскакивают и хватают за открытый участок кожи на плече. И... Он теряет контроль. Зсасз не хотел. Зсасз, по большей части, был крайне послушным орудием, и руки без надобности не распускал... На своих непосредственных работодателей, во всяком случае. Но рефлексы все-таки берут свое. Еще до того, как пальцы успевают полностью сомкнуться на его предплечье, убийца резко оборачивается и заламывает чужую ладонь. Смотрит прямо в глаза, пугающе, не мигая, а затем с чудовищной силой впечатывает неказистое тело босса в стену. Наклоняется вплотную к застывшему от ужаса Кобблпоту и шумно, очень шумно, до астматических хрипов дышит тому в шею. —Не надо... — хрипло бормочет, впиваясь невидящим взглядом в глаза Пингвина,— не надо так больше делать. Никогда. Еле заметный вздох облегчения вырывается из горла Освальда, когда его отпускают и отталкивают как можно дальше. Уже у самого выхода Виктор оборачивается и тихо-тихо произносит, скорее самому себе, чем еще одному человеку в помещении: —В другой раз я могу не сдержаться. Он стремительно покидает кабинет ("почти сбегает", — с отвращением к себе проносится гадливая мысль), а затем запирается на полчаса в уборной. Трет мыльной водой до посинения кожу на месте контакта, взбешенно рычит, когда ничего не выходит. Он все еще ощущает на себе этот липкий след, будто руки чужого человека были вымазаны в какой-то вязкой дряни. Только дрянь эту почему-то ощущает только он, и никто другой больше не испытывал того же, с чем приходилось сталкиваться ему. Отвратительно. Жалко. Нелепо. От собственного бессилия он скалится до боли в мышцах губ. В зеркале напротив видит свои неестественно обнаженные дёсна - и тут же одним ударом кулака разбивает стекло вдребезги, не обращая внимания на осколки, впившиеся в ладонь. Виктор тогда думал, что после такого самоуправства его уволят. Никому не нравится, когда бойцовая собака щерит зубы на хозяина. А он не только ощерил зубы, но и клацнул ими у самого горла хозяина. Нехорошо. Недопустимо. Но Пингвин в тот день даже не стал выносить ему мозг по этому поводу. Ни в тот день, ни в последующую неделю. Смотрел только при встрече опасливо, но Виктору было плевать. Он более чем ясно дал понять, что если он чего-то не переносит, то это физический контакт. Такой человек, как Виктор Зсасз, не боится ни Бога, ни Дьявола - а уж тем более таких мелочей, вроде боли или смерти. И чужих прикосновений тоже не боится. Он их ненавидит. Ненавидит, когда до голой кожи дотрагиваются чьи-то пальцы, мерзкие, ползучие, липкие. Ненавидит всем нутром чувствовать паучьи человеческие движения на открытых участках тела. Ненавидит ощущение грязи после этого, которое не смыть и упаковкой самого лучшего мыла. Зсасз ненавидит любые физические контакты настолько, что даже во время секса фиксирует конечности партнера, а сам нависает сверху, не давая ни малейшего шанса до себя дотронуться. И если какому-то ужратому толстосуму из городской мэрии вдруг пришло в голову, что панибратское похлопывание по задней части его шеи будет хорошей идеей - у Виктора для него плохие новости. Были. Были плохие новости. Потому что упомянутый богатей теперь валяется под его, Виктора, ногами, а лужа крови за все то время, что он приводил в порядок дыхание, добралась до подошв его ботинок. Он так поглощен этим зрелищем, что до него не сразу доходит посторонний голос: —Какого?.. Виктор словно сквозь объектив очень маленького, далекого монитора наблюдает за Пингвином. Тот замер вдалеке, настороженный и внимательный взгляд прикован к киллеру. —Это... Я не специально, босс, — хрипит убийца. Он удивлен, насколько сипло и болезненно звучит голос со стороны, но менять что-либо уже поздно. Пингвин наверняка сейчас продырявит парочку абажуров, а позже, в кабинете, разорется на чем свет стоит, обвиняя его в безалаберности. Зсасз с неохотой признает, что тот имеет на то полное право: все-таки, Виктор только что, возможно, сорвал какую-нибудь крупную сделку. Или важный контракт. Или еще что-нибудь важное, учитывая, сколько здесь напыщенных болванов на один квадратный метр. Ну, по крайней мере, их стало меньше с кончиной ебаного ублюдка. Кобблпот какое-то время смотрит на труп. Переводит взгляд с него то на Виктора, то на окровавленный нож в его ладони, то снова на тело. Зсасз уже почти готов к очередному мозгоёбству, но тут Кобблпот негромко выдыхает: —Помоги. Надо оттащить его куда-нибудь подальше, пока сюда не сбежалось полздания. Пока Виктор озадаченно моргает, Освальд уже прихрамывает к убитому и, кривясь от боли в больной ноге, садится на корточки. —Ты собираешься что-нибудь делать, или мне одному корячиться? — шипит раздраженно, полуоборачиваясь на него. Зсасз наконец отмирает и приближается. В ногах все еще чувствуется слабость, и его чуть пошатывает, как пьяного. Он пытается незаметно натянуть перчатки, но пальцы до сих пор будто одеревенели на холоде и ничерта не сгибаются в суставах. Он оставляет свои тщетные попытки и вместо этого склоняется рядом с Пингвином. Освальд не задает вопросов - и Виктор ему за это благодарен. Только никогда в этом не признается. Когда он вместе с Кобблпотом приподнимает труп за плечи, их руки на долю секунды соприкасаются. А Виктор, хоть и дергается рвано - пальцев не убирает. Терпит, выдыхая воздух сквозь сжатые челюсти, и пытается удержать контакт как можно дольше. Возможно, это был единственный человек, с кем он мог бы это попробовать.