Рядом

      — Все будет нормально.       — Ты уверен?       — Я знаю.       Холод и Вихрь переглянулись: первый, всегда хмурый, редко когда показывающий свою улыбку и свой заразительный, веселый смех, худой, уставший, какой-то потрепанный, точно его несколько лет без остановки вертело в чудовищном урагане; второй — совсем недавно переставший смеяться даже без повода, забывший о том, что умел лучше всего — веселить и быть веселым. Два дракона, с которыми поступили несправедливо. Два дракона, которые уже отчаялись найти выход из того состояния, в котором они пребывали.       И тем не менее, Вихрь продолжал пытаться улыбаться, иногда врать, иногда — искренне верить в то, о чем он говорит. Что все будет хорошо, что когда-нибудь они с другом найдут свое счастье и выйдут из тени во свет, на ту ставшую мифической белую полосу жизни. Он держал друга за лапу, и в этом не было ничего такого, что обычно приписывают романтическим парам — они были парой друзей, и держание за лапы было для них крепче и надёжнее щитов из вольфрама. И Вихрь говорил, говорил, стараясь верить в сказанное и стремясь разглядеть в потухших глазах Холода надежду:       — Всё это скоро закончится, нужно просто не унывать, не сдаваться, не бояться. Я знаю, из чего ты создан. Ты не из камня, ты и не из глины. Ты из материала, который не пробьешь падающей горой и не расплавишь пламенем Беды.       Холод кивнул, не произнеся ни слова. Горбатый, так что на спине был виден каждый позвонок, сейчас он казался облезлой старой птицей или во век застывшей унылой горгульей. Его взгляд был устремлен вниз, на раскинувшийся пейзаж голых коричневых скал, вырвавшихся из такой же коричневой каменистой земли в рандомных местах, как клинки мечей, насквозь пробивающие тело. Вихрь хотел бы поддержать его, но не знал нужных слов. Скажи ему найти слова, которые утешали бы и его самого, он бы тоже не ответил, ведь и их не знал.       — Ты прав, — раздался голос Холода. Было тихо, и тут раз — и молчание наполнил его глухой голос, бесцветный, как вода. — Только это не поможет. Ты прав, но то, что сейчас происходит в Ледяном королевстве… это неправильно. А оно происходит. И я ничего не могу сделать.       Вихрь стиснул зубы покрепче, сжался. Голова, до этого набитая мокрой ватой, потяжелела, и с приходом той тяжести её пронзило резкой яркой болью: одна точка, внезапно вспыхнувшая внутри, прямо летящей стрелой разорвала и мозг, и череп, и левую бровь. Дракон схватился за морду, потер очаг боли, поморщившись и подавив стон. Он любил своего друга. Любил, как брата, как того, кому запросто доверит свою жизнь и отдаст её ради его жизни. Вихрь иногда представлял, как назовёт сына в его честь, как первым делом подойдет к Холоду и прошепчет: «Старик… у меня появилась возлюбленная, и я не знаю, что мне делать» или «Старик… я стану отцом». И он от всей души желал, чтобы сейчас он собрался с силами и не дал себе погрязнуть в творящемся вокруг кровавом шторме.       Только Вихрь не знал, как это сделать. Он не знал, кто же поможет ему самому. Не понимал, как действовать дальше. Луновзора покинула их несколько месяцев назад, и никто не знал, где она сейчас. Карапакс погиб. Кинкажу недавно снова объявилась, спустя год затишья, но пока Вихрь не мог встретиться с ней, не мог узнать, как она жила все это время. Беда прячется — она то пропадает из поля зрения, то вновь появляется, и в такие моменты поступают новости о новом пожаре из самых разных уголков Пиррии. А на прошлых драконят судьбы… и надеяться не стоит.       Они одни.       Только, подумал вдруг Вихрь, вскидывая голову и любуясь поразительно прекрасным закатом, распахнувшим желто-оранжевые крылья над границей Песчаного королевства, это не мешает нам жить.       — Я пытаюсь отвлечься, но это сложно, — продолжил Холод. — Сложно, когда ты буквально… террорист в глазах окружающих. И все из-за чего? Из-за того, что ты выбрал сторону миротворцев…       Дракон вздохнул и не дал Холоду договорить — схватил его, прижал к себе и обнял, да так чувственно, что у ледяного, должно быть, отнялся дар речи и закрались смутные подозрения, касательно друга. Но это были забавные домыслы Вихря, который вдруг понял, как должен поступить — как друг, как самый обычный лучший друг. Сам же Холод ни о чем не думал: он лишь лежал в объятиях песчаного придурка, с которым его свела судьба, и медленно просыпался от оцепенения. Так его лапа, до этого замершая в одном положении, двинулась к спине Вихря и пару раз невольно похлопала между лопаток, затем подбородок лег на шершавое, горячее плечо, и веки закрылись.       — Сейчас все сложно, — прошептал Вихрь, и его неугасаемый оптимизм, которым он славился в Яшмовой горе, забился в нём вновь, как умершее и воскресшее сердце. На лице расцвела улыбка, крылья задрожали, раскрываясь, дабы укрыть белого дракона собой. — И нужно держаться вместе. Несмотря ни на что. Везде. Всегда. Только единство, любовь к ближнему и сострадание спасут нас.       — Ты точно Вихрь?       — Самый что ни на есть настоящий. Если хочешь, могу в качестве доказательства наизусть зачитать тебе весь сборник анекдотов принцессы Ка…       — Прошу, не надо, — буркнул Холод. — Не то тебе конец.       — Ты не любишь меня? — нарочито обиженно произнёс он. — Тебе все равно на мои тонкие чувства?       Холод терпеливо вздохнул.       А потом, простояв так целых несколько секунд, они стали смеяться. Сперва тихо, так, словно забыли о дыхании и сейчас пытались его восстановить, затем все громче и развязней. Они хохотали, разливая смех, как горячий чай, плещущий с краев качающейся чаши, во все стороны света, и хотелось верить, что кто-то их слышит и тоже смеется, зараженный этим великолепным звуком. Но вскоре они затихли, и их легкие приятно болели, сжимаясь, пока оба дракона заново научились дышать ровно и непринужденно.       И в этой тишине было хорошо, уютно, так, будто ничего страшного вокруг не происходило.       — Может, так и надо, — одними губами произнёс Холод спустя время. — Может, так и надо…       — Так и надо, — подтвердил Вихрь и, сделав шаг назад, заглянул в агатово-черные глаза ледяного. — Всегда, во все времена, драконы — будь то пиррийцы или панталийцы, — искали, как бы спрятаться от зла, которое творилось совсем рядом, прямо у них под носом. И не было лучше для них лекарства от зла, чем поцелуй возлюбленной, смех лучшего друга за посиделками у костра, умильная наивность детворы и неугасаемая веселость и несгибаемый характер дракона, который всегда рядом — и не важно, кто он тебе.       Холод впервые улыбнулся, и его улыбка была похожа на луч утреннего солнца, отраженный присыпанным легким снежком льдом.       — Иногда мне хочется тебе врезать, Вихрь.       — Врешь ведь.       — Хочешь проверить?       Никто проверять не стал. Они просто снова обнялись, и в этот раз песчаный вздрогнул, ощутив, как сильная худая лапа с изогнутыми серыми когтями, которые запросто вспарывали камень, похлопала его по спине. Ощутил он и как Холод лбом вдался в пышущее пустынной жарой, напоминающее дюну, плечо, и как выдохнул, обдав грудь зимним морозом.       — Спасибо, — сказал бывший принц. — Спасибо…       Вихрь прикрыл глаза, положив голову на макушку друга.       — Что бы ни случалось, — услышал он. — Оставайся собой. Пожалуйста, оставайся таким, какой ты есть.       — Конечно.       И Вихрь понадеялся, что так и будет.