Эхо в Сочельник

Холодный воздух паром вырвался из его уст. Перед глазами летели густые хлопья, несущие на крыльях ветра дух Рождества. Каждый раз в Сочельник бывший предводитель войск опускался на дно воспоминаний. Опустевшая квартира звенела ежегодно несколькими слезами, разбивающимися об девственно чистую плитку коридора, которая таила в себе прошедшее тепло, исходящее от двух душ. Казалось, им был пропитан застывший воздух, окруженный протекающим потолком и обшарпанными стенами, на которые так часто говорил не опираться капитан Ему. Сейчас же, льня щекой, тот тоскливо скользил вдоль одной из них вниз, подгибая немощные колени и падая на те. В ответ на свою слабость он получал только тихую насмешку от всего, что его окружало в тёмном коридоре. Пустая ёлка, которую украшала лишь одна зажжённая звезда на самой верхушке… это дань памяти. Словно Его спешащий шёпот вторил и принуждал проходить через это каждый год: желание выбежать на поражённых артрозом ногах на улицу, начать судорожно искать следы ботинок, пока в одинокую спальню летит сквозняк и стужа; метаться, словно испуганный зверёк, пока ты не придешь и не скажешь «Пора». — Ну давай же, забери меня в объятия своих проклятых льдов! - резко выкрикнул Аккерман, склонившись над самым полом. *** Когда-то он также стоял на коленях, натирая до блеска паркет в кабинете командора. Тому было не до новоиспечённого солдата, который в свою очередь также проявлял в те времена только строптивость и зверскую злобу к тому, кто ослепил дневным светом и сковал навсегда в военную форму. Несломленная свободолюбивая душа Ривая скалила зубы на окружающих, не подчинялась ни единому закону, верила лишь себе. Тогда он был молод, верил, что однажды сможет летать. Резкое маневренное движение Смита, сопровождающееся скрипом стула по полу, под которым Аккерман не посмел даже дрогнуть, продолжая невозмутимо свою монотонную работу. Тот почувствовал на себе чужой твёрдый взгляд, задержавшийся сначала на плечах и спустившийся несколько ниже, скользя вдоль позвоночника. Сдвинувшись с места, разбивая тишину корпуса стуком стертых каблуков, командор направился в коридор, скрываясь за углом. Открытая за ним дверь позволяла Риваю проводить свою мишень и новый закон раздражённым взглядом. Темноволосый фыркнул в ответ на чужую пафосность и небрежно кидая тряпку. Выгибаясь, подобно коту, юноша начал разминать утомлённые мышцы спины и плечевого пояса. Разум был освещен лишь одним: «Я в твоей клетке. Ты, глупец блондинистый, так уверен, что сломил меня… лучше тебе бежать, у меня за спиной всегда уготовленный тебе кинжал». Что остановило в тот день его? Он не имел ни малейшего понятия. В тот день Аккерман добровольно отдался в руки тому, кто будет пожирать его разум до последнего вздоха. Самому командору не было дано того чувства, присущего Риваю, что раздражало только сильнее самого обладателя. Желание придушить, но оставив в живых, мысли проткнуть грудь, но остановиться до сердца, выстрелить себе в голову, дырявя насквозь ткань висков, лишь бы избавиться от мучений. С каждой неделей чувство преданности всё чётче отзывалось на упоминание того, кто избавил от ужасного, взамен сделав жизнь куда более ужасной. Одним вечером Аккерман был любезно приглашён на званый ужин. Конечно же, под предлогом в ответ на свою благосклонность и согласие поиметь право пить утренний чай из фарфорового сервиза, который в дальнейшем ещё не одно десятилетие будет служить символом компромисса и примирения между командором и Риваем. Само мероприятие мало влекло Аккермана. Он был убежден в том, что во всех собраниях суть одна: навести шум, раздуть дискуссию, а после мирно уподобиться уличным пьяницам и выпить. Не вдаваясь в подробности происходящего, темноволосый юноша лишь всматривался в мелькающие мимо него лица, пытаясь в тех читать все замыслы и намерения. Было противно смотреть на разукрашенных девиц, гордо задирающих носы, что словно обмакнули в ведро пудры. Но куда более раздражающим стала «третья часть» ужина, когда сходили с так называемой дистанции либо слабаки, либо слишком мудрые; а оставались лишь самые стойкие идиоты. Видя ослабевшего от выпивки командора, Аккерман мог со спокойной душой незаметно выскользнуть за двери заведения и уйти к корпусу. Но дурное предчувствие держало его привязанным ко стулу, не позволяя оставить Смита, в то время как он сам стал мучеником зрелища пачкающихся от напитков полов и белоснежной скатерти. Но темноволосый мог только мысленно посочувствовать здешней прислуге, которой предстоит убираться. Время близилось к полуночи. Стойко открытые глаза Ривая и равнодушное выражение лица уже практически были убеждены в собственной паранойе и жалели, что сейчас не лицезрели потолок, лёжа на скрипучей кровати в своей коморке. Но стоило лишь этим мыслям мелькнуть в голове солдата, тот краем взора заметил, как фигура командора и.. вероятнее всего, некого чиновника, ставшим очередным гостем, удаляются в глубь тьмы за дверь. Словно получивший ожог, Аккерман сорвался со своего насиженного места, незаметно метнувшись в закрывающийся дверной проём. Ему не было дела до сути диалога между мужчинами. Он будто ощущал за собой ответственность проследить за благополучным возвращением Смита в залу, после чего уже направить его к выходу. Тенью юноша следовал за своим главнокомандующим, начиная улавливать лишь важные слова из чужих речей. — Ну вы же понимаете, мистер Смит, что вечно не будете стоять во главе Разведкорпуса. С вашими радикальными взглядами и намерениями, которые просвечиваются время от времени в решениях по отношению к правительству, вы находитесь в зоне риска стать потенциальным клиентом наёмников… к примеру, вы не задумывались о том, кем является по своей гнилой натуре тот, кого вы держите под крылом даже в этот вечер? – тягучим басистым голосом вещает мужчина, уводя Смита всё дальше и дальше от лишних глаз, будучи уверенным в том, что их диалог останется вовеки конфиденциальным. — Что вы имеете ввиду? – смутно понимающим голосом мнит командор. Даже сквозь тьму можно было расслышать его сбитое с толку выражение лица. — Как же, а вы не в курсе, что господин Аккерман гордо клеймирован в подземных краях, как разбойник и убийца? При том крайне нечестный работник, который согласился взять мой заказ, но уже как месяц опаздывает от сроков, - сделав паузу, мужчина остановился, глядя вперед себя и меняя голос практически на шепот, - Эрвин Смит, которого Ривай Аккерман обязался прикончить в течении недели, после выхода в свет. Что же, раз он не справился, остаётся только лично мне замарать руки кровью. Ничего же стра-, - на этом речь гостя оборвалась, будучи поваленным на пол следующим всё это время за ними солдатом. Не теряя времени, спустя мгновение к чужому горлу был приставлен кинжал. Гнев в Аккермане бушевал, скрываясь за скрежетом оскаленных зубов. Его трясло, пока тот выдерживал на себе испуганный и возмущённый взгляд бывшего клиента. Стальные глаза юноши скрывали за собой злость на самого себя и на свою слабость, пока тот в конце концов не выдал: — Посмеешь ещё раз кого-либо завести своими склизкими речами в могилу под собой – это лезвие перережет твою глотку,- выпалив, Ривай также резко поднялся, как и появился в поле зрения,- Грязная свинья. Понятное дело, что на «кого-либо» ему было абсолютно плевать. В данный момент его волновала лишь халатность и глупость самого Смита, которого, судя по всему, вовсе не волновало не то чтобы своя жизнь, но и благополучие всего государства. Ведь все прекрасно знали значимость Разведкорпуса и его деятельности по отношению как к боевым силам, так и ко всему мирному населению страны. И всё-таки в голове Аккермана не укладывался факт того, что сам командор так легкомысленно мог быть убит. Всю дорогу по направлению домой солдат молчал, даже не удостоив Смита своим взглядом. Тот, в свою очередь, оказавшись на свежем воздухе словно моментально протрезвел, восстановив ровную и четкую походку. Темноволосый солдат только хмурился от собственных мыслей и доводов. Помимо всего, он был не менее раздражен тем, как быстро несется мужчина, будто насмехаясь над Риваем, чей шаг в свою очередь равнялся половине шага командора. Резко остановившись посреди пустынной улицы и схватив того за шиворот рубашки, Аккерман заставил блондина склониться. Как только он оказался достаточно близко, бывший наёмник прошипел, находясь в паре сантиметров от чужих губ: -- Смит, какого дьявола ты такой бестолковый?! Если бы я свалил с этой пьяньщины ты бы так и предпочел сдохнуть? – шумно дыша, взгляд серых глаз устремился в голубую бездну радужки своего собеседника. — Что же. Во-первых, «Эрвин», во-вторых, я был в вас уверен, капитан. Лишь хотел в вас убедиться, - спокойным и размеренным тоном отвечает главнокомандующий, бережно, но твёрдо снимая со своего воротника чужие руки, пока Ривай застыл в немом изумлении, пусть и ни единой мышцей лица тот не дрогнул, - Отныне вы вправе вершить над своими действиями самостоятельно. Капитан Разведкорпуса Аккерман. Сжав губы и скрыв оскал, Аккерман, не сопротивляясь рукам Эрвина, в следующее мгновение утягивает крепкой хваткой в грубый и неумелый поцелуй главнокомандующего. Не осознав свои действия, но поняв их роковое значение, только что назначенный капитан подло скрылся за дверью, ведущую в корпус, где он жил прошедший месяц. Шумно выдыхая, Ривай нёсся по коридору, чуть ли не переходя с шага на бег. Голову охватила лишь одна мысль: «Господи, что я творю…». Заходя в комнату, юноша хлопнул дверью, тут же залетая в ванную комнату. Опираясь на бортики раковины, перед ним встала лишь одна картина: растерянный, с нарушенным пробором и дрожащими плечами он сам. Но то был не Аккерман, которого все знали за безжалостность и железную сдержанность. В отражении стоял самозванец. Взвыв, тот схватил себя за волосы, сжимая пряди в кулаках и с силой ударяясь головой о стену. Покачиваясь, Ривай дошел до своей койки и рухнул без сил на жесткий матрас, встретивший его холодом от открытого весь вечер окна. Желание забыться, окунуться в царство Морфея и не просыпаться нахлынуло как только хватка на голове ослабла, а веки стали застилать уставший взор мутной пеленой. Это был день, когда в жизни Аккермана всё перевернулось. Ночь для капитана выдалась не из лучших: постоянные кошмары, повтор того самого негласного поцелуя, который начинался и заканчивался вновь и вновь. Найдя чабрец, который не раз был задействован в случаях нервозности или бессонницы, Аккерман безнадежно кинул его на дно чашки, откуда тот всплыл спустя мгновение от кипятка, моментально разнося по всей комнате свой аромат, кренящий в сон. Выждав около минуты, юноша взял чай и неспешными глотками начал обжигать горло, в то время как сухой взгляд предпочел медитативно наблюдать движение облаков в ночном небе. Судя по ярко светящей Луне над землёй, время было уже за полночь. Вдыхая ночной тихий воздух, Ривай с таким же тяжелым облегчением его выдохнул. Дрожь в руках солдата унялась, а беспокойный ком мыслей в голове стал расплавляться от горячего напитка. Ни единая душа не смела помешать и испортить эту ночь. Вспоминая собственную юность, капитан расслабленной походкой направился к выходу, решая окончательно выветрить свою голову прогулкой… да хоть до той же конюшни, почему бы и нет? Накинув на плечи форменную куртку, да прихватив перочинный нож ради своего же спокойствия, Аккерман вышел на улицу. Он яро надеялся на то, что ему не доведется никого встретить по пути, ведь будучи в рабочем костюме Разведкорпуса, а вместо сапог расхаживать в тапках не гоже перед людьми. Кто знает… не то чтобы кто-либо посмеет начать насмехаться над грозой Элдии, но лишний шепот за спиной никогда не станет чем-то приятным. *** Многое изменилось с тех пор. Поменялись привычки, ценности, лица… осталась лишь одна неизменная любовь к ночным одиноким прогулкам. Ривай так и не смог проникнуться к городскому шуму. Его квартирка в отдаленном трёхэтажном доме, где он жил на первом, находилась в часе езды от центра. Куда ближе и быстрее было добраться до пастбища, где летом паслись по ночам козы и лошади, а зимой бродили одетые слоями шерсти зубры, находившиеся под четкой охраной местных жителей и государства. По мнению же бывшего капитана это крайне мудрые и глубокие по ходу мыслей парнокопытные создания. Они словно киты на суше – огромны по своим размерам, безмятежны и редки. Этой ночью мужчина также направился на неброскую прогулку, опираясь на именитую трость и всё ещё не доверяя очередному «медицинском прогрессу», который вкрутили в его коленные суставы, сделав некоторое укрепление в них. Цель у данного живого эксперимента – проявление гуманности к высоко возрастным ветеранам, как Аккерман. Хотелось же ему пошутить о том, что таковых практически и не осталось по причине гуманности иного исторического лица, но тот решил в один из немногих разов сдержаться. Клеймо старого сумасшедшего отшельника – не та слава, к которой шёл Ривай. Хотя, честно признаться, тот ни к какой славе не шёл. Его целью всегда было мирное небо над головой того, кто в итоге стал его частью. Неуверенно бредя вдоль протоптанной, пускай и слегка заметенной тропинке, еле слыша и ощущая хруст снега под ногами, тяжело опущенная вниз голова мужчины вдруг резко поднялась наверх. Там его встретила ясная ночь, освещённая яркой Луной… как в ту ночь. Обернувшись, тот заметил, как по левое плечо расположился ангар. В темноте слабовидящий Аккерман мог бы и не отличить его от того, что стоял совсем недалеко отсюда несколько десятков лет назад. Краем ещё не ослепленного глаза, Ривай заметил резкое движение, скрывающееся за углом. В груди всё застыло. *** Дуновение ветра переплеталось в волосах юноши. На долю секунды прикрыв глаза, он неожиданно для себя увидел высокую фигуру, которая скрылась в дверном проёме конюшни. Поджав губы, Ривай уже хотел уходить, но необъяснимо для себя он направился вслед за ещё неизвестным лицом, скрытым за капюшоном плаща. Зайдя во внутрь, перед Аккерманом предстала совершенно странная картина: стоящий напротив светло-серой, практически белоснежной лошади командор. Между теми явно был задействован некий безмолвный диалог, строящийся на взглядах и соприкосновениях. Так бы и остался капитан в темном углу, в стороне, если бы не… рывок за спиной. Шикнув гневно, Аккерман попытался отмахнуться от неприятеля, скрытым занавесей тьмы. Ривай уже был готов в абсолютной тишине помереть от лап своего бывшего заказчика, с которым буквально на днях провел милую беседу. Но, как резко он был поднят с земли, также быстро оказался на исходном месте. Удивленный юноша хотел было поправить куртку, пока не обнаружил её отсутствие. Отскочив назад и обернувшись, он лицезрел, как вороная низенькая клячка нажевывала «Крылья свободы». По отсутствию мышц на шее и спине не трудно было догадаться, что по времени сие создание находиться не сильно больше его. Но даже молодой возраст не смущал уже разозлившегося капитана, который гневался в первую очередь не на лошадь, а на свою растерянность. Уже забытый в этом каламбуре Смит всё-таки решил освятить разборки двух полуночников своим появлением. -- А я смотрю, ты ей уже приглянулся, - с лёгкой усмешкой произносит командор, позволяя себе ещё долю секунды любоваться окаменевшим лицом напарника, на котором застыла немая озадаченность. -- Смит, спаси уже наконец мою форму. Я платить за неё не собираюсь, - язвительно отвечает юноша на чужие насмешки, скрывая за скрещенными на груди руками некое опасение перед, как он понял, кобылой. Не сдерживая тихий смех, Эрвин выдергивает из зуб животного куртку, возвращая её владельцу. Ривай же смотрел на блондина, словно на дикаря: весь открытый, светился чуть ли не ярче самой Луны… как солнце. От своих же мыслей Аккерман умудрился смутиться в глубине души, тут же противясь самому себе. «Боже, как мерзко от себя, я словно в пубертатный возраст вернулся… фу!» Только замечая, что куртка в руках командора всё это время находится в протянутом состоянии, спохватившись, капитан выдёргивает её, толком даже не горя ни малейшим желанием взглянуть в чужие глаза. Ривай не имел понятия о том, что происходит в его мыслях, в голове. Он знал лишь одно: таких эмоций раннее в его жизни он не испытывал. Что-то непонятное, загадочное и отчасти даже страшное. Желание скрыться от всего мира и поддаться забвению ломало Аккермана изнутри. Но внешне он должен быть стойким, должен не подавать и виду, что что-то в его душе не так. -- Спасибо, Смит. С твоего позволения пойду к себе в комнату,- холодно добавляет капитан, через силу отворачиваясь от блондина, пока не почувствовал тяжёлую теплую руку на своём плече, в привычной манере останавливающую того. -- Ривай… я так и не отблагодарил тебя-, - растеряно начал главнокомандующий, пока не был столь бесстрастно прерван своим спасителем: -- Не стоит. Это был мой долг. *** Спотыкаясь об собственные ноги, через сугробы бежала одинокая фигура Аккермана, каждые несколько шагов падая и обжигая вытянутые ладони снегом. На его глазах наворачивались слёзы, пока непослушные ноги отчаянно пытались догнать, ухватиться за убегающую от него фигуру. Выбившись из сил, мужчина остановился, судорожно озираясь по сторонам. Никого. Рухнув на колени, ударяясь о землю, из горла мужчины вырвался вой. Отчаянный, одинокий и молящий. Ривай буквально захлебывался в своих слезах, не в силах что-либо сказать или встать. Бывший капитан был разбит самим собой, не желая ни подниматься вновь на ноги, ни дальше жить. Он слишком долго нёс в себе свой долг.