Цена короны

      Тебе семь лет. Утром в окно спальни заглядывает солнце, играет бликами на полированном дереве, потом путается в золотых косах, которые старательно расчесывает и заново переплетает после пробуждения служанка. Ты учишься играть на арфе, которая кажется выше тебя ростом, стараешься так, что иногда хочется язык высунуть от усердия, но ты знаешь, этого делать нельзя — этикет не позволяет.       Под окнами сад. Названия всех цветов и кустарников знает только старый садовник, которого ты спрашиваешь каждый раз, когда распускается очередное диво. Здесь на мягкой траве можно сидеть и плести венки, слушать щелканье соловья, смотреть в небо, лазурной перевернутой чашей опирающееся на горы. Вершины сверкают серебром в особенно солнечные дни — учителя объясняют тебе, что там даже летом лежит снег, а перейти зубчатые хребты можно только по трём перевалам. Ты киваешь, искренне стараясь запомнить, но мысли тянутся в сад, к бабочкам, душистым яблокам, выложенному мрамором пруду с золотыми рыбками. На берегу стоит резная беседка. В ней бывает уютно посидеть вечерами вместе с мамой. Ее волосы такие же золотые, но куда длиннее, их хочется гладить и пропускать между пальцами, тихонечко завидуя и мечтая однажды отрастить такие же. Мама смеется, ее зубы блестят, как жемчужины в диадеме и ожерелье. Она всегда красивая, люди кланяются ей при встрече, и ты думаешь, что они восхищаются ее красотой и добротой, — ты забываешь о короне.       В другом уголке дворцового парка есть ровная лужайка, и, если прокрасться к ней незаметно в определенные дни, можно увидеть, как дерутся на тренировочных шпагах братья. Или услышать выстрелы — значит, на дальнем конце поставили мишени. Если тебя заметят, то закружат в объятиях, зацелуют, но оружие в руки не дадут, как ни проси. Ты еще слишком мала. Конечно, у твоих ног лежит все, что захочешь — кроме пистолета.       Тебе четырнадцать. Шлейф черного платья скользит по ступенькам, встречные — тоже в черном — склоняют головы. Так же они кланялись маме… при этой мысли у тебя в глазах начинает щипать. Флаги приспущены. Город укутался в траур. Хоронить приходится слишком многих — неведомая болезнь, перед которой оказались бессильны даже маги-целители, без разбора собирала жатву и с дома ремесленника, и с королевского дворца.       Тебе двадцать два. Твои волосы могут сравниться сиянием с солнечными лучами, глаза не превзойти изумрудам, а губы ярче гранатов. Именно так твердят восторженные юноши, которых принимает в парадной зале отец. Ты проводишь с ними время на балах, выезжаешь на прогулки, милостиво позволяя любоваться собой и придерживать стремя. Кружишься в танцах, слушаешь умелые и не очень попытки слагать в твою честь стихи. Но вечером, с глазу на глаз с отцом ты со вздохом качаешь головой — и через пару дней высокородный кавалер покидает дворец, одаренный золотом, шелками, но не твоей благосклонностью. Ты можешь позволить себе быть придирчивой.       Платья, украшения, лошади, изысканные блюда, драгоценные вина — ты меняешь их взмахом ресниц, движением бровей, которые угадывают слуги. Сначала отец старался так излечить твою тоску по умершим, сам исцеляясь твоими улыбками, затем это вошло в привычку. У него — баловать, у тебя — упиваться капризами и наслаждаться свободой. Брат посмеивается снисходительно, и за этот смех ты можешь хлопнуть его по пальцам веером. Но вы нечасто видитесь — он занимается военным делом, много времени проводит при армии, лично объезжает перевальные крепости, заезжает и по ту сторону гор, навещая гарнизоны в крупных городах и пограничье. Тебе слушать про пушки, порох, учения и офицерские училища откровенно скучно. Хотя танцуют офицеры на балах превосходно, этого у них не отнять.       Тебе двадцать пять. Диадема давит на лоб, каблуки у туфель слишком высокие, корсет платья — слишком тугой. А может, просто новости плохи. Хотя ты вряд ли понимаешь, насколько. Отец рассказал тебе за завтраком. Брат не остался к столу, поцеловал тебя в лоб и ускакал. Он верховный главнокомандующий. Над городом плывет мелодичный напев ритуальных труб — пришло время помолиться о защите родной земли. Сосед позарился на приграничье. Ты беспокоишься о том, что теперь купцы могут не привезти жемчуг и пурпур с побережья.       Отец нечасто находит время посидеть с тобой в беседке. Дворец наполнен шагами офицеров, маги-телепаты день и ночь приходят доложить новости — они живут во всех крупных городах и могут передавать друг другу послания мысленно. Все нити сходятся в столицу. Отец следит. Ты скучаешь. Балов стало меньше, женихов тоже. Только и остается, что кататься верхом, да устраивать пикники в саду.       Однажды утром ты поражаешься тишине, окутавшей коридоры и залы. Все ходят на цыпочках, опустив глаза. Отец же смотрит тебе прямо в лицо — и его веки красны и болезненны. Ночью пришла весть. Дурная. Ты не веришь до последнего, не хочешь задумываться, но отец произносит эти слова, и они обрушиваются непомерной тяжестью. Твой брат убит. Пал в сражении, с честью, достойно великих полководцев древности. Отец шепчет это дрожащим голосом. И ты впервые видишь, насколько он стар.       Траур. Черное платье и черная вуаль. Занавешенные витражи и печальные напевы в храмах. Ты вспоминаешь о том, как сидела с братом в саду, как играла с ним в мяч. Потом проходишь мимо зеркала и задумываешься, к лицу ли тебе наряд и не слишком ли ты в нем бледна. Через мгновение этих мыслей стыдно.       Отца не стало через неделю. Ты стоишь над его ложем и утираешь слёзы, спиной чувствуя взгляды. Не сразу и понимаешь, в чем дело — но потом осознаешь. Ты последняя. Они смотрят на тебя как на королеву. Ты королева? Что ты умеешь? На что ты способна? Ты не хочешь вникать в политику, тебе претят нудные заседания, на которых отец пропадал с рассвета до полудня и дольше. Но они смотрят на тебя. Придворные, офицеры, даже слуги. Смотрят с надеждой и ожиданием. И ты сворачиваешь к залу совета.       Враг идет вперед, несмотря на усилия ваших… теперь твоих войск. Седоусый генерал предлагает отступить к перевалам и защищать столицу. Через горы врагу не перейти. Молодой полковник почти требует, чтобы к крупному городу на юге были двинуты резервы, потому что гарнизон хоть и предан, но мал. Ты не любишь, когда с тебя требуют. А седые усы напоминают, что их обладатель верно служил ещё твоему отцу. Ты колеблешься — но приказываешь закрыться на перевалах. Молодой наглец уходит, едва ли не хлопнув дверью.       Через несколько дней телепат тихо сообщит тебе, что тот город открыл врагу ворота без боя. А кроме него — еще полдюжины городов поменьше. Ни единого выстрела. Ты еще не понимаешь, почему в горле защипало, но слёзы уже рвутся из глаз, и ты запрокидываешь голову, чтобы не дать им размыть тщательно втертые румяна и жирную черноту с ресниц. Это были земли, которые оставил тебе отец — а ты бросила их в руки недругам. За них сражался и умер твой брат — напрасно? Ты идешь быстро, чтоб никто не посмел обратиться. Останавливаешься только в склепе, у надгробия. Мраморное лицо отца спокойно, красиво и молодо. Умер он гораздо старше. Ты стоишь над ним и плачешь. Теперь уже без стеснения. Ты подвела его — а он так тебя любил… Ты не справилась. Ты не королева, а насмешка над этим титулом. Ты бездарна.       Глаза опухли, их окружает чернота. Ноги несут прочь из склепа, редко хоженой дорогой к храму. Встречные склоняют головы и расступаются. Ты не видишь ни их, ни статуи богов, перед которыми без сил падаешь на мозаичный пол. Силы есть только плакать.       Плеча касается унизанная холодными кольцами рука. Верховная жрица. Белые от седины волосы переплетены золотыми цепочками, красивое лицо без возраста неподвижно. Платье-балахон сегодня изумрудно-зеленое, но каждому дню — свой цвет. Она без слов зовёт тебя, и ты без слов идёшь следом.       Комната пуста и роскошна. Мозаика с пола до потолка, от стены до стены. Витражный свод.       — Ты измучена.       — Я ничтожество. Я потеряла всё, что создал отец.       — Не всё. Ты жива. Ты здесь. Твои люди живы.       — Мои люди теперь рабы чужеземцев. В этом моя вина.       — Эта вина тебя гложет?       — Неимоверно.       — Ты можешь всё исправить.       — Не шути так, хоть и жрица.       — Не шучу. Есть магия более сильная, чем магия целителей или телепатов, даже чем моя жреческая. Магия королевской крови.       — Отец никогда не говорил про неё.       — Она сильна, но жестока. Даст тебе могущество, но потребует высокую цену. Готова ли ты заплатить?       — Если это могущество даст мне победить, отомстить за родных, вернуть земли, спасти людей — я отдам что угодно.       — Не спеши словами. Ты потеряешь красоту. Вино и кушанья больше не будут тебя радовать. Ты не познаешь удовольствия на брачном ложе. Магия заберет у тебя вкус жизни, хотя и продлит годы.       — Смогу ли я родить детей?       — Сможешь. Они унаследуют эту силу, которую тоже смогут пробудить, если заплатят.       — Я согласна.       — Хорошо ли ты подумала?       — Не задавай вопросов. Сделай это.       — Готовься.       Ночь. Площадь. Полная луна и пять костров. Безмолвная тревожная толпа жмется к домам и тени. С дымом в небо плывет напев жриц, ведущих хороводы вокруг пламени. На помосте между ними тебя ждет верховная жрица. Ее белые одежды подшиты красным шелком, переливающимся в бликах огня. За ее спиной ты видишь жертву. Нагую женщину с закрытыми глазами. В руке у жрицы нож, на губах — улыбка и слова, которые ты не понимаешь, но которым подчинишься.       Нож скользит по запястьям, пуская в чашу кровь. Голоса звучат сильнее, быстрее, пламя рвётся вверх. Воздух звенит, толпа неровно дышит, не смея отвести глаз и не смея уйти. А нож уже ложится в твою ладонь. Жрица отступает в сторону и указывает на жертву. Ты замираешь, глядя, как вздымается ее грудь. Ты никогда не убивала. Даже на охоте не была.       Напев все громче, тени вокруг костров кружатся быстрее и быстрее, тебя норовит подхватить и закружить вихрь. Не убьешь — не успеешь. И ты режешь ей горло. Рука едва дрожит. Кровь льется в чашу, мешается с твоей. Хороводы срываются на бег, сама луна несётся в пляске, когда жрица подносит кровавую чашу к твоим губам…       Утро будит тебя ласковыми лучами. Где сон, где явь? Потягиваешься — и видишь свою руку. Бледная кожа, под которой змеятся черные вены. Ногти загнуты когтями. Не смотришь. В груди поднимается страх. Два шага — ты у зеркала, в три створки, от самого пола. Из зеркала на тебя красными как угли глазами глядит такое же белое с черными узорами лицо, вдоль щек висят жесткие черные пряди. Это не ты. Хочется разбить изображение вдребезги.       Зеркало осыпается тебе под ноги хрустальными брызгами.       Ты кусаешь яблоко из вазы — и чувствуешь, как что-то попадает в нутро, без вкуса и запаха. Делаешь глоток вина — ни сладости, ни хмеля. Словно теплая вода в жару.       Прикрыв глаза, ты начинаешь видеть огоньки — жизни людей вокруг. Во дворце. Хмуришься — и видишь весь город. Огоньки тлеют, мерцают, полыхают. Ты знаешь, где они. Каждый.       Совет не смотрит тебе в глаза, но приказ исполнен молниеносно. На следующее утро армия выходит из ворот. Твоя сила видит всю долину, каждого солдата, каждое орудие в батареях на перевале. По ту сторону гор ты безошибочно находишь войско врага.       Ты знаешь, где они. Каждый. Задолго до того, как вернутся разведчики. Ты чувствуешь, кто колеблется, а кто будет биться насмерть. Ты видишь, куда бить, и бьешь. Твои солдаты не смеют встретиться с тобой взглядом, но идут в бой и побеждают. Враг дрогнул. В одном месте, в другом. Ты знаешь, где батареи, и шлешь туда конницу. Ты тянешься к пороховым складам и понимаешь, как зажечь там искру. Земля дрогнет, дым поплывет над полем боя, а ряды противника охватит паника. Люди понесут твои имя вперед на клинках, штыках и пулях. Они пойдут дальше, добить дрогнувших чужеземцев. Ты будешь ехать следом. У тебя не так много времени, всего до следующей полной луны. Но ты знаешь, что успеешь — тебя не остановить.       Города открывают ворота и падают перед тобой ниц. Ты не мстишь за измену. Твое сердце бьется медленно и ровно. Нет чувств, нет страстей, нет гнева или жажды крови. Есть только сила, которой ты знаешь применение.       Враг разбит. Уничтожен. Сметен прочь с твоей земли. И ты возвращаешься во дворец. На черных жестких волосах корона. Не мамина диадема, а отцовский массивный венец. За тобой идут полки, выкрикивая твоё имя. Люди смотрят на тебя. Смотрят тебе в глаза, не боясь их огня. И кричат «Да здравствует королева».       Да, рубиновоглазая ведьма с черной кровью, вот теперь ты действительно стала королевой.