Виктор любил наблюдать, как живое существо бьется в агонии. Лапками-усиками-хвостами дергает, сердце как маленький моторчик.
Тыдык-тыдык.
Руки в вязкой темной жидкости.
Палец натыкается на что-то влажное - может, сердце, а может, какая-нибудь почка. Он только начал изучать анатомию, а потому не до конца понимает, где что находится.
Тыдык-тыдык.
Все еще стучит. Странно. Он тычет пальцем в закатывающееся глазное яблоко. Проводит пальцем по тонкой липковатой оболочке, подносит палец к носу и втягивает воздух.
Не-а, совсем ничем не пахнет. Только вспомнился последний обед и приятные отголоски молока с печеньем.
Тыдык-тыдык.
Да когда оно перестанет? Ему пора на урок, но он не может оторваться от такого увлекательнейшего зрелища. Смотреть, как кто-то умирает, всегда интересно. Любопытно. Когда умирал его больной дед от рака чего-то там, Виктор специально задержался у его постели: взглянуть, что отражается в глазах перед смертью. Он был сильно разочарован, увидев не боль или отчаяние, а лишь усталое какое-то облегчение. Неинтересно... Скучно.
Подыхать от болезни - не круто.
Посторонний звук вдруг отвлекает от воспоминаний.
—Что... Что ты делаешь?
Виктор медленно поворачивается на звук. Глядит перед собой.
Обладатель голоса - кривовато-нескладный, тощий ребенок. Больной будто бы какой-то, равнодушно отмечает про себя Виктор. Чахоточный. Будто всю жизнь из дома не выходил.
С другой стороны - так было даже любопытней.
К Виктору обычно мало кто так обращался. Другие дети его сторонились - в принципе, он мог их понять. Даже когда родители упрашивали его "поиграть с ребятами", он лишь смотрел на них долго, пристально. Оценивающе. И продолжал ковыряться отверткой в механике, откручивая гайки в механическом будильнике просто за тем, чтобы посмотреть, что у него внутри. В такие моменты ему казалось, что его боится даже собственная мать.
В любом случае, ему было все равно. Но то, что холерный хорёк осмелился с ним заговорить, уже разожгло в Викторе интерес.
Поэтому он все же удостаивает его ответом - так, потешить любопытство, что будет дальше:
—Изучаю.
—Но... Но... — зверёныш испуганно всхлипывает, — ему же больно...
—Ага.
Какая сентиментальность, надо же. Виктор, к слову, сомневается, что существу больно - оно уже давно перестало дергаться в тщетных попытках уползти.
Однако хилый звёреныш вдруг заявляет, удивительно нагло сверкнув водянистыми своими глазёнками:
—Я... Я все учителям расскажу! Больной!
Виктор чуть ли не хохочет неистово: это он-то больной? Это его только что обозвали больным? И кто - полудохлая жертва аборта!
Он одним резким движением подскакивает и с размаху бьет зверька в челюсть. Одного удара хватает, чтобы повалить его на землю и оседлать сверху, надежно придавив угловатые конечности, чтоб не брыкался.
—Попробуй, расскажи, — Виктор наклоняется к его уху близко-близко, щекочет дыханием нежную кожу возле ушной раковины, — а я тогда посмотрю, какого цвета у крыс надпочечники.
—Н-надпочечники?..
Зверёныш судорожно вздыхает, прижатый весом более жилистого тела. Виктор ощущает смутное удовольствие: под ладонью бьется чужое сердце. Быстро-быстро, как у кролика.
Тыдык-тыдык.
—Н-не надо... Пожалуйста... Пусти!
Тушка под Виктором извивается всем скользким телом, но он сильнее. Почти прижавшись носом к одежде нелепого существа, он продолжает изучать-искать-вынюхивать. Существо уже не скулит, только плачет беззвучно, жирные слезы глотая.
—Ты забавный, — он улыбается одними губами, но в глазах все то же равнодушие.
Тыдык-тыдык-тыдык-тыдык...
—Интересно, услышит ли тебя здесь хоть кто-нибудь? — высунутый язык облизывает пересохшие губы.
К счастью для зверушки, вдалеке слышится голос какого-то одноклассника (Виктор не знает, как его зовут, Виктору глубоко насрать).
—Э-эй? Зсасз?.. Урок уже начался... Учитель зовет... Пойдем. Пожалуйста.
Виктор раздраженно мотает головой. Что за день, ни развлечения, ни удовольствий. Только молоко вкусное было.
Впрочем, ладно. Таких дней будет еще много.
Уже слезая с рыдающего крысёнка, он бросает снисходительно:
—Живи пока. Сохранность твоих органов проверим в другой раз...
Через полчаса он уже сидит в кабинете на своем месте, тщательно вымыв руки от крови и земли.
Едва удостаивает вниманием преподавателя, вышедшего за каким-то чертом на середину класса.
Зря не удостаивает, как оказывается.
—Дети, это Освальд Кобблпот. Он будет учиться в нашей школе. Освальд, поприветствуй остальных!
Освальд молчит. Освальд не может ответить. Освальд трясется всем телом от ужаса, едва его изумрудные глаза встречают бледно-синюю радужку в самом дальнем углу аудитории.
Виктор не улыбается, только смотрит неотрывно из-под отсутствующих бровей.
Он мог долго так смотреть, глаза у него не пересыхали - почему, Виктор так и не понял. Побочные эффекты отсутствия некоторых важных человеческих свойств, возможно.
Он бодро вскакивает с места и делает приглашающий жест рукой:
—Можешь сесть со мной... Освальд. Мое имя - Виктор Зсасз. Уверен, мы поладим.
Он позволяет себе короткую маниакальную ухмылку, возможно, чуть более широкую, чем он расчитывал.
Зверек на негнущихся ногах приближается и садится рядом: теплый, дрожащий. Великолепно испуганный. Но Виктор видит в глубине глаз напротив что-то непонятное - не то дерзость, не то... Зачатки безумия? Он не разбирается в выражениях лиц.
В любом случае, это определенно должно быть весело.
***
Виктор бросил школу в далеком 199* году, в один день лишившись обоих родителей, богатого состояния, а заодно последних крупиц человечности.
Но он так и не смог забыть нелепого зверёныша, посмевшему тогда к нему обратиться, единственному из многих тупых детей. Не смог - и не захотел просто. Нечасто встретишь такую любопытную зверушку, хотя всякого рода гнид в Готэме хватало.
Но этот был особенным. Виктор по нему не скучал, нет... Но все же, часами сидя на подлокотнике кожанного кресла своего нового господина - дона Фальконе - позволял себе мечтать.
Он мечтал о многом. О том, как выворачивает в обратную сторону лопатки зверёныша и как он при этом восхитительно, оргазмически скулит. О том, как вбивает его до кровавых синяков в стену и душит ремнем из его же брюк. О том...
Внезапно открывающаяся дверь обрывает мысль на полуслове, и размеренный голос дона Фальконе прерывает тишину:
—Виктор, знакомься. Это мисс Муни и ее подручный, Освальд.
Сердце пропускает пару ударов.
Тыдык-тыдык.
Его будто отбрасывает назад во времени - туда, где на него с точно таким же затравленно-шокированным выражением таращилось нелепое существо, словно не от мира сего.
Не может быть.
Существо, кажется, настолько же шокировано, как и он. Оно перестаёт дышать.
Виктор-таки берёт себя в руки и обнажает зубы в дружелюбном оскале. Отвечает максимально приветливо:
—Приятно познакомиться... Мисс Муни.
От зверька не укрывается то, как он проигнорировал его присутствие. Он тревожно бегает глазами по помещению, но не смеет и с места сдвинуться без приказа Фиш.
Вот только надолго ли?
Виктор снова ощущает то забытое чувство любопытства, утраченное тогда, когда, казалось, его уже ничего не может удивить. Ни убийства, ни пытки, ни новый вкус молочного коктейля. Ничего. Кроме, возможно, одной вещи...
После того, как церемониальные раскланивания окончены (к большому облегчению Виктора), он следует за зверёнышем в холл. Неотступно следует, как бойцовская собака, учуявшая свежее мясо.
—Мне все еще интересно, какого цвета у тебя надпочечники, — хмыкает Виктор через плечо.
К его вящему удивлению, ему отвечают - и довольно нагло:
—Рекомендую поторопиться выяснить это как можно скорее. Пока твой ненаглядный босс еще жив, и тебе есть, за чей поводок цепляться...
Виктор смеется, давится смехом, пачкая пошедшим из носа молочным коктейлем дорогую обивку дивана. Маленький засранец серьезно только что угрожал ему смертью Фальконе?
Виктор засовывает пистолет в кобуру и, все еще посмеиваясь, направлятся к выходу, игнорируя мелкого крысёнка.
... Что ж, через несколько лет ему стало не до смеха.
Когда его новый босс спрятанным в рукаве лезвием щекочет ему горло, оседлав его тело на столе прекрасного, дорого обустроенного кабинета, он трясется. Вовсе не от страха, нет! - от еле сдерживаемого восторга. Кто бы мог подумать, что зверёныш вырастет такой опасной тварью... Двое влиятельнейших человека у руля мертвы, а его незыблемый, как был уверен Виктор, босс покинул город навсегда.
Жизнь преподносит поистине удивительные сюрпризы.
Он слышит тихий, ленивый голос, а затем ликёро-коньячное дыхание (вкусно) щекочет ему ухо:
—Я бы не отказался взглянуть, какого цвета твои надпочечники. Что скажешь, Виктор?
Ладно, Виктор соврал. Ему очень, сильно, еще как смешно...
—Для вас - все, что угодно, босс, — улыбается.
Он рычит сквозь крепко стиснутые зубы, когда Освальд впивается ногтями до крови ему в кожу черепа, откидывая голову назад.
—Сперва я хотел бы получить от тебя кое-что другое.
Виктор высовывает язык и прикрывает в предвкушении глаза.
Он явно поторопился с тем, что его уже ничем не удивить.
***
Виктор любил наблюдать, как живое существо бьется в агонии. И извивающийся под ним в приступе самозабвенного экстаза зверёныш - нет, теперь скорее взрослая опасная тварь - прекрасное тому подтверждение.
