Без пятнадцати

Я помню. Твоя кожа была идеально белой и почти что сливалась с цветом костюма, сшитого на заказ у лучших итальянских портных. Дорогая ткань, белые нити, золотые запонки... Это явно было лишним. Мы оба это знаем. Ты бы предпочел что-то менее дорогое и, скорее всего, привезенное из Японии. А так все, знаешь... Тебе не идет белый цвет. И сколько бы не спорили со мной - тебе не идет отбеленная кожа вперемешку с алым атласом и золотистыми краями. Снег белый. Белый, да? Нет. В мафии нет белого. И поэтому снег более не белый. И свет не белый. И вообще не белый. Только твоя кожа. Только руки. И только белый костюм, сшитый на заказ в лучшем итальянском ателье. Я помню тысячу белоснежных роз, что окутали твое тело, вроде бы и топя в ласковых, нежных лепестках, но мне от чего-то казалось, что их положили рядом с тобой лишь для того, что бы острые шипы терзали твое тело даже после церемонии. Розы впервые казались мне столь отвратительными и тошнотворно белыми. Не настоящими, не живыми розами, выращенными в Эквадоре и привезенными под заказ. Ровно тысяча роз с невероятно ровными лепестками и определенного диаметра бутонами. А ты ведь не просил всего этого. Ты ведь тоже не любил белый цвет. И поэтому я позволил себе это. Теперь хоть что-то яркое, как ты. Одна ярко-красная роза смотреться в твоих руках как капля вина на белой скатерти, но мне кажется, что так лучше. Затертый белый теперь смотрится хоть чуточку живым. И ты тоже... Будто снова улыбаешься. Я тоже, знаешь, улыбаюсь. Я тоже, знаешь, впервые отзываюсь о тебе на "ты", хоть и в мыслях. Я тоже, знаешь, последний отхожу от тебя. Я тоже, знаешь, остаюсь один. Как и ты... По моей улыбке скользит соленная капля, но я даже не могу смахнуть ее. Мои руки вцепились в крышку гроба и я не могу заставить себя отпустить. Отпустить тебя, Дечимо. Слеза падает на твою холодную руку, колокол на башне начинает бить, терзать мою душу. Это словно надоедливое напоминание о том, что пора. Мне всю жизнь куда-нибудь, да "пора". То "пора" идти в школу. То "пора" ложится спать. То "пора" найти себе девушку. То "пора" послать Ямамото на задание. То "пора" заканчивать отчет... А сейчас "пора" отпустить тебя. И я... Отпускаю. Конечности явно не мои. Сам бы я сейчас не смог сделать и шага. Кто-то моими руками накрывает на тебя, Десятый, черную крышку с гербом Вонголы. Кто-то моими ногами встает с колен подле тебя и отходит назад. Отходит. Отходит... Всего шаг, а вроде и сотня метров. "Все в порядке, Гокудера-кун! Все будет хорошо!" Наверно это и есть истерика. Слезы текут нескончаемым потоком и я осознаю это лишь тогда, когда даже Рокудо начинает сочувственно глядеть на меня. Кто-то прикладывает мою ледяную ладонь к лицу, пытаясь утереть слезы, но ничего не выходит. Это будто не смываемая кровь, что теперь пропитала все мое тело. Стереть ее может только более свежая. Свежая... Руки трясутся как и колени. Пытаюсь рукавами пиджака стереть все свое лицо, глаза, рот и нос, что бы ничего не осталось. Просто не видеть ничего более. Просто... Выглядит это со стороны правда как истерика. Убого. Так не по мужски... Черт! До головной боли стискиваю зубы, пытаясь утихомирить себя. Но все это будто не я. И тело не мое вовсе. И жизнь, и судьба, и Хранители... И Вонгола. Уйдя под землю, Дечимо забрал с собой не только мою жизнь, но и мой разум. ... Без пиджака, оказывается, дышать значительно легче. Хотя дышал ли Гокудера Хаято, глотая горький виски, в желании согреть себя в эту осеннюю ночь?.. А может это и не виски был вовсе? Скорее всего горячий черный чай с мятой, для успокоения. Или кофе. Пусть лучше кофе. Да. Гокудера прислонился лбом к большому окну в кабинете Десятого Вонголы. Опаляя теплым дыханием тонкую, прозрачную защиту комнаты, юноша снисходительно улыбался самому себе, глядя в темный город, что был за пределами резиденции Вонголы. В брюшной полости шестой день было пусто. Глаза опустели с дней сорок назад, а под ребрами было пусто уже, казалось, вечность. Никакие разговоры, документы и подписи не помогали. Хаято обезумел оставшись один в своем мире. В своем собственном мире, который кружил вокруг Джудайме. - Ты жалок, ты знаешь об этом? Ураган Вонголы начал разговаривать с собой, вернее, со своим отражением, после первого голодного обморока. Тогда его хоть и накормили силком, но не держать же его на цепи после этого? Да никто бы не дался. А голод продолжал охватывать молодого мужчину изнутри, проникая в каждую нервную клеточку. Да, возможно с голодом по полам он чувствовал себя живым. - Ты до безумия жалок, Хаято... - как-то сонно протянул молодой мужчина и не успел он вновь усмехнуться в лицо своему отражению, как стекло окна на мгновение засветилось. Рефлекторно зажмурившись, Гокудера сделал шаг в сторону и чуть шатаясь, отдернул руку в сторону, прихватив с собой и темно-бордовые плотные шторы. Свет потух, а за спиной раздался голос: - Жалок, говоришь... Гокудера дернулся от постороннего голоса, поворачиваясь в сторону двери. И увидев перед собой свое же отражение, вновь усмехнулся. Что это могло значить? - Я сошел с ума? - Как бы тебе сказать. Уже давно. Они смотрели друг на друга с усмешкой и превосходством в глазах. Один из них был пьян от голода. Другой же был трезв от холода. Разные, не похожие "отражения" были друг другу равны. В один момент "отражению" надоело находиться в темноте и, щелкнув пальцами, молодой мужчина зажег свечи по всему кабинету Дечимо. Когда свет охватил все пространство, "стеклянный" Хаято потянулся и так же усмехаясь, присел на край массивного деревянного стола, небрежно копаясь в аккуратно сложенных документах. - Тебе не кажется, - "отражение" сладко зевнуло, прикрыв рот бумагами. - Что пора со всем этим заканчивать? Пока Гокудера "из стекла" рылся в бумагах, настоящий же Ураган Вонголы вновь опустошал запасы спиртного в личном баре Десятого. Он помнил каждую бутылку виски, коньяка или вина. Тут даже нашлась бы немаленькая бутылка водки, привезенная из России. Все верно. Ведь этот бар они составляли с Десятым вместе. И вместе же его и "распивали" тихими вечерами, которые плавно перетекали в ночи. Что-то щелкнуло под ребрами. - Эй, Хаято, не перебарщивай. Я ведь с тобой разговариваю... - Заткнись. Отражение еще спрашивать буду. В начале тишина резко сдавила уши. Потом... Раздался глухой щелчок. Барабан в револьвере тихо проскрипел, встав на место и сменив старую пулю на новую. Гильза, звонким колокольчиком, ударилась о лакированную поверхность стола и, покатавшись немного, спокойно слетела на пол. Отверстие в бутылке должно было остаться не большое, но несколько пошло не так и теперь от дорогого коньяка, приятного золотистого оттенка, привезенного из Франции, остались лишь воспоминания. Хаято замер и, не дыша, поднял взгляд на свое "отражение". Револьвер был не нов. Отнюдь. Он был покрыт толстым слоем крови, что уже успела пропитать весь механизм от и до. Глубокие царапины тоже говорили о том, что оружие побывало в боях. - Bang - bang! - смеясь, произнес молодой мужчина. "Отражение" подозрительно усмехнулось, отводя оружие в сторону и позволяя себе рассмотреть свое же лицо, свои же глаза и свой же страх. Впервые выражение лица Хаято настоящего и Хаято "отражения" отличались. - Ты помнишь этот револьвер? Воспоминания, яркими кадрами кинопленки, рябили перед глазами. И вправду... Становление Тсунаеши Десятым Боссом Вонголы. Совместные, уже не детские миссии. Многочисленные зачистки. Лишние, совсем никому не нужные смерти. Убийства. Кровь. Много крови и... Холодное тело Джудайме. Этот револьвер. Из него была выпущена последняя пуля. Гокудера дернулся, когда услышал свой собственный смех, только не со своих уст. Как странно это было все видеть со стороны. Свое же, поцарапанное холодом и голодом, тело. Свои же побелевшие волосы, только взгляд... Темнее стал. Значительно. - Значит, помнишь. Молодой мужчина, сидевшей на краю стола в кабинете Дечимо, закинул голову назад, рассматривая сечения на потолке. Смех все громче и громче срывался с его губ, волосы растрепались и даже щеки покрылись странным румянцем. Еще и не ясно, кто из них живее. И все же безумнее и безумнее казалась эта ситуация обоим с каждым мгновением. Однако... - Держи. - "стеклянный" Хаято в один шаг приблизился к своему оригиналу, вручая револьвер. - Он твой. Ты же хочешь выстрелить из него, верно? "Давно..." Как холодный метал пистолета обжег руку Урагана, Гокудера не помнил. Как взял его в свои руки - и подавно. Однако одно он помнил с точностью до мелочей. Как все же безумно смотрелась ухмылка на его собственных губах в его собственном отражении. Холодное дуло коснулась пепельных волос, виска. В ушах тут же зазвенело, зашептало. И в голове, все тот же... "Давай. Ты ведь давно хотел выстрелить из него?" - Я... "Всего одно легкое нажатие пальца - и ты свободен, друг мой! Свободен от голода и воспоминаний!" - Но... "Гокудера-кун! Все хорошо!" - Джудайме... Все вновь затряслось. Коленки, руки, весь мир под ногами. Но Хаято обещал больше не плакать. И он не плачет. Лишь в конце произносит слова, произнесенные ранее его отражением. - Гокудера? Ты с кем это тут разговариваешь? Ты видел сколько времени? Без пятнадцати три... Дверь со скрипом открывается, и в проеме показывается силуэт мечника Вонголы. Молодой мужчина застывает на месте, все так же, одной рукой придерживая двери. Дыхание, казалось, остановилось. Впрочем, как и секундная стрелка на его часах. - Г-Гокудера? - еле слышно шепчет Ямамото, не смея делать шаг в сторону подрывника. - Bang - bang!