Прикосновения к смерти

       Встречи с Джеем — редкое удовольствие. С их последней прошло около месяца, может и больше. Но всегда что-то незабываемое, прекрасное. Вьедается в память, словно каждая встреча — первая. Остаётся надеяться, что не последняя. Копейщик отстранённый, закрытый. Мало говорит, словно не доверяет ронину. Этот страх теплится в сознании Миямото, вынуждает вглядываться в Джея с каждой встречей всё пристальнее. Понять намерения копейщика тяжело, особенно когда не прочитаешь в глазах. Усаги привык угадывать его состояние через брови, рот, положение ушей. Изредка взгляд синих глаз опускался ниже: на колени. Обыкновенно костлявые руки сложены в замок. Расслаблены. Не чувствует угрозы рядом с ронином.        День обещает хорошую погоду. Солнце сочится через небольшие окна гостиницы, лучами падает на пустые столы. Выбрать самое дальнее место кажется хорошей идеей: свет точно не буду слепить глаза. Ароматный чай, ровный дым, вздымающийся к потолку, полная тишина. Хищник особенно задумчив сегодня. Пиала уже порядком остывшего чая наполнена до краёв. Джей молчалив, вглядывается то ли в содержимое чаши, то ли в морду Усаги. Наконец, решает что обстановка подходит для того, чтобы начать диалог. Говорит тихо, почти шёпотом:        — Усаги, — волк несколько секунд молчит, сглатывает, — я же могу попросить тебя о маленькой услуге?        Кролик настораживается, от волнения хмурится. Пиала едва слышно опускается на поверхность стола и кролик говорит тихо, чувствует что копейщику хочется оставить этот диалог между ними:        — Какой услуге?        — Пожалуйста, пообещай что согласишься, — хриплый голос звучит напряжённо. Волк поднимает чашу и делает глоток. Бледные руки трясутся.        На секунду Усаги не верит Джею. Его одержимое сознания не видит грани между хорошим и плохим, не разделяет принципов кролика. Мрачное, загадочное. Признаться, Миямото до сих пор не понимает мыслей и поступков копейщика и это пугает. Но когда волк вздыхает и ронин видит как руки на его коленях сжимаются в кулаки, сомнений не остаётся: это важно.        — Я помогу тебе, что за просьба?        Тонкие тёмные брови удивлённо поднимаются, рот вытягивается в нервной, но, кажется, искренней улыбке.        — У меня есть фантазии, — кашляет, продолжает настолько тихо, что ронин едва ли слышит слова волка, — немного необычные сексуальные фантазии. Я бы хотел, чтобы ты…        — Помог их осуществить?        — Да, — копейщик делает глоток, осушает пиалу. Улыбается странно-странно, впивается дрожащими пальцами в полы чёрного кимоно. Очень нервничает, или не хочет, или не может этого скрыть.        Воздух на улице чистый, сухой. Редкий ветер треплет длинные волосы копейщика и где-то внутри Усаги оставляет ревностное желание касаться чёрных прядей также нежно, также безнаказанно. Джей не обращает внимания, задумчиво, напряжённо смотрит, верно, куда-то вдаль. Или бросает косой взгляд на Миямото. За белой плёнкой тусклых глаз не видно куда направлен взор. Уголки рта дрожат, розовый язык проходится по сухим губам. Волк хмурится, дёргает рваным ухом. Стоит неподвижно, пытается подобрать слова. Сказать, не слишком шокирующе, не слишком завуалированно. Усаги вглядывается в бледную рыжую морду и вдруг понимает: кажется, что какими бы ни были фантазии Джея, он готов на многое, чтобы видеть как его рот расплывается в улыбке. Искренней, расслабленной. Ронин уходит в себя, задумчиво вскидывает тонкие брови, чуть заметно улыбается. Ему хочется хочется чувствовать горячее дыхание Джея над ухом, видеть, как кимоно сползает, обнажает ключицы, плечи. Дело не в собственном удовольствии. В улыбке бледной морды. Он хочет видеть счастливого, удовлетворённого Джея. Фантазии разрывает замогильный голос:        — Знаешь, моё физическое тело не раз умирало, — молчит.        Усаги вдруг становится стыдно за то, что не раз причиной тому был он сам. Вина быстро пропадает — это было вынужденной мерой. Да и Джей, сейчас, кажется не злится.        — Мне жаль, — шепчет ронин, берёт Джея за руку, сжимает его ладонь.        — Так вот, — не хочет вспоминать, не хочет говорить, — мне давно хотелось увидеть от третьего лица это неподвижное, холодное тело…        Усаги молчит, крепче сжимает руку Джея. Заглядывает в его пустые, безжизненные глаза. Вопросительно склоняет голову.        — Всё нормально, я тебя понимаю, я всё ещё хочу помочь тебе.        — Трахни мой труп, Усаги, — когти копейщика впиваются в пальцы кролика. Так же внезапно, как слова Джея в разум Миямото. Сделай что?        Ронин кусает обветренную губу. Замирает от неожиданности. Слова волка неумолимо, медленно расползаются по телу, парализуют. Мысли путаются в клубок, они непоследовательны и обрывисты. Фраза копейщика патокой заполняет сознание, замирает звоном в ушах. Звучит так бесстыдно громко, что глушит учащённое кроличье сердцебиение.        — Ты хочешь, чтобы я, — Усаги замирает, смотрит на Джея, но с ужасом понимает, что это не шутка, — трахал твоё мёртвое тело?        — Да, — волк дрожит от волнения, ронин чувствует как его руки вспотели, — пожалуйста.        — Я не могу тебе отказать, — звучит пискляво, плаксиво, — но я не могу убить тебя.        — Тебе и не придётся, — Джей поворачивает голову к Миямото, в его голосе благодарность, — это тело так слабо, что если я выйду из него, оно умрёт. Мы ненадолго воспользуемся этим… Не волнуйся, тебе ничего не придётся делать, я просто одолжу твоё тело.        — Моё тело? Что ты имеешь ввиду?        Джей поворачивается к Усаги, запускает пальцы в шерсть на щеках:        — Я ненадолго вселюсь в твоё тело, чтобы тоже почувствовать каково это.        Миямото молчит. Хищник выдерживает минуту неловкого молчания и разворачивается, направляется в сторону гостиницы.        — Я расплачусь за ужин.        Усаги не издаёт ни звука, едва заметно кивает. Бросает отрешённый взгляд на рощу деревьев чуть дальше, вслушивается в шаги Джея, шум ветра в кронах, пение птиц. Приоткрывает рот, глотает воздух. Желания Джея кажутся чем-то немыслимым. Чем-то совершенно неправильным, из ряда вон выходящим.

—

       Темнота сжирает горизонт, отступает в сторону при виде зажигающихся в домах огоньках. Скалится, но пятится назад. Не сожрёт с головой, когда рядом чиркает спичка и вспыхивают свечи. Хищник зажигает огонь и Миямото видит своё отражение в стекле. Его морда уставшая, напряжённая. Мелко дрожит в предвкушении вечера. Руки впились в подоконник, вспотели. Сзади незаметно вырастает силуэт Джея и тонкие пальцы касаются поясницы кролика. Пустые глаза некстати зловещи.        — Ты готов, Усаги?        Ронин едва находит в лёгких воздух, чтобы ответить. Он вглядывается в бледно-рыжую морду и чувствует, что взгляд белых глаз впивается в его сознание, вырывает оттуда обрывки мыслях, комкает, сжирает. Силуэт копейщика кажется чересчур тёмным, незнакомым.        — Я готов, Джей.        Сжимает руки в кулаки, давит ухмылку самоуверенности. Выходит плохо и даже волку становится понятно, как напуган Миямото.        — Я не буду делать тебе больно, доверься мне.        В ушах звенит сотни оскорблений, упрёков, но ронин послушно следует за копейщиком. Страх пьянит, но есть в нём какой-то азарт. То, что они собираются сделать — донельзя неправильное, извращённое, мерзкое. Запретный плод, к которому так и тянутся белые лапы Миямото. Страшно до дрожи в ногах, желанно до приливающей к члену крови. Джей сбрасывает кимоно, оголяет спину. Усаги вздрагивает когда на его глазах кожа украшается цветами молнии. След страшной трагедии расползается по телу хищника. Неровной полосой множества линий идёт от правого плеча по лопаткам и становится почти невидимым в области поясницы. Тело у волка тощее, видны очертания костей. Тазовых, рёбер. Избавившись от остальной одежды, Джей снова повязывает чёрное кимоно, поворачивается к Усаги.        — Я могу начинать?        — Конечно, — Миямото замолкает по полуслове.        Джей внезапно падает замертво, его силуэт, белёсый, полупрозрачный, остаётся на месте. По бледной призрачной морде скользит улыбка. Жуткая, широкая, обнажающая клыки. Неслышно направляется к Усаги. Невесомые, холодящие руки ложатся на плечи и волчий нос замирает в сантиметре от кроличьего.        — Не волнуйся, это не будет больно, — звучит словно из ниоткуда. Одновременно и с улицы, и из сознания кролика. Словно сейчас Джей везде. Но это не так. Усаги на секунду замирает в раздумьях, как же теперь называть то бездыханное тело на полу, если Джей сейчас перед ним. Такой неживой, полупрозрачный.        Призрак наклоняется. Его сухой отдающий холодом язык, скользит по шее ронина. Пробирает до мурашек. На шерсти — фантомное ощущение слюны. Усаги успевает лишь подумать о том, что их первый раз представлялся ему вовсе не таким, как вдруг призрак растворяется в его теле. Холод пробирается под кожу миллионом иголок, взъерошивает мех. Ронин открывает рот в немом вопле ужаса, но тело не подчиняется. Это больше не тело Усаги. Это тело Джея.        Дрожь в ногах уходит. Копейщик ведёт кролика к бездыханному телу на полу. Грубо переворачивает на спину, задирает полы кимоно. Усаги молча наблюдает, кажется Джей ещё не завладел его сознанием, раз ронин до сих пор видит происходящее своими глазами. Или…        Истина бьёт больно. Как меч пронзает тело воина, так и до Миямото не сразу доходит, что копейщик намерен делать. Джей позволяет ему увидеть его совокупление с трупом собственными глазами. И, кажется, не только увидеть. Почувствовать. Член кролика желанием копейщика бесцеремонно входит в неподвижное тело. Предэякулят хлюпает. Джей возбуждённо дышит, склоняется ближе к волку. Усаги пробирает отвращение. Будь контроль в его лапах, его бы, верно, вырвало. Тело волка внутри холодное, узкое. Но копейщика, это кажется, возбуждает. Он толкается внутрь всё быстрее и быстрее, старается войти как можно глубже. Сжимает маленькими израненными руками предплечья мёртвого тела.        Миямото противно. Но выхода нет. Он так хотел бы потерять сознание ну или хотя бы не чувствовать, что делает Джей со своим предыдущим телом. Не хочет чувствовать, как член скользит внутри холодного мёртвого хищника, как по белоснежной шерсти течёт пот, как руки ослабляют пояс кимоно, касаются рыжей шерсти. Медленно, жадно раздевает волка. Взгляд невольно падает на морду. Искажённую от боли. Закатил глаза, тусклые, безжизненные. Радужка блестит в свете янтарём. Рот приоткрыт. Пальцы кролика касаются губ, трогают клыки. Мёртвое тело принимает прикосновения, не противится. Усаги вглядывается в морду и кажется что вот-вот волчья пасть захлопнется, укусит кролика за палец. Зарычит, оттолкнёт того, встанет, затянет пояс кимоно. Но этого не происходит. Тело неподвижно. И когда в голове очередной раз мелькает осознание, внутри расползается холод: мертво.        По прихоти Джея, кролик нависает над волком и пот, стекая по рукам синего кимоно, капает на бездыханное тело. Дышит отрывисто. Открывает рот, с губ срываются тихие стоны. Его дыхание, его прикосновения к предыдущему телу, его возбуждение — отвратительны. Мерзкие, неправильные, необоюдные. Это не сладкий плод греха, это гнилой фрукт нечеловеческого отчаяния, обжигающий, вызывает тошноту. Его мякоть — рыхлая, тает на губах горечью, вяжет, кислотой разьедает обкусанные губы. Действия Джея грубы, отравляют душу.        Чёрные волосы волка неровным веером лежат на полу. Копейщик зачарованно перебирает пряди в руке, любуется, как свечи отражаются в них тёплых оттенков бликами. Часть всё ещё собрана в хвостик. Усаги обыкновенно подмечает для себя, как это идёт хищнику, но этим вечером весь его вид отвращает. Копейщик сжимает хвостик, скреплённый белой резинкой, приподнимает голову волка. Делает глубокий вдох, целует мёртвое тело. Прямо в губы. Холодные, тёмные губы. Слюна кролика смешивается со слюной хищника, стекает вниз по уголкам рта, капает на чёрное кимоно. Усаги не видит, Джей прикрывает глаза, но знает: волчья морда перекошена болью. Застыла в дичайшем ужасе, агонии. Стоит Джею поднять веки и снова посмотреть на бездыханное тело, Миямото убеждается в собственной правоте. И от этого ещё хуже. Видит в чужих глазах отражение кроличьей морды. На ней широкая ужасающая улыбка и чуть прищуренные глаза без зрачков. Пугает.        — Не терпится войти в него, — жадно облизывается, проходится языком по обнажённым бледно-рыжим ключицам.        Усаги не понимает, но спросить не смеет. В тайне надеется, что копейщик не может прочитать мысли ронина, а взять контроль над телом нет сил. Да и желания.        — Не терпится почувствовать как ощущается то, что я сделал с ним.        От этих слов тошнит. Хочет обратно в своё тело? Как мерзко.        Копейщик сбавляет темп. Впивается в неподвижные предплечья и Усаги видит, как краснеет кожа под его пальцами. Вот-вот кончит. Готов поспорить — ухмыляется, жадно облизывает губы. И спорить не приходится, ощущения как никогда реальны. Джей хихикает в такт толчкам. Прогибается в спине, шумно выдыхает, падает на мёртвое тело. Усаги понимает, что кончил. Пытается вернуть контроль над своим телом. Удивительно, копейщик не противится. Измотан.        Усаги отстраняется, встаёт, поправляет приспущенные штаны.        — Я надеюсь, этого достаточно? — говорит словно в пустоту, на самом деле адресовывает Джею.        Резкая боль. Опаляет тело, словно сдирает кожу разом со всего кролика. Дыхание сбивается. Перед Миямото вырастает уже знакомый силуэт копейщика. Он продолжает улыбаться. Жутко.        — Спасибо, Усаги, — ни в пустых глазах, ни в замогильном голосе не хочется чувствовать благодарность, — кажется, я снова в долгу перед тобой.        Усаги лишь кивает, улыбается. Неискренне. Слишком напуган, слишком устал. Джей кивает в ответ и склоняется к телу хищника. Растворяется в нём. То дёргается, внезапно приподнимается, жадно хватает ртом воздух. Морду искажает боль, копейщик морщится, прижимает друг к другу бёдра:        — Я не думал, что это так больно, — потирает голову, скалится.        — Ты доволен? — Миямото не заботит собственный холодный безэмоциональный голос. Нет причин беспокоиться, трудно было бы ожидать от него чего-то другого.        — Я, — Джей минуту молчит, осматривает родное полураздетое тело, — да.       Улыбается.        Усаги этого достаточно. Улыбка, когда она не похожа на оскал, кажется чем-то спасительным. Он выглядит счастливым, разве это не главное? Обыкновенно помощь кому-то делает и самого Миямото счастливым, но сегодня это явно не так. Перед глазами неподвижное тело, ранее принадлежавшее Джею. Беззащитное, холодное, осквернённое. Ронин не знает, от чего хуже: от того, что он кончил внутрь мёртвого волка или от того, что его собственное тело всё ещё ощущает прикосновения. Чувствует, как под кимоно течёт пот, как с пальцев капает слюна. Вспоминает поцелуй. С Джеем. Мёртвым Джеем.        Ложатся спать почти сразу. Усаги не может уснуть долго. Верно, впервые за последний месяц, его посещают настолько тревожные и мерзкие мысли. Копейщик же спит как убитый. Забавное сравнение. Оно этой ночью тоже кажется непростительным. Миямото поворачивается к стене и в полумраке чудится улыбка Джея. Не та, счастливая. Жуткая ухмылка. Опускает веки. Не хочется видеть пустые белые глаза.