Мурка

Иногда я думал, что лучше бы остался сиротой. Я слышал, что на выпуске из детдома государство выделяет казенную квартиру. А так у меня не было, мне казалось, ни шанса свалить из тихо серого болота. Даже соцопека не сподобилась меня забрать: несмотря на запои отца, он не выносил из дома необходимого, и не спускал все до копейки, так что у нас с матерью хватало и на одежду, дешевенькую и не часто, и на еду. А что под той одеждой могли прятаться лиловые синяки, никто не знал, а я не жаловался — не считал их чем-то необычным. Учился вяло — все равно ведь влетит, не за тройку, так за что-нибудь ещё. В хорошем настроении отец учил меня драться: брал в жесткие захваты и велел выкручиваться. Один раз выбил мне сустав, сам же и вправил. Велел замотать и даже написал записку физруку, чтобы меня не трогали ближайшие недели. За те уроки я был ему даже благодарен: силы отбиваться у меня никогда не хватало, зато извернуться и уронить схватившего меня мудака-одноклассника — вполне. Доучился я в итоге до самого одиннадцатого, потому что родители не возражали, а я совершенно не представлял, куда себя приткнуть. В итоге все равно выбрал техникум, правда, в соседнем городке: поступить туда было проще, чем бодаться за место в универе, и общагу выбить труда не составило. Отец был в полной ярости, едва не выпнул за порог сразу, как я озвучил новости. «Если тебе в моем доме плохо, вали отсюда, выродок». Я тогда спокойно вышел из квартиры, сел на ступени и стал ждать, вынесет ли мне мама чемодан или всё-таки позовет ужинать. Случился второй вариант, но жевать пресную кашу с символическим количеством поджаренного фарша пришлось в комнате. И вообще стараться остаток лета не показываться на глаза отцу. Тогда и научился ходить как можно тише и талантливо притворяться ветошью в темных углах. Познакомился с ними как-то случайно, по одному. Ренат был моим соседом по комнате, одним из трёх, и единственный имел добрую привычку не разводить вокруг себя срачевник. Когда старшекурсник за мои попытки навести порядок начал дразнит меня хозяюшкой, смуглый и жилистый Ренат коротко пихнул его локтем в живот, после чего так же безмолвно принялся мне помогать. Потом я выяснил, что он был старшим в многодетной семье, и пусть за бардак его не мутузили, как меня, он сам выучился устранять его тихо и быстро. У Фрица, широкого светловолосого парня с лицом добродушного бульдога, стрельнул сигарету после самой заебищной контрольной, а там и разговорился. Язык у него был без костей, так что за короткий перерыв я узнал и где он учится, и как задрала неведомая мне Марта Петровна, и про его родственников в Германии, к которым Фриц однажды свалит. Звали его по-простецки Ваней, но за все годы знакомства обращались к нему так разве что учителя. Буквально через месяц знакомства Фриц умудрился пролезть в общагу, обматерить все того же старшекурсники и, завалившись на мою постель, вывалить мне на колени пакет с пирожками, пачку чипсов и горсть карамелек. — Мне содержание от бати пришло, — хмыкнул в ответ на мое изумление, — жри давай, а то тощий как шпала. Потом выперлись на балкон курить, вытащив с собой и Рената, и сидели на корточках, прячась за перилами от взглядов и снизу, и с этажа. В следующий раз Фриц притащил с собой растрепанного и курносого Артура, с ходу представив его королем. Ему постарались отвесить подзатыльник, Фриц притворно испугался. Это выглядело так отрепетировано, что они походили на пару шутов, и рост — Артур был на голову ниже Фрица, — только усиливал это ощущение. В тот раз здорово посрались с моими соседями, и Артур утащил нас на шестой этаж, к себе. Одна кровать в комнате пустовала: ее хозяин, видимо, не выдержал веселого общажного быта. Мне тут же предложили ее занять на постоянной основе. Второго соседа тоже не наблюдалось. Фриц вытащил из рюкзака поллитровую бутылку паршивого коньяка, весело подмигнул: — Король, доставай стаканы! Под общее воодушевление я тихо встал и выскользнул в коридор. Ушел на балкон, достал сигарету и привычно опустился на корточки. Глупо было надеяться, что веселые студенческие пьянки обойдут меня стороной, но перспектива знакомиться с бухой версией приятных мне ребят не радовала. Я курил вторую, когда они вывалились на балкон все втроем, как стая шумных галок, даже тихий Ренат раскраснелся и первым спросил: — Чего тебя накрыло? Тогда я подумал: «Надо было в комнату валить». Объяснять ничего не хотелось, но они и не требовали. Уселись кружочком, Фриц вытянул руку требовательно, и ему на ладонь легло почти одновременно три сигареты. Он усмехнулся и запихнул в рот все три. Как волк в «Ну, погоди!». Прикурил, конечно, только одну, остальные бережно спрятал в карман. Дымили молча. Ребята терпеливо ждали, когда я решу возвращаться в комнату — или отвечу. Выбрал второе. — Ненавижу пьяных, — сказал тихо. Закрыл глаза. — У меня отец алкоголик. На другие объяснения меня не хватило. Тихо вздохнул Ренат, похлопал по плечу утешительно. Артур растерянно начал: — Да ладно тебе, Шурка… — Мурка, — хохотнул Фриц. Подмигнул нахмурившемуся мне, — да ладно, Шурок пол шараги, а ты… — Кошка что ли? — Похож, — тонко улыбнулся Ренат. — На кота. — Ага, помойного, — я оперся на стену, откинул голову, выпуская в воздух тонкую струйку дыма. — Тощего просто, — мягко сказал Ренат. — Да хрен с вами, пусть и Мурка. Замолчали. Я достал третью сигарету. Фриц покачал головой. — Меру знать надо, — сказал и щёлкнул пальцами по сигарете, чуть не сломав. — Серьезно, Мур, мы не упьемся до поросячьего визга. Я вздохнул и убрал сигарету обратно в пачку. Повторил: — Хрен с вами. Все оказалось и впрямь не так плохо. По Фрицу разницы вообще было не увидеть, как болтал без остановки, так и продолжил. Ренат стал разговорчивее и улыбчивее. Один стакан с коньяком поставили рядом со мной, но пить не учили и подлить не предлагали. Потом Артур достал гитару, и все стало окончательно хорошо. Где-то на «Батарейке» дверь в комнату распахнулась от пинка. — Да еб вашу мать, парни! Я говорил вам быть тише? Сейчас толпой пойдете санблок чистить. Таким я впервые увидел Ястреба — строгим, собранным, с суровым прищуром раскосых темных глаз и нелепо взъерошенной копной длинных, до плеч, волос. Как его занесло в провинциальный техникум я так и не спросил. С его харизмой следовало блистать в студенческих квнах, но это его не интересовало никогда. Ястреб был старше на два года — два курса, — и это казалось мне непреодолимым разрывом. Но он так же курил на балконе, ныкаясь от коменданта, как и мы, слушал ту же музыку, ругался на тех же преподов. Помог нам с Ренатом перебраться на шестой этаж на следующий учебный год, подальше от заебавших соседей. Как-то незаметно так сошлось, что вечерами Ястреб начал присоединяться к нашей четверке на фильмы «под пивко». С его подачи мы забирались на арендованных велосипедах вглубь лесопарка и жарили шашлыки. Так они появились у меня, четверо друзей, в которых я мог не сомневаться. И один из них казался мне чем-то большим. Особенным. Ястребу от покойной бабки достался светлый маленький дом, утопленный в землю и очень уютный. Он съехал туда сразу после похорон, незадолго до своего выпуска. Но общаться мы не перестали, регулярно заваливались к нему в гости по приглашению и просто так, бегали к нему мыться, когда отрубали горячую воду. В середине лета после третьего курса я приперся к его воротам с чемоданом, почти в ночи. Ястреб, вышедший со словами: «Да какого лешего…». Не договорил, молча взял меня за подбородок, повернул лицом к фонарю. Молчал добрую минуту, изучая синяки, наверняка к этому времени фиолетовые. — Так, — обронил тяжело, выпустив подбородок. Подхватил мой чемодан и пошел в дом, больше ничего не сказав. Когда я неуверенно вошел внутрь, усадил на стул посреди кухни и начал смазывать синяки какой-то прохладной мазью. Не давил, чтобы не причинить боли, и под его руки хотелось подставляться, словно я и правда был подобранным на улице котом. — Ляжешь здесь, — сказал Ястреб негромко, — в гостиной Артур и Фриц дрыхнут. Подушку принесу, но спать придется под пледом. Замерзнуть не должен, как думаешь? Я молча уткнулся лбом в его грудь и замер. Под ребрами словно горело что. Наверное, вот это чувствовали другие, когда возвращались домой. После выпуска я снова заявился на его порог. Просто осознал, что не имею понятия, куда идти дальше, как вообще люди устраиваются в жизни. — Я могу уехать к родителям, — сказал Ястребу. Тот только поморщился. — И через сколько ты окажешься в травмпункте? Брось и не топчись на пороге. Первым поселенцем я не был. Фриц, выпустившийся год назад, регулярно сбегал на диван Ястреба от матери и отчима, а потом и вовсе поселился на нем, потеснив Артура, которому, как и мне, не очень хотелось возвращаться в родительский дом. «Что я в той деревне не видел, — кривился он. — Чинить трактора остаток жизни что-то не хочется». Работы в городке было мало, пришлось брать что дают. Я устроился электриком в ЖЭК, за деньги столь смешные, что на съем квартиры хватило бы при условии, что питаться я буду гречкой, а носить только униформу. Когда я заикнулся о съеме койки в какой-нибудь коммуналке, Ястреб пристально посмотрел мне в глаза и коротко, скупо улыбнулся. — А койка здесь тебе разонравилась? Конечно, не разонравилась. Жить под одной крышей с друзьями улыбалось мне больше, чем перспектива делить комнату со случайными людьми. От того, чтобы жить рядом с Ястребом, одним своим существованием обещавшим поддержку и спокойствие, не отказался бы никто, как мне казалось. Из нас всех он единственный умел устраиваться. Пока мы перебивались кто чем, он выцепил должность на заводе, «младшим жопоподтирателем» по его собственным словам, но пробивался вверх с упорством ледокола. Домой приходил измотанный, с напряженным лицом, но от первой же подсунутой мной под руку кружкой кофе улыбался. На фоне трёх лоботрясов он казался, да и был, взрослым. И тащил на себе все, что полагалось взрослому, заботясь о нас, как о младших братьях. Потом ему на подмогу пришел Ренат, окончательно вытесненый младшими детьми из родительского гнезда с одним старым компьютером под мышкой. Он занял последнее спальное место, на старом диванчике в углу кухни. Артур и Фриц каждый вечер бросали жребий, кому достанется софа, а кому — кресло-раскладушка в гостиной. Я первое время занимал летнюю кухню, но, когда начало холодать, Ястреб ультимативно переселил меня в спальню, раздвинул ради этого две древние сетчатые кровати, до того изображавшие двуспальную. Первые ночи я засыпал с трудом, ворочаясь на непривычной постели и вслушиваясь в дыхание спящего рядом, на расстоянии буквально вытянутой руки — комната была совсем крошечная. Все было хорошо, долгие осенние месяцы. Фриц успел дважды уволиться и трижды сменить девушку, а Артур и в той, и другой сферах довольствовался одним. Шутили, что у Рената роман с его компьютером, а Ястреба так ебет работа, что на большее сил не остаётся. Пару раз в месяц, когда у нас всех совпадали выходные, устраивали пьянки, по началу веселые и умеренные. Мне даже не хотелось шарахаться от друзей в процессе. Возможно, потому что пил вместе с ними. Тогда ещё старался следить за собой — меньше всего хотелось уподобляться отцу. Но все менялось, незаметно сначала. Просто стали чуть больше выпивать. Просто на вечер стали чаще покупать пиво, под фильм. Потом я начал возвращаться со смен и заставать попойки в самом разгаре. Меня тут же втягивали в круг, и быстро заливали до кондиции окружающих. Тут стало не весело — на утро я часто не помнил ничего. Несколько раз просыпался голым, со странным ощущением внутри и с явными следами ногтей на теле, но никогда не спрашивал. Просто завел привычку пробираться в дом через окно летней кухни, когда на подходе слышал звуки пьяного угара, чтобы не скрипеть дверью. Там же забивался в угол, накрывшись толстым одеялом — помогало и не замерзнуть, и притвориться ветошью, на всякий случай. До летней кухни пьяный шум почти не долетал, а меня не искали. Я даже не боялся. Просто погружался в серую тоску — словно возвращался туда, откуда начал. Я поддел линейкой крючок на старом рассохшемся окошке и рыбкой пронырнул в узкий прямоугольничек на спинку стоящего под ним дивана. Чего не мог ждать, так это того, что спуская ноги на силушку, наступлю на Ястреба. Видимо, в этот день ему тоже раньше времени надоела пьянка. Он подскочил резко, сразу в полный рост, и под его взглядом я скорчился на спинке дивана, поджав под себя ноги, и с отчаянием успел подумать, что нырнуть обратно в окно не успею. И правда, Ястреб сдернул меня за шиворот на пол. Руки, которые я машинально выставил перед собой, отозвались острой болью. Особенно та, где мне уже выбивали сустав. Про колени и говорить было нечего. Из глаз брызнули слезы, я вскинул руки к горлу, все ещё пережатому воротом, что-то придушенно пискнул. Скрипнула дверь в сени, оттуда с интересом выглянул Фриц, гоготнул, оценив картину. — Ты хорька поймал? Как он тут оказался? А, Мурзик? Мурзиком он меня начинал звать в крайней степени опьянения. Ястреб наконец выпустил воротник, но только для того, чтобы обхватить под грудью и выдернуть на ноги. Я невольно прижался спиной к груди Ястреба, почувствовал дыхание у уха: — И что ты крадешься, как вор? От него знакомо пахло перегаром, и это было до отвратительного неправильно. Этот запах не должен был принадлежать ему. Я машинально шагнул в сторону, перехватив его запястье. Ястреб вырвал руку из слишком слабого захвата, попытался поймать снова, но я пригнулся и отпрыгнул в сторону. Смотрел на друга — и не узнавал. Словно напротив снова был отец, решивший провести «тренировку». Фриц, оставшийся на пороге, ржал как конь наблюдая. Обернулся, что-то крикнул, видимо, подзывая остальных. В ответ долетело что-то отчетливо матерное. Ястреб тем временем подошёл ближе, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Внезапно знакомо, ласково почти улыбнулся: — Ты меня боишься? Одним стремительным шагом оказался рядом, заломил руки за спину, дернул к себе: — Не бойся, Мур. Не надо. И поцеловал. Требовательно толкнулся языком в мой рот, и я невольно поддался, зажмурился. Даже попробовал неуверенно ответить. На его губах остался отвратительный вкус дешевого коньяка. Ястреб резко рванул молнию комбинезона, запустил свободную ладонь под футболку, толкнул к дивану. Я отвернул лицо, вывернул руку до боли, вырываясь. Дернулся назад, налетел на стену и с обреченности понял, что сам себя загнал в тупик. Ястреб даже ловить не стал, просто подошёл вплотную, накрыл ладонью щеку, мягко провел большим пальцем по губам. Меня уже мутило, от густого алкогольного запаха в его дыхании или от пьяной одержимости во взгляде, я не сам не понимал. Отбросил руку, ударил в солнечное сплетение, но, кажется промазал. Тут же дал в челюсть. Ястреб перехватил руку на излете, словно и не почувствовал ударов, рывком развернул спиной к себе. — Тшшш… Что было силы пнул под колено, Ястреб сдавленно ругнулся, толкнул на диван. Рывком стянул комбез до колен, навалился сверху. Я попытался вывернуться, но чем сильнее дергался, тем сильнее держали. Ноги намертво запутались в комбезе. Ястреб вжал меня в пахнущую пылью обивку, укусил за загривок. «Как коты в гоне», — мелькнуло в голове, а следом всплыла дружеская дразнилка. Шурка-Мурка. Как кошка. — Ого, ребят, вы может притормозите? — подал голос Фриц, и я с ужасом осознал, что он все ещё торчал в дверях, и видел… — Вон пошел! — рявкнул Ястреб. Отстранился на миг, и я услышал, как что-то разбивается не то о стену, не то о поспешно закрытую дверь. Я рванулся снова, стараясь выдраться, но Ястреб все ещё сидел на моих ногах, и среагировал стремительно. Как пикирующая на добычу птица. Он выцеловывал мою шею и плечи, прихватывал зубами кожу, тут же зализывал. Бормотал что-то неразборчивое, ласковое. А я мог только хныкать, уткнувшись лбом в диван, да давиться слезами. Почему все должно было быть так?.. Он не уснул даже — вырубился в один момент. Я лежал рядом, под его руками, и боялся даже пошевелиться. Разбудить. Так и лежал, на боку, зажатый между спинкой дивана и Ястребом. Подрагивал от ночной весенней прохлады, в которой если что и грело, так только чужое тело рядом. Лицо чесалось, черт знает, от жёсткой пыльной обивки, с которой познакомилось слишком близко, или от слез. Мутило. Слюна была соленая от крови — видимо, прокусил-таки губу. Ждал. Ястреб проснулся без будильника, когда солнце поднялось над крышами соседних домов. Часов семь было, как раз вовремя, чтобы он успел на работу. Он шумно выдохнул мне в затылок, провел ладонью по оголившемуся боку. Я невольно дернулся, и он вздрогнул тоже, резко сел. Рвано вздохнул, вспоминая, наверное. Но ладонь не убрал. — Мур… Я уткнулся лицом в диван. И чего он от меня ждёт? — Мур, как ты?.. — Как я, блядь, могу быть, — выдохнул. Ладонь наконец-то убралась с моей талии. Скрипнула пружины, когда он спустил ноги на пол. Я осторожно повернул голову, не зная, чего ждать. Он сидел, низко опустив голову и вцепившись в обивку обеими руками. Дышал шумно, прерывисто. — Мур… — Свали, а? — устало попросил я. Голос дрожал, да и я сам весь напрягся, ожидая чего угодно. Удара, может быть. — Я не хотел… Меня разобрал нервный смех. — Хотел. Я тебе точно говорю, я прочувствовал. Он зашипел, как сердитый кот, и я невольно сильнее вжался в спинку дивана. — Если тебе что-то не нравится — выметайся, — сказал Ястреб отрывисто и зло, так и не повернувшись лицом. Потер виски. Я словно голос отца услышал. «Если тебе в моем доме плохо, вали отсюда». Криво усмехнулся и отвернулся к стене. Тело, отвыкшее за последнее время от побоев, ныло. Я слушал, как встает и одевается Ястреб, и думал, что сейчас можно расплакаться. Но не получалось. Как, ворча, убрался из дома Артур, я слышал. А вот Фрица пришлось идти и расталкивать. Он валялся пластом на разложенном кресле, развесив руки по сторонам. Посмотрел на меня с выражением муки на роже. Гадко усмехнулся, не делая попыток подняться со своей лежанки. — Ты какой-то подозрительно бодрый после вчерашнего. Я дёрнул плечами, словно можно было скинуть свежие воспоминания как пальто. — А ты похож на куль с говном. Сел на стоящий с креслом стул, на миг замер, зажмурившись, пережидая боль. Фриц прищурился, улыбнулся; — Надо же, а сегодня заметно, что с тобой делали ночью. Я швырнул ему таблетку антипохмела, помахал стаканом перед лицом. Фриц жадно проследил за ним взглядом, сглотнул. Сушняк у него должен был быть адский. — Кто из вас меня трахал, пока я был угашенным? — спросил, глядя на Фрица через стакан. Тот приподнялся на локте, попытался выхватить его, но я вовремя поднял тот повыше. — Урод, — с чувством протянул Фриц, упал обратно. — Я бы с удовольствием тебя отымел, ты бы себя под бухлом видел, такой разомлевший, раскрасневшийся… Меня перекосило. Захотелось вылить воду на голову Фрица, потом об нее же разбить стакан. Тот, не замечая моей гримасы, закончил: — Но тебя Ястреб всегда утаскивал, натурально в когтях. Я закрыл глаза, закинул голову на спинку стула, закрыл глаза. Не глядя сунул стакан Фрицу. Друзья, блядь. Верные. К горлу подкатила тошнота. — Эй, Мур, ты чего? — Заткнись, пока я об тебя стул не разъебал. Я привык к мысли, что алкоголь превращает людей в грёбаный пиздец, который можно только переждать, спрятавшись как от стихийного бедствия — или огрести, если не успел. Но сейчас-то Фриц был трезв, хоть и с похмелья. — Мур, брось, — Фриц зашевелился, зазвенел поставленный мимо тумбочки стакан. — Спизданул лишнего. Это я от злости… Я молча поднял стакан и встал. Посмотрел на Фрица, и что-то, видимо, было в моем взгляде такое, что его растерянное лицо исказилось в виноватую, жалобную почти гримасу. — Мур… — Жуй таблетку и поднимай жопу. У тебя смена через час. Он заткнулся и покорно начал выбираться из-под одеяла, а я ушел на кухню. Посмотрел на гору посуды в раковине, взялся за губку. Привычно пустил воду тонкой струйкой, чтобы не разбудить спящего на узком диванчике Рената. Потом подумал: «Какого, собственно, черта?» — и вывернул кран до отказа, так, что брызги полетели во все стороны. Ренат заворочался, но то ли не проснулся, то ли не захотел вставать. Я мыл посуду с таким остервенением, будто наведение порядка вокруг может как-то помочь привести в норму все остальное. Словно прошедшую ночь можно смыть так же, как жир с тарелки. Когда я выключил воду и обернулся, Ренат уже сидел, по-прежнему завернувшись в плед, и внимательно смотрел на меня. — Ты как? Я зло усмехнулся, оперся на спинку стула. — Твои предположения? Угадаешь, почему я не сажусь рядом? Я ждал недоумения, раздражения. Отвращения. Все утро ждал, кто первый из них выскажется. Но Ренат только отвёл глаза. Я закрыл глаза, тихо рассмеялся, помотал головой. — Ты тоже знал. Все это время. — Мне казалось, ты не против, — негромко отозвался Ренат. — Вчера тоже? — я скривился, сжал в руке стакан, из последних сил сдерживаясь, чтобы не запустить его в окно. Или в компьютер, примостившийся рядом со столом. Ренат помрачнел, опустил лицо, потер ладонями виски. — Извини. — Иди нахер. В доме оставаться не хотелось. Зато первый раз в жизни действительно хотелось напиться. Конечно, не ушел — некуда было. Выходной, и сменами меняться поздно. Просто залег все в той же летней кухне, захватив недочитанный детектив. В итоге просто перелистывал страницы. В окна тыкались ветви яблони с распускающимися почками и наливающимися бутонами. Я слепо смотрел на их дрожащие тени на потолке. В голову лезли картинки со сборами яблок, качающийся на стремянке Ринат, Фритц, забравшийся так высоко, что под ним сломалась ветка. Артур валялся под вишней и жевал паданки, заявляя, что сельскохозяйственные работы достали его в детстве, потом притащил гитару и завел что-то из КиШа. Ястреб потом делал из тех яблок сок, кисловатый и густой, жутко вкусный. Попытался сварить варенье даже, «как у бабушки», и в процессе улыбался солнечно и смеясь ругался на свою косорукость. Я тогда сидел за столом и наблюдал за ним, напрочь забыв о микросхеме, пайку которой мне доверил Ренат. Сам не заметил, как задремал. Проснулся от скрипа уличной двери, рывком сел на диване, судорожно огляделся в поисках часов. Мои наручные остались в спальне, снял их утром перед тем, как крадучись занять душ. Стукнула дверь в дом. Я прислушался, но расслышал только недовольный голос Рената. Потом — резкий оклик, и рявк в ответ — уже от Ястреба. Когда он с размаха захлопнул дверь в дом, и послышались шаги к летней кухне, мой взгляд невольно метнулся к окну. Вторым желанием было вжаться в диван, съежиться. — Да хер тебе, — с чувством выдохнул я и встал навстречу открывающейся двери. Ястреб переступил порог — и, встретив мой взгляд, словно на стену налетел. Я криво усмехнулся, голосом кассира из ближайшего магазина осведомился: — Что-нибудь ещё хотите? Из относительно тяжёлого под рукой был только старый веник на деревянной ручке. Впрочем, за плечом Ястреба возник мрачный Ренат, бросил на меня вопросительный взгляд. Ястреб коротко глянул на него через плечо. Тяжело вздохнул. — Нам поговорить надо. — Утром не все озвучил? Он зажмурился, даже не стал сбрасывать с плеча руку Рената. — Мур, пожалуйста… От этой клички в его исполнении тело прошло дрожью. Я стиснул зубы. Посмотрел в глаза Рената. — Если что, ты услышишь, — пообещал. Тот только неодобрительно покачал головой. Пошел не в дом, во двор, на ходу доставая сигареты. Мы с Ястребом остались в тишине. Он закусил губу на мгновение, запустил руку в волосы, и на миг стал похож на того старшекурсника, которого я увидел впервые. В этот миг я подумал — он ведь красивый, всегда это замечал, но отказывался даже себе сказать. С пугающей ясностью осознал: все могло быть совсем по-другому, тогда, всего лишь полгода назад, пока все не начало падать в пьяный угар. И от этой мысли стало только больнее. Ястреб все молчал, пытаясь подобрать слова, и я не выдержал первым. — Если ты чего-то от меня хотел, — сказал срывающимся от злости голосом, — ты мог просто об этом сказать! Лицо Ястреба дрогнуло. Он подался вперёд, потянулся к моей щеке. Я грубо отбил его руку. — Прекрасно знаешь, мне некуда идти, разве что на теплотрассу, — скривился в горькой усмешке. — Хочешь такую плату за постой — ничего не скажу. От одних слов начинало тошнить. Ястреба словно по яйцам ударили, и от этой гримасы мне стало так хорошо, что захотелось ударить его ещё, по-настоящему, в челюсть, например, туда, где наливался цветом синяк. Даже сжал кулаки, примеряясь. Ястреб видимо, заметил, кивнул: — Бей. Меня перекосило. — Что, тогда легче станет? От наказания? Думаешь, душу отведу и успокоюсь? — Нет, — обронил Ястреб. — Не думаю и не станет. Снова посмотрел в сторону, поджал губы. Я ждал, пока он соберется с духом, хотя уже знал — совершенно не важно, что он скажет. — Я не знаю, как вообще могу извиниться. Имею ли право. Я был так пьян… Я только расхохотался. Отец в моменты просветления точно так же оправдывался перед матерью. — И сколько раз ты был пьян? — спросил ядовито. Он сдался мгновенно, снова уронил лицо. В этот момент был так жалок, так не похож на того человека, который был мне важен, что хотелось отвернуться. Не смотреть на эту паршивую карикатуру. Я заставил себя смотреть. — Если бы ты вспомнил тогда, в первый раз… — А так яиц не хватило рассказать? Что, каждый раз надеялся, что до меня само дойдет? Догадывался, конечно я догадывался, но отказывался думать, что кто-то из них способен так со мной поступать. Очень талантливо бегал от этих мыслей. Добегался. «…я, черт возьми, тебя любил». Сказать это вслух не мог, да что там, даже мысленно произносить это не хотел. Ястреб словно догадался. Или почувствовал. Подошёл и обнял, прижимая руки к телу, ткнулся лицом в мою шею, громко вдохнул. Прежде, чем я начал выкручиваться из захвата, отступил сам. — Это не повториться, — сказал серьезно, прямо глядя мне в глаза. — Слышал это сотню раз. Ястреб снова зажмурился. Качнул головой, указывая на дверь. — Иди в спальню. Я напрягся всем телом, готовый всё-таки ударить его, но Ястреб бесцветно продолжил: — Я здесь лягу. Месяц прошел в молчании. Ястреб поселился на летней кухне, оставив маленькую спаленку в моем полном распоряжении. Я временами ловил на себе его взгляд, но он не приближался даже на расстояние вытянутой руки. Фриц с Артуром один раз попытались собрать всех «посидеть с пивком», но Ястреб только молча ушел в летнюю кухню, а Ренат, которого они пытались растормошить, коротко и зло послал их. С ним единственным я продолжал разговаривать, но по большей части о каких-то повседневных мелочах. Ренат все чаще закапывался в свой системник, потом притащил чей-то ноутбук и после работы возился с ним. Вечерами после смен я садился рядом с чашкой чая, и просто наблюдал за его работой. Заметил, что один компьютер сменился другим, и на кухонном столе все чаще оставались детали и инструменты. Ренат зарывался в них после работы, и в эти моменты выглядел по-настоящему воодушевленным. Артур меня избегал, только коротко здоровался и прятал глаза. Фриц напротив, старательно заводил разговоры, трепался, будто у него мельница была вместо языка. Пару раз пытался извиняться, по собачьи заглядывая в глаза. Я послал его нахер не раздумывая. Все, что я так любил, рассыпалось карточным домиком. Я думал временами: если бы всё-таки съехал после того, как нашел работу, могло ли бы все быть иначе?.. Надо было ставить во всем этом точку — но я так и не смог. Все решилось за меня. Мы были на кухне вдвоем, я с лотком доширака за столом, Ястреб сооружал бутерброд, когда зазвонил мой телефон. Я мгновение смотрел на высветившийся номер прежде чем снять трубку. Молча выслушал скрывающуюся мамину речь, так же молча нажал на отбой. Замер, глядя в пространство. Ястреб застыл тоже, смотрел на меня с тревогой, забыв о своем занятии. — Отец умер, — сказал я в пространство. Встал и ушел в спальню. Ястреб промолчал. Я уволился одним днём, уехал на следующее утро. Мать рыдала, обняв меня, и от ее искренней скорби мне было не по себе — потому что сам не чувствовал ничего, даже облегчения. После похорон ко мне подсела тетка, которую я видел пару раз в жизни. Долго рассказывала про отца, о том, как они росли в деревне, и как тот выбивался в люди. — Ты так и не поступил в университет? — она покачала головой, погладила меня по плечу. — Знаешь, Борька всегда хотел, чтобы у тебя жизнь была лучше, чем у него. Волновался… Она говорила искренне, но я не мог в это поверить. Даже не старался. — Может, попробуешь поступить? — спросила. — К нам, в краевой? Поживешь у меня… Детей у нее не было, я знал. Мужа тоже. Может, из-за этого и согласился. Мне-то было срать, чем заниматься дальше, как когда-то в школе. А тётке, славной в общем-то, пусть и чужой женщине, явно хотелось не то помочь мне, не то разбавить собственное одиночество. Мать тоже не хотела оставаться в одиночестве, но идею с универом всё-таки одобрила. Сказала, что они с отцом всегда хотели этого для меня. Где они раньше-то были. Как я сдам экзамены меня не сильно волновало. Не пройду и не пройду. Равнодушие, которое заполнило меня месяц назад и не желало уходить, в этот раз было на руку. Какие-то знания в моей башке всё-таки были. А вот друзей больше не было. И других я искать не торопился. *** Целевые места для поступающих были хороши одним — вместе с дипломом тебя отправляли на предприятие, оплатившее твою учебу. В мире, где студенту без опыта работы найти эту самую работу бывало ой как трудно, это было манной небесной. Хотя возвращаться в город моего первого студенчества мне не то чтобы хотелось. Юная полненькая кадровичка улыбалась так радушно, что не проникнуться к ней симпатией было невозможно. С документами она разобралась споро, бодро оттарабанила: — За трудовым договором нужно будет подойти завтра, как подпишут, так что на этой строчке пока подпись не ставьте. Давайте я теперь вам покажу ваше рабочее место! Повела от административного корпуса к цехам, попутно рассказывая о положении дел на заводе. Получалось у нее, на мой взгляд, слишком оптимистично. Наверное, приналовчилась, чтобы не распугивать молодых сотрудников. Как будто я мог сбежать. На два года я к этой работе привязан, а дальше, может, и втянусь. К кабинетам инженеров — офису, как обозначила их кадровичка, — дорога частично лежала через цех. Я рассматривал его с вежливым интересом, стараясь не чувствовать, как противно давит в груди. «Интересно, он ещё работает здесь?..» Словно в насмешку, на ответ я наткнулся в коридоре, едва не споткнувшись о выбоину в растрескавшейся плитке — так прикипел взглядом к идущему навстречу человеку. Кадровичка что-то приветливо чирикнула, и я тоже выдавил улыбку. — Здравствуйте, Виктор Игнатьевич. Не назвать его старым студенческим прозвищем было сложно: за пять лет он почти не изменился. Те же черные волосы, только теперь едва прикрывающие уши, тот же острый разрез глаз, тот же спокойный взгляд. Который на миг сменился растерянным. Губы Ястреба вздрогнули, так, словно он сам не знал, обрадовался или погрустнел. Ограничился коротким кивком и формальным: — Рад встрече, Александр. Ничего особенного не произошло, просто встретились два взрослых человека, которых связывало… Юношеское безрассудство. Только у меня почему-то пересохли губы. Мы перестали смотреть друг другу в глаза только когда начала что-то лепетать кадровичка. Я вежливо улыбнулся ей, безуспешно пытаясь вслушаться. Ястреб — Виктор — ещё раз коротко кивнул нам обоим, теперь на прощание, и пошел по своим делам. Только тогда сжавшаяся в моей груди пружина распрямилась, выкинув обратно в реальность… — Тут осталось совсем недалеко… Я кивал, как болванчик, и вспоминал, как дышать. Пересекались мы редко, мельком, слишком разные специальности. Виктор все так же работал в цехах, я даже не пытался узнать, кем. Могли бы и дальше вращаться по своим орбитам, если бы однажды, выбежав покурить во время снегопада, не увидел его под козырьком рядом с урной. На миг захотелось развернуться и уйти обратно, как бы демонстративно это не выглядело. Но Виктор смотрел на небо, щурясь от то и дело задуваемых под навес снежинок. Поняв, что уже секунд десять торчу на ветру в одном пиджаке и смотрю на него, я плюнул и всё-таки подошёл. Виктор словно проснулся, бросил на меня короткий взгляд, шагнул в сторону, освобождая место, хотя между нами и так было шага два. Не поздоровался, продолжил курить. Как назло, именно тогда моя зажигалка решила сдохнуть. Я остервенело дергал колёсико хорошо если не минуту. Потом сдался. — Огоньку не найдется. Виктор, кажется исподволь наблюдал за мной это время, и с трудом спрятал улыбку. Вместо того, чтобы просто кинуть мне зажигалку, чиркнул колёсиком и протянул мне, прикрывая огонек от ветра ладонью. Кажется, по привычке, потому что где-то на половине движения замер, как заклинивший механизм. Я вздохнул, сделал шаг и наклонился к зажигалке. Дождавшись, пока сигарета займётся, Виктор резко убрал руки, улыбнулся неловко, отвёл глаза. Я успел заметил, что его руки стали темными и шершавыми. Не удержался от давно, в прошлой жизни занимавшего меня вопроса: — Почему ты пошел работать сюда? С твоими мозгами и харизмой, и в цех… — А думаешь, там перечисленное не нужно? — улыбнулся насмешливо. Так легко и приветливо, что прошедшие годы словно стерлись. Виктор смотрел на здание цеха с нежностью почти. — У меня с этим заводом долгая история. Семейная. Родители здесь работали, оба. Тут и познакомились. Я часто сидел у них после школы, смотрел, слушал, и думал, что лучше нет места. Он раньше никогда не рассказывал о родителях. У нас четверых были проблемы в семьях, те или иные, поэтому и мы не спрашивали. Сейчас спросил: — Что с ними сейчас? Виктор покачал головой, затянулся. — Хожу к ним пару раз в год. Цветы меняю, даже пластиковые выцветают быстро, — сказал так легко, что меня пробрало дрожью. Только с запозданием дошло — так, с насмешкой над собой, ему проще говорить о смерти. — С тринадцати, получается, меня бабушка растила, — продолжил Виктор, глядя в пространство, — Железная была женщина, ни разу от нее слова жалобы не слышал. Ее родители приехали вместе с заводом в эвакуацию, так что она тоже тут росла, считай. И работала, всю жизнь. Когда мы вдвоем остались, пришла на завод снова, с тем, чтобы хоть уборщицей взяли. Оформили библиотекарем, тогда фонд ещё не распродали… Он потушил сигарету, достал из пачки вторую. Тише продолжил: — Я надеялся, доучусь, начну работать, буду ей помогать. Однажды на море свожу, она давно там не была. Торопился. Все равно не успел. Я смотрел на него, и не понимал, как мог не видеть раньше этой темной тоски в его глазах. — Ты совсем один остался. Когда мы разбежались, — сказал, пробуя слова на вкус. Горчили. — Ты что, жалеть меня взялся? — Виктор посмотрел удивлённо, мягко улыбнулся, покачал головой. Замолчали, прикуривая. — Кто мне виноват, что я был мудаком, — Виктор повел плечом, горько усмехнулся. — Если «был» применимо к таким понятиям. — Кто из вас не был мудаком? — я невольно отвел глаза, игнорируя его последние слова. Виктор негромко рассмеялся: — Ванька с тобой согласится при встрече, — сказал с горечью в голосе. — Но про Рената ты зря. Он тобой дорожил достаточно сильно, чтобы задвинуть свои предрассудки. И послал меня сразу, как ты уехал. Весь тот месяц держался ради тебя. Затянулся резко. Задумчиво посмотрел на поднимающийся от сигареты дым. — Все развалилось, когда ты уехал. Точнее, окончательно развалилось. Я горько усмехнулся и раздавил окурок о край мусорки. …я знакомился с ними по одному, а потерял всех разом. Найти Рената в списке друзей оказалось несложно. Гораздо сложнее оказалось написать даже простое привет. Он ответил быстро, засыпал вопросами как я и где сейчас. Узнав, что вернулся в город, тут же предложил встретится и поговорить вживую, «а то лица не вижу, а смайликам не верю». Позвал не вечером в бар, а в городской парк, на выставку ледяных скульптур. Выбора я не понял, но согласился с большей охотой, чем ответил бы на первое. Среди гуляющих я не сразу его увидел. Наверное, потому что ждал все того же жилистого невысокого парня. Одного. А он был не один. Заметил меня первым, взмахнул ладонью, привлекая внимание, потом шепнул что-то стоящей рядом с ним женщине. Пружинистой походкой пошел в мою сторону. Он стал заметно пухлее, и дутая куртка это только подчеркивала. — Тебя жена раскормила? — невольно улыбнулся. Ренат довольно рассмеялся. — Прости, что не предупредил, думал, они раньше нагуляются. Я снова посмотрел на женщину в светлом пуховике и только тогда заметил, что она воркует с карапузом, цепко держащим ее за руку. — Марина, — с нежностью представил Ренат. — И Анджела. Кто из них кто я так и не понял. Они как раз подошли ближе, скорее по инициативе девочки, рвавшейся к отцу, чем ее деликатной матери. — Я давно хотела с вами познакомиться, — пухленькая, я ямочками на щеках, она светилась радостью. — Мой муж говорил, вы были его лучшим другом в техникуме. Я смущённо улыбнулся, бросил укоризненный взгляд на Рената, но тот только посмеивался. И сиял так, как никогда на моей памяти. Маленькое чудо в зеленом костюме требовательно дернуло меня за подол пальто и разулыбалось в ответ на мой взгляд. Я присел на корточки, подмигнул ей. — Ну привет. Девочка сначала рассмеялась, потом проворно спряталась за отца. — Давай пойдем еще поиграем? — обратилась к ней мать, но малышка спряталась и от нее. Пока играли в прятки, я выяснил, что Марина это всё-таки дочка, и ей почти три года. Что Анджела училась в том же техникуме, что и мы, но на два курса младше. Что Ренат два года перебивался ремонтом компьютеров, потом смог устроиться сисадмином, а сейчас подумывал освоить программирование. Мне тоже не удалось отмолчаться, хотя о годах в университете рассказывать особо было нечего. Разве о том, как чуть не вылетел из-за долгов по, прости боже, физкультуре, и каких нервов мне стоил невесть зачем нужный на технической специальности экзамен по русскому языку. — С Ванькой встречались буквально три месяца назад, — сказал Ренат, глядя как дочка, смеясь, катается с горки. — Говорит, почти спился, но его отец в наркологичку уложил. После этого помирились. Он как раз вместе с ним в Германию к родне уезжал. Как грозился когда-то, помнишь? Я только кивнул, не зная, как отвечать. — Все жалел, что перед тобой не извинился. — А Артур как?.. — Вернулся всё-таки в деревню, вроде сейчас на ферме работает. Ванька говорил, больше на тракторы не жалуется. Я снова кивнул. Не знал, что говорить, но чувствовал себя так, словно перелистнул последнюю страницу в книге. Когда Света заглянула в кабинет и махнула мне рукой, я почувствовал неладное. Но она только заговорчески прищурилась и спросила, какие у меня планы на Новый Год. Я растерянно посмотрел на нее, потом, через плечо, на висящий над коллегой календарь. — Да ты серьезно, — расхохоталась Света. Сцапала за рукав: — Тогда поехали со мной? Мы уже третий год собираемся, свои все, заводские. — Как корпоратив? — Лучше, — она качнула головой. — Из начальства только Павел Сергеевич, и никакого тамады с конкурсами. Просто посидим у Виктора дома. Ты же его знаешь? Ястребова? Я на миг зажмурился, кивнул. Сказал, что подумаю. Но Света умела настаивать на своем. Домик сильно изменился за эти пять с лишним лет. Старые окна, которые мы перекрашивали каждый год, сменились новыми, пластиковыми, деревянный фасад спрятался за салатовым сайдингом. Только входная дверь скрипела в точности как раньше. Внутри было светло и непривычно пусто. Из старой мебели в гостиной осталась только раритетная советская стенка, только теперь, в сочетании с новой мебелью, смотрелась куда органичнее. Кресло-раскладушка исчезло тоже, зато ёлка в углу, сбоку от нового телевизора, была все та же, с пушистыми пластиковыми иголками и старыми — Света восторженно назвала их «винтажными» — игрушками. Мы с ней заявились последними, и Виктор только отсалютовал нам стаканом от противоположного двери окна — пробраться мимо рассевшихся за столом он просто не смог бы. Я замер на мгновение, глядя на прозрачную жидкость в его стакане. Виктор уже повернулся к незнакомому мне коллеге, отпил не поморщившись. Павел Сергеевич, вставший к нам со Светой навстречу, обнял душевно, а его супруга благостно кивнула с почетного места во главе стола. Из-под которого выглянула хитрая мордашка и тут же спряталась. Светина подруга тут же подняла скатерть и строго сказала: — Вылезайте немедленно, что устроили! В ответ со смехом выскочили два мальчишки, прошмыгнула мимо меня и умчались в спальню. В гостиной стоял гул радостных голосов, кто-то смеялся, кто-то передавал тарелки. — Совсем как в детстве, правда? — Света сияла не хуже гирлянды на ёлке. Я только неловко пожал плечами. У нас никогда не было таких праздников. Встречали втроем, и после полуночи я торопливо прятался в комнате, потому что бутылка водки к тому моменту обычно иссякала. Зато были другие, под этой же ёлкой, с Артуровой гитарой, смехом девчонок-однокурсниц и байками выпускников. Когда выбегали в тапочках на снег, чтобы покурить, передразнивали речь президента, на десяток голосов считали удары курантов, и можно было без опаски прижаться спиной к чужому плечу. Павел Сергеевич с хлопком достал пробку из винной бутылки. Я моргнул, посмотрел на протянутый мне бокал с темным бордовым напитком. Покачал головой, пошарил глазами по столу. — Мне лучше сок… — сказал с виноватой улыбкой. — Ты посмотри, ещё один, — рассмеялся Павел Сергеевич, передавая бокал Свете. — Саш, можешь чайник на кухне поставить, — внезапно предложил Виктор, мягко улыбаясь. …Я всегда на Новогодних посиделках хлестал зелёный чай, а девчонки подкидывал мне конфетки, «чтобы не пустой». Я коротко кивнул и уткнулся взглядом в тарелку. Только краем глаза заметил, как Виктор наливает в свой стакан минералку. Павел Сергеевич с супругой откланялись в одиннадцать: они по традиции встречали куранты с детьми и внуками. Двух уматавшихся мальчишек Виктор уложил в спальне, а потом, переглянувшись с родителями сорванцов, достал с верхнего ящика заранее припрятанные свёртки. Куранты кто-то включил на телефоне, ровно в полночь. Света и остальные девушки зажгли бенгальские огни. Потом всей толпой вышли на улицу, любоваться на гремящую вокруг канонаду салютов, и запускали свой. Потом начали расходиться, и долго толпились в сенях, прощаясь. Мы со Светой вышли в последними, помахали усаживающемуся в такси в обнимку с коробкой Лего мальчику и его родителям. Света доверчиво прижалась к моему плечу, усталая и разомлевшая от вина. Я следил по карте, как к нам медленно ползет чудом нашедшаяся машина. — Так хорошо было, — вздохнула Света. — А дома пусто, разве что Муська соблаговолит составить компанию. Намек не услышал бы только глухой, но я обернулся на дом, приоткрытую калитку во двор — захлопывать надо сильнее, замок Виктор так и не поменял. Повторил мысленно: «Хорошо было». Обнял Свету за плечи, уткнулся лицом в ее пушистую шапку. Закрыл глаза. Так и стояли, пока рядом не остановилась машина. Я открыл дверь, Света плюхнулась на сидение, старательно стряхнула снег с сапог. Была в ее движениях непривычная резкость — выпившего, но не пьяного человека. Она подвинулась, освобождая мне сидение, а я так и замер у открытой двери, снова обернувшись на маленький, чуть ли не до окон заметный снегом домик. — Разве ты не едешь? — удивилась Света. Я знал, если сейчас сяду в такси, выйду вместе с ней. Будет хорошая ночь, потом — нормальные, возможно даже долгие отношения. Улыбнулся ей и покачал головой. Аккуратно захлопнул дверь, отступил. Достал из кармана телефон и удалил из маршрута такси свой адрес. Еще минуту топтался, глядя на открытое приложение, пока экран не погас. Потом развернулся и пошел обратно в дом. Оказалось, прекрасно помнил все скрипучие половицы, и как правильно открывать дверь из сеней в дом, чтобы она не скребла по полу. Умения ходить тихо я не растерял с детства, даже за годы, которые оно не было мне нужно. Он стоял в гостиной, у окна, курил и глотал минералку из стакана так, словно она была водкой. Обернулся только когда я специально задел бедром стол, так резко, что я чуть не отшатнулся. Виктор — Ястреб — уронил окурок на подоконник, ругнулся, подобрал с начавшего чернеть пластика, бросил в стакан с минералкой. Снова поднял на меня взгляд. Стояли, как два идиота, не зная, что сказать друг другу, не делая ни шага ни прочь, ни на встречу. — Я тебя не простил, — сказал и зажмурился от нахлынувшей боли. Словно занозу выдернул, и обнаружил под ней гной. — Я и не заслужил… — Заткнись, — я поморщился. — Я не прошу твоей покаянной речи. Ястреб нашарил стакан, поднес к губам и, кажется, готов был сделать глоток. Я успел подойти и перехватить его руку. — Ты уверен, что это можно пить? Ястреб с трудом сфокусировал взгляд на плавающем в воде окурке. Потом — на моей руке. Я торопливо разжал пальцы, отступил на полшага, но он и не пошевелился, даже взгляд не поднял. — Почему ты здесь? Я сам не знал ответ на этот вопрос. Но нашел его быстро. — Потому что хорошего всё-таки было больше.