Палимпсе́ст

      Дядя!       Экран был чёрным. Ни единого мазка цвета.       Господи, я уже не знаю какой раз пытаюсь о нем рассказать! Так вот, после смерти моих родителей, поскольку я был несовершеннолетним, я попал в детский приют. Это было далеко не самое счастливое время в моей жизни, особенно учитывая, что тогда я и познакомился с родителями папы. Представляешь, спустя два года после смерти родителей, эти двое заявились ко мне и сказали, что заберут лишь в том случае, если я пойду по стопам отца, став хирургом! Я не знал их, они, пока была жива моя мать, даже видеть меня не хотели и тут приперлись с таким условием! В тот день я впервые использовал мат в своей речи и мы больше никогда не виделись. Сожалею ли я? Нет. Их не было при моем рождении и взрослении, меня не было на их похоронах. Все честно. Правда, когда я стал знаменит, они отправили мне письмо с одной единственной фразой «твой отец был бы разочарован». Я… я готов был тут же завершить тур, найти где они живут и врезать по их старческим лицам. Как они посмели такое написать?! Мой папа любил меня и гордился, всегда, как и мама. Только вот даже если разумом я это понимал всегда, но в тот момент у меня была натуральная истерика. В последующем шоу я выступал с покрасневшими глазами, а остальные последствия скрыл грим. Хвала ему. Наверное в тот день нужно было перенести выступление, но… шоу должно продолжаться в любом случае, хотя дядя был против.       …       …       …       Дядя!       Опять мысли не в ту сторону. Так вот! Возвращаясь к основной теме этой записи. За месяц до моего совершеннолетия, в приют пришёл мужчина. Честно, когда я увидел его впервые, чуть не убежал в страхе. Выглядел он как… как прошедший через многое человек, и красоты ему не добавляло поганое настроение от известия, что его единственный племянник находился в детском доме, а брат умер, и родители ничего ему не сказали, даже не смотря на то, что у него с ними отношения были далеки от благополучных.       Камера все ещё оставалась такой же тёмной, но послышался тихий плеск воды и блаженный выдох.       Мое первое впечатление о нем конечно было ой каким неоднозначным. А когда он ещё громко спросил кто из всех нас носит фамилию Де Мара, я чуть было в обморок не грохнулся. Меня отвели в кабинет к директриссе, а после туда зашел и он, смотря на меня такими глазами… я никогда не смогу забыть этот взгляд. На меня смотрели так, словно я был единственным, что было важно в мире.       Можете представить себе мужчину под два метра, с кучей шрамов на лице, стоящим на коленях со слезами на глазах перед растерянным подростком? Я уже и не помню что он говорил, но точно знаю, что он просил прощения. У меня, у папы, опять у меня и так по кругу. Что я тогда испытывал?       Снова послышался тихий перелив волн и методичный стук пальцев по керамической поверхности.       На самом деле почти ничего. Я не знал этого человека и его извинения для меня ничего не значили. Прямо как когда пришли родители папы. В тот день я выслушал сбивчивые объяснения Аарона, а потом просто ушел в комнату. Мне нужно было все переварить и расставить по полочкам. Папа рассказывал мне о своем брате, но говорил, что давно потерял с ним связь. В последний раз он видел его на своей свадьбе, а после тот ушел на очередную горячую точку, и папа не знал, жив он или нет. Да и с ним у него отношения тоже не заладились, а все из-за их родителей. Эти старики… Они смогли подчинить папу, но не дядю. Он ушел из семьи и хотел, чтобы папа следовал за ним, исполнил свою мечту, но… Как уже понятно, дяде пришлось уйти одному, и это сильно его задело.       На следующий день дядя ровно в момент открытия стоял у дверей и так продолжалось вплоть до моего совершеннолетия. Он предлагал взять надо мной опеку, директриса даже почти согласилась, но я уперся и сказал, что если они посмеются это сделать, будем разбираться через суд. Пускай я был бы под опекой всего чуть меньше месяца, но меня коробило что это время над моей жизнью стоял бы кто-то. Дядя понял мои мысли и больше не настаивал. После детского дома я переехал жить к нему, закончил обучение в школе и поступил в Кентский университет.       Парень замолчал.       Честно, не помню на какую специальность. Вот хоть убейте, а диплом об окончании… с этим тоже проблемы, боюсь, где он вспомнить будет невозможно в принципе, даже если бы у меня не было проблем с памятью. В общем я жил с дядей и мы медленно налаживали отношения. Он был военным, и с момента слез в кабинете директриссы, больше не позволял себе такие явные проявления чувств. Он не был черствым, далеко нет, но сдержанности у него было с лихвой. Единственные времена когда он давал волю своим эмоциям, это когда мы ходили в походы. Там, в палатке, либо у костра, он поддавался атмосфере и рассказывал всякие истории: о себе, войне, о детстве, о людях которых знал, о тех с кем не был знаком. Мы могли часами говорить на любую тему, пока солнце не начинало выглядывать из-за горизонта. Тогда он в притворной злости говорил что я опять мешаю ему спать и закутывал меня в спальный мешок, после чего сам ложился спать, какое-то время продолжая бурчать о том, что время позднее.       Нежный смешок смешался с ненавязчивым шумом волн.       Хороший был человек. Многому меня научил и жаль что самые близкие мне люди так рано уходят. Он умер два года назад. Старая травма дала о себе знать и врачи ничего не смогли сделать. До самой смерти он говорил, что все впорядке, чтобы я не горевал по нему слишком сильно, и жил полной жизнью. И я хотел, но всего спустя год пришло то злосчастное письмо, а я… мне просто было скучно, хотелось новых ощущений. Дурак я. Полный кретин. Мама-Лиззи говорила что любопытство когда-нибудь меня погубит, как в тот случай с медведем…       А? Мама-Лиззи? Что…       Громкий всплеск и тяжелое дыхание звучали тревожно, словно надвигающаяся буря. Потом снова всплеск и тревожная тишина, даже волны улеглись. Но такое не продлилось долго. Еще один всплеск, громкий вдох, словно утопающий наконец получил доступ к воздуху и хриплый, тяжелый кашель.       Ах, чуть не утонул. Я же никогда не засыпал в ванной, что за дела? Ух, нужно вылезать. Камера? Господи, только не говори мне что ты записываешь, я не умею удалять с тебя видео!       Звук капель, разбивающихся о кожу и тихий вскрик, после чего глухой удар о кафель — последнее что запечатлела камера.