Hiraeth

      Ранним утром третьего января пошел снег.       Большие и пушистые, совершенно белые снежинки кружились на фоне пепельного неба. Они падали на землю медленно, с праздничным умиротворением, сначала таяли на подоконнике, а потом постепенно накапливались. Выглядело гипнотизирующе.       День был тихий, безветренный. Рей сидела у окна на кухне, наблюдая, как снег покрывает крыши домов через дорогу — ярко-оранжевые черепицы, антенны и спутниковые тарелки, балконы с ржавыми железными перилами, керамические горшки с коричневыми стеблями засохших цветов. Такими темпами скоро их завалит снегом. Бесспорно, это уважительная причина не выходить на улицу.       Кайло мыл посуду. Время от времени она поглядывала на него, наблюдая, как двигаются мышцы его спины, когда он намыливает и полощет тарелки. На обед он приготовил курицу, маринованную в соевом соусе, с тонкой рисовой лапшой и мягкими черными грибами, чей острый вкус приятно удивил. Она была уверена, что это блюдо китайской кухни, а Кайло страстно утверждал, что это совсем не то, что люди на самом деле едят в Китае. Рей улыбнулась своим мыслям — этот мужчина и его стряпня. Неудивительно, что кухня — единственное место в квартире, которое действительно на него похоже.       Кайло что-то напевал у раковины, слишком тихо и неразборчиво, песню было не распознать. Голос у него был замечательный, низкий, глубокий и мрачный. Рей была уверена, что он не знает об этом.       Его счастье — такое редкое и драгоценное понятие, — подумала Рей. Хрупкое и труднодостижимое.       И всецело зависит от нее.       — У нас заканчиваются продукты, — сказал Кайло, складывая посуду и вытирая руки кухонным полотенцем. — Нужно сходить, купить. Сегодня уже должны открыться магазины. Хочешь пойти со мной?       Рей представила, что нужно одеваться, выходить на мороз, дышать ледяным зимним воздухом и ловить снежинки.       — Нет.       Было так прекрасно бездельничать в теплой квартире в его гигантской футболке на голое тело. Она перестала надевать спортивные штаны.       — Хочешь, куплю тебе что-нибудь?       — Шоколад, — после раздумий сказала Рей. — Хороший. С цельными орехами.       — Ты всегда будешь ребенком, — усмехнулся Кайло.       Рей показала ему язык, заставив рассмеяться, но он быстро вернул серьезное выражение лица.       — Я… я еще… — Кончики его ушей покраснели. — Я еще куплю презервативы.       Она энергично кивнула, чувствуя, что тоже краснеет.       Они практиковались.       Много.       Три раза в спальне, два раза на диване, один раз в ванной.       И один раз на кухонном полу.       Рей хихикнула про себя.       Было лучше. Ей почти было хорошо. Теперь он легко скользил внутрь, дискомфорт почти исчез, и он держался дольше, но все равно поспешно вытаскивал, прежде чем она успевала достичь разрядки. Возможно, приближающее удовольствие и сопровождающие это стоны доводили его до пика, и она тихо расслаблялась, подаваясь навстречу его толчкам, делая ему приятно. Как ни странно, Рей это не расстраивало. Она обожала смотреть на него, когда он кончает. Он был прекрасен: его глаза закатывались, лоб слегка хмурился, он прикусывал губу и низко рычал от наслаждения. Когда он изливался, он звал ее по имени, а потом бессильно падал рядом и некоторое время не шевелился. Что бы он там ни чувствовал, это должно быть потрясающе. Она тоже так хотела.       Она хотела большего.       Было понятно, что он опасался. Хотел быть осторожным ради нее. Когда они купят контрацептивы, все будет иначе.       Однако Рей нравилось. Он говорил, что любит ее, между голодными поцелуями и размашистыми толчками, и это было великолепно. Он позволял трогать себя, упругие грудные мышцы, сильные, длинные ноги, жесткие волосы от пупка и ниже. Когда она в первый раз прикоснулась к нему там, обхватила пальцами, было удивительно, насколько он был большой, толстый и тяжелый, и в то же время с тонкой, бархатной кожей. Он приглушенно застонал, отчего у Рей потекли слюнки. Кайло прижался лбом к ее шее, она чувствовала себя сильной, любимой и желанной. Пока он одевался для похода по магазинам, Рей хотелось кинуться в его объятия снова.       Безумие. Форменное безумие.       И не хотелось, чтобы оно заканчивалось.       Не смотря ни на что, жизнь продолжалась. Протесты продолжались, по вечерам было шумно. Возможно, кто-то заметил, что Рей пропала. Финн точно заметил. Искал ее, вероятно, бил тревогу, расспрашивал друзей, ходил в общагу. Он будет в бешенстве, когда она вернется, а Рей до сих пор не придумала убедительного объяснения, где она была.       Рано или поздно вернуться придется.       Но не сейчас. Они вдвоем, вместе, далеко от мира, а за окном шел снег.       Рей решила, как они проведут вечер. Пока Кайло не было, она порылась в кухонных ящиках, искала ножницы или нож. Хотелось, чтобы это было символично, как новый шаг в их отношениях. Шаг к переменам.       Она положила ножницы на журнальный столик рядом с рамкой, на видном месте, села на диван и стала ждать.       — Это зачем? — спросил вернувшийся Кайло с таким количеством пакетов, будто выкупил годовой запас продуктов.       — Затем, что сегодня мы откроем твои коробки, — игриво усмехнулась Рей.       — Коробки? — Он присел, взял ножницы.       — Самое время, Кайло. — Рей встала на колени, взяла его за руку, переплела пальцы. — Ты же хочешь изменить свою жизнь? Пора вытащить на свет спрятанные вещи. Они же часть тебя, понимаешь? И вообще, нельзя так жить, без мебели, без декора. Я не могу здесь жить вот так.       — Ты хочешь здесь жить? — Его глаза загорелись надеждой, и она тут же пожалела о своих словах.       Это было не совсем то, что она подразумевала. Но, с другой стороны, почему нет?       — Я имею в виду, не сейчас. Я учусь в школе и не могу съехать из общежития. Даже если ты, как там, подергаешь за ниточки. Еще пару месяцев я под опекой государства. Мне нет восемнадцати. Но вот потом… Я не знаю, но мы могли бы… Потом…       Кайло наклонился вперед, обнял ее, поцеловал в макушку. Он пах зимой, снегом и выхлопными газами.       — Неси гребаные коробки.       На выцветшем картоне был толстый слой пыли, скотч был сухим и ломким. В последний раз он открывал коробки, должно быть, когда они встречались на музыкальном рынке, и он приносил ей диск, книгу и прочие осколки своей юности. Было бы легко открыть коробки голыми руками, но она по-прежнему настаивала, чтобы он делал это ножницами. Она хотела, чтобы это было похоже на церемонию.       В коробках была просто свалка.       Книги, листы с переписанным его почерком текстом, старая одежда, застиранная футболка Joy Division с оторванными рукавами. Компакт-диски, кассеты, несколько виниловых пластинок, вырезки статей из журналов, надорванные билеты на концерты, полинявшие настолько, что даже названия групп было не прочесть. Множество открыток и фотографий молодого Кайло-Бена, высокого, стройного и неуклюжего, с короткими волосами. На одной он стоял у Эйфелевой башни, были еще у Лондонского моста, и рядом с мужчиной невысокого роста и ухоженной бородой в саду с роскошными фонтанами. На обороте было написано: «Петергофский дворец, 1988 год». Мужчина показался до странности знакомым, но непонятно, откуда. На дне коробки лежали комиксы на английском, французском и итальянском, а может быть, и на испанском, Рей плохо их различала, куча причудливых штук, за которыми должны быть любопытные истории: маленький бюст римского императора, пивная кружка в виде черепа, большой черный паук в стеклянном шаре, кусок коряги с вырезанным на нем портретом, три продолговатые серебряные ложки с отверстиями (зачем отверстия в ложке?) и… охуенная катана.       Разбирая эти кусочки прошлой жизни, она испытывала странную грусть, как будто они распаковывали вещи давно умершего человека, но Рей вида не подавала. Интересно было лишь, как он решал — что запечатать в коробку, а что выбросить?       — А почему ложки дырявые? — спросила Рей.       — Это для подачи абсента. Кубики сахара тают на ложке и медленно капают в напиток. Купил в Берлине.       — Абсента? — Она подняла ложку к свету, наблюдая за витиеватым узором в виде прожилок листа. — Это та зеленая штука, которую пили французские художники, и сходили с ума?       — Именно так, любимая. У меня есть веская причина сойти с ума. — Кайло посмеялся, наклонился, чтобы поцеловать ее.       Она оставила ложку на столе и взяла фотографию из Петергофа, рассмотрела внимательнее.       — Это твой дядя, я так понимаю?       — Знаешь, мне очень понравилось это место. — Кайло неуклюже пожал плечами, как будто было сложно объяснить. — Даже если это слишком попсово. У меня нет других фотографий оттуда, так что я ее оставил.       — Высокий рост, я так понимаю, это у тебя не семейное.       С дядей у Кайло не было никакого сходства. Голубоглазый мужчина с дружелюбной улыбкой излучал самоуверенность и важность, в то время, как мальчик-Бен на контрасте выглядел еще более нескладным.       — А из-за чего вы поссорились?       — Ты и об этом знаешь? — напрягся Кайло.       — Ты сломал ему руку, — сказала Рей после долгой паузы. — В двух местах. Опять был блэкаут?       — Вот об этом я не жалею.       Она нахмурилась. Получается, о других своих срывах он сожалел? Или в какой-то мере все же осознавал, что именно творил?       Сможет ли он когда-нибудь причинить ей боль, если припадок ярости затуманит разум?       Как ни странно, Рей так не думала.       — Это из-за него, — наконец сказал Кайло, указывая на фотографию в рамке на журнальном столике. — Он — причина.       Рей удивленно подняла брови.       — В смысле? Ты сломал руку дяде из-за дедушки? — Звучало безумно. — Как это случилось? Дядя не одобрял военную карьеру и милитаристские взгляды дедушки — и у тебя крышу сорвало?       — Черт, Рей, да вовсе нет! — Кайло надулся. — То есть, не совсем. Все было по-другому.       Он протянул руку, желая быть как можно ближе, эта тема была болезненной. Она послушно пришла в его объятия.       — Это длинная история, любимая, и довольно херовая. Ну ладно. Хорошо. Ты имеешь право знать.       Рей все еще держала фото. Между брызгами фонтана над мальчиком Беном, как ореол, парила тусклая радуга.       — Я встретил профессора Сноука незадолго до войны. Я рассказывал, он был первым, кто не осуждал меня, и кто помог мне перестать себя ненавидеть за то, кем я был. Но вот мой дядя и Сноук — они… кгм… типа, разошлись во взглядах. — Кайло хихикнул, будто пошутил. — Так вот. Дядя презирал политику Сноука. А когда узнал, что я хочу пойти в Первый Орден, у него упала планка. Орал на меня как резаный, не слушал мои доводы, сравнил меня с дедушкой.       — А ты о нем не знал? — спросила Рей.       — Я, блядь, даже не знал о его существовании. — Кайло посмотрел сначала на фото в рамке, потом на снимок из Петергофа. — Моих мать и дядю усыновили. Про настоящих родителей они ни разу не говорили. Энакин. Его звали полковник Энакин Скайуокер. Он пошел добровольцем на войну, потому что хотел быть верным королю и отечеству. Неужели это не заслуживает уважения?       Рей так не думала. Некоторые вещи прощать нельзя. Но ей ли судить его родственников? Просто потому, что она спит с ним?       — Говорили, что у Энакина были приступы ярости. Он был жестоким, особенно когда началась война. Делал ужасные вещи, — спокойно сказал Кайло, будто сам ничего подобного не совершал. — В итоге его схватили коммунисты и расстреляли. Дядя сказал, он уверен, что со мной будет точно так же. Типа, мало того, что я психически неуравновешенный, так еще и со своими припадками превращусь в настоящего пса войны. Так и сказал. И в конце концов меня неминуемо постигнет та же участь — вся родня отвернется от меня и забудет мое имя. Как позор семьи. Как тот, о ком не стоит вспоминать. И все потому, что я оказался не таким, как они ожидали.       Кайло почти прорычал последние слова. Обнял ее крепче. Его руки начали дрожать, впервые за несколько дней.       — Он не заслужил того, что его просто вычеркнули из семьи и забыли. Думаешь, Энакин Скайуокер был куском говна? Ладно, пусть так. Но, блядь, признай это, вместо того, чтобы делать вид, будто этого человека никогда не существовало. Вместо того, чтобы обвинять меня в том же самом.       — Это… — Рей колебалась, обдумывала его слова. — Это спровоцировало тебя?       Он кивнул.       — Я помню, как кричал и бил его. Помню хруст, думаю, это был его нос. Потом пустота, потом я услышал крик моей матери.       Проклятье.       Рей понятия не имела, как на это реагировать. Мальчик по имени Бен бросился с кулаками на своего дядю, взрослого бородатого мужчину, разочарованного в племяннике, ломал его кости. Скорее всего, было много крови. Жутко и жалко одновременно. Переметнулся бы он к Сноуку, если бы его дядя не устроил скандал, приведший к приступу слепой ярости?       Она вспомнила слова Хана. Нельзя винить весь мир за ошибки Кайло.       Но она ведь могла попытаться спасти его?       Рей отложила фотографию, перевернула ее так, чтобы мальчика, его дядю и блестящие золотые фонтаны не было видно.       — Ты никогда не спрашивал меня о моей семье.       — Нет. — Кайло пожал плечами. — Я думал, ты сама расскажешь мне, когда будешь готова. Или не будешь. Как захочешь.       Она улыбнулась, повернулась, чтобы быстро поцеловать его дрожащую руку на ее плече. Она никогда не будет готова, это точно.       Некоторые вещи никогда не перестанут причинять боль, как бы хорошо ты ни научился лгать себе — безумно больно сдирать коросту с раны.       Но время не лечит. Со временем все труднее говорить.       Ей было нужно, чтобы он это услышал.       — В общем, моя мать — она… она сдала меня в детский дом, когда мне было четыре года, — решительно начала Рей. — Не знаю, тот мужчина, что был с ней, — мой отец, или нет. Без понятия. В моем свидетельстве о рождении в графе «отец» просто прочерк. Она сказала, что вернется и заберет меня. Очень скоро, как только уладит дела. И у нас будет настоящая семья. Дом, собака, любые игрушки, которые я захочу. И младший братик или сестричка. Так она сказала.       Рей тяжело вздохнула.       Она никогда об этом не рассказывала. Даже Финну.       Было сложнее, чем она думала.       — Она навещала меня несколько раз. Три раза, я думаю. Дважды в тот же год. Один раз, когда мне было пять. Помню, она принесла торт, хоть мой день рождения давно прошел, но я задула свечи, пытаясь скрыть волнение. Было больно, но я все равно была счастлива, что она пришла. Забавно, как глубоко некоторые моменты западают в память.       Она помнила шоколадный торт с сахарной пудрой, свечи, песню именинника в исполнении детдомовцев, фальшивую и равнодушную к чужому счастью. Рей не помнила лица матери, но запах не забылся — фруктовая жвачка, застарелый пот и дешевые духи. Клубничные, скорее всего. Или вишневые.       Кайло погладил ее волосы, распутывая пряди, успокаивающе помассировал кожу головы.       — А потом? — осторожно спросил он.       — А потом в один прекрасный день она исчезла.       Рей не знала, сколько времени ей понадобилось, чтобы понять, что что-то не так. Недели? Месяцы? Заметила ли она вообще, что все изменилось, или просто ждала возвращения матери?       Теплые объятия Кайло окутывали ее, как одеяло.       — Однажды в конце августа — помню, был теплый, суетный день, все готовились к школе — в приют пришла женщина. — Говорить стало легче, Рей не могла остановиться. — Пожилая. Тогда она показалась мне очень старой, но, скорее всего, ей было немного за сорок. Худая, с сальными волосами, собранными в пучок. В мужской одежде, фланелевой рубашке и джинсах. Она была хмурой. Знаешь, такой вечно несчастной, злой, как будто жизненные обстоятельства сломили ее и ожесточили. Меня подвели к ней, она внимательно меня осмотрела и сморщилась, как будто от меня воняло. И сказала: «Я ее не хочу». Я понятия не имела, что это значит. Я не знала, кто она такая.       Ее мать осталась бесплотным, туманным призраком в ее воспоминаниях, а эта женщина — обжигающим светом. Рей помнила ее лицо, будто это случилось вчера. Она легко узнала бы ее в толпе.       Но зачем?       — Несколько лет я ждала возвращения матери. Я говорила о ней, ругалась с другими детьми, когда они надо мной смеялись, ведь моя мать хотела за мной вернуться. Мне не нужно было производить впечатление на потенциальных приемных родителей, мне просто нужно было подождать. Вот только годы шли, а мать так и не возвращалась. Да уж. Мне было девять или десять, когда Ункар — не знаю, я рассказывала когда-нибудь о нем, это сторож в детском доме, ужасный человек — сказал мне, что моя мать умерла от передозировки героином. Она была ебаной наркоманкой и шлюхой, а он якобы открыл мне глаза на правду и лишил иллюзий. Та старая женщина была моей бабушкой. Она не захотела забрать меня, кому нужна дочь шлюхи?       Она выговорилась. В конце концов, это просто слова.       Какое-то время ее дразнили шлюхиной дочерью в детском доме. Дети изгалялись, мстили ей за небылицы о воображаемой матери, доме и собаке. Она ненавидела ту пору.       Поэтому сама выбрала себе имя Рей.       — Чтобы доказать, что я не просто дочь шлюхи, я разработала правила. — Она подняла руку, показала на пальцах. — Первое: стать отличницей в школе. Прилежно учиться, собрать максимум знаний. Второе: быть уважительной и уважаемой, но не мягкой и бесхребетной, указывать остальным на свои границы. Третье: не ввязываться в дурные компании, не гоняться за мнением большинства. Разумеется, у меня не было друзей. И отношений с мальчиками тоже. Для девчонок это верный способ нажить проблем. Знаешь, было сложно следовать правилам. Но я старалась. Очень. Только вот бабушка так и не вернулась, чтобы убедиться, что ошиблась на мой счет. Да даже чтобы проверить, жива ли я. Шли годы. А потом…       Рей повернулась к нему лицом, слегка коснулась его губ, провела пальцами по шраму.       — Потом я встретила тебя, Кайло. — Она улыбнулась, чтобы не расплакаться. — Ты единственный, кто когда-либо возвращался ко мне. Понимаешь? Только ты. И знаешь, что? На хуй наших родственников, которые нас бросили. Я хочу тебя. Только это имеет значение.       Три дня их счастья, а она до сих пор не сказала, что любит его. Ее нерешительность не оправдана, она начала новые отношения, несмотря на последствия, и так до сих пор ему не призналась.       Причину Рей понимала. Да и для одного дня было достаточно откровений.       — На хуй их всех, — повторила она. — Я буду твоей семьей.       Глаза Кайло расширились, заблестели, сияя безумием и нежностью. Он счастливо улыбнулся, будто наконец получил то, что всегда хотел.       — Рей, — торжественно сказал он. — Ты же знаешь, что я никогда тебя не брошу.       — Знаю. — Она кивнула.       — Эта женщина тебя не достойна. Я могу найти ее, если хочешь. Скажи только слово, любимая, и я принесу тебе ее голову на блюдечке с голубой каемочкой.       Рей отстранилась. Сначала она не могла понять, шутит ли он. Ее испугало, насколько легко получилось в красках представить, как он это делает — рычащий, истекающий кровью, ломает кости голыми руками, охваченный праведным гневом, с горящими желтыми глазами. Удивительно, но она даже не ужаснулась.       Он рассмеялся, сверкая острыми зубами, оттого что она восприняла все всерьез. Рей захотелось, чтобы он ее укусил.       — Монстр. — Она игриво толкнула его.       — К вашим услугам. — Кайло поцеловал ее в шею.       Вечером, когда они обжимались на свежих простынях, Рей делала вид, что не слышит гул и свист за окном. Его поцелуи стали другими. Медленными, ленивыми, сытыми. Они ощущались собственническими, но уже не такими жадными. Неспешными.       Она нетерпеливо притянула его к себе, обвила ногами талию, но Кайло стал отстраняться.       — Я хочу кое-что попробовать, любимая, — прошептал он, сползая по кровати. — Хочу сделать тебе приятно.       Она догадывалась, что он задумал. Сердце заколотилось в предвкушении, по спине побежали мурашки. Она боялась. Но она хотела этого.       Когда он раздвинул ей ноги, обнажая все в тусклом свете, стыд прошел. Первое прикосновение его языка между ног заставил вздрогнуть, она стала задыхаться — он был влажным и теплым, скользким, таким мягким, ни в какое сравнение с его пальцами. Он скользил легко, и каждое движение вызывало новые ощущения. Его дыхание было тяжелым и горячим, а кончики его ушей щекотали внутреннюю часть ее бедер.       Рей стонала слишком громко, Кайло хихикал, подстраивался под ее движения. Рей извивалась, но он положил руки ей на бедра, придерживая ее на месте крепкой хваткой. Она подняла голову, чтобы посмотреть на него, и он выдержал ее взгляд — его глаза потемнели, отразили похоть и желание, но в то же время и уверенность, что он держит ситуацию под контролем. Ему явно нравилось, он уже был твердым.       — Отпусти, любимая, — попросил он, нежно покусывая чувствительную кожу на внутренней стороне ее бедер. — Отпусти себя ради меня.       Давление нарастало быстро, и из-за движений его языка, и из-за одной лишь мысли о том, что они делали. Удовольствие было почти невыносимо, туго скручивалось между ног, спиралью поднималось вверх по животу, заставляя пальцы ног подгибаться. Она услышала собственный стон, даже крик, а потом смех, на радость соседям.       Хотя, ничего они не услышат. На улице был оглушающий шум, ее соратники маршировали по снегу, а она лежала в постели военного преступника с его головой между ног.       Именно в этот момент она достигла пика.       Ощущалось, как падение.       Рей смяла чистую простынь в одной руке, его волосы — в другой, и откинулась на подушку, задыхаясь. Мир вокруг померк, уступил ее наслаждению, от тающего небытия кружилась голова. Она развалилась на части, дергая его за волосы, слушая его стоны и громко кончая.       Вот это да.       Последний крик соседи точно слышали.       Кайло лег сверху, сгорая от нетерпения. Он проскользнул внутрь, продлевая ее удовольствие, наполняя ее, как затопляющая вода. Он не надел презерватив, но ей было все равно. Она просто хотела, чтобы он продолжал.       — Моя, — рычал он, дрожа внутри нее, за мгновение до собственного освобождения. — Ты моя.       — Пошел ты, Кайло, — говорила она, проводя ногтями по потной коже его спины. — Ты тоже мой.       Она улыбалась, довольная, когда он вытащил в последний момент, струя добила до самой ее шеи.       Ту ночь Рей спала на его груди, рисуя пальцами узоры на его белой, как слоновая кость, коже. Это успокаивало — его ровное дыхание, ритмичные движения грудной клетки. Заставляло чувствовать себя маленькой.       Снаружи шум утих.       — Да, вот вам и чистые простыни, — сонно сказала она. — И презервативы.       — Завтра будет новый день. — Он невинно поцеловал ее в лоб.       В самом деле?       Они три дня не покидали квартиру, и так больше продолжаться не могло.       — А что мы будем делать, Кайло?       — Посмотрим по обстоятельствам? — Предложил он. — Не знаю. Что-нибудь придумаем.       Они обнимались в тишине, и она почти уснула.       — Тебе понравилось? — вдруг спросил он.       Рей едва не закатила глаза. В его тоне было что-то обезоруживающе мальчишеское, неуверенное. Стремление угодить сильно контрастировало с тем, что час назад он буквально заставил ее кричать. Его сложно было винить.       — Тебе просто нужно было спросить, да? — Она коснулась кончика его носа. — Все и так очевидно.       — У меня это было в первый раз. — Он усмехнулся.       — Знаю. — Она улыбнулась в ответ. — Мы профаны. И мы по уши в дерьме.       — Мы справимся, любимая. — Кайло вздохнул, обнял ее поудобнее. — Вот увидишь. Мы справимся.       Рей цеплялась за его слова, погружаясь в сон без сновидений.       Четвертого января она все утро читала комикс из коробки. Графический роман, — настаивал Кайло.       Он был толстым, как книга, со странным дизайном и огромным желтым смайликом на обложке, заляпанным то ли кровью, то ли кетчупом. Он на английском, поэтому она читала медленно, разбираясь со сленгом, понимала, что слишком много отсылок к поп-культуре прошло мимо нее. Кайло помогал ей, переводил целые предложения, исправлял произношение, объяснял значение слов и посыл комиксов 80-х. Задрот. Как и в случае с музыкой, ему нравилось быть ее учителем. Перед обедом они вместе сидели на диване, читали и улыбались друг другу.       Комикс был про супергероев. Рей не сильно в них разбиралась, видела только претенциозный фильм про Бэтмена прошлым летом на пиратской кассете, которую принес Финн. Актер, который снимался ранее в кино про Джима Моррисона, позорился на экране за солидную зарплату. Эта история другая. Серьезная. Циничная. Даже реалистичная. Одетые в дурацкие костюмы, люди боролись за справедливость брутальными методами, пока не приходило осознание, что от жестокости мира все равно никуда не деться. Это больно и мрачно, слишком честно, Рей не то чтобы нравилось, но было захватывающе.       — Кто твой любимый персонаж? — спросила она, дойдя до последних страниц.       — Роршах, конечно, — закричал Кайло с кухни. Он вернулся в комнату и замогильным голосом продолжил. — Улицы — продолжение сточных канав, а канавы заполнены кровью. И когда стоки будут окончательно забиты, вся эта мразь начнет тонуть. Когда скопившаяся грязь похоти и убийств вспенится до пояса, все шлюхи и политиканы посмотрят наверх и возопят: «Спаси нас!». Но я прошепчу: «Нет». Черт, после стольких лет я до сих пор помню эту цитату слово в слово.       — Так и знала! — Рассмеялась Рей. — Уверена, ты ненавидишь Озимандиаса.       — Лживый сукин сын, — сморщился он. — Конечно, я его терпеть не могу.       — Но он принимал трудные решения, творил ужасные вещи и проливал кровь во имя благого дела. — Она положила комикс себе на колени. — Разве это не правильно? Разве не в этом суть твоей собственной философии?       Лицо Кайло потемнело, он сжал челюсти, и на мгновение показалось, что он будет спорить. Хорошо. Пусть. Интересно послушать аргументы.       Но, похоже, он был не в настроении для дебатов.       — А тебе кто больше понравился? — спросил он.       — Ночная сова. Который второй, Дэн. Он добрый, эмпатичный, верит в добро, делает хорошие вещи. И в конце девушка остается именно с ним. Наверное, иногда можно отвернуться от целого мира ради личного счастья.       — Идем, любимая. — Он улыбнулся. — Еда почти готова.       После обеда они занимались любовью на диване. Поспешно, почти не раздеваясь, но Рей не возражала. Она не гналась за удовольствием, как прошлой ночью, для этого еще будет время. Она просто хотела, чтобы он был как можно ближе. Внутри нее. На этот раз Рей села сверху, оседлала его, как в тот день, когда она сказала ему, что хочет его. Ей нравилась эта позиция. Она могла наблюдать за ним, его растрепанные волосы на подушках, губы приоткрыты и покрыты синяками от поцелуев, он задыхался, кожа его шеи и груди была светло-розовой. Он выглядел моложе, чем он есть, погружаясь в блаженство. По тому, как сияли его глаза, когда он изучал ее обнаженное тело на нем, было понятно, что ему тоже нравилось то, что он видел.       Рей была не уверена, что они когда-нибудь насытятся. Никогда, наверное. Она жаждала большего. Хотела пойти дальше, сделать то, что он сделал ей. Взять его в рот. Она представила его лицо, когда она бы решилась — он будет смущаться, удивится, но не откажет. Одна лишь мысль заставила ее сжаться так сильно, что краткий, неглубокий всплеск удовольствия застал ее врасплох, и она снова застонала, но он резко оторвался от ее тела.       Они до сих пор не открыли презервативы.       — Ты меня досуха выжмешь, любимая, — пожаловался Кайло, вытирая ее бедра, и наслаждаясь моментом. — Я слишком стар для этого.       — Так тебе и надо — соблазнил несовершеннолетнюю. — Рей смеялась, укладываясь рядом. — Растлитель малолеток.       Больше всего она ценила мелочи.       Например, он не разрешал ей мыть посуду, потому что мыло слишком грубое для ее рук. Смешно, но она позволяла ему эту заботу. Он приносил ей завтрак в постель — блины со сливовым джемом, ее любимым, и крепкий черный кофе, без молока и без сахара, как Маз пила раньше. Она никогда не думала, что может так быстро облениться. Он просил помочь нанести бальзам на шрам. Они превратили это в ритуал каждое утро и вечер. Ее смазанные лекарством пальцы на его израненной коже были так же нежны, как их занятия любовью. Рубец выглядел лучше, воспаление спало, ушла краснота. Скоро он совсем затянется.       Она не спрашивала, кто это сделал.       Так много мелочей делали ее счастливой. На днях они пытались вместе влезть в ванну, как это делают парочки в романтических фильмах, но он такой большой, что все закончилось лужами воды на кафеле. Она так смеялась, что у нее заболели щеки. Она просила его прочитать вслух по-французски одну из старых книг, которые у него были. Это был сборник стихов, Рей не понимала ни слова, если бы он перевел, она сочла бы текст глупым и мелодраматичным, но звук его голоса захватывал. Она как-то слышала, как он поет. Но и тишина ей нравилась, например, когда она просыпалась раньше него, до рассвета, а за окном шел снег и мороз рисовал узоры на окнах. Она гладила его лицо, пока он спал, обводя его кривой нос, считая родинки на щеках — он храпел, но тихо, и ей это нравилось.       — А мы можем как-нибудь купить CD-плеер? — спросила она его, лежа в постели, пока он накручивал ее волосы на палец. — Ты хотел мне подарить его тогда. Помнишь? Ну, можешь купить сейчас?       — Конечно, — сразу ответил Кайло.       — Я скучаю по музыке. Не слушала ничего с тех пор… Ну… С того дня.       — Так смешно, любимая… Мы так много говорили о музыке, но ни разу не слушали ее вместе.       Так и было. Интересно и волнительно, каково это — слушать свои любимые песни рядом с ним? Целоваться под музыку.       Им так много всего предстоит.       — А можно… можно мне еще телевизор? — наудачу спросила она. — Сюда.       Кайло закатил глаза, будто не понимал, зачем ей нужен такой хлам, но потом улыбнулся.       — Я куплю тебе все, что захочешь.       Она почти верила ему.       Ей хотелось, чтобы это длилось вечно. Жизнь была бы такой простой.       Ранним утром пятого января — но это не точно, она перестала считать дни — их разбудил звонок в дверь.       Она дернулась в постели, волосы упали ей на лицо. Какое-то время она не понимала, что происходит.       Она забыла, что снаружи есть мир.       — Что…?       — Мудозвон, — прорычал Кайло, потирая опухшие от сна глаза.       Звонок был громкий, адски трещал, пока кнопку держали.       — Кто там…?       — Игнорируй. — Кайло откинулся на подушку и обнял ее за талию. — Ему станет скучно, и он уйдет.       Трель не прекращалась. Звонили с разным ритмом, прерывисто, затем долго, почти минуту без остановки. Такими темпами кнопка сломается, — подумала Рей.       Кайло просто закрыл уши руками и глубже закопался в подушку.       В дверь начали колотить. Сильно, как будто тупым предметом, наверняка обдирая краску. После стука раздался крик, громкий, раздраженный, слышно было даже из спальни:       — Открой дверь, Рен! У меня нет времени!       — Черт! — Кайло оскалился.       — Рен! Не притворяйся, что тебя нет дома. Я знаю, что ты там! Тебя видели в супермаркете, где ты закупался на случай сраного зомби-апокалипсиса! Открой блядскую дверь!       — Ты не собираешься…? — тихо спросила Рей.       — Нет! — крикнул Кайло.       — Рен! — уже веселее завопил Армитаж, будто ему это нравилось. — Ты что, так нажрался, что не можешь встать с этого уродливого дивана?       Он снова молотил в дверь, мучил звонок. Уже весь дом, должно быть, слышал. Интересно, знали ли люди, с кем они жили по соседству? А если до них доходили слухи — они боялись?       — Еб твою мать, Рен! Я выломаю дверь, если придется! Не думай, что замки тебя спасут — я заплатил конторе, которая их установила!       Кайло вскочил с кровати и схватил с пола спортивные штаны.       — Вот! — Усмехнулся он. — Сегодня тот день, когда я его убью.       Не дав возможности предотвратить смертоубийство, он пошел к дверям.       — Не выходи, — приказал он Рей. — Я сверну ему шею.       Рей пришлось смириться.       Сердце стучало в висках, она укрылась одеялом с головой, ведь была не одета ниже пояса.       Тяжелой походкой Кайло направился в коридор, шумом обозначая свое присутствие, резко дернул дверь, едва не оторвав ручку.       — Ты покойник, Армитаж! — прорычал он.       На удивление ему ответил женский голос:       — Проснись и пой, Рен! Давай спокойно поговорим.       — Армитаж, трус поганый, — невесело рассмеялся он. — Боишься? Привел Фазму, чтобы спасти свою тощую задницу?       В комнате послышались быстрые шаги, каблуки ботинок Армитажа выдавали его принципы в выборе дорогой обуви. Нужно быть истинным модником, чтобы надеть кожаные туфли в снегопад. Женщина шагала тяжело, почти как Кайло. Скорее всего, она тоже была высокой.       — Благодарю покорно, я не трус, — презрительно сказал Армитаж. — Я всего лишь трезво оцениваю риски и принимаю соответствующие меры защиты. В отличие от тебя. О чем ты думал, дебил? Ты правда веришь, что можно просто исчезнуть на пять дней?       Возникла пауза.       — Что это, блядь, с твоей комнатой? — удивился Армитаж. — Это что за хлам? Комиксы? Серьезно?       — Это не хлам, — злобно сказал Кайло. — И это не твое дело. Говори, зачем пришел, и свали на хуй.       Армитаж будто не расслышал.       — А это? Боже! Это у тебя царапины на спине? — То ли с отвращением, то ли с умилением спросил он. — Рен, сукин сын! Ты трахался.       Послышался оглушительный женский смех, Рей вспомнила давние слова Финна. Он говорил, что в Первом Ордене была женщина, настоящая амазонка, брутальная грубиянка, смеялась, как маньячка.       — Твою мать, Рен. Я прав. Ты краснеешь, как школьник, — обрадовался Армитаж. — Стой! Она, что, еще здесь?!       Рей услышала быстрый стук его каблуков, он приближался к спальне.       — Еще один шаг, Армитаж, и я убью тебя. Ты прекрасно знаешь, Фазма меня не остановит.       Шаги остановились. Армитаж стушевался.       Хорошо.       — Говори, — приказал Кайло. — А потом уходи.       Армитаж прочистил горло.       — Профессор очень расстроен, — наконец сказал он. — Он требует, чтобы ты явился. У тебя есть обязанности, Рен, а ты пропал на несколько дней. Ты должен объяснить свое отсутствие, и, боюсь, «я трахался днями напролет» не прокатит.       — Ладно, — уклончиво ответил Кайло.       Армитаж громко вздохнул.       — Осторожнее, Рен. — Он сменил тон на угрожающий. — Для тебя это не просто, я знаю, но хоть сегодня не веди себя, как идиот. Когда ты встал в позу в прошлый раз, все плохо кончилось.       Кайло не торопился с ответом.       — Это другое.       Она удивилась, как покорно прозвучала фраза.       — Нет, это то же самое, — без энтузиазма заявил Армитаж. — Не прикидывайся дурачком, и признай правду. Профессор тоже не посчитает, что это другое. Так что отправляй ту шлюху, что отважилась переспать с тобой, приводи себя в порядок, и тащи свою задницу в офис. Чем быстрее, тем лучше. Я устал убирать за тобой, Рен.       Последовала долгая тишина. Рей затаила дыхание, вцепилась в одеяло. Перышко кололо ладонь.       Затем Кайло наконец заговорил.       — Скажи профессору, что я скоро буду. — тихо сказал он. — Мне надо… Я все равно хотел с ним поговорить кое о чем.       Армитаж ждал несколько мгновений. Скорее всего, внимательно вглядывался в лицо Кайло, чтобы убедиться, что он говорил правду.       — Не облажайся, Рен, — наконец вздохнул он. — Будь благоразумным. Хоть раз. Для твоего же блага… Фазма, мы уходим.       Стук каблуков эхом зазвучал от двери, затем последовали тяжелые шаги женщины.       — Долго не задерживайся. Профессор не в духе, — вместо прощания сказал Армитаж. — Боюсь, что времени на быстрый перепихон у тебя нет.       Когда они удалились, Кайло так сильно хлопнул входной дверью, что люстра зазвенела.       Он не сразу вернулся в спальню. Рей решила дать ему время, чтобы прийти в себя, но его не было уже долго — она ерзала в предвкушении.       Когда она уже решила выйти к нему сама, Кайло встал у двери, не решаясь подойти.       Он дрожал, почти шипел, как фейерверк, что вот-вот взорвется. Под глазом дрожала вена.       Что ж.       — Мне… мне надо… — с трудом начал Кайло. — Я должен…       — Я слышала, — перебила Рей. — Не знала, что у Первого Ордена есть офис.       Он тяжело сглотнул, провел рукой по волосам.       — Не смотри на меня так, любимая.       Рей поняла, что хмурится. Она попыталась улыбнуться, но вышло вряд ли правдоподобно.       — У тебя проблемы?       — Ну… — Кайло пожал плечами. — Я поговорю со Сноуком, Рей. Я… я все расскажу. Он выслушает меня. Он поймет. Он должен.       Он сел рядом и протянул руку, чтобы обнять ее. Рей отзывчиво потянулась к его прикосновениям, вдохнула аромат его волос, поцеловала в покрытую щетиной щеку. Он всегда был таким теплым.       — Ты подождешь меня здесь? — спросил он.       Внезапно сама мысль о том, чтобы выйти на улицу привела ее в ужас.       А там ведь была реальная жизнь. Протесты продолжались. Кто знает, что она пропустила, она не слушала новости несколько дней. Занятия скоро начнутся. Роуз вернется из своего родного города, отдохнувшей и веселой, будет рассказывать истории, которые Рей не интересно слушать, и задавать вопросы, на которые она не сможет ответить. Финн будет ее ругать. Она заслужила это. Она все еще не придумала, как ему соврать — да она даже перестала думать последнее время. В общежитии будет холодно, с окнами, забитыми старыми газетами, и стенами, выкрашенными в серо-зеленый цвет, как морское дно. Спать она будет в маленькой, слишком чистой, неудобной кровати.       Сможет ли она теперь заснуть в ней одна?       Она не хотела покидать его квартиру.       — У меня есть своя жизнь, к которой мне нужно вернуться, Кайло, — сказала Рей. — Финн, наверное, уже вызвал полицию.       — Я понимаю, — кивнул он.       — Я бы позвонила тебе днем, чтобы узнать, как все прошло, но ты разбил телефон.       — Куплю новый, — усмехнулся Кайло. — Это не первый сломанный.       Он встал с кровати, подошел к шкафу, открыл верхний ящик и громко порылся в бардаке внутри него.       У него там пистолет, — вспомнила Рей.       — Что ищешь? — осторожно спросила она.       — Вот. — Он протянул ей связку ключей. — Возьми. Хочу, чтобы они были у тебя.       Рей посмотрела на сложные, тяжелые ключи странной формы, холодные в ее руке. На брелоке висела маленькая фигурка кролика.       Она не знала, что сказать.       — Приходи ко мне после марша. — Он наклонился, поцеловал ее в макушку. — Я знаю, ты пойдешь протестовать. Хочу увидеть тебя потом.       Он обнял ее, очень сильно, почти до хруста костей.       — Все будет хорошо, любимая, — прошептал он. — У нас все получится, обещаю. Вот увидишь.