Его муза

      В мастерской удивительно тихо. Полы и стены заляпаны засохшими мазками глины, инструменты раскиданы по полу, вонзены в тумбы, десятки незаконченных скульптур накрыты черной, словно траурной тканью, осколки самых неудавшихся застилают истертый паркет. Тяжелые портьеры надежно не пропускают солнечный свет — полумрак приятнее глазу хозяину этого своеобразного уголка спокойствия. Мужчина появился незаметно, отодвигая раздвижную дверь. Мальбонте был пьян, чертовски пьян, уже привык к этому состоянию, заглушал пустоту в душе, если она еще осталась. Он невесело усмехнулся своим мыслям, прикладываясь к початой бутылке виски, и прошел вглубь комнаты, пиная черепки носком тяжелых берц, стянул ткань и невидящим взглядом уставился на бюст, подмечая все детали, скривился, в руках появился острый стек, и он принялся за работу. Пьяным работалось лучше, в голове мелькали нужные образы, впрочем они не задерживались надолго, ускользали сквозь пальцы, пока он нервно цеплялся за них изо всех сил, а бутылка тем временем стремительно пустела. Пальцы нетерпеливо дрожали. Сколько он был в таком состоянии и сам не знал. Месяц, полгода, год… Вечность. С тех пор, как она ушла. Апрельский день, на удивление, выдался холодным. Ветер хлестал в окна, капли дождя скатывались по стеклу, нарушая уже привычную тишину. Они долго могли лежать на диване, закутавшись в колючий, но такой излюбленный плед, наслаждаясь обществом друг друга, теплом тел, но сегодня Вики была необычайно холодна, смотрела на его руки, неизменно перепачканные глиной, поцарапанные об острые углы инструментов, хмурилась и кусала губы. Мальбонте чувствовал, что что-то не так, что надвигается гроза, но дело было не в погоде, дело было в ней. Долго не решался спросить, внимательно изучал ее лицо, несмело гладил шелковистые волосы, заправлял за ухо, пытался переплести ее, казалось, деревянные пальцы со своими, она несмело отвечала на его редкие приливы нежности, хоть для себя все уже решила, причем давно, но долго не могла решиться. Слова сорвались с губ прежде, чем Вики удалось их остановить. Тихие, жалостливые, они превратились в едкие, колючие. Обжигали изнутри, били хлеще пощечин. Он молчал, слушал, переводя взгляд черных пустых глаз с ее лица на нервно жестикулирующие руки. Уокер сорвалась на крик, обвиняла его в холодности, отсутствии поддержки, излишних амбициях, любви к работе больше, чем к ней. Ей нужна была помощь, моральная, физическая. Неделю назад умер отец, подготовка, да и сами похороны отнимали много сил, ей было страшно и одиноко, островок света в лице любимого мужа уже давно не грел, она переехала в старую квартиру, в которой выросла, обзванивала родственников и друзей отца, сообщала грустную новость и плакала, много плакала, вгрызаясь зубами в костяшки пальцев, а он будто бы и не заметил, вовлеченный в создание нового шедевра, верил, что успех стоит совсем рядом, стоит только протянуть руку и толкнуть призрачную дверь. Мальбонте никогда не изображал ее, ни в набросках ни в полноценных скульптурах, говорил, что не хочет, чтобы кто-то смотрел на нее с восхищением, так же, как и он, но вся его ревность заключалась в тяжелом молчании, складке между бровей, выдававшей напряжении, но никогда в открытую, а ей, полной сил и эмоций, не хватало событий, драмы, хоть какой-либо реакции. Темпераментная, страстная, охотившаяся за адреналином, Вики не могла понять его — меланхоличного, упертого до невозможности, не нуждающегося ни в чьей помощи и поддержке. Она даже не могла сказать самой себе, как они сошлись, такие разные. Противоположности притягиваются, говорила ее подруга Мими, но было ли дело только в этом? Подсознательно все вставало на свои места — они похожи, одно целое, тянутся друг к другу. Мальбонте бежал от всего мира, Вики от самой себя. Бежали в одну сторону, где им чудился финиш, но все больше отдалялись, выстраивали невидимую стену, саморучно скручивали колючую проволоку, стягивали запястья, но всему приходит конец. И им тоже. Она ушла, он не попытался ее задержать. Хлопнула входная дверь. Слишком громко. Разрезала реальность, вызвав новые звуки — в стену полетела нелепая кружка, которую Уокер долго лепила, сидя с ним бок о бок, пока он ваял очередного греческого бога. Мальбонте пришел на следующий день, когда все осознал, долго стучал в пошарпанное дерево, давил костяшкой на дверной замок. Никто не ответил. Нашел запасной ключ под ковриком, открыл дверь. Уши прорезала звенящая тишина. Звал ее по имени, пока обходил гостиную, кухню и родительскую спальню. Пусто. Думал, что Вики просто нет дома, ушла в магазин или опять сплетничает с Мими, но она нашлась. В ванной. Он забыл как дышать, замер на пороге, пока сердце металось, готовое выпрыгнуть из грудной клетки. Затейливый кафель с маленькими голубыми дельфинами, запомнившимися ему в первый же день, пока она промывала ему сбитые костяшки после драки в ночном клубе. Их первая встреча. Он ее защитил тогда, совершил то, что ему несвойственно, не знал, что это приведет к чему-то глобальному, изменившему хрупкий мирок. Махровые пушистые полотенца цвета крем-брюле — ее любимого. Узкая, немного проржавевшая от времени, ванная, которую они несколько раз принимали вместе, когда мистер Уокер был на работе, их первый раз. А в ней…

Вики Уокер.

Его Вики Уокер. Лежит с закрытыми глазами, мокрые волосы обрамляют стройное тело в до нелепости милой пижаме с медвежатами. Умиротворенное лицо, не утратившее следы недавней истерики. Рука сжимает кулон на золотой цепочке. Его подарок. Вода алая, пропитанная кровью. Лезвие лежит на полу, испачкав светлый кафель. Обручальное кольцо лежит рядом, на бортике. Простое, с маленькими бриллиантами, сама выбирала, долго, кропотливо, но сняла. Мальбонте прислоняется к косяку, сползает на пол, вызывает скорую помощь, хоть и знает, что уже поздно, слишком поздно, закрывает лицо ладонями, надавливает на глазницы, хочет ослепнуть, забыть, что увидел. Тянется к лезвию, бессознательно, сжимает, разрезает кожу до кости, но он не чувствует боли, совсем ничего, только опустошение. Закатывает рукава черной рубашки, долго смотрит на свисающую из-за бортика руку, запоминает порез, встает, пошатывается, в одежде забирается в ледяную воду, прижимает окостеневшее тело к себе, позволяет первой слезе скатиться по впалой щеке. Он не помнит, когда плакал в последний раз, может, на похоронах родителей, погибших в авиакатастрофе. Накрывает ее ладонь своей, второй подносит лезвие к коже, не нервничает, проводит глубокий надрез, от сгиба ладони до самого локтя, спокойно наблюдает, как его кровь перемешивается с ее, словно кровавый ритуал, соединяющий души. Закрывает глаза, готовится умереть, но старушка с косой упрямо не приходит, должно быть задержалась на последнем заказе, вместо нее в ванную врываются врачи, вытаскивают его из ванной, не дают умереть…       Мальбонте вонзает скальпель аккурат в глазницу, сминает глину, сносит подставку точным ударом ноги, пошатывается, заваливается на кушетку и мгновенно засыпает. Алкоголь туманил разум во время бодрствования, но стоило ему закрыть глаза, как перед ним появлялась Вики. В руках пакеты с покупками. Кружится, показывая новое платье, улыбается, обнимает его. Ее духи неизменно пахли магнолией, ванилью и жасмином, отдавал древесными нотками. Он узнавал этот аромат из тысячи, даже во сне. Ночью Вики всегда приходила к нему, позволяла играть с волосами, дарила улыбку и нежность, но наступало утро, и он оставался один. Один в пустой квартире, в пустом гребанном мире. Иногда его скромную обитель посещал Люцифер — их общий друг, пришел и сегодня. Пытался вразумить, в который раз, сам сбился со счету, почесывал подбородок, заросший щетиной, задумчиво обводил пальцем татуировки на предплечье, морщился от затхлого запаха, пока Мальбонте, чертыхаясь, заваривал чай, расчищал стол от коробок готовой еды. Люцифер часто звал его в парк, в кафе, на выставки, но всегда получал отрицательный ответ. Мужчина не мог бросить друга в беде — Вики не хотела бы этого. Но он всегда уходил ни с чем, лишь с тяжелым грузом на сердце. Мальбонте был благодарен встречам с другом, пытался хоть как-то поддерживать разговор, спрашивал, как дела у Дино, о погоде и последних новостях, но после его ухода всегда становилось тоскливее, день утекал сквозь пальцы. Он собирался и шел в клуб. Каждый раз, во время срыва, выбирал новый, не задерживался в одном надолго.       Резко сменяющийся свет давит на глаза, действует на нервы. Мужчина движется среди извивающихся тел, старается никого не касаться, брезгует. Его цель — барная стойка. На высоком стуле сидит девушка, спиной к танцполу. Белокурые волосы собраны в высокую прическу, красное платье словно кровь, мерцает под свет софитов, длинные ногти. Садится рядом с ней, выдавливает дружелюбную улыбку, заказывает выпить на двоих. Она улыбается тонкими губами. Слишком вульгарно накрашена. Старше его. Лет сорок, но прекрасно сохранилась. С каждым выпитым шотом она все больше похожа на Вики Уокер.

Его Вики Уокер.

      Разум кричит, что это не она, но чувства, подгоняемые крепким алкоголем, шепчут другое. Мальбонте ведет ее за руку. Она хихикает, что-то рассказывает. Язык заплетается. Кажется, ее зовут Кальма*. Убогое имя. Никогда не слышал такого редкостно идиотского имени. Она сама убога. Яркий макияж, хищная улыбка, угловатые плечи. Если бы не выпитое, она бы так и осталась мерзкой увядающей Кальмой с накладными ресницами и красной помадой, но сейчас, именно в этот момент она Вики. Отворяет дверь, включает свет. Работают не все лампочки. Полумрак всегда лучше слепящего света. Бросает пиджак на диван, утягивает ее с собой на жесткую кожаную поверхность. Только не на кровать, не на их кровать. Никаких нежностей. Размашистые движения, до боли сжатые округлые плечи, синяки на ногах. Она громко стонет, пытается его поцеловать, но он неизменно отворачивается. Никаких поцелуев. Кальма становится ему противна. До скрежета зубов. Последние движения, он произносит ее имя. Имя Вики. Она вскидывает тонкую, жирно подведенную бровь, говорит, что ее зовут Кальма, называет птенчиком. Мальбонте кривится. Момент упущен. Все сыпется в крах, мирок катится в Тартары. Она больше не Вики. Снова Кальма, жалкая Кальма. Ненужный мусор, не поможет ему создать шедевр, не станет его музой. Он встает, вытирает руки и голый торс полотенцем. Махровым, цвета крем-брюле. Скрывается за дверью мастерской, пока она натягивает платье, возится с замком. Не видит, как он бесслышно подходит со спины, взмахивает рукой. Спокойный. Она хватается за горло, пытается кричать, разворачивается к нему, лицо перекошено гримасой ужаса. Сквозь пальцы фонтаном брызжет кровь, пачкает полы, его, журнальный столик, течет по ложбинке между грудей, теряется в красном платье. Он не ждет, когда она упадет с последним хлюпающим стоном. Сбивает с ног, наваливается. Руки крепко сжимают скальпель. Взмах. Удар. Потом еще один. И еще. И еще. Лезвие с противным, но таким привычным чавканьем входит в еще теплую плоть. От силы ломаются ребра, трещат кости. Кальма пытается вяло отбиваться, но стоит ей только отнять руки от шеи, как кровь хлещет с новой силой, заливает его окаменевшее лицо. Еще один удар. Пробито легкое. Она хрипит, точнее пытается, получается лишь бульканье. Он кричит, чтобы она заткнулась. Вонзает острый конец в одну глазницу, затем во вторую. Янтарные глаза больше не смотрят умоляюще, будто одного телячьего взгляда хватит, чтобы он прекратил. Наивная. Кромсает лицо. Ошметки плоти летят повсюду. Первый раз хмурится. Все произошло слишком быстро, не успел насладиться. Кальма лежит на полу. Вместо лица сплошное кровавое месиво, платье изодранно, ногти обломаны о пол. Больше не длинные. Мальбонте тащит ее за ноги, оставляет кровавую полосу на паркете. В ванне уже заранее набрана вода. Ледяная. Укладывает ее, слишком аккуратно, раскидывает руки, в ладонь вкладывает кулон. Тот самый. Делает надрезы на руках. Ложится рядом, ежится от холода. Сжимает скальпель. Рука замирает в миллиметрах от предплечья. Не то. Очередная пустышка. Не она. Не его…

Вики Уокер.