Оптимус, сладкое только после супа!

      Несмотря на некоторые естественные недостатки в этом вопросе, Кейд Йегер все-таки считал себя хорошим воспитателем. Да и как не считать, когда у тебя выросла такая замечательная дочь? Да, пусть вкус у нее в парнях не очень, и инженерией не увлекается, зато он точно мог утверждать, что во многих и многих вопросах она гораздо лучше него, и во многих — гораздо умнее. А отчего же ей такой быть, кроме как не от его, Кейдовского, положительного на нее воздействия! Он любил и гордился ею в бесконечность в бесконечной степени больше, чем любым из других его творений. Однако взращивание ее далось ему нелегко, и однажды ему даже приснился сон, в котором она вдруг вернулась в состояние четырехлетнего карапуза, едящего руками из тарелки и в свободное время надувающего пузыри из слюней; он помнил свое отчаяние и промелькнувшую мысль «О нет. теперь придется начинать все сначала.» Так что он ценил Тессу такой, какая у него она есть, и конкретно сейчас. После окончания битвы и возобновления авиасообщения он настоял на том, чтобы та с первой же возможностью покинула Гонконг, хоть это и означало, что увидеться они теперь смогут только в Америке. Его собственный рейс был несколькими часами позже, и, когда они наконец прибыли в аэропорт, самолет, на котором она летела, уже должен был быть в воздухе. Однако до этого он справился по телефону о подробностях ее самочувствия, о том, где она собирается пожить первое время, затем в течение целых четырех минут заставил себя убеждать, что решение жить с ее парнем самое разумное на данный момент. В конце концов он сдался и, напоследок велев попить молока от радиации, соблюдать осторожность и купить пистолет, положил трубку. И тяжело вздохнул.       Да, Кейд Йегер считал себя хорошим воспитателем. Но в течение последующих часов, проведенных в аэропорте, а затем и в самолете, он решил более никогда не делать выводов о своих способностях, опираясь только на опыт с одним объектом.       После мучительной лекции раздраженным шепотом о том, для чего предназначаются туалеты и как ими пользоваться, серии испуганных выражений лица Прайма и более чем нескольких косых взглядов других посетителей уборной, тот, кажется, понял, что к чему, сравнив это со сливом отработки и кое-как доковыляв в недрах своей психики до чего-то наподобие стадии принятия. Кейд в целом остался удовлетворенным результатом, но стоило ему это слишком многого — в конце он обнаружил нервный тик у себя под ребром с правой стороны, чего не случалось со времен его битв с кредиторами лет так пять назад, и веры Прайма в человечество. Прижав ладонь к неровно пульсирующему месту, он огляделся и обнаружил Оптимуса перед зеркалом, внимательнейшим образом рассматривающим свое отражение. Понять, нравится ли ему зрелище или нет, было трудно, но прерывать интересный момент Кейд не стал. Выставив палец, оземляненный кибертронец с опаской пощупал нос, щеки, дернул себя за бровь, положил руку на голову, прижав не видавшие пока расчески волосы. Кейд усмехнулся про себя этим забавным манипуляциям: тот смотрелся как долговязая мартышка. А затем он ткнул себя в глаз. Йегер подскочил на месте, замахав руками и крикнув: «Э-ээ! Э-это не надо!» Поняв свой промах, Прайм инстинктивно прижал ладонь к глазу, согнулся, а рот его скривился. «Яя-я… понял…» — прокряхтел он, отнимая от лица руку и демонстрируя слезящийся и покрасневший окуляр. Какой-то ребенок ростом чуть выше колена дергал своего родителя за штанину и что-то лепетал на китайском, показывая пухлым розовым пальчиком в сторону смущенного и плачущего одним глазом Оптимуса. Сам родитель быстро подхватил свое чадо на руки и, бросив многозначительный взгляд на них обоих, вышел из уборной.       Так прошло еще несколько часов. Нельзя сказать, что они оказались непродуктивными, совсем наоборот, весьма полезными для формирования человекообразного мировоззрения и социализации лидера автоботов, хотя и весьма утомительными. Будь это спокойное время, у него с Оптимусом были бы большие проблемы из-за отсутствия документов, но теперь они были далеко не одиноки — цены на билеты взлетели до небес и город покидали лишившиеся дома и удостоверений граждане. Насупленный пухлый клерк тщательно обшаривал карманы и поклажу всех бездокументников, а также пробивал их по базе отпечатков пальцев и фотоснимков. Оказалось, что мера была далеко не лишняя — прямо на глазах у всех заковали и увели одного ранее скрывавшегося от полиции вроде как-то ли взломщика, то ли дилера, после чего клерк хмыкнул и еще более надувшись, стал проверять с еще большим рвением. Кейд страшился приближения к страшной машине разоблачения, и с каждым разом, как очередь перед ним медленно таяла, а он оказывался все ближе к его посту, его мозг все больше терял способность рационально размышлять, а мысли, словно вспененные, носились и бились об стенки его черепной коробки, больно стуча по вискам. Он решительно ничего не мог придумать, а если он ничего не мог придумать, значит его отъезд задерживается еще на неопределенное количество времени, а значит придется решать проблему с документами Оптимуса, а как это сделать он ни малейшего понятия не имел!       «Следующий! 下一个!» — раздались записи обманчиво ласковых женских голосов из колоночки возле столика проверяющего, и Кейд вдруг обнаружил, что никого перед ним нет, кроме как щекастой физиономии сидящего на барном стуле работника безопасности.       — Нихао, — попытался улыбнуться Кейд. Бюрократия его пугала больше, чем бои с пришельцами. Представитель ее системы никак не отозвался на его приветствие, лишь указал на огромный серый сканер размером с коробку из-под сапог, расположенный на высокой ножке, болтами наскоро прикрученной к полу так, что по серым плиткам около болтов расползлись трещины. Над зеленым экраном была приклеена инструкция, в каких положениях необходимо держать руку - прямо, по центру, давить не сильно. Но прежде чем допустить Кейда к машине судьбы, клерк повертел его ладонь в своих пухлых руках, достал влажную салфетку и яростно протер ее и особенно подушечки. То же самое проделал и со второй. Когда дело дошло до сканирования, тот сам же прижал ее, а затем и все пальцы по отдельности к экрану, а пока ждал результатов сканирования, повернул его в трех разных положениях к камере, которая полыхала вспышкой каждый раз, как Йегер оказывался в нужном ракурсе, да причем делал это с такой сноровкой, что Кейд почувствовал себя ватной куклой. Вдруг он успел засветиться на камерах видеонаблюдения? А вдруг они припомнят ему его неуплату налогов в родной Америке? Ооо, нет, нет нет нет нет нет! Наверняка камеры его засекли! А как же нелегальное пересечение границы? Отлеживают ли они это? В друг он еще о чем-то не знает?! Кражи в магазине?! Проникновение в офис суперкорпорации???!       «Следующий! 下一个!»       Он обнаружил себя держащим две копии каких-то листочков у груди… и свободным! О да! Он не преступник! Но тут же вспомнил, что Оптимус еще не вырвался из цепких лап превентивного правосудия. Он обернулся, ожидая худшего. Процедура была точно та же, только ради снимка тому пришлось немножечко присесть, иначе не помещался лоб. В груди у Кейда кольнуло что-то, что он точно не хотел называть завистью. Нет. Он взрослый самодостаточный мужчина и главные его качества не в росте. Но екарный карбюратор! Неужели он был настолько выше него?       Оптимус подошел к нему, точно так же прижимая к груди бумажки и затравленно оглядываясь по сторонам. «Какие будут наши следующие действия?» — низким голосом, словно его кто-то собрался подслушивать, поинтересовался тот, глядя искоса то на аэропорт вокруг, то на него. На самом деле у Кейда было несколько мыслей по этому поводу, и кажется, сегодня он будет играть роль модной подружки из старшей школы, которая поведет замухрышку по магазинам. Как из всех тех сериалов, которые смотрела Тесса после школы в 7 классе, пока Кейд заваривал лапшу быстрого приготовления по инструкции на упаковке.       О нет.       Благодаря сумме, которую им перечислили KSI «на билеты и бытовые расходы», Кейд мог обеспечить и себя, и Прайма подходящей на первое время одеждой. Однако последний отказался примерять четыре подряд пары брюк джинсов, каждую из которых он наделял ёмким определением «как-то мне не нравится». В конце концов, когда Кейд почувствовал нарастающую боль в висках и желание куда-нибудь прилечь (себе-то он уже купил дешевую и сердитую смену одежды взамен разодранной и грязной), он в отчаянии воскликнул: «да боже мой, ты же не машину себе выбираешь, это легко сменить потом!» — и оставил его на попечение консультантов. «Удивительно работает капитализм и рыночная экономика. Разбомбили полгорода, вот у этой, может, у двоюродной тети ногу отдавило, а у этой у бабушки оторвало крышу, а они работают тут как ни в чем не бывало» — с этой мыслью Кейд принял горизонтальное положение на желтом дермантиновом пуфе возле примерочной и стал ждать.       К его удивлению, слова его произвели отрезвляющее впечатление, и дело пошло гораздо быстрее. Настолько быстрее, что через ровно восемь минут все было готово и Кейд стоял на кассе, оплачивая товар, в то время как Оптимус со въевшейся уже в него серьезностью поправлял (все еще неловко) свой коричневый пиджак и темные брюки, а две молоденькие консультантки не очень-то и скрывали свое восхищение, щебеча что-то из-за угла. Выглядел он… хорошо. Ну да ладно, будем честны, мы же взрослые мужчины — прямо шикарно. Если раньше он еще походил немного на пугало, то теперь, приодетый и причесанный, он больше не мог удерживать самооценку Кейда в ровном положении. Выходило так, что в очередной белой футболке и обычных джинсах замухрышкой в итоге оказался Йегер. Что ж. Это же можно легко сменить потом, так?

***

      Зарегистрировавшись на посадку и пройдя еще кучу проверок и рамок металлоискателей, которых, кстати, Йегер весьма опасался — вдруг у Прайма, скажем, железный скелет? Если рамки будут отчаянно и усердно пищать, его спутника просто не пустят, и плевали они на то, что его отпечатки и физиономия никогда не светились в полицейских отчетах. Однако все обошлось, и теперь, стоя в очереди на посадку в окружении таких же как он уставших и радостных окончаниям их мучений пассажиров, Оптимус, все еще не обретший полную власть над моторикой, выделялся из ссутулившихся и предвкушающих сидение на салонных креслах масс, поскольку стоял теперь как бревно, которому чужды естественные изгибы позвоночника в каким-либо из доступных ему направлений. Брови его были тревожно сдвинуты, а черты выражали сосредоточенность и беспокойство. Наконец он наклонился к уху уже пытавшемуся задремать стоя Кейду, которому, несомненно, это удалось, постой он так хоть одну лишнюю минуту: «Я чувствую сбивчивую вибрацию в срединной части корпуса, сопровождаемую звуками, которые могут означать поломку.»       У Кейда ушла минута, чтобы проснуться и понять, о чем это может идти речь, но после того, как все-таки его мозг принял поступившие от органов слуха электрические сигналы, обработал их и пустил наконец к сознанию, ему стоило большого труда удержаться на ногах и не свалиться за ленточное ограждение, повалив его вместе с собой.       После пяти минут и тридцати семи секунд смеха он почувствовал, что еще чуть чуть, и у него начнется истерика, и он будет плакать как новорожденный младенец, едва узревший слепящий свет его нового чудного мира.       Он должен прийти в себя. Мужественным усилием втянув в себя воздух и держась за живот, он встал, но, один раз взглянув на испуганные глаза Прайма и на то, как тот в отчаянии прижимает ко рту руку, свалился в еще одном приступе.       Когда его отпустило, они уже поднимались на борт. Оптимус, сообразив, что этими корчениями был смех, точнее, Кейдовская его форма, почувствовал себя еще более неловко, встал еще более прямее и старался смотреть куда-то не на Йегера.       — Это голод, Оптимус. Мы закажем чего-нибудь, пока будем лететь. Заодно научишься есть. Короче, не парься, — уверил его инженер.       Оптимус кивнул головой с такой серьезностью и решимостью, будто только что одобрил предложение по военной вылазке во вражеский лагерь.       Кейд шлепнул себя по лбу.       Может он и впрямь не был хорошим воспитателем.