Птичка

       Его внимательные глаза не могли не заметить пышную копну волос за столом Гриффиндора, тем более, что девочка так активно ими потряхивала, стараясь придать себе надменный вид; бесконечно и очень смешно дёргала головой, чем заставила его уста скривиться в добродушной усмешке. Он сразу понял. И она, наверняка, тоже всё поняла — глубоко внутри себя, иначе сейчас не делала бы вид, что ей так всё равно.        Почти никто из её будущих однокурсников не зааплодировал, когда Шляпа вынесла вердикт, из чего Альбус сделал много выводов, первый из которых: поездка в Экспрессе прошла не без приключений. Он продолжал наблюдать за её натужными попытками держать спину прямо и голову высоко, и за тем, как она старалась не обращать внимания на шёпот и смех с обеих сторон от неё.        С Гермионой никто не хотел говорить. До самого конца банкета она просидела в гордом и одиноком молчании, лишь взгляд выдавал её подлинные эмоции — паника, растерянность, и, конечно же, боль. Время от времени он отрывал долгий взгляд от Гарри Поттера и возвращал его маленькой Гермионе, девочке-волшебнице, родившийся в семье магглов. Альбус знал многих, кто так же, как и она, обладал магией по счастливой случайности, но совсем немногих с такой магией.        Девочка была сильна. Цепкие глаза профессора умели видеть что-то, недоступное другим, и сегодня он благодарил их за это — вокруг Гермионы Джин Грейнджер витала достаточно плотная волшебная аура, лёгкого молочного оттенка. Конечно, каждый волшебник «отсвечивает» — разным цветом, интенсивностью, формой. По мере оттачивания магических навыков, свет может меняться, как и другие показатели… Но на первом курсе это сияние настолько слабо, что… Увидеть его можно только раз в несколько минут, это что-то вроде слабой-слабой вспышки за спиной; а увидеть его у девочки, родившийся в семье магглов…        Однажды Дамблдор встречал ребёнка, чей силуэт проступал сквозь дым. Светло-серая аура того мальчика ни о чём не сказала профессору в их первую встречу, но потом, ох, да!.. Потом он понял, почему именно такой цвет, почему именно в таком возрасте… Да, Альбус был несказанно рад, что мисс Грейнджер и её молочная тень оказались на Гриффиндоре. Значит, шанс ещё есть.        Он проследил, как удаляется каштановая грива, через мгновение смешавшаяся с толпой крошечных, возбуждённых первокурсников; улыбнулся в серебряную бороду, но глаза его сверкнули особенным блеском. Альбус ещё раз взглянул на Гарри Поттера, которого тоже спустя секунду поглотила толпа, и развернулся к МакГонагалл, мастерски вклиниваясь в беседу.

***

       Гермиона долго ворочалась в своей новой постели. Дома она редко засыпала так поздно, обычно родители ещё сидели в гостиной с вечерним чаем и тихо поющим Паваротти, в то время как Морфей принимал Гермиону в свои уютные, окутывающие объятия.        Сегодня же Гермиона, простившаяся и с родителями, и с Паваротти, широко распахнутыми глазами изучала потолок девчачьей спальни под непривычный аккомпанемент сопения и дыхания её соседок по комнате. Парвати и Лаванда уже успели с ней познакомиться — мисс Браун оценивающе, по-взрослому окинула её взглядом, ненадолго остановившись на растрёпанных волосах, и её собственная рука потянулась к своим светлым кудрявым прядям, будто… Сравнивая? Хвастаясь? Успокаиваясь, что её-то волосы в полном порядке? Гермиона, вспыхнув, отвернулась. Она встретила взгляд Парвати и через секунду поняла, что девица ведомая, а лидером в их тандеме единогласно признана Лаванда. Взгляд чёрных глаз мисс Патил показался озлобившейся Гермионе до ужаса, до тошноты тупым и она резко отвернулась и от неё тоже, с досадой ощущая, как горячий румянец заливает лицо.        Ночь любезно дарила пристанище тревожным, мрачным мыслям, роившимся в девчачьей голове. Она тихо села в постели, стараясь не создавать лишнего шума, потянулась к шкафчику, стоящему возле кровати, не глядя выудила оттуда книжку — ею оказался учебник по астрономии. Конечно, Гермиона успела изучить его вдоль и поперек ещё летом, но и сейчас, задёрнув полог она сжала в руке свою волшебную палочку и шепнула ей едва слышно:        — Люмос.        Магия отозвалась, наполнив Гермиону изнутри странным, непривычным теплом. Её взаимодействие с волшебством стало настоящим восторгом для родителей и для неё самой. Гермиона быстро «подружилась» с палочкой, которая слушала её с самого первого мгновения. Приглушённый свет, источник которого она сжимала в своей ладошке, стал наилучшим успокоением. Тихо открыв книжку, Гермиона углубилась в уже знакомый текст, но это всё же подействовало успокаивающе — через десять минут от тяжёлых мыслей не осталось и следа. Всё вытеснила астрономия.

***

       Мама учила её: нужно жить так, чтобы в условиях без одежды, косметики, гаджетов и денег ты оставалась красивой, доброй и интересной. Папа вторил, но вполголоса: иначе всё существование сводится к бессмысленной раскраске своего лица и тела, маскировке глупости и фикции в виде диплома об образовании. Гермиона улавливала общий смысл родительских тонов, а спустя месяц обучения в своей новой школе, с грустью поняла, что только она одна живёт по такому принципу.        Она не нашла друзей. Для девочек она была слишком странной, для мальчиков — слишком умной. Слишком раздражающая, слишком назойливая на уроках, слишком не смешная на переменах, слишком неинтересная в интерьере общей гостиной — слишком, слишком, слишком. Каждый день она слышала злой шёпот за своей спиной, шёпот, смешанный с хихиканьем — оборачивалась, зло стреляя карими глазами — виновник опускал голову, играя в стыд. Гермиона ощущала тугой комок в горле, рука нервно дёргалась от волос к форменной юбке, автоматически поправляя что-то, что могло задраться и испортить её внешний вид, но это была фикция. Гермиона знала, что дело вовсе не во внешнем виде.        Дело в ней.        — Грейнджер, на Гриффиндор благодаря гриве взяли?        Взрыв хохота. Гермиона глубже склонилась над книжкой, пытаясь спрятать предательски красное лицо. Волна гнева поднялась в ней на мгновение, руки слегка задрожали.        — Заткнулся бы ты, Малфой, — раздался голос. Девочка удивлённо подняла голову, встречая взгляд ярко-зелёных глаз в круглой оправе. Гарри Поттер. Мальчишка-знаменитость, всегда будто воды в рот набравший. Он подружился с Уизли, с Рональдом Уизли, который тоже не прочь похихикать над Гермионой, закатывать глаза, когда её ответ на уроке оказывается чуть длиннее, чем сам урок.        С Гарри Поттером она не общалась, и он никогда не… заступался за неё? Она не знала, что следовало бы сказать. Гарри лишь на секунду задержал взгляд на ней, снова включаясь в беседу своих друзей, и Гермиона тоже поспешно вернулась к книжке. Следующим уроком была астрономия.

***

       Профессор Синистра рассказала ей о трудах своего более старшего коллеги с мелодичным и интересным именем Сатьявати Шах. Вместо обеда Гермиона направилась в библиотеку, чтобы заняться домашними уроками, а так же просмотреть несколько трудов профессора Шаха.        Не то, чтобы астрономия слишком уж интересовала её, Гермиона предпочитала более точные науки. Но, как не странно, изучение звёзд и движения планет эффект возымело расслабляюще-успокаивающий. Размеренный тон профессора Синистры служил Гермионе медитацией, а учебники по предмету — чем-то вроде полезных сказок для взрослых. Так же Гермионе нравилось, что для этой дисциплины не нужна была магия практическая, что лично для неё стало временем познакомиться с магией внутренней.        Так Гермиона звала сильное чувство внутри, направлявшее её взгляд и руку, когда она рисовала карты звёздного неба или просто наблюдала за небесными телами. В такие минуты тишины и размеренности, когда глаза коллег прикованы к небу, а мерное шуршание перьев не прерывалось беседой, Гермиона сильнее всего ощущала своё единение с этой школой и волшебством, привёзшим её сюда, проснувшимся в ней… Рука не сжимала палочку, но пальцы покалывало — девочке казалось, что она может колдовать и без неё.        — О, Гермиона, здравствуй! — она чуть не врезалась в Перси Уизли, выходившего из дверей библиотеки. Веснушчатое лицо парня осветилось приятной улыбкой и Гермиона с удовольствием ответила ему такой же — кажется, они в чём-то были похожи.        — Пришла позаниматься? — вопрос был дежурно-вежливым, но какое же счастье слушать голос, в котором не звучит издёвка.        — Да. А ты уже закончил?        — Точно. Ну, увидимся!..        Они кивнули друг другу на прощание, и через секунду Гермиону съела тишина.        Её царство. Её стихия. Её рай. Не нужна была ничья помощь, она сама себе проводник в этом лабиринте фолиантов. Профессор Шах нашлась быстро, оказавшись статной седовласой дамой, чем-то напоминающую профессора МакГонагалл — она смотрела на Гермиону с обложки жёстким взглядом.        — Добрый день, профессор, — шепнула Грейнджер с лёгкой улыбкой, рукой потянулась обратно к полке, чтобы взять недостающие книжки, и услышала шлепок за своей спиной.        Оказалось, чёрная книжечка выпала невесть откуда и мягко упала на пол. Это было что-то среднее между книжкой и тетрадью, обложка была будто кожаной и приятной на ощупь… Гермиона с удивлением покрутила книжку в руках. Оглавления не было. Открыв её с какой-то несмелостью, она обнаружила ряд красивых, витиеватых букв.        — Ах, это дневник какого-то Тома Реддла, — было неловко. Записей на первой странице, кроме инициалов, не было, но и Гермиона не была дурой — она прекрасно знала о всех заклятиях, позволявших скрывать написанное, а таких насчитывалось не меньше пятнадцати. Читать чужие дневники ей не хотелось. К тому же, Гермиона не знала, Том Реддл когда-то учился здесь, или учится сейчас и таким образом прячет свои записи. Большим пальцем девочка погладила обложку. Дневник напомнил ей качественные ежедневники её отца, аккуратными стопками хранившиеся в его кабинете, и брошенные то в столовой, то в гостиной…        Воспоминание о доме и родителях оказалось острее, чем она могла предположить. Гермиона медленно опустилась на пол, рядом сложив астрономические труды. Она сжимала в руках дневник, думая о его рассеянном владельце и своём рассеянном папе. Они похожи? Мысль глупая. Но она заставила её улыбнуться самой себе. Гермионе не хотелось открывать его, погружаясь в чужие секреты, но чей-то незнакомый голос в ей голове промолвил:        — А если бы им попался твой дневник? Думаешь, они бы были честны и воспитаны с тобой? Думаешь, они бы переживали о твоих чувствах?        Кто это говорил с ней?        — Ты глупая, Гермиона… Здесь нельзя быть доброй… Разве ты ещё не поняла?        Гермиона заправила за ухо прядь волос и раскрыла середину дневника. Страницы были пожелтевшими, плотными и пустыми. Значит, не только первая страница встретила её пустотой. Внутри тоже ничего. Конечно, она могла бы попытаться его расколдовать, но приказала внутреннему голосу заткнуться — она не будет рыться в чужих секретах. Том Реддл не хотел, чтобы его записи читали. Но он зачем-то оставил его здесь, в библиотеке, в дальних рядах с самой невостребованной литературой.        Зачем-то она забрала его с собой.

***

       Спустя неделю, ночью, задыхаясь от слёз, Гермиона сделала свою первую запись: Гарри Потттер назвал меня грязнокровкой. Дело было в школьном коридоре, когда слуги слизеринского принца Крэбб и Гойл зажали тощего первокурсника в углу, а Гермиона совершенно случайно оказалась там же. Памятуя о его робкой попытке защитить её, она попыталась отплатить тем же, чем вызвала оглушающе-противный хохот нападающих и злое, брошенное прямо в лицо:        — Мне не нужна помощь грязнокровки!        Даже Крэбб и Гойл заткнулись на мгновение. Гермиона почувствовала вакуум в ушах, а зелёные глаза Гарри Поттера светились злостью и презрением. Конечно же, она уже знала, как именно он её обозвал. Знала она и то, что рано или поздно это слово вырвется из шёпота, обретёт чей-то голос и врежется ей в грудь, но она совершенно точно не ожидала его сейчас. От него.        На ватных ногах Гермиона поплелась в спальню. Ужинать девочка не пошла. Соседки вежливо осведомились, всё ли с ней хорошо — лицемерные проныры, наверняка уже поползли слухи… Грейнджер пряталась за пологом, пока Парвати и Лаванда не уснули, а потом… Потом она разрешила горячим, горьким слезам вырваться наружу.        Обида, гнев и злость — чувства, которые она заставляла молчать внутри себя, теперь господствовали. Гермиона ощутила себя побеждённой. Ей не место здесь, в этой школе, с этими людьми. Как бы не хвалили её учителя, она никогда не сможет стать кем-то, кроме… Грязнокровки.        Вряд ли она могла сама себе объяснить, почему потянулась к дневнику, спрятанному среди школьных учебников. Может, хотелось спрятать свои секреты там же, где спрятал их таинственный Том, хотелось воспользоваться сооружённой им магией, или просто это было единственное подобие чего-то с чистыми страницами — Гермиона не пыталась найти ответ.        Ещё раньше она сумела заколдовать свое перо писать без чернил, и теперь, набросив на свою кровать чары, раскрыла дневник на первой же странице, выводя свою первую запись и позволяя капающим слезам смешиваться с чернилами на жёлтой бумаге. Поставив точку в конце предложения, Гермиона с удивлением наблюдала, как её буквы смешиваются в кашу, из которой получается фраза:        Могу представить, что ты чувствуешь.        Гермиона застыла. Ей совсем не хотелось ввязываться в чёрную магию, общаться с духами и призраками, и делать всякое такое… Но… Она всё же нацарапала ответ:        Кто ты?        Меня зовут Том Реддл. У тебя мой дневник.        Конечно же, она себе придумала это, но… Его текст… Он казался каким-то… Доброжелательным? На секунду представилась чья-то добродушная улыбка и мягкий голос: у тебя же мой дневник, ну так кем я ещё могу быть?        А ещё он «мог представить, что она чувствует». Ещё ни от кого в Хогвартсе она не слышала таких слов.        Здравствуй, Том. Меня зовут Гермиона Грейнджер. Я рада познакомиться с тобой.