Птичка

       Он учил её тьме. Под конец третьего курса, когда сумасшествие и суета, связанная с азкабановским беглецом, Сириусом Блэком, плавно двигалась к своему завершению, девочки с факультета Слизерин, почувствовав небольшое расслабление в воздухе, вернулись к своим привычным издёвкам над Гермионой. Она в тот период была слаба, если не сказать — истощена; невербальное колдовство и то, чему обучал её Том, было тяжелым испытанием для неё и её магии — оценки по многим предметам стали ниже, что вызывало лёгкое недоумение профессоров, но тут же прощалось — в школе было такое тёмное и мрачное время, что Гермионе могли простить и чёрные тени под глазами, могли и оправдать такой её внешний вид, будто она двое суток не спала.        Гермиона догадывалась, что её магическая энергия не успевает восстанавливаться, что она явно прыгнула выше своей головы и что-то идёт не так — но отчего-то она не говорила этого Тому. Конечно, ей было так интересно всё, о чём он ведал, она впитывала его речи, как губка, но мелко дрожала внутри, когда дело доходило до практики. Том никогда не заставлял. Но что-то в его взгляде, в том, как испытующе он на неё смотрел и ждал взмаха её палочки — что-то в этом сводило на нет саму гермионину личность. Ночью она шла на их занятие с твёрдой решимостью попросить паузы, перестать выжимать остатки её магии, но едва войдя в комнату, увидев его бледный облик, повёрнутый к ней спиной, а потом его голова поворачивается, реагируя на звук — тогда её намерения таяли, растворялись в воздухе, как дым; как сам Том Реддл.        Она была уверена, что он видит, насколько она слаба. Она была уверена, что он не позволит ей истончиться до конца, выгореть окончательно, но неделя миновала за неделей, а стратегия Тома так и не менялась; он не сказал ей ни слова о том, чтобы прекратить практиковать столь сложные заклинания, чтобы Гермиона смогла восстановиться. Тогда она гадала: в чём его секрет? Ответит ли он прямо, если она спросит?        Всё оставалось в её голове. Очередной ночью она возвращалась к себе в спальню, вся мокрая от пота, с дрожащими конечностями, и нащупала в себе кое-какое из чувств — она его боится. Да, перед ней был Том, лишённый своего тела, но даже так, энергетически она ощущала опасный трескучий ток; можно было только представить, насколько силён, безбожно силён его магический поток — колкое электричество в несколько сот ампер — когда он... обретёт? тело. Когда он был жив.        Она вновь почувствовала дрожь, но теперь иную. Дрожь от того, с каким сильным магом Гермиона взаимодействовала — да, это было страшно, и она удивилась сама себе: почему ощутила это только сейчас, сегодня? Сил для размышлений не было. Она добралась до кровати и рухнула в неё, мгновенно уснув, а наутро уже и не помнила, о чём были её вчерашние мысли.

***

       Почти три года Пэнси Паркинсон, эта идиотка, пыталась заколдовать её волосы. Усмехаясь про себя, Гермиона радовалась, что в учёбе она безмозглая абсолютно — её заклятья срабатывали совершенно безболезненно и даже смешно; бывали случаи, что сама Пэнси слегка розовела лицом после бездарного взмаха палочки, после которого из её конца валил лёгкий дым, но совсем не из гермиониных ушей, как изначально задумывалось.        Грейнджер, более или менее привыкшая к трусливым нападениям из-за угла, минувшие месяцы совсем не реагировала на то, что происходило вокруг неё, что бесило и Пэнси, и Малфоя, и всех, кто ещё как-то мог быть причастен к этому весёлому занятию — травле грязнокровки. Сегодняшний понедельник выдался тяжёлым для Гермионы и лёгким одновременно — она чувствовала себя совершенно измученной, но первыми двумя занятиями были зелья, а значит, можно не терзать свою энергию, а просто заниматься Расширяющим отваром, погружаясь в медитативный транс в снейповском подземелье с приглушённым светом и странными, но всё же дурманящими ароматами. Покидая урок, уставшая Гермиона медленно брела в Большой зал на обед с удивительной пустотой в голове и мыслях, как внезапно ощутила что-то странное — холод и жар одновременно на своём теле.        Оторопело опустив глаза вниз, она увидела, как юбка и колготки складками сгрудились на её ногах, а шея, плечи, грудь, живот через мгновение лишились привычного тепла её формы — одежда сползала вниз по её телу, будто кожура обнажала банан. Это происходило само собой. Вскрикнув, Гермиона прижала одной рукой прижала активно сползающий вниз топ обратно к груди, другой же отчаянно держала своё бельё.        Смешки, слышимые ею, были отвратительно тихими. Она резко обернулась, слёзы заблестели в карих глазах — в конце коридора Пэнси, широко ухмыляясь, медленно водила палочкой, наставив её на Гермиону. За ней сгрудилась изумрудная толпа — Малфой и два придатка к нему, ещё какие-то слизеринцы, что самое поразительно-страшное — старшеклассники из Гриффиндора скользили мимо, равнодушно мазнув взглядом по третьекурснице посреди коридора. Третьекурсница в полуголом виде, трусы которой вот-вот сползут вниз вместе с топиком.        Гермионе казалось, будто прошло по меньшей мере двадцать минут этого кошмара, но фактически это было несколько унизительных мгновений: Пэнси, неимоверно довольная собой, которой кто-то старше из Слизерина рассказал об этом забавном заклинании; Малфой, во взгляде которого явственно читалось омерзение, когда он смотрел на Гермиону; сама Гермиона, ощутившая такой жгучий стыд, что он буквально наполнил её с головы до пят, залил своим горячим, пунцовым, как её мокрое от слёз лицо, цветом. Всё действительно произошло быстро — в коридор как раз входила МакГонагалл, когда это вырвалось из Гермионы, когда оно хлынуло прямо в насмехающуюся толпу с такой силой, будто солнце разорвалось. Слизеринцы оказались сбитыми с ног, а Пэнсы завопила — со страшным треском из её головы росли рога, большие, чёрные рога, а лоб её окрасился кровью. МакГонагалл не знала, куда ей бежать в первую очередь и что делать; на шум из кабинета выскользнул Снейп, немедленно опустившийся перед Пэнси, всё ещё вопящей.        Тогда силы покинули её окончательно и Гермиона рухнула на пол, так и оставшись в прекратившем своё бегство, белье.

***

— ... оштрафовать и Слизерин, и Гриффиндор на пятьдесят очков... Несправедливо, мисс Грейнджер защищалась... Родители мисс Паркинсон совершенно не обеспокоены тем фактом, что их дочь практикует такие заклинания, не гнушается это делать в школьном коридоре... Да, мы не знаем, когда её увидим, целители Святого Мунго пытаются убрать её рога...        Голоса слышались, как из-под воды. Голова её была тяжёлой, а едва Гермиона открыла глаза, стало ещё хуже — её замутило, перед глазами всё поплыло. Она поспешила вновь зажмуриться, но тут же кто-то подошёл к ней торопливыми шагами, по горькому запаху лекарств она осознала: мадам Помфри.        — Деточка, не вставай и не делай резких движений. Одну секунду, я дам тебе кое-что...        Приоткрыв губы, Гермиона, не открывая глаз, со всей кротостью глотнула приторно-сладкий напиток из пузырька. В мгновение стало чуть легче — можно было наконец взглянуть на мир и обнаружить себя на больничной койке. Лицо мадам Помфри озарила тёплая улыбка.        — Скоро станет лучше.        Позже, тем же днём, но к вечеру она узнала, что неделю пробыла в странном состоянии полукомы-полусна. Профессора школы, а именно Снейп, Дамблдор, МакГонагалл и помогавшая им мадам Помфри диагностировали у неё сильнейшее магическое истощение — её энергия была фактически обнулена. Пока Гермиона была без сознания, в неё всё равно вливали снадобья, чтобы восстановить поле, и, наконец проснувшись, Гермиона чувствовала себя хорошо. По-настоящему хорошо.        За то, что произошло в коридоре, Слизерин потерял пятьдесят баллов и одну студентку — Паркинсон избавляли от рогов. Гриффиндор тоже наказали, потому как посчитали ответную вспышку от Гермионы нарочной — это потом уже выяснилось, что так сработало бессознательное, так сработала её внутренняя магия, вроде того, что бывает в детстве с волшебниками, когда они ещё не могут себя контролировать. Гермиона, хоть и могла себя контролировать, пережила столь сильное и стрессовое потрясение, что её энергия решила тут же дать отпор — ответ для Пэнси был очень, очень сильным.        Гермиона заметила, что когда МакГонагалл рассказывала ей об этом, она странно заглядывала в её лицо. Глаза профессора, всегда достаточно равнодушные и холодные, сейчас светились любопытством — она буравила Гермиону взглядом, будто пытаясь склонить её к чему-то, вызвать в ней какое-то признание. Гермиона ощущала давление и от этого ей становилось не комфортно. Она ощущала ещё кое-что. Но об этом собиралась поразмыслить позже.        — Мисс Грейнджер, - голос профессора был теплее, чем обычно. МакГонагалл была обеспокоена. — Прошу Вас, больше не загружайте себя так работой. Вы же видите, к чему это привело, - она обвела рукой больничное крыло, где была занята только одна койка. — Мне пришлось написать весьма... сложное письмо для ваших родителей, рассказать им обо всём. Я испытываю странное и не слишком приятное чувство, навещая свою лучшую ученицу, пострадавшую в том числе из-за её безупречной учёбы.        Да, МакГонагалл была уверена, что Гермиона просто перезанималась. Что ж, отчасти оно так и было...

***

       Пока она находилась в лазарете, школьный семестр закончился. Замок собирал вещи, вокруг было весело и громко, на Гермиону вначале обращали внимание, а потом перестали. Она и бровью не повела, не общаясь и не обсуждая ничего ровно ни с кем. К тому времени, как она начала упаковывать вещи, соседки по комнате уже разлетелись кто куда, так что, к удовольствию Гермиону, спальня была в её полном распоряжении.        Она скорее почувствовала, чем увидела — обернулась немедленно и вот он. Кем-то совершенно и любовно вылепленный облик, тенью присутствующий в каждом её сне, и даже тогда, находясь без сознания, её казалось (может, только казалось), что она видела его очертания, слышала его отголоски. Он был воспалённой, пронзительной и первой мыслью в её едва проснувшимся сознании. Он был сейчас здесь, перед ней — и впервые Гермиона ощутила такое сильное, такое обжигающее желание прикоснуться к нему. У неё даже дернулась ладонь, но она быстро сжала ею край мантии.        Том молчал. Он только смотрел на неё с нечитаемым выражением лица, нечитаемым взглядом, а на её лице бушевали и цвели краски, но в горле будто стал ком — она не знала, что сказать.        — Любопытно, - наконец произнёс Реддл, после, казалось бы, часов тянущейся тишины. Гермиона даже не хотела знать, что именно кажется ему любопытным. Его призрак сделал шаг вперёд. Всё это время Том не переставал смотреть на неё, она пыталась понять, почему он её изучает, но это совершенно не представлялось ей возможным. Том приблизился ещё на шаг. Никогда ещё они не стояли так близко друг к другу, не стояли просто так, глядя в глаза, беззвучные и безголосые — она так точно. Он был выше её, и сделай сейчас ещё шаг, Гермионе уже пришлось бы запрокидывать голову, чтобы продолжать смотреть на него.        — Я видел, как ты сделала это, - сказал он. — Это было... Впечатляюще.        Гермиона кивнула. Гул мыслей было проявился в её сознании: как часто он наблюдает за ней, когда она не видит, и, о, Мерлин — он видел её в белье, и всё, что было потом — унизительное, распластанное, полуголое тело...        Том поднял руку каким-то рваным, неосознанным движением и потянулся к её лицу. Она застыла — сейчас он коснётся её, но ведь это было невозможно... И да, — полупрозрачная рука скользнула мимо её щеки к волосам. Конечно, он ничего не почувствовал, просто не смог бы, и она тоже. Но Гермионе и не нужно было ощущать что-либо физически — внутри она зазвенела на все голоса и слабость, на этот раз другая, нахлынула на её тело.        Он не произнёс ни слова больше, он больше не попытался ничего сделать. Мимолётное, неощутимое, так и не родившееся прикосновение к её волосам — бесплотная рука просто прошла сквозь. Он бы сделал ещё два шага вперёд и тоже прошёл бы сквозь неё. Но Гермионе думалось — вот бы он так действительно сделал, так что же — это бы были объятия?