Предпоследний танец

Бал. Яркое торжество. Каждый уважающий себя дворянин, а к тому же и чиновник, был обязан присутствовать минимум на трёх балах при разном параде. И обязательно хоть раз в год устроить бал у себя. Это была самая важная традиция. Супружеская чета Достоевских ни в коем разе не могла не появиться на балу старого знакомого, Гоголя Василия Афанасьевича. Михаил Андреевич шествует под руку со своей супругой, Феодорой Михайловной. Между ними разница во много лет, он ей в отцы годится, но лишь богатство вынуждало принять это предложение. Она же любила совсем другого, любила сына Василия Афанасьевича, но кто ж ее услышит? Достоевский вальсирует с молоденькой накрашенной фифочкой, а Достоевской дурно. Она обмахивается веером. Слишком душно, слишком много лиц! Но тут к ней подошёл сын этого Василия, Николай. Он безмолвно протянул руку в алой перчатке к девушке. Маска довольно плотно прикрывала верхнюю часть лица, а на нижней блестела обворожительная улыбка. Он нежно притянул младую девушку к себе. — Позволите украсть Вас у Вашего мужа, милейшая Феодора Михайловна? — Буду не против, — усталым и томным голосом пробормотала девушка, обмякая в его руках. Николай осторожно берет ее в свои руки. Он видит поистине нездоровый румянец на щеках, от чего они медленно кружатся в сторону лестницы. — Что… что входит в Ваши планы, милейший Николай Василь… Она падает в обморок прям на руках у Николая, который прижимает ее к себе, а после и вовсе поднимает на руки. — О Боже… Блондин побежал к себе, чтобы поскорее помочь милейшей даме. Он был давно влюблен, но кто он был таков, чтобы возникать перед ее "мужем"? Уложив девушку на ложе, он кидается за водкой, холодной водой и прочими атрибутами для того, чтобы помочь красавице. Достоевская очнулась в некой приятной неге, в приятной полудреме. Но она сразу же чувствует такие приятные ладони на ее теле, которые были смочены в ледяной воде, чтобы охладить ее пылающее тело. Платье, видимо, сползло на пол, потому что Достоевская его вообще не ощущало. Но тут ее прошибает током, и, не глядя на плохое самочувствие, она подрывается с кровати, но крепкие мужские руки уложили ее обратно. Ей хотелось вскрикнуть, позвать помощи, но не вышло — голос не слушался, да и руки были слишком приятными. Мягкими и даже нежными. Приятно ощущались. — Тише, госпожа Достоевская. — Я не хочу… быть таковой, — дальнейшее продолжение потонуло в потоке кашля, а Николай укрыл ее пуховым одеялом и положил холодную тряпку на ее лоб. — Я помню, что Вы — госпожа Нечаева. Не волнуйтесь. Я помогу Вам, хотите? — Хочу… На ее плечи опускаются горячие губы, что оказываются горячее ее собственного тела, что заботливо целуют побои, оставленные непутёвым мужем. — Я заберу Вас, милая Феодора. Вы прелестны. Вы словно дорогая фарфоровая китайская ваза. Изящны, бледны, холодны, но так чертовски прекрасны. Мне очень хочется забрать Вас и никогда в жизни не отдавать, — как в бреду шепчет ей в плечо, — Я хочу оставить Вас тут. Прошу, останьтесь, будьте со мной, Вы будете со мной в безопасности, под заботливым крылом моей любви, останьтесь, молю. Я перед Вами на колени опущусь, горы сверну, только останьтесь. В душе скопилась нежность и забота, которой он не мог никого одарить. Из-за этого всю свою мягкую душу он преподносит Феодоре с огромной надеждой, что она поймёт его. И мягкая улыбка в ответ, ласковый взгляд говорили о том, что да, она согласна остаться с ним. — Николай, я в Вашей власти так же, как и Вы в моей. Я никуда от Вас не уйду. Такой искренней радости в глазах она ещё не видела. Она вообще ни разу не слышала настолько громких и приятных слов, что смутили ее душу и заставили полюбить ещё больше. — Я люблю Вас, госпожа Гоголь… А Вам идёт моя фамилия). — Ох Вы, проказник… — утомленно шепчет Феодора, пока ее утягивают в приятный поцелуй и прижимают к себе. Уже невдолге светало. Михаил Андреевич спал крепким сном с той молодой накрахмаленной фифочкой, а молодые влюблённые всё никак не могли насытиться друг другом, что часто прерывалось кашлем девушки. — Я люблю тебя, милая, — томимый пламенной любовью шептал Николай, оплетая ее тело под одеялом и оглаживая всё, что только можно и нельзя. — И я тебя тоже люблю, дорогой, — хриплым шёпотом внимала Феодора, наугад прижимаясь к его рукам и нежным губам, что слишком бережно зацеловывали гематомы. А фамилия и взаправду пошла к имени девушки. И уж больше не слезала.