Значит, не пропускали, не удивительно. Ладно, Эмма, ты справишься.
И бросив на Блум недолгий взгляд, я прошла в ванную, стараясь очистить свое тело от двухнедельного заточения в собственной комнате. Стоя под обжигающим кипятком, я мысленно отсчитывала секунды, просто потому что это успокаивало. Триста сорок пять, триста сорок шесть, триста сорок семь… В эти дни я часто думала о Фаре, мечтала, что вот-вот она появится и заберет меня из этого кошмара, даже несмотря на ее полное игнорирование моего существования, я до паранормального одурения нуждалась в ней в самые темные моменты своей жизни. Четыреста семьдесят три, четыреста семьдесят четыре, четыреста семьдесят пять… И этот гребаный специалист, с которым я была уверена, они спят, заявляется ко мне в комнату и сообщает о том, что мы обязаны найти её. Да какого черта? Я не стану искать женщину, которая, возможно, и не хотела, чтобы её нашли. Пятьсот восемьдесят, пятьсот восемьдесят один, пятьсот восемьдесят два… А Джессика? Где её носят черти, сидящие в бестолковой рыжей голове. Какого хрена она так поступила со мной, с Блум? Неужели она настолько конченная психопатка, что ей доставляет удовольствие причинять моральную боль людям, считавшим её чем-то важным в своей жизни? Шестьсот тридцать три, шестьсот тридцать четыре, шестьсот тридцать пять… Розалинда? Это самый главный психопат, из всей компании. Предводитель душевнобольных. Впору её фотографии расклеить во всех тюрьмах, уверена, преступлений станет в разы меньше, ведь кто в своем уме, захочет столкнуться с Её Величеством Я-убью-тебя-одним-взглядом Хейл. Семьсот девяносто восемь, семьсот девяносто девять, восемьсот… Ну и конченное семейство, ты собрала вокруг себя, малышка Эммс, так держать. Чем ты лучше? Сожженными, блуждающими и поклоняющимися твоему тельцу или магией, подводящей тебя в самый неподходящий момент? То ты готова убить одним неаккуратным движением, то не можешь выдать даже жалкий комок снега. Чертова эмоциональная нестабильность. Да и откуда ей взяться, если тебя окружают одни психи? Тысяча сто две, тысяча сто три, тысяча сто четыре… Закончив смывать слои отвращения к самой себе, я выключаю кран и подхожу к зеркалу. Нагая, тощая и такая бессмысленная сейчас. Бесполезная девчушка, возомнившая о себе, что играет за правильных парней. Но столкнулась с избитой правдой — неважно, то, что ты считаешь правильным. Это по итогу никого не будет интересовать. Победителям достанутся слава и почтение, проигравшим — позор и мучения. Замечательно, Эмма, ты как раз во втором списке. Надевая чистую одежду, в нос ударил запах порошка, такого до рвоты чистого и невинного. То, чего никак нельзя сказать про меня. Я совершенно не выглядела, как святая девственница, мечтавшая побежать по бескрайнему полю с охапкой ромашек и романтично поглядывать на горизонт. Я была той, что превратит собственную жизнь в тотальный пиздец, при этом станцует на пепле былых мечтаний и надежд, а забывшись случайно сожжет пару десятков чужих судеб, невольно оказавшихся рядом. Такие же, как и они. До скрежета зубов, мне не хотелось признавать собственное сходство с Розалиндой и Фарой, но это был неоспоримый факт. Слишком упертые, свободолюбивые, целеустремленные. Шикарное трио, так и не сумевшее стать семьей. Напялив на себя одежду, умыв лицо, я медленно вышла из ванной комнаты, где вновь столкнулась с уже ожидавшими меня грузными ребятами. — Пора, Розалинда и королева ждут вас, мисс, — учтиво оттараторил солдат, словно только это и крутилось в его голове последние дни, которые он торчал здесь.***
Несколько недель назад.
Розалинда перенесла себя и Фару, которая была без сознания, в заброшенный, скрытый барьером небольшой домик в лесу. Аккуратно уложив женщину на кровать, она надела на нее магические блокаторы, которые до крови на нежных запястьях, впились в ее руки. Хейл села на край кровати и перебирала в своей голове мысли, пытаясь разложить их по полочкам. От ненависти до обожания. Такого неправильного, невозможного, убивающего обожания. Она не должна была испытывать этого к той, кто на целых шестнадцать лет выбросил ее из жизни, заточив в барьер. С предателями Розалинда поступала иначе: жестче, безжалостнее. Но Фара, мирно спящая на кровати, словно фарфоровая кукла, которую так отчаянно желала Хейл в своей коллекции — была особенной. Единственной. Неповторимой. В её голове здравый разум боролся с совершенно сумасшедшим желанием прилечь рядом и дотронуться до женщины, которую самолично собиралась пленить здесь. Оставить доступной только для самой себя, как будто возможно вернуть все то, что было так безвозвратно утрачено. То, что казалось для Даулинг безумием, для Хейл было единственно возможным и правильным вариантом. Цена за недавно родившуюся дочь была высока. Слишком высока, но Роз была готова заплатить ее. Даже если пострадают люди, даже если весь город сгорит к чертовой матери, да хоть весь Иной Мир, пусть полыхает адским пламенем, ей плевать. Вечером они вернутся к Эмме и все будет правильно. Но что-то пошло не так. Фара узнала, не поняла, не выслушала. Осудила. Дала лишь сутки свободы. Зная, что когда придет заключать Розалинду, та будет сидеть у кровати дочери и мысленно прощаться с ней. Все вышло хреново, слишком паршиво для их истории, которая не должна была закончиться так. Но это было тогда. Прошло шестнадцать лет. Слишком много для двух женщин, слишком мало для вселенной, в привычном ее понимании. И сейчас, Роз сидела здесь, в этой мизерной комнате, думая лишь о том, что простила. Единственный человек на планете, который достоин прощения лежал в нескольких сантиметрах от нее. Но отпустить Даулинг она не могла, не хотела. Ей нужна былая власть, словно наркотик, нужна дочь, обладающая разрушительной силой, нужна Питерс, с Драконьим Пламенем внутри, нужен адреналин, который выбрасывает ее тело, с каждой мыслью о приближающейся неизбежной войне с нечто темным и страшным. Но почему-то она до сих пор была здесь, с ней, такой некогда родной, но далекой сейчас, с женщиной, с которой она строила планы на будущее, с которой построила семью, собиралась вырастить дочь и завести собаку. — Где мы? — сиплый, словно они пробыли на морозе несколько непрекращающихся часов, слабый, словно она говорит из последних сил, до комка в горле родной, словно не было между ними ничего настолько разрушающего. — Слишком близко, чтобы тебя стали здесь искать, — Роз ухмыляется, зная, что лежавшее прямо под носом, по иронии никогда не замечают. — Если постараться, то ты даже сможешь разглядеть очертания школы из окна, — она кивнула в сторону небольшой кухни. — Отпуск начинается, дорогая. Для Роз как будто не происходит ничего сверхъестественного, для Фары происходящее кажется кошмаром или больной фантазией. Сколько лет она мечтала о том, чтобы вот так вновь сесть с бывшей наставницей? Просто быть рядом, чувствовать запах духов, слышать голос, возможно, даже не слушать, о чем та будет рассказывать, просто впервые за долгие годы наконец ощутить себя дома. Как будто все безответные письма разом долетели до адресата, тогда, когда никто из них уже и не ждал. Резко, до боли в конечностях, она вспоминает, как первые несколько месяцев, после заточения Роз, Сол уводил ее от стазиса. Истерящую, рыдающую, бьющуюся в конвульсиях от невозможности быть без нее, без человека, который, как казалось Даулинг, не заслуживает ничего кроме презрения и пожизненного срока в Солярийской тюрьме, но по итогу женщина чувствует только острую необходимость быть с ней. Та, за которую она была готова пойти и в огонь, и в воду, сейчас сидела так непозволительно, угрожающе близко и кроме как ринуться к ней, почувствовать тепло, исходящее от кожи, не хотелось больше ничего.«Нельзя, дура, нельзя. Как бы ты этого не хотела, напротив тебя сидит монстр. Человек, который порубит на мясо всех, кто проявит хоть каплю непослушания, пропустит сквозь мясорубку любого, кто встанет на её пути, заставит биться в агонии тех, кто не разделит её точку зрения и пойдет против» — убеждая саму себя упорно твердит себе Фара.
Женщина знает, что ей нужно бороться. Вставать на ноги, сражаться, отстаивать все то, что они делали последние годы. Розалинда присаживается ближе, гнетущая тишина накрывает женщин с головой, ток проходящий между этими двумя с легкостью убьет любого, кто посмеет подойти слишком близко. Напряжение, огромным комком накапливается вокруг, готовое вот-вот разорваться и разорвать все в радиусе нескольких километров. Хейл тонкими, длинными пальцами одним резким движением поправляет шарф на шее Даулинг, так откровенно нарушая личное пространство и все границы, одним незамысловатым движением руша все стены, невольно выстроенные между ними. — Простудишься, зимы здесь холодные, без магии согреться будет тяжко, постарайся не заболеть, — она встает, проводит рукой, открывая дверь и выходит на улицу, едва удерживая собственное желание развернуться, остаться, полностью забыть о всех целях и планах, которые вынашивала все эти годы. Ради нее, ради женщины находившейся, так чертовски близко и так чертовски далеко. Розалинда приходит каждый вечер. Каждый вечер Фара играет с ней молчанку. Не разговаривает, словно обиженная заточенная принцесса. Они ужинают, говорит исключительно Хейл. Забавно наблюдать, как они поменялись местами, раньше говорила Даулинг, Роз молчала, сейчас же все до поразительного наоборот. — Прошла неделя, а ты все так же упираешься, играешь со мной, — голос холодный, словно все льды Арктики собрались в одном человеке. — Сегодня Сола забрала армия Солярии, — будто о чем-то обыденном между делом говорит Хейл. Многозначительный пронзительный взгляд, дрожащие руки и волнение, которое комком застряло где-то в глотке. — За что? — впервые за эти дни она говорит. — За покушение на Андреаса, если ты такого еще помнишь, — она знает, где надавить, знает, что вызовет реакцию, Сол всегда был слабым местом Даулинг. — Покушение? Он жив? — она сильнее сжимает вилку — жест, который Роз не пропускает мимо глаз. — Ты же не дура, дорогая, кто по твоему вырастил Беатрикс, так отчаянно служившую мне, кто поджег дом Джессики, тогда то вы знатно обосрались, думая, что это мой братец пришел за Эммой, восстал из мертвых и пришел, — она хищно облизнула губы. — Вы были готовы поверить во все, кроме того, чтобы признать, что Иной Мир все еще под моим каблуком, ваша оплошность. Розалинда встает, на сегодня ужин окончен. — И да, Эмма, чуть не отморозила всем находившимся там солдатам мозги, интересная девчонка у нас получилась, голова полная идиотизма и понятных, только ей самой правил, вся в нас, дорогая, — улыбается, словно хищный зверь, и Даулинг уверена, за этим не скрывается ничего хорошего. Очередной вечер, ужин, эти двое. Хейл говорит о погоде, о делах в школе, о тупом расписании, созданном не ей. Все это Даулинг пропускает мимо ушей. Роз говорит о строптивой, неуправляемой девчонке, которую вот-вот готова проучить, но сдерживается из последних сил. Фара слушает: внимательно, настороженно, боясь, что одна из них непременно сорвется. — И вот эта феерическая дура сжимает шею Беатрикс на глазах всей школы. Да отведи ты её за угол, без свидетелей, прикончи там, но нет, нам же нужен концерт, публика, зрители, — она говорит это куда-то в воздух, поражаясь, как сильно злит поведение этой девчонки, не понимающей никаких предупреждений. — Она уже делала нечто подобное в Линфее, — взволнованно отвечает Фа. — Там, это была идиотская случайность после разговора с тобой, я в отличии от тебя, не постеснялась залезть в её голову, пока та беззаботно спала. Мне насрать на личное пространство. А здесь, эта сука Беатрикс рассказала ей о нашей сделке с Луной, приправляя все это пикантной ложью и собственными выдумками, а наша дура, возьми и поверь, забегает ко мне, разъяренная, волосы назад и кричит, орет, задыхается от вселенской несправедливости. Говорит, мол, я всего лишь продолжение рода, ничего не значу, меня никто не любит, я никому не нужна, и остальное, несвойственное ее возрасту дерьмо. Инфантилистка, не иначе. А я и подтвердила. Сказала, да, все именно так. А, и пришлось открыть ей тайну Сильвы, которая по совместительству мать Блум, хотя по факту, таковой не являлась ни дня. Фара закрывает лицо ладонями, понимая, насколько Роз любит играть на чувствах. Даже на чувствах собственной дочери. Она и сама такая, только делает это неосознанно, не специально, во благо. Хейл же, ради собственного шоу и развлечения. Но результат один. Розалинда встает, оставляя женщину одну, наедине со своими мыслями. Ей пора возвращаться в школу. Каждый раз, выходя на улицу, она хочет ворваться обратно и остаться там навсегда, наплевав на всё и всех. Но так нельзя. Она впервые приходит к ней днем, разъяренная, словно фурия, на улице метет метель. Со злостью распахивая дверь, так, что та бьется о стены, а Даулинг, читавшая книгу вздрагивает. От холода, так внезапно ворвавшегося, от громкого звука, от ярости, исходящей от Роз. — Твои любимицы, угнали твою машину и свинтили в неизвестном направлении. Идеи, предположения или сразу переходим к убийству? — она говорит злясь, мысленно матерясь, и возможно, волнуясь. — Обе? Если Блум с ней, то подозреваю, они проехались до кладбища. Естественно, ты знаешь, что они ничего там не обнаружат. И поедут к единственному доступному источнику информации. — К твоей сестрице? Даулинг лишь кивнула. Ей хотелось разорвать Розалинду за ее игры. Убить Эмму за безрассудство. И саму себя за ложь, которая, непременно должна была всплыть. — Ненавижу Блэкбридж, — в дверях шепнула Хейл. — Я знаю, Роз. Будь помягче, она всего лишь девочка, обиженная, полная шума в голове и огромного количества вопросов. — До боли в висках, напоминает тебя в твои семнадцать, даже удивительно, что любовь к приключениям на пятую точку передается с генами. Хотя, ради справедливости стоит отметить, что ты была более сговорчивой и покорной. — У нее еще есть ты, так что вся баранья упертость и её самоуверенность — полностью на твоей совести, — впервые за это время Фара искренне улыбнулась. Остаться, лечь рядом, прижать ее к себе. Нельзя. Не сейчас. Не сегодня. Вечером она не пришла. Они вернулись лишь под утро. Тренировка, лекции, через несколько часов должны привезти Сильву на прощание со Скаем. Ей не было жаль. У неё были свои счеты. Ей хотелось раз и навсегда убрать этого мужчину из жизни Даулинг, даже если та её не простит. Сол был рядом слишком много раз, тогда, когда она должна была быть. Роз знала, что специалист был влюблен — долго, мучительно, истязающе. Казалось, что вот-вот и Фара сдастся, бросится в его объятия и перечеркнет все. И понимание, что Даулинг не принадлежит ей, продолжает жить свою жизнь, пока та в стазисе, только разогревала все большую ненависть по отношению к мужчине. Она придет к ней, чтобы сказать о нем, даже подумывала привести его для прощания. Но дверь открыта. Чужая энергия. Даулинг нет. Сбежала. Кто-то помог. Телефонный звонок. Холодный голос. Поляна заморожена. Сильвы нет.«Не могла же эта умалишенная объявиться сразу в двух местах? Или могла?»
— набатом проносится в голове Хейл. Злость, ярость, она готова убить ее за непослушание и тупость, так и льющуюся из этой подростковой головы.***
Меня, словно главную преступницу заводят в кабинет. Там удобно расположились на диване Луна и Розалинда, словно мы не на официальном приеме. Будто бы не было этих пыток. Я застыла в дверном проеме, облокачиваясь на дверной косяк, стараясь показать, что мне не страшно, но все в этой комнате знали, что я — оголенный нерв. — Итак, Эмма Даулинг, — Луна начала с официальной речи. — Ты напала на армию Солярии, равно тому, что предала целое королевство, освободила преступника, словно это ничего не значит, подвергла жизни людей опасности и все это ради чего? Внезапно проснувшегося героизма? Я смотрела на этих двоих, наделенных властью женщин, и хотела, чтобы этот трибунал наконец закончился. Казнь я уже пережила несколько дней назад. Так ради чего? — Именно поэтому, Сильва ходит по школе? А меня вы дерете, как дворовую кошку? — Прикуси язык, — холодно отзывается Роз, заставляя меня заткнуться. — Зачем призывала Сожженных, которые так отчаянно прорывали барьер? — Луна задает вопрос, а я понятия не имею о чем она говорит. — Монстры покалечили добрую сотню студентов по твоей вине. Я лишь вопросительно смотрю на них. При чем тут я? — Теперь мы повесим на меня все смертные грехи? Может быть Ева и запретное яблоко съела, лишь потому что я её попросила? — Ты призвала Сожженных. Зачем? — вопрос повторяется. Я его услышала и в первый раз. У меня даже магии нет, чтобы выпустить снежинку, а уж на армию монстров меня точно не хватит. Они несут чушь и сами в нее верят. Луна подходит слишком близко и хватает меня за лицо. Больно впивается в подбородок острыми когтями. Это не остается без внимания Розалинды, спустя несколько секунд она уже стоит рядом и с силой убирает ладонь королевы от моего лица. Ну да, игрушкой Роз может играть только сама Роз. Удивительно, как покорно Луна убирает руку от меня. Значит, тоже под каблуком. Значит, у них свои счеты и тайны, которые выгодны лишь Хейл. — Где Даулинг, Эмма? — Роз обращается ко мне. — В душе не представляю, ты же говорила она уехала, — я пожимаю плечами, осознавая в какую чертову паутину я попала. Липкая, она пачкает меня своими секретами, и я словно, жалкая букашка не могу выбраться. — Призванные тобой Сожженные бродят по лесу, где-то там шатается твоя мать, с магическими блокаторами на руках. Без магии и, видимо, без чувства самосохранения. Дрожь прошла по телу. Опять. Секреты всплывают наружу, словно не в силах больше лежать на дне. — Я никого не призывала и мне чертовски жаль, если она помрет такой глупой смертью, — говорю я, а сама просто в ужасе мечусь внутри, готовая выбежать за этот чертовый барьер и разнести всех, только бы с ней все было в порядке. — Разговор окончен, — коротко говорит Роз, и тут же заходят уже два знакомых охранника, чтобы отвести меня в комнату. За ними выходит и Луна, явно недовольная итогом разговора, так и не получившая ответов на интересующие вопросы. Как только дверь закрывается, Роз наливает себе виски в стакан. — Так или иначе ты приведешь меня к Фаре, и всё будет так, как должно было быть с самого начала, — говорит она, выпуская слова в воздух.