Монахова пещера.

Недалеко от Кисловодска, около Монаховой пещеры, волей случая одновременно оказались два путника, приехавшие в эту часть страны на воды. Было около двух часов дня, и солнце пекло нещадно. Долгая конная прогулка утомила обоих путешественников и они, пока еще не подозревая о существовании друг друга, повели лошадей к зеркальному озеру, находящемуся неподалеку от Монахова водопада. Приятная прохлада близ воды и тень деревьев остужали разгоряченные скачкой тела, а богатые зеленью пейзажи радовали глаз: создавалось настроение восхищенное и возвышенно-задумчивое. - Эй! – крикнул один из путников, Онегин, заметив на другом берегу озерца такого же путешественника. Неизвестный назвался. Это был Григорий Александрович Печорин, прапорщик. Как Онегин узнал позже, Печорин приехал сюда из какой-то крепости за Тереком и со дня на день собирался уезжать из Кисловодска к столицам. - Здесь, на Кавказе, есть множество интересных мест, - сказал Онегин, подойдя к неожиданному попутчику. – Сюда, например, я приехал из-за одной пещеры, - рассказал он. – Говорят, там не так давно жил монах-отшельник, который умер лет десять тому назад. - В самом деле? – край рта Печорина чуть дрогнул. Эту странную улыбку можно было принять за выражение любопытства и издевки одновременно. Как будто он уже знал о пещере или ожидал чего-то подобного от встретившегося ему юноши. - Пещера не так далеко отсюда. Хотите, прогуляемся до нее вместе? - предложил Онегин. Что-то привлекало его в незнакомце и располагало к доверию. - Пожалуй, составлю вам компанию, - согласился Печорин, почти не думая. Привязав лошадей, оба путника отправились к пещере. Найти ее было несложно, по словам селян возле входа должен был стоять каменистый останец, напоминающий горскую сторожевую башню. - Я слышал от местных жителей, будто монах, живший здесь, от рождения был человек светский. Какое-то страшное несчастье заставило его уйти в монастырь, а оттуда он перебрался сюда в поисках уединения и покоя, - рассказал Онегин по пути. - Я слышал совсем другую историю, - ответил Печорин, задумчиво осматривая местность. – Живший здесь был скрывающимся от власти разбойником, который притворялся монахом. Онегина удивил ответ спутника, но он ничего не ответил. Оба продолжили путь, думая каждый о своем. - Позволите спросить? - прервал молчание Онегин. - Я слушаю. - Скажите, вам не кажется удивительным, что иногда люди глубоко практичные идут за утешением к религии? – вдруг спросил Онегин. Подобные мысли начали посещать его еще задолго до того, как он оказался здесь, у Монаховой пещеры, и сейчас держать их в себе ему почему-то было невыносимо: слишком уж много времени они теснились в голове, не имея выхода. - Нет, не кажется, - коротко ответил Печорин, почти не удивившись этому вопросу: он чувствовал в незнакомце какие-то сомнения. Обычно у людей по глазам видно, когда у них душа не спокойна или страдает. – Удивительнее было бы, если бы случилось наоборот: монах отрекся бы от своей веры и пошел в торговцы. - А разве практичность своего рода не вера? - Вера разная бывает, - неопределенно ответил Печорин и заинтересованно посмотрел на своего молодого спутника: – А вы сами во что веруете? - Не верю - надеюсь, - сказал Онегин после нескольких минут молчания. – Пока только надеюсь. А вы? - Не во что верить, - ответил Печорин с безразличным видом и отвернулся, делая вид, что полностью отдал свое внимание созерцанию природы. Они дошли до низкого входа в Монахову пещеру, который находился в гроте, окруженном высокими зелеными деревьями. Свет, пробивающийся сквозь листву, пробегал бликами по беспокойной воде ручейка, струящегося из входа в пещеру по рыжим камням. Дальше путникам пришлось идти осторожно, чтобы не упасть и не намокнуть. - Не представляю, как человек мог здесь жить! - признался Онегин, чуть не поскользнувшись на скользких камнях. - Иной человек все может, - ответил ему Печорин, державшийся за стены и потому передвигающийся медленнее, но увереннее. – Дай ему самолюбие, доходящее до эгоизма, и упрямство, и тогда он везде выживет. Судьба хранит таких даже в подобных богами забытых пещерах. - Все-таки думаете, что здесь разбойник жил? – догадался Онегин. - Я не могу знать наверняка. Пробравшись в пещеру, путники стали осматриваться. Немного света попадало внутрь, но его хватало, чтобы оглядеться. Потолок внутри был значительно выше, чем уровень входа. На стенах блестели кристаллы кальцита, около ручья были как будто нарочно для неудобства вошедших раскиданы каменные обломки. - Вы сейчас в ручей ступите, - заметил Печорин, наблюдая за Онегиным, заглядевшимся на мерцающие стены и, чтобы увидеть их побольше, отступающего от них назад, прямо к воде . - И впрямь... спасибо, - вовремя шагнув вперед, молодой человек благодарно глянул на спутника. Их разделял ручеек, в который Онегин чуть не наступил. – Невероятное место! Никогда и нигде я не видел ничего подобного... только здесь можно встретить такое чудо. Природа Кавказа очень богата на красоту. Душа радуется этой зелени, горам и рекам, тут все – вольность, дикость и сильный дух! - Да вы поэт, Онегин, - Печорин произнес это с едва уловимой насмешкой или же грустью: было не разобрать ни по голосу, ни по лицу. - Едва ли, Печорин. Теперь уж просто не осталось у меня ничего, кроме души: и та пропадает, - Онегин ответил серьезно. Можно было бы посмеяться над такими словами, произнесенными словно со сцены драматического театра, но они были произнесены без рисования и слишком осознанно. - Не случилось ли у вас несчастье? – спросил Печорин неприлично прямо. Его очень заинтересовал странный незнакомец. Возможно, их необычная встреча что-то да значит. - Вся наша жизнь, иной раз кажется, несчастье, - вздохнул Онегин. - Вот наш монах... что же могло пригнать его в это сырое, холодное место, какие цели, какие стремления заставили его поселиться тут, вдали от всякого людского общества? - Быть может, он искал убежище? - Но для чего? – воскликнул Онегин, смотря на спутника глазами, полными надежды на ответ, как будто в этом ответе заключался очень важный для него смысл. - Убежище – нора, там прячутся от людей, или себя прячут от них, - ответил Печорин, подумав. - Но может, он искал не нору, а просветления одиночества? Может, ему ничего больше не оставалось, потому что общество ему претило, а на душе его лежал какой-нибудь тяжелый грех, опустошающий сердце, жаждущее хоть какого-то наполнения? - Возможно... – Печорин ответил тихо, почти прошептал. Его юный спутник говорил так убежденно и пылко, что не оставалось сомнений: он говорил вовсе не о монахе. Но о ком тогда? У Печорина в голове мелькнула безумная мысль: не призрак ли перед ним, знающий все его мысли и сомнения? - На самом деле, я сам неимоверно близок к этому монаху, - признался Онегин, идя неровной поступью вдоль стен пещеры, голос его почти дрожал. Вдруг Онегин остановился и посмотрел на своего спутника с мольбой в глазах: – Печорин... мы никогда не увидимся больше. Позволите излить вам душу? - Изливайте, - согласился Печорин, следуя за Онегиным вглубь пещеры. Юноша заговорил быстро, судорожно, как будто боялся, что его вот-вот прервут и не дадут закончить. - Я убил человека: молодого поэта. Он был глуп, голова у него была горячая... но таким же было и сердце. Я убил его на дуэли, а он был моим другом. В исступленном потрясении я уехал путешествовать после этого и провел в пути три года: без цели, без трудов, томясь в бездействии досуга, не умея ничем заняться. Душа, тогда еще сухая, едва могла мне что-то дать, но когда я вернулся из странствий, я преобразился, как мне казалось, и полюбил... Но я потерял любовь всей жизни, потому что осознал ее слишком поздно: счастье было уже невозможно, она была замужем. Эта любовь открыла для меня мир, я как будто стал все чутче ощущать, душа вдруг проснулась... но стремления ее не находят отклика вокруг, от этого я только сильнее страдаю, - Онегин остановился и продолжил через некоторое время уже в другом тоне, задумчиво и медленно, как будто подбирая слова, стараясь не ошибиться и не перепутать фраз. - Я потерял очень многое и теперь не знаю, что делать, куда себя деть... жизнь кажется лишенной смысла. Общество я ненавижу, политика и науки не занимают, женщины все, кроме одной, умерли для меня, даже в путешествиях я уже едва ли нахожу что-то особенное... Кажется, мне не нужна такая жизнь: мне нечего с ней сделать. Но с тех пор, как я уехал на Кавказ, меня все чаще посещают мысли о духе, душе... о вере. Мне кажется, я слишком хорошо начинаю понимать ее идею... Так в монастырь?... – спросил он решительно и посмотрел на Печорина так, как будто ждал одобрения своему решению. - Вам - может быть. А для меня и там нет спасения, - произнес Печорин, задыхаясь. Глаза его смотрели бешено, члены тела замерли в каком-то судорожном движении. Он слушал рассказ этого юноши, но в то же время как будто слушал себя, свои собственные мысли, за одним лишь исключением: Онегин еще мог сохранить в себе живую душу, у него еще была надежда на эту самую веру. Ему же, Печорину, верить было уже не во что. И это звучало страшным, обрекающим приговором. - Прощайте!- выкрикнув это, Печорин быстро выбежал вон, добрался до лошади и, вскочив на нее, что было мочи помчался прочь от Монаховой пещеры. Больше он никогда не слышал об Онегине.