confusing

      Пыльные окна блестят отражением голубых потолочных ламп, которые тихо трещали, стоило ночи опуститься на город. Сигаретный дым без запаха, но от того ещё более ядовитый, скользит витиеватыми струями к самому небу, отделённому от них глухими, бетонными этажами. Он разбивается, как только его языки достают до ламп и обжигаются.       Затемнённая, стеклянная, вмонтированная в самый пол дверь кажется особенно толстой и непреступной. По ту её сторону ничего нет, лишь пустота, оставшаяся от огромного мира, которым когда-то правила Сивила. Белое, словно лист бумаги, словно блик солнца в глазах, пространство, забывшее про людей, время и что-то настолько маленькое, что никак не может соскочить с кончика языка.       Гиноза почти уверен, что его зрачки расширены, а цвет его психопаспорта настолько чист, что позавидует даже Аканэ. Его ничего не гложет, не тревожит и не волнует. Ни Сивила, ни Макисима, ни собственный отец. Сейчас — и только сейчас, — он очарован едким, полным токсинов и прочей гадости смогом, что бьётся головой в потолок и желает вырваться. Вот только вырываться ему некуда. Единственное пристанище, где он способен остаться надолго, это лёгкие Кагари, который сидел в ногах Нобутики и курил вторую сигарету подряд. Он откинулся головой на обнажённые, немного влажные и подрагивающие бёдра инспектора и выпускал тонкие струи сквозь зубы. Кровь по его венам всё ещё бежала шумным потоком, будто несколько долгих минут своей жизни он посвятил не любимому человеку, а поимке очередного преступника.       «Любимый»… Сю давно для себя решил, кем именно ему приходится Гино, но вслух об этом говорить не спешил. Всё это неправильно. То, чем они занимаются… нет, проблема была вовсе не в том, что они предпочитали однополый секс — в современном обществе учёные давно осознали, что «отклонение от нормы» является разновидностью этой самой нормы. Дело было совсем в другом. В том, почему Аканэ не стремится признавать свои чувства.       Инспектор и исполнитель. В Бюро не было особых запретов на отношения между коллегами. Сотрудники вполне могли встречаться и строить семьи друг с другом.       Если они из разных отделов.       И если они принадлежат к одной группе.       Отношения между инспектором и исполнителем система не одобрила бы. Это же немыслимо! Одно дело, когда потенциальные преступники поддерживают стабильный тёмный цвет психопаспорта. Другое, когда эти же преступники портят оттенок других людей.       Гино не особо копался в делах других инспекторов, но однажды на глаза ему попал интересный случай. Исполнитель, который якобы специально затемняет психопаспорта своих начальников. Звучит, как безумие.       Но в это безумие хочется и получается верить.       Кагари не такой. Нобутика знает, что он злится не на своё начальство, а на саму Сивилу, которая лишила его нормальной жизни. Знает… и отчаянно надеется, что всё то, что происходит между ними, идёт от чистого сердца обоих, а не из-за каких-то тёмных желаний.       Сю тушит сигарету о пепельницу и прикрывает глаза. Он долго вдыхает через нос, словно пытается уловить среди мерзкого дыма тот терпкий запах, который принадлежал Гино. Терпкий, но вместе с тем незаметный, бесцветный, как большинство вещей в их мире. Чтобы его почувствовать, нужно погрузиться в собственное сознание до искр тока в пальцах, до горящих концов волос.       Нужно вывернуть грудную клетку наружу и схватить, как частичку горячего, такого отчаянного и желающего любить сердца.       Кагари пытается сделать это каждый раз, когда они остаются вдвоём, но удаётся лишь в такие моменты — когда оба всё ещё приходят в себя, а ленивый дым сигарет болтается под потолком. В моменты, когда они особенно близки.       — Пора собираться, — говорит Нобутика против своей же воли и запускает руку в рыжие волосы. Он делал так сотни раз: говорил о том, что им нужно уходить, и пускал пальцы по прядям, желая оттянуть момент расставания.       И у него получалось. Сю каждый раз был готов встать и натянуть обратно свою рубашку, но как только руки Гино касались его головы, время останавливалось. Создавалось ощущение, будто нет ни оттенка психопаспортов, ни Сивилы, ни самой Японии. Всё это казалось таким нереальным и запредельным, что в серых глазах расплывался огромным морем космос. В нём блестели на своих местах звёзды, тонули кометы и расходились волнами шумы от планет и прочих гигантов.       Кагари никогда особо не интересовался астрологией и прочими науками, связанными с изучением полотна над их головами, но, если бы у него спросили, что он видит в космосе, он бы непременно сказал: «Гино. Глаза Гино».       Нобутика не был для него целым миром, полным свободы и прелестей простой современной жизни, но он был чем-то больше, чем просто любовником. Таким справедливым, строгим… порой перегибающим палку, но от того такой горячий и желанный. Кажется, протяни руку и коснись кончиками пальцев его густых ресниц, как он сделает шаг назад и станет дальше не на пару шагов, а на тысячи километров. Такой отстранённый, как холодное пространство того тёмного, жидкого полотна над их головами.       Сю знал, что Гино многое не договаривал. Он не был до конца честным даже со своим отцом. Но так хотелось послать систему и правительство, чтобы хоть раз узнать, что на самом деле у этого человека на уме. Что тяжким глотком сидит в его глотке и не даёт покоя, словно при болезни?       Раньше ведь не было психопаспортов, и учёные не могли вытащить воспоминания людей из их головы. Всё оставалось внутри, под кожей и крепким слоем черепной коробки. Любой человек мог быть искусным лжецом и умелым преступником, которого никогда бы не поймали. Сколько в прошлом было нераскрытых преступлений? Непойманных убийц и маньяков… Казалось, что кто угодно может представлять опасность. Сейчас всё иначе, Сивила тщательно отслеживает мотивы и мысли каждого.       «Но что на уме у тебя?» — столько раз хотелось задать этот простой вопрос и получить на него что-то холодное в ответ. Просто спросить, чтобы губы не жгло от собственной трусости. Спросить и грустно усмехнуться. Сю знает, что он любому ответу не будет рад. Скорее всего, глубоко в душе взорвётся обида, разлетится на мелкие осколки и неприятно осядет на дне. Глаза защиплет от слёз, а улыбка, которая пробьётся спустя долгие секунды, будет настолько болезненной, что содрогнётся весь мир.       «Что у тебя на уме?» Во время завтрака, при написании отчёта, на задании, задыхаясь от сбитого ритма. Этот вопрос гуляет неровной походной от виска до виска и бьёт, как барабанная палочка по тарелке. Противный, звенящий, вибрирующий по венам звук забивается в ушах и заставляет просыпаться в поту, как от очередного кошмара. Это только кажется, что Кагари всё равно. Стоит взглянуть в его глаза более внимательно, спросить, что тот чувствует, и на месте насмешливой улыбки окажется тоскливый, полный печали взгляд. Он не ответит прямо, но чуть приподнятые брови и вздувшиеся вены на руках и шее всё скажут за него.       Сю не всё равно. Но он не может сказать об этом вслух. Между ним и Гино всё так запутанно и неоднозначно… они любят друг друга, но чёртова система не даёт им быть вместе из-за разницы в их оттенках. В оттенках, которые эта же система и определила.       Иногда Кагари думает о том, что его коэффициент преступности — врачебная ошибка. Технологии работали неисправно, результаты были перепутаны… да что угодно могло произойти в тот злосчастный день! Не мог обычный, пятилетний ребёнок оказаться потенциальным преступником. Он рос в нормальной семье, его родители не были сумасшедшими учёными, которые решили вырастить самое настоящее оружие массового поражения. Так почему именно он? Он, всё ещё не утративший надежды и верящий в лучшую версию себя. В ту самую, которую в нём видит и Нобутика.       — Ты плачешь, — с лёгким беспокойством хрипит Гиноза и вытирает большими пальцами крупные слёзы. Только в его присутствии Сю может позволить себе подобную слабость. Только перед ним не стыдно думать о всей той ненависти, которая завладела твоим сердцем и разрасталась все эти проклятые семнадцать лет.       Ему двадцать два, и он потенциальный преступник. Он работает в бюро и не может сказать парню, который дороже ему всех на свете, что любит его. Приходится забываться в алкоголе и смотреть на то, каким неизменным остаётся оттенок его психопаспорта.       — Сю, — вновь хрипит Гино и удивлённо вскидывает брови, когда его ладонь прижимают к влажной щеке и крепко-крепко стягивают пальцами. Так грубо и вместе с тем запредельно нежно. — Всё в порядке?       — Да, — на пересохших губах мелькает слабая улыбка, а в добрых, треснувших и потухших ещё в детстве глазах отражается болезненная любовь. — Просто думаю о том, что, если бы не Сивила, я мог бы не быть сейчас здесь.       — Не в твоей манере хвалить систему…       — Это не хвала и не благодарность, — шире усмехается Кагари и оставляет на широкой ладони тёплый поцелуй. — Если бы не Сивила, я бы никогда не стал преступником. Я бы был самым нормальным человеком. Возможно, у меня даже была бы горячая девушка и крутая тачка.       — Ты можешь пройти курсы по восстановлению. Яёй говорила, что она планирует пройти лечение в будущем, — Гино ничуть не обидно. Он бы и сам не отказался от жгучей красотки и дорогой иномарки, если бы его это всё интересовало.       — Ты что, забыл, что я безнадёжен? «Нулевая процентная возможность», — Сю вновь давит слабую улыбку и начинает вытирать слёзы. — К тому же возвращаться в это место, где тебя якобы лечат… не представляю, как Яёй осталась в здравом рассудке. Мне кажется, она нас всех обманывает.       — Кагари, ты слишком негативно мыслишь. Именно поэтому твой оттенок не может посветлеть, — вздыхает Гиноза и, встретившись с парнем долгим взглядом, встаёт со своего места, чтобы начать собираться. Он берёт со своего стола салфетки и протягивает несколько Сю, после чего вытирает ноги. — Я знаю, что это грубо, но почему ты не хочешь хотя бы попытаться поискать подходящее лечение? Ты ведь можешь обратиться к шефу, она может помочь тебе…       — Ты моё лечение, — перебивает его Кагари и поднимается, чтобы наконец натянуть рубашку и грустно взглянуть на парня перед собой. — Можешь достать доминатор и проверить мой психопаспорт прямо сейчас. Не у одного тебя оттенок светлеет.       — Что за бред, я не буду поднимать на тебя доминатор без надобности, ты и так об этом знаешь.       — Нобу, подними чёртов доминатор.       Они встречаются взглядами, и в глазах Кагари читается отчаяние. Оно смешивается со спокойствием и неким разочарованием, но всего на миг. Такой же короткий, как фантомный вкус дыма на языке. Доминатор — очень опасная вещь против исполнителя, и ни один инспектор не рискнул бы применять его для обычной проверки — для этого существует каждодневное измерение. Но прямо сейчас…       — Не волнуйся, если я и умру, то точно не от твоей руки.       — Идиот, ты слишком хитёр, чтобы умереть, — бросает Гиноза и подходит к своему столу, чтобы достать запасной доминатор и поднять его на Кагари.       Оружие механическим голосом диктует информацию, после чего сканирует психопаспорт и производит анализ.       Коэффициент преступности превышает сто восемьдесят. Принять необходимые меры?       Нобутика вскидывает брови и опускает пистолет. Сто восемьдесят. Он не помнит, чтобы оттенок Сю когда-либо был таким. Да, он ненамного светлее, чем обычный, но впервые он упал ниже двухсот.       — И как давно он падает? — хрипло уточняет Гино и откладывает доминатор на стол.       — Наши последние пару ночей.       — Месяц?       — Месяц.       Они вновь встречаются взглядами, и ни Нобутика, ни Кагари ничего не произносят. Первый удивлён и потерян, пока второй продолжает одеваться. Поверх рубашки оказывается пиджак, а галстук лениво повисает расхлёбанной петлёй. Он нервно поправляет волосы, хватает пачку сигарет и в два-три движения застёгивает ремень. Его движения резкие, напряжённые. Вся романтичность и лёгкая тоска рассыпались на мелкие осколки и разлетелись в разные стороны.       Последний месяц выдался скупым не только на их встречи, но и на теплоту в их отношениях. Частые ссоры, раздельные миссии. Сю казался отстранённым, будто его вовсе не волновало дело Макисимы, пока Гино не спал ночами и пытался придумать способ, как разобраться с ним. Но чувство никчёмности и ощущение, что им просто играют, как конём на шахматной доске, крепкими крылами обнимали с обеих сторон и превращали в серафима. Нобу был лошадкой, на которой удобно кататься. Конечно, как и все кони, он ходил исключительно по своей траектории, но он всё ещё оставался наивным и доверчивым животным. Его запрягли и держали при себе, пока мыслями он был где-то далеко, в своём мире.       В мире, полном Кагари. И весь этот месяц, когда казалось, что сломаются и не выдержат оба, психопаспорт Сю улучшался. В это не просто трудно поверить. Невозможно. Не могли же редкие ночи влиять на оттенок исполнителя сильнее, чем поток обид и споров? Это просто нереально.       Всё в этой комнате сейчас кажется таким нереальным. И даже бьющееся сердце словно покидает грудь и заполняет пространство вокруг.       — Но почему? Ты точно уверен, что дело в этом? Может…       — Нобу, — вздыхает Кагари и запихивает пачку сигарет в задний карман брюк. — Я понимаю, что я для тебя представляю угрозу, но ты никогда не задумывался о том, что человек с хорошим психопаспортом может влиять на человека с плохим? Сивила, как и многие верящие в неё, думает, что повлиять на оттенок можно только в одну сторону, а потому придумала это глупое лечение, чтобы окончательно свести с ума тех, кто опасен, но это не так, — он делает шаг навстречу, но одёргивает себя и сжимает пальцами виски, чтобы остановить мрачные мысли, гулящие в голове. — Когда ты смотришь на меня без очков, когда шепчешь моё имя…       Гиноза знает, что это признание. Впервые за долгое время, но его щёки всё равно колет румянец, а рука невольно тянется к чёлке, чтобы поправить её. Так по-женски, но так вовремя.       — Когда мы пересекаемся зрачками я понимаю, что ты любишь меня. И от этого чувства хочется стать лучше, поверить этой проклятой системе и просто оказаться рядом с тобой в качестве напарника, а не гончей. И я хочу, чтобы ты понимал, что никакие таблетки и изолятор не помогут мне улучшить оттенок. Только ты. Моё спасение только в тебе.       Нобутика молчит, ведь слова сейчас были бы просто излишни. Будь всё иначе, он бы ответил, что это чувство взаимно, но в их случае они станут обыкновенной подлой шуткой. Кагари ни за что ему не поверит.       Гино делает шаг вперёд и, положив ладонь на шею Сю, наклоняется, чтобы разделить с ним последний в этот вечер поцелуй. Полный нежности, чего-то печального и…       Того запутанного, но светлого чувства, что процветает в их сердцах.