Помнить тебя

      Конец осени и зиму нового года Соня и Долохов захотели на сей раз провести в Москве. Они решили остаться там на полгода вместе с детьми и поехать в имение только в середине весны. Разместившись в своём доме, они начали делать визиты и сами получать приглашения на балы, приёмы и вечера.       Однажды в декабре, после посещения театра, Соня и Фёдор решили прогуляться по вечерней, давно уже тёмной Москве. Шёл слабый снежок, мороз был несильный, и вообще была отличная зимняя погода, когда очень хочется подышать свежим морозным воздухом. Они отпустили свой экипаж и пошли до своего дома пешком, благо расстояние было небольшим. Шли под руку по практически пустой улице с редкими прохожими, болтали, обсуждали прослушанную ими оперу и знакомых, которых встретили в театре.       И вдруг, когда они проходили мимо какого-то дома, Долохов подтолкнул жену и спросил:       – Узнаешь?       Соня вгляделась в дом.       – Конечно, узнаю, это же особняк Безухова, где проходили балы Иогеля.       – Помнишь, как весело там танцевали шестнадцать лет назад? – спросил Фёдор.       Соня с улыбкой покачала головой.       – Кто весело, а кто и нет. Лично я обмирала от страха, когда ты приглашал меня танцевать. И молилась, чтобы музыка, наконец, закончилась.       – Слушай, ну неужели ты до такой степени тогда боялась меня? – задал вопрос Долохов.       – Я же тебе много раз говорила – да, боялась. Я всех мужчин тогда опасалась, разве что, кроме самых близких, вроде Николая или дяди Ильи Андреевича. Но с другими было не так страшно, потому что они умели себя вести прилично. А вот ты всегда смотрел на меня, как голодный волк на бедную овечку, – с заразительной улыбкой отвечала Соня, показывая свои ямочки на щёчках. – Я была ещё слишком молода. Девочка, по сути. Женщина во мне тогда ещё не только не проснулась, но даже и не ночевала. Например, к Николаю у меня были чисто платонические чувства. Мне нравилось обнять, поцеловать его, но я с огромной неприязнью относилась к тому, что мне в браке придётся вступить с ним в более близкие отношения в супружеской спальне. Готовилась это терпеть разве что ради любви к нему. Вот и представь себе меня в то время: девочка, в которой не проснулась женщина, которая опасается даже скромных и тихих мужчин. И вдруг появляешься ты – эдакий супер-самец. Дерзкий, сильный, самоуверенный. Ну просто воплощение всего мужского, что есть в этом мире. Уже это меня насторожило. А тут ещё твоя репутация, слухи вокруг тебя – дескать, гуляка, бабник, дуэлянт, буян, эдакий enfant terrible [1]. Я знаю, что многим женщинам такое в мужчинах нравится, но мне не нравилось никогда. И вот подобный мужчина вдруг начинает смотреть на меня, скромную девочку, такими глазами!.. Ведь не только мне, но всем было ясно из твоих взглядов, что единственное, чего ты хочешь – это не разговаривать или, скажем, не танцевать со мной, а прямо утащить меня в какой-нибудь тёмный уголок и творить там со мной всё, что только может прийти тебе в твою буйную головушку. Это уж потом, через девять долгих лет, такие твои взгляды перестали меня пугать, а наоборот, начали волновать, заводить, зажигать ответный огонь. Но к тому времени во мне женщина уже созрела и не могла не откликнуться на твой мужской зов и твою мужскую притягательность. Помнишь недавнее письмо Денисова – как Пушкин читал ему отрывки из его новой поэмы про бахчисарайский фонтан?       И Соня процитировала:       «Невинной деве непонятен       Язык мучительных страстей,       Но голос их ей смутно внятен;       Он странен, он ужасен ей.»       – Так что поверь: поэт прав, – с улыбкой продолжала она. – И я могу подтвердить: в шестнадцать лет от твоих страстных взглядов мне было очень даже неуютно.       Фёдор усмехнулся.       – Я просто тогда не мог справиться с собой. Ты совсем свела меня с ума, и я не мог глядеть на тебя иначе. Но я, кстати, тоже тогда догадывался, что ты просто слишком молода, чтоб понять, насколько безумная страсть к тебе меня сжигает, и почувствовать что-то подобное в ответ.       – Зато потом, через девять лет, я очень хорошо это поняла и почувствовала, – улыбнулась Соня.       Долохов остановился, крепко обнял её и поцеловал. Проходящая недалеко респектабельная парочка, судя по всему тоже супружеская, но немолодая, была шокирована. Дама и господин даже вполголоса обменялись какими-то возмущёнными репликами между собой.       – Осторожно, мы на улице, – рассмеялась Соня. – Нас уже осуждают.       – Ну и пусть осуждают, – сказал Фёдор, ещё крепче обнимая её. – Пусть завидуют, черти, что я могу целовать такую красавицу, как ты.       – Пусть тогда и мне завидуют, что меня целует такой красавец, как ты, – снова рассмеялась Соня.       Они демонстративно поцеловались ещё раз и пошли дальше рука об руку.       – Скажи, – продолжил Фёдор после недолгого молчания, – а ты никогда не жалела о том, что отказала мне, когда я первый раз сделал тебе предложение? Мы ведь потеряли из-за этого столько лет.       Соня задумалась, а потом сказала:       – Иногда жалела. Но чаще думала, что если бы я тогда дала своё согласие, то из нашего брака ничего хорошего не получилось бы. Мы были просто не готовы друг для друга.       – Что значит – не готовы? – спросил Долохов.       – Ты же сам говорил мне, что перебесился только гораздо позже тридцати лет, – ответила Соня. – Если бы мы поженились, когда ты в первый раз сделал мне предложение, вряд ли из тебя тогда вышел бы хоть сколько-нибудь путный семьянин. Тебя бы тянуло из дома на кутежи к твоим беспутным дружкам, на похождения вместе с ними. Может быть, ты сорвался бы на какое-нибудь приключение типа твоей персидской авантюры. Или затеял дуэль на пустом месте, как это было с Безуховым. Ничего из этого меня бы в восторг не привело. Не представляю себе, как бы я ждала тебя с очередной дуэли, мучаясь часами – живой ты вернёшься, или тебя ранят, или вообще вперед ногами принесут. От твоего тогдашнего образа жизни я бы раздражалась и злилась, и непременно высказывала бы это тебе. Что касается меня, то я должна была пережить предательство Николая, когда он женился на Марье, чтобы наконец-то окончательно разлюбить его. А в шестнадцать лет я была ещё упрямо в него влюблена и никак не ожидала, что он женится на другой. Так что, даже если бы я по какой-то причине всё же согласилась выйти за тебя замуж после первого твоего предложения, я вряд ли рассталась бы с мыслями о Николае. Ты бы это чувствовал, бесился и ревновал меня. И что бы тогда вышло из нашего брака при таких составляющих? Ничего хорошего, одни ссоры и непонимание. Могло дело дойти и до того, что мы тогда возненавидели бы друг друга и расстались навсегда. Вот это я и называю – мы были просто не готовы друг для друга. Так что я не жалею, что наш брак состоялся на десять лет позже. Только к этому времени мы оба созрели для него.       – Что ж, может быть, ты и права, – задумчиво сказал Фёдор.       И действительно, вскоре произошли события, которые показали, что тени прошлого ещё витали над ними и даже спустя столь долгое время могли быть опасными для их семьи.       1823 год       Однажды Соня и Долохов проводили вечер раздельно: он поехал играть в Английский клуб, а Соня оставила детей с няней и горничной и отправилась в гости к одной знакомой даме, которая по примеру Жюли Друбецкой в Петербурге устраивала музыкальные вечера в своём московском доме. Это был не первый визит Сони в этот дом, завсегдатаи салона уже знали её как отличную пианистку и с нетерпением ждали её выступлений. Соня на этот раз спела под свой аккомпанемент на фортепиано несколько любимых романсов. Когда она закончила под громкие аплодисменты и вернулась на своё место, она почувствовала чей-то упорный взгляд сбоку. Повернувшись, она с удивлением увидела Николая. Очевидно, он приехал позже и вошёл, когда она пела. Поэтому она и не сразу заметила его. Памятуя его запрет иметь отношения с семьёй Ростовых после брака с Долоховым и вообще всё его отвратительное поведение перед её свадьбой, она не стала приветствовать его. Но он сам подошёл к ней и сел рядом.       – Здравствуй, Софи, – сказал он.       Ну что ж, если он хочет общаться, тогда я не против, подумала Соня и ответила:       – Здравствуй, Николай. Давно не виделись.       – Давно. Много воды утекло с тех пор, много чего произошло, много потерь, – и он указал кивком головы на чёрную траурную повязку на его рукаве.       – Я слышала о смерти твоей жены, прими мои соболезнования, – с искренним сочувствием проговорила Соня.       Николай опустил голову и посмотрел на свои руки, лежащие на коленях.       – Да, потеря Мари была для нас страшным ударом. Она была очень хорошей матерью нашим детям. Сейчас старшие переживают. Мне тяжело – ведь теперь на меня одного осталось пять детей, из которых старшему сыну ещё восьми лет нет, а младшему чуть больше полугода.       – Я понимаю, как это тяжело, поверь мне, – тихо сказала Соня.       – А как ты поживаешь? Я слышал, у тебя двое детей, – спросил Николай.       Соня с нежностью улыбнулась.       – Да, у меня двое. Старший сын и младшая дочь.       – Ты счастлива? – продолжал спрашивать Николай, пристально вглядываясь в её лицо.       – Очень, – искренне ответила Соня.       Николай помолчал, оглядывая её каким-то тоскующим взглядом.       – Ты совсем не переменилась, разве что стала ещё красивее.       – Спасибо за комплимент, – улыбнулась Соня.       Про Николая она такого сказать не могла. Он постарел, выглядел угрюмым и мрачным. В это время одна из дам, сменивших Соню, начала петь, подыгрывая себе на фортепиано. Разговаривать стало неудобно. Соня приготовилась слушать. Но у Николая были другие планы.       – Софи, – сказал он ей, понизив голос. – Мне необходимо поговорить с тобой. Давай выйдем.       Соня отрицательно покачала головой и отвечала так же тихо:       – Николай, нам незачем выходить. Всё, что ты хочешь сказать мне, ты можешь сказать и здесь. Но только после того, как выступление закончится. Неприлично разговаривать в это время. Подожди, когда закончится пение, на нас уже смотрят.       – Софи, прошу тебя, – продолжал вполголоса умолять Николай. – Ради нашего прошлого, давай выйдем. Я должен много чего сказать тебе.       Соня поняла, что он не отвяжется, на них действительно уже оборачивались и смотрели недоумённо. Она поднялась и, стараясь никого не побеспокоить, вышла из музыкального салона. Следом за ней пошёл Николай. В коридоре он взял её за руку и повёл к одной из комнат, где дверь была открыта. Очевидно, он неплохо ориентировался в этом доме. Кажется, хозяйка была очень хорошей знакомой его и его умершей жены, и они часто бывали в гостях в этом доме, когда жили в Москве. Соня и Николай оказались в какой-то небольшой гостиной, Николай подвёл её к дивану, усадил и сам сел рядом.       – Что ты хотел мне сказать? – спросила Соня.       Николай с тоской озирал её лицо и вдруг выпалил после молчания:       – Зачем, зачем ты вышла замуж за этого негодяя?       Соня почувствовала страшный гнев.       – Ты о моём муже? Прошу тебя выбирать выражения. Я люблю Фёдора и никому не позволю называть его негодяем. Если ты продолжишь в том же духе, я уйду.       Но Николай, казалось, её не слышал.       – Если бы ты не вышла за него замуж семь лет назад, мы могли быть с тобою вместе сейчас. После смерти Мари ничто и никто не помешал бы нам пожениться. Ты бы заменила мать моим детям, и мы были бы счастливы.       Ошарашенная Соня несколько секунд смотрела на него, не зная, что и отвечать. Она даже и представить себе не могла, что сейчас была бы женой не Долохова, а этого уже давно глубоко безразличного ей человека. Она отрицательно покачала головой.       – Время вспять вернуть нельзя. Я даже помыслить не могу, чтобы мне не быть женой Фёдора. Я люблю его безумно и благодарю Бога, что тогда, семь лет назад, он снова нашёл меня и сделал мне предложение. Без него моя жизнь ничего бы не стоила.       – Ты не можешь его любить, – воскликнул Николай. – Ты всегда любила меня и только меня. И я тебя любил. Мы всегда любили друг друга.       Соня покачала головой.       – Нет. Мы не любили друг друга. Ты использовал не то местоимение. В нашей паре был только один человек, которого любили – это ты. Я любила тебя, а ты любил себя. Меня ты никогда не любил. И не имел по-настоящему ни малейшего намерения жениться на мне. Просто твоему самолюбию льстило, что вот где-то есть наивная влюблённая в тебя красивая девочка, которая верно ждет тебя много лет. И согласна ждать до конца дней своих, когда ты соизволишь, наконец, ответить на её чувство и сделать ей предложение. Я очень рада теперь, что ты никогда этого так и не сделал. Если бы ты всё же женился на мне, то моя жизнь превратилась бы в сплошное несчастье. Ты извёл бы меня попрёками в том, что ради меня отказался от возможности жениться на богатой невесте и теперь вынужден жить в бедности. А Фёдор любит меня и всегда хотел жениться на мне, не обращая ни малейшего внимания на то, что у меня ни гроша. И я люблю его. Мы сделали свой выбор много лет назад. Я в своем выборе не раскаиваюсь ничуть и ничего не хочу менять. Примирись и ты со своим выбором и с тем, что сейчас ты изменить уже ничего не можешь.       Николай с прежней тоской вглядывался в её лицо.       – Мари была мне хорошей женой и хорошей матерью нашим детям. Я уважал её и почитал, но не любил как женщину. Она просто была для меня как часть меня самого, как какой-то мой орган, вроде пальца.       Соня на этом месте подумала, что если бы муж сказал ей, что относится к ней, как к своему пальцу, она бы тотчас развелась с ним. К счастью, Фёдор говорил ей о своей любви совсем в других выражениях [2].       – Я все эти годы мечтал только о тебе, – продолжал Николай. – Поэтому и не хотел, чтобы ты вышла замуж за Долохова. Хотел, чтобы ты всегда оставалась рядом, чтобы я хотя бы мог видеть тебя каждый день. Иногда мне хотелось… ну, неважно. Помнишь тот день, когда я поцеловал тебя в коридоре? Я мечтал прикасаться к тебе, целовать и обнимать каждый день, когда я был женат на Мари. И смог сделать это только однажды, когда напился и под влиянием вина осмелел. Сколько раз я думал и ругал себя: дурак я, дурак, мне надо было жениться на тебе, и будь что будет. Знаешь, я ведь понимал, что ты была сердита на то, что во всё время пребывания в Лысых Горах носила старые вещи. И на то, что я не хотел потом в Петербурге заказывать для тебя бальные наряды. Но, поверь, я делал это не из скупости. Мне просто хотелось, чтобы мужчины перестали тебя замечать в старых обносках. И чтобы ты не поехала ни на один бал в Петербурге, чтобы там мужчины не глазели на тебя. Я хотел, чтобы ты оставила все надежды на замужество и оставалась всегда рядом со мной в Лысых Горах. Пусть издали, пусть даже не прикасаясь к тебе и пальцем, но я хотел видеть тебя каждый день моей жизни. И только один несчастный просчёт я допустил: позволил Долохову снова влезть в нашу жизнь. Надо было выгнать его в тот же день, когда Денисов привёз его в Лысые Горы, и больше не подпускать к тебе. Но я помнил, как ты боялась его и с какой неприязнью относилась к нему при вашей первой встрече, и был так самонадеянно уверен, что ты по-прежнему будешь его бояться и относиться к нему с неприязнью. Но я ошибся: во второй раз этот дьявол сумел пролезть в твоё сердце и душу, и ты вышла за него замуж.       Соне начинал надоедать этот бессмысленный разговор. Она встала и сказала:       – Николай, прошлого не вернуть. Ты выбрал свою судьбу, я – свою. Ты сейчас раскаиваешься в своём выборе, но я-то ничуть не раскаиваюсь в своём. Просто смирись и иди дальше.       Она пошла к выходу, но Николай догнал её и у самой двери схватил за руку повыше локтя.       – Но Соня, любовь моя единственная, неужели для меня нет никакой надежды?       Рассерженная Соня резким движением освободила руку.       – Какую надежду ты имеешь в виду? Что я могу вступить с тобой в связь? – её душил гнев и раздражение. – Даже и не мечтай ни о чём подобном. Мои чувства к тебе давным-давно забыты. Я люблю мужа и только его. Забудь меня навсегда.       Она вышла из комнаты и снова направилась в музыкальный салон. Но сидеть до конца не смогла. Вернувшийся вместе с ней Николай продолжал смотреть на неё взглядом умирающего лебедя, который тоскует по своей милой. Это так раздражало Соню, что она не дождалась конца вечера, извинилась перед хозяйкой и поехала домой.       Дома она рассказала мужу, что встретила в гостях Николая, и они поговорили. Долохов как-то напрягся и спросил жену:       – И о чём вы с ним говорили?       Соня пожала плечами:       – Да ни о чём особенном. Я выразила ему соболезнования в связи со смертью жены, потом перекинулись парой слов и на этом всё.       Долохов внимательно посмотрел на неё и, кажется, почувствовал, что она что-то недоговаривает. Лгать Соня никогда не умела, а сейчас в её голосе была какая-то фальшь. Будто она что-то скрывала. Он не стал развивать тему дальше, но хорошее настроение, вызванное очередным выигрышем в карты, у него было испорчено.       Соня и сама не знала, почему не рассказала мужу о нелепом разговоре с Николаем. Она хотела это сделать, но его напряжённая реакция на её первые слова подсказала ей, что он далеко ещё не забыл её прошлые чувства к Николаю. И ему неприятно даже вспоминать о том, что она когда-то любила кузена. Поэтому она решила не говорить о дурацких излияниях Ростова. Зачем? Всё равно они давным-давно для неё ничего не значили. Как и он сам, впрочем.       Через несколько дней Долохов встретил Николая в Английском клубе. Он улучил момент, когда Николай вышел из комнаты, где играли в карты, и направился в комнату для курения. Долохов вышел за ним, догнал в коридоре и, крепко схватив за локоть, повернул лицом к себе.       – Не крутись возле моей жены, понял? – тихо, но с угрозой и металлом в голосе сказал он Николаю.       – А то что будет? – с вызовом спросил Николай.       – Будет то, что я вызову тебя на дуэль. Убивать не буду, не беспокойся, но кровь тебе пущу как следует, – так же спокойно, но угрожающе промолвил Долохов.       Николай усмехнулся неприятной усмешкой.       – А гнева Софи не боишься? Думаешь, она простит тебя за то, что ты меня ранишь?       – С какой стати ей беспокоиться о тебе? – спросил Долохов. – Когда-то она действительно тебя любила, но теперь любит только меня.       – Ты уверен в этом? – Николай издевательски посмотрел на Долохова.       – Уверен, – спокойно ответил тот.       – И что даёт тебе такую уверенность? – тем же издевательским тоном продолжал Николай.       Долохов усмехнулся:       – Хочешь, я сниму рубашку и покажу тебе следы от её ноготков на моей спине?       Николай на эти слова злобно ощерился.       – Возможно, такая скотина, как ты, умеет пробуждать животную страсть в Софи, но в глубине души она хранит, как святыню, воспоминания о нашей чистой любви. И это сильнее любого скотства, которое ты ей навязал.       Долохов расхохотался.       – Да после того, что было в эти годы между нами в нашей спальне, она давным-давно забыла всю полудетскую сентиментальную чушь, которая когда-то связывала вас.       – Думаешь? А вот мне она на днях говорила совсем другое, – ответил Николай, внимательно вглядываясь в лицо ненавистного бывшего друга.       – И что же она тебе такое говорила? – в груди у Долохова шевельнулось неприятное чувство. Он умел владеть своим лицом, но на этот раз, скорее всего, у него ничего не получилось.       По выражению его лица и вопросу Николай понял, что Соня по какой-то причине скрыла от мужа подробности её разговора с кузеном, и решил пойти ва-банк.       – Она говорила, что сожалеет о том, что когда-то согласилась выйти за тебя замуж, – выпалил он. – Проклинала себя за то, что не прогнала тебя тогда, как и в первый раз. Говорила, что если бы знала, что Мари так рано умрёт, то обязательно дождалась бы меня. Что мы могли бы сейчас быть мужем и женой. И что именно это было её постоянной мечтой долгие годы.       – Ты врёшь! – недоверчиво сказал Долохов.       – А ты спроси её об этом сам, – с неприятной ухмылкой проговорил Николай. – Впрочем, смысла спрашивать нет. Она, конечно, скажет тебе, что я солгал, и на самом деле она такого не говорила. Но это было. Она действительно сожалеет о своём поспешном замужестве с тобой. И в глубине души продолжает любить меня и только меня.       И выпустив эту последнюю стрелу, Николай пошёл дальше по коридору.       На следующий день Соня почувствовала, что с мужем творится что-то неладное. Он стал мрачным, замкнулся в себе, стал намного чаще уезжать из дома в одиночестве. На вопросы Сони, что произошло, либо отмалчивался, либо отговаривался какими-то делами. Хуже всего было его поведение в их общей спальне. Он по-прежнему занимался с ней любовью, но они уже не засыпали вместе. Теперь, когда Соня ложилась в постель, Фёдор приходил к ней, они занимались любовью, но потом он никогда не оставался. Сразу же вставал и уходил спать в комнату, которую в их московском доме отвели под его кабинет. Там слуга по его указанию стелил ему на диване. В их любовных отношениях исчезла всякая нежность и игривость, осталась лишь голая механика любовного акта. Меры предохранения он по-прежнему соблюдал постоянно.       Точно такими же отстранёнными их отношения стали и за пределами спальни. Соня много раз пыталась разбить этот лед отчуждения и выяснить, что творится с мужем, но он упорно отказывался от любых выяснений отношений. Впрочем, ей вскоре стало не до того. Наступила весна, и они начали готовиться к отъезду в деревню. За хлопотами и сборами вещей Соня на некоторое время отвлеклась от необычного поведения мужа. Кроме того, она подумала, что в деревне всё снова наладится и придёт в норму.       Но не тут-то было. Поведение Долохова не изменилось ничуть, когда они приехали домой. Более того, если в Москве и в первые дни пребывания в деревне Фёдор уходил спать на диван в кабинете, то дней через десять после их приезда в деревню ему привезли заказанную им железную кровать из Эн-ска, которую он приказал поставить там же, в кабинете. Диван был не слишком удобен, и потому он теперь спал в своей отдельной собственной кровати.       Соня решила, что с неё довольно. На следующий день она пришла в кабинет мужа, когда он готовился ко сну. Видимо, в этот день он не собирался даже прийти к ней для занятий любовью. Она решила, что пора ей узнать, какая муха укусила её мужа.       Войдя в его кабинет в пеньюаре и в ночной сорочке, она увидела, что Фёдор скидывает свой халат и полностью обнажённый хочет лечь в постель – он никогда не пользовался ночными сорочками. Она невольно залюбовалась прекрасным атлетическим телом мужа, но, увидев её, он снова надел на себя халат и запахнул его.       – Что тебе надо? – спросил он отчуждённо.       – Хочу понять, что с тобой творится уже больше месяца, – выпалила Соня. – Ты молчишь, огрызаешься на все мои попытки разговорить тебя, завёл себе отдельную кровать и больше не спишь в нашей общей постели. Что происходит?       – Ничего особенного, – холодно ответил муж. – Я просто пришёл к выводу, что одному мне спать удобнее. Ты вертишься во сне и стягиваешь с меня одеяло. Мне это надоело.       Соня в полном изумлении посмотрела на него. Да, у неё сон был гораздо беспокойнее и более чуткий, чем у мужа, это он как раз всегда спал как убитый. И, бывало, она перетягивала одеяло на себя, хотя это случалось нечасто. Но никогда он прежде серьёзно на это не жаловался. Эта особенность Сони была лишь предметом необидных насмешливых подколок мужа в её адрес.       – Если тебя беспокоит одеяло, то давай заведём сразу два. Я давно тебе это предлагала, но ты отказывался. Будем спать каждый под своим, – сказала она.       – Ещё удобнее иметь каждому свою постель. Софи, я устал сегодня, много дел было и в конюшне, и на мельнице. Дай мне отдохнуть и иди спать к себе. – И Фёдор движением руки указал ей на дверь.       Соня помолчала, а потом продолжила:       – Хорошо, если ты хочешь, мы можем отныне спать отдельно. Но почему ты так холоден со мною днём? Молчишь целыми днями, со мной не разговариваешь, а если я задаю тебе вопросы, отделываешься односложными ответами.       – Я просто очень устаю. Много дел. Впереди лето, надо готовится к севу, к полевым работам, за всем нужен хозяйский глаз, – ответил Долохов. – Хватит выяснения отношений. Ещё раз говорю тебе, что я устал и хочу отоспаться. Иди к себе.       Делать было нечего. Соня ещё несколько секунд посмотрела на него разгневанным взглядом, а потом повернулась и ушла к себе. Отговорки мужа были совершенно глупыми, и она не поверила им ни на секунду. Дел у Фёдора было не больше, чем в другие вёсны, а он тогда был в прекрасном расположении духа, и почти каждую ночь они занимались любовью, иногда и не по одному разу, а уж спали всегда вместе. И уставать больше, чем в прошлые годы, он не мог. Прежний староста в силу преклонных годов не везде успевал. Но его более молодой сын, назначенный Долоховым в старосты полтора года назад, теперь значительную часть хозяйских забот взял на себя. Соня поняла, что если ей хочется вызвать мужа на откровенность, то придётся действовать решительно.       В спальне она скинула пеньюар и сорочку и некоторое время раздетой постояла перед зеркалом, рассматривая себя. Нет, она ничуть не утратила своей красоты, не может быть, чтобы муж разлюбил её. Она чувствовала это. В те ночи, когда он приходил к ней, в его ласках всегда ощущалась его прежняя безумная страсть к ней. Он точно так же, как и в первые дни их семейной жизни ласкал её тело и занимался любовью с ней, словно одержимый. Значит, причина была другая, и Соня твёрдо решила узнать её. Для этого она собралась использовать свою красоту – она знала, какую власть её телесное совершенство имело над Фёдором. Она и сама не меньше, чем он, была одержима его красивым телом, понимала силу страсти над человеком и поэтому никогда раньше не пыталась таким образом подчинять его своей воле, считая подобную игру нечестной. Но теперь пришёл момент, когда ей придётся пустить в ход все свои чары, которыми она околдовала Фёдора ещё при их первой встрече много-много лет назад, когда она сама ещё не желала не только околдовывать, но и вообще иметь с ним хоть какое-то дело.       «Ну, хорошо, мсье Долохов, завтра мы посмотрим, кто кого», – подумала она мстительно, ложась в свою одинокую постель. И тут же грустно вздохнула: ей не хватало мужа рядом. Она давно уже отвыкла спать одна и сейчас вспоминала, как сладостно было по ночам прижиматься к его горячему сильному телу.       На следующую ночь она подождала, когда весь дом затихнет, захватила всё заранее приготовленное и в одной ночной сорочке пошла в кабинет мужа. К её облегчению, он давно спал глубоким сном, наполовину скинув с себя одеяло. В окно светила полная луна, и потому Соня вполне могла рассмотреть его красивое мужское тело, распростертое на кровати. Сильная, мощная грудь воина, такие же сильные и мощные руки с гладкой кожей над бугрящимися мускулами. Она могла бы часами любоваться им, но пора было приступить к намеченному плану. Она поставила на стол подсвечник, который принесла с собой, с одной зажженной свечой, взяла в руки шёлковые ленты и подошла к спящему мужу. Осторожно обмотала и завязала крепким узлом одну ленту вокруг его запястья – Фёдор не пошелохнулся. Так же осторожно она обмотала ещё одну ленту вокруг его другой руки – на этот раз муж слегка пошевелился. Соня замерла, но он снова впал в прежний сон. Расчёт Сони оказался верным – она знала, как крепко спит её супруг. Когда он проваливался в глубокий сон, его пушки не могли разбудить. Кроме того, Соня ещё подстраховалась: в вечерний чай мужа она тайком подлила отвар из сонных травок, которые росли в её саду лекарственных растений. Завязав ленты на запястьях Фёдора, она тихонько подняла обе его руки и закинула за голову – тут он впервые проявил признаки пробуждения, что-то пробормотал во сне и начал ворочаться. Но было уже поздно – Соня быстрыми и резкими движениями пропустила одну ленту под железную перекладину кровати, а другую протянула над перекладиной, связала их и затянула крепкий узел. Её прекрасный муж оказался привязанным к постели.       Фёдор проснулся окончательно и удивлённым со сна взглядом смотрел на жену. Потом пошевелил руками, пытаясь их опустить вниз, почувствовал, что ему что-то мешает, запрокинул голову и понял, что он привязан.       – Что, чёрт возьми, ты делаешь? – ошарашенно спросил он Соню.       – Возвращаю тебе должок, – с нежной и пленительной улыбкой ответила она. – Помнишь, как ты сам меня привязывал? Теперь пришла моя очередь, и твоя дальнейшая судьба зависит только от твоего хорошего поведения.       – Какая моя дальнейшая судьба? – с прежним изумлением продолжал Фёдор.       – Ну-у, – протянула Соня, – например, только от тебя зависит, развяжу я тебя или нет.       – И что я должен сделать, чтобы ты меня отвязала? – спросил муж.       – Ты должен рассказать мне настоящие причины твоего поведения в последний месяц, – кротким голосом проворковала Соня.       Фёдор напрягся.       – А если я откажусь это делать?       – Ты доставишь мне большую радость этим, мой красавец, – продолжала ворковать Соня с той же обворожительной улыбкой, начиная нежно поглаживать его по обнажённой груди. – Я с огромным удовольствием продержу тебя привязанным в постели хоть целый день и буду делать с твоим восхитительным телом всё, что мне в голову придёт.       По виду мужа Соня поняла, что его начала забавлять и возбуждать затеянная ею любовная игра.       – Я не сдамся, – предупредил он её, стараясь сдержать улыбку.       – А это мы ещё посмотрим, – Соня наклонилась над ним, жадно и страстно целуя его. Губы Фёдора только несколько мгновений оставались неподвижными, а потом он так же страстно ответил на её поцелуй.       – Ну вот видишь, ты уже сдаешься. – С этими словами Соня встала, подошла к столу, где стоял подсвечник, зажгла от одной свечи остальные четыре и поставила подсвечник на стул, стоящий рядом с кроватью. Теперь в комнате вполне свободно можно было рассмотреть, что она делает.       А она встала перед кроватью, где лежал привязанный муж, и движением плеч освободила себя от ночной сорочки.       – Попроси меня, милый, чтобы я тебя развязала, – сказала она, проводя руками по своему телу: шее, груди, животу, бёдрам.       – Нет, – заупрямился Фёдор, жадно озирая красоту обнажённой жены.       Соня огорчённо вздохнула.       – Какой ты упрямый! Ладно, я прибегну к более решительным действиям.       Она резким движением сорвала с него одеяло, сбросила его на пол и увидела результат своей игры – член Фёдора уже налился кровью и встал. Тогда она залезла на постель и обхватила его своими нежными ручками.       Теперь сладостная пытка началась для Фёдора. Соня руками и ртом доводила его до края, но отступала, когда чувствовала, что он готов кончить. Муж стонал, метался по постели, ругался, обзывал Соню ведьмой, мучительницей и чертовкой, грозил ей ответными карами, стоит ему только освободиться из пут, и изо всех сил дергал руками, пытаясь разорвать ленты, которыми он был привязан.       – Даже не пытайся, любовь моя, – нежно предупредила его Соня. – Это китайский шёлк, очень плотный и прочный. Только синяков насажаешь на запястьях.       Когда она в очередной раз подвела его к черте своим ртом, но не дала удовлетворения, Фёдор, наконец, сдался.       – Чёрт с тобой, я тебя прошу – развяжи меня!       Соня потянулась было за ножницами, которые заранее приготовила на прикроватном столике, но передумала.       – Мне нужно от тебя ещё кое-что, – сказала она.       – Что? – спросил Фёдор.       – Ты должен сейчас дать мне честное слово, что расскажешь, почему ты так ведешь себя в последнее время.       Фёдор поколебался, но потом ответил:       – Хорошо, даю честное слово. Нам действительно надо это обсудить. А теперь развязывай меня, ведьма проклятая!       Соня снова потянулась было за ножницами, но опять не взяла их.       – Что тебе ещё надо? – потерял терпение муж.       – Надо наказать тебя за твоё поведение в последние недели. И заодно показать, как я умею объезжать упрямых, норовистых жеребцов. Ты очень рассердил меня, любимый мой, за то, что так долго не подчинялся моей воле, – с лукавой улыбкой ответила Соня, ловко села на него сверху, с помощью своих умелых ручек разместив его член в своём лоне. И начала двигаться.       Фёдор был так дико возбужден, что излился почти мгновенно с протяжными мучительными стонами. Только после этого Соня проявила милость и перерезала ленты. Фёдор мгновенно подмял жену под себя, наградил страстным поцелуем и засунул руку между её ног. Через несколько движений его умелых пальцев она начала стонать и вскоре кончила тоже.       Когда они оба слегка отошли от пережитого наслаждения, Соня ослабила свои объятия, немного отодвинулась от мужа и приказала:       – А теперь рассказывай. Ты дал честное слово.       Фёдор тяжело вздохнул, повернулся на спину и уставился в потолок.       – Все эти дни меня мучили слова, которые ты сказала Николаю при вашей встрече. Что ты жалеешь о том, что вышла за меня замуж, потому что, если бы не твоё замужество, ты сейчас могла быть его женой. Соня, неужели ты в самом деле жалеешь? Живешь и занимаешься любовью со мной, а мечтаешь по-прежнему о Николае?       Соня смотрела на мужа в полном изумлении.       – Кто тебе сказал, что я говорила Николаю хоть что-то подобное?       – Он и сказал. Мы встретились с ним как-то в Английском клубе, и там он предал мне в общих чертах ваш разговор при встрече.       – Этот негодяй солгал! – чуть не закричала Соня. – Я говорила совсем другое. Это он жалел, что женился на Марье, и говорил, что во время жизни с ней мечтал обо мне. А я сразу сказала ему, что давно забыла о своём детском увлечении им и люблю тебя, и только тебя. Это правда, клянусь тебе жизнью наших детей. Я бы не стала шутить подобными вещами, поверь.       Фёдор внимательно посмотрел на лицо жены, которое светилось несомненной искренностью. Прикинув про себя, он подумал, что Соня сейчас говорит правду, а ложь Николая вызвана злобой и желанием хоть как-то подгадить и внести разлад в их семейную жизнь. Он сел на постели и запустил руку в спутанные волосы.       – Чёрт бы меня побрал! Мне надо было сразу поговорить с тобой, а не мучить и тебя, и себя своей ревностью всё это время. Просто я так боюсь тебя потерять. Мы вместе всего семь лет, а его ты любила десять лет. Я подумал, может, ты и до сих пор продолжаешь в глубине души его любить.       – Да не люблю я его, давным-давно не люблю! Люблю только тебя, – сказала Соня, страстно обнимая его. – Как ты мог ему поверить? Я готова убить этого негодяя за то, что он наговорил тебе. Всё это грязная ложь!       Фёдор обнял её в ответ и сказал:       – Я дурак, прости меня! Я и сам готов убить его. Встречу – набью морду!       – Вот ещё – пачкать об него руки! Он не стоит того. Лучше поцелуй меня, – с улыбкой сказала жена. И Фёдор поцеловал её. И ещё раз. И другой… пока они оба снова не были готовы заняться любовью. Они так и сделали, и впервые за много дней уснули умиротворённые, в объятиях друг друга и в одной постели.       На следующий день Долохов приказал разобрать кровать в его кабинете и отнести на половину слуг.       – Больше не то что Николай, а даже упряжка из десяти лошадей не утащат меня из нашей спальни, – сказал он с улыбкой сияющей от радости и счастья Соне. – К тому же не в моём характере быть побежденным даже такой умелой ведьмой, как ты. Ишь ты, воспользовалась моим же оружием, научил я тебя на свою голову. Но я всегда одерживал победы, всегда за мной было последнее слово, и сегодня ночью ты в этом убедишься.       Соня действительно убедилась. Во время любовной игры Фёдор распластал Соню на кровати, лёг на неё и сказал ей, что больше никогда не позволит ей быть сверху и объезжать его, как своего личного жеребца. Соня понимала, что он шутит, и была убеждена, что он ещё не раз позволит ей быть наверху – они довольно часто занимались любовью именно в этой позе. Но она притворилась, что поверила в его слова, и с нарочитой угрозой заявила, что всё равно возьмёт над ним верх. После этих слов сумела ловко перевернуть мужа на спину и забралась на него. Фёдор сделал вид, что она поборола его, и милостиво позволил ей немного поверховодить. Но потом снова сверху оказался он. Так они шутливо боролись, переменяя позы: то Соня оказывалась сверху, то он. Но напоследок Фёдор все-таки наловчился подмять Соню, используя своё преимущество в физической силе, и несколькими сильными движениями довел её до сокрушительного оргазма. А потом и сам последовал за ней. После того, как его тяжёлое тело рухнуло на тело Сони, и они отдышались, он поднял голову и с шутливой угрозой сказал:       – Жена до убоится мужа своего.       – А я испугалась, ой, ой, – улыбнулась Соня и поцеловала его.       Счастье возродившейся любви так переполняло их, что только после второй их ночи Фёдор утром озабоченно сказал:       – Соня, мы с тобой не предохранялись две последние ночи.       Соня тоже спохватилась, но поделать ничего было нельзя. Она успокаивающе погладила мужа по щеке и сказала:       – Может быть, и обойдется.       Надежды на это определённо были. Несмотря на прошедшие годы, Соня и Фёдор оставались весьма страстной парой. И частенько занимались любовью спонтанно – то после соревнования на скачущих лошадях (они по-прежнему вместе ездили верхом, и Соня всегда при этом ездила «по-мужски» в мужской одежде), то после ночного купания в озере. Были и другие случаи, когда страсть кидала их в объятия друг друга в самых неподходящих местах, где ни о каком предохранении с помощью губок и речи не могло быть. Но эта неосторожность прежде не имела фатальных последствий.       Однако на этот раз не обошлось. Несмотря на то, что они возобновили предохранение, месячные у Сони в срок не пришли. Долохов, который внимательно следил за ней в эти дни, тоже понял про задержку. Дней десять они оба выжидали, но месячных как не было, так и нет. Потерявший всякую надежду муж, наконец, задал Соне прямой вопрос:       – Ты беременна?       Соня вздохнула и сказала:       – Очень похоже. У меня задержка уже две недели, никогда такого не было, только при наступлении беременности.       Долохов схватился за голову:       – Ох ты чёрт! Натворили мы дел. Что же теперь будет?       Соня пожала плечами:       – Да тоже самое, что и в прошлые разы. Я рожу ещё одного ребёнка, вот и всё.       – Я не хотел больше, чтобы ты рожала, – с отчаянием ответил муж. – Не могу представить, что ты снова будешь мучиться и рисковать жизнью, как в последний раз.       – Ну почему я должна непременно мучиться и рисковать жизнью, – попыталась успокоить его Соня. – В тот раз у меня были просто преждевременные роды из-за того, что я упала с лестницы. Уверена, что больше такого не повторится, и третьи мои роды будут почти наверняка такими же, как первые, а не вторые. А первые я достаточно легко перенесла.       Тем не менее, Долохов по-прежнему не успокаивался, хотя спустя ещё некоторое время стало уже совершенно ясно – Соня носит их третьего ребёнка. Её грудь пополнела, а по утрам был плохой аппетит из-за лёгкой тошноты. Пришлось смириться. Всякое предохранение они оставили и занимались любовью уже без него.       Забота Долохова о Соне во время этой беременности достигла апогея. Он даже попытался приставить к ней горничную, чтобы она помогала барыне подниматься и спускаться по лестнице, и оставил свою затею только тогда, когда Соня наотрез отказалась от подобных услуг. Зато отвез Соню с детьми в Москву не за месяц, как в первый раз, а за три месяца до предполагаемой даты родов. Там, в самом конце декабря, Соня и родила их третьего ребёнка – и родила даже ещё легче, чем в первый раз. Ребёнок оказался мальчиком, и его назвали Александром, в честь отца Сони. Проведя зиму и начало весны в Москве, к середине весны с новорожденным Сашей и другими детьми они вернулись в имение.       1824-1825 годы       Семейная жизнь Фёдора и Сони катилась по накатанной колее. Больше ничего не омрачало их счастья. Они по-прежнему бóльшую часть года жили в имении, где Долохов занимался делами хозяйства, а Соня – детьми, домом и садом. Дети росли, были здоровыми, умными и красивыми в своих красивых родителей. В саду, оранжерее и теплицах под присмотром хозяйки и главного садовника работало уже достаточно много людей. Соня получала из Москвы и Петербурга книги на французском и английском языках, посвященные садоводству, и применяла знания, почерпнутые там, для украшения и развития сада в их имении. Несколько теплиц, построенных по её настоянию, давали такие отличные урожаи овощей в любое время года, что их тоже по примеру цветов из оранжереи, начали отправлять в Эн-ск на продажу. Особенно хорошо они расходились и давали неплохие доходы в зимние месяцы. Доходы от продажи цветов были настолько хорошими, что Долоховы решились построить еще одну оранжерею и поставить производство цветов для продажи на поток. Фёдор продолжал шутить, что скоро на цветах и овощах из Сониных теплиц они станут самыми богатыми в губернии.       Шутки шутками, а благосостояние Долоховых за последние годы весьма увеличилось. Доходы от имения, от разведения лошадей, от мельницы, сыроварни, а теперь ещё от торговли цветами и свежими овощами из теплиц и оранжерей Сони за несколько лет позволили их семейству накопить кругленькие суммы. Да ещё прибавлялись значительные карточные выигрыши самого Долохова. В результате он смог весной 1825 года практически за половину стоимости приобрести соседнее небольшое, но вполне благоустроенное имение после смерти хозяйки-вдовы. У неё был один-единственный сын, который служил в Петербурге в одном из гвардейских полков. Пока строгая маменька была жива, сын не осмеливался особо мотать и делать долги. В противном случае мать вызывала его к себе в имение и давала такую головомойку, что сынок на коленях вымаливал у матушки прощения. Он действительно был воспитан таким образом своей маменькой, что боялся её пуще огня. Поэтому не позволял себе особо кутить и проигрывать в карты. Но всё изменилось после того, как рачительная хозяйка год назад скоропостижно скончалась. После смерти строгой маменьки сынок пустился во все тяжкие. За год он наделал таких долгов, что его пригрозили с позором выгнать из полка, если он их срочно не оплатит. Пришлось ему продавать своё имение, не торгуясь особо и стараясь лишь получить такие суммы, чтобы оплатить долги. Долохов, услышав о продаже, первым связался с глупым недорослем и предложил ему купить имение. Так как дело было очень срочное, долги и заимодавцы поджимали, молодой хозяин сразу же согласился. Были оформлены все документы, и это имение перешло во владение семьи Долоховых.       Когда Фёдор и Соня приехали осматривать своё новое владение, то были очень довольны. За год после смерти прежней хозяйки имение не пришло в запустение. Сынок-наследник, который жил в Петербурге, не сумел ничего испортить и разорить. А прежняя хозяйка действительно была очень рачительна, дотошна и следила за своим хозяйством до мелочей. Деревянный двухэтажный дом с балконом на каменном фундаменте, сад, огороды, поля, сама деревня выглядели ухоженными и зажиточными. Староста, тоже в своё время поставленный прежней хозяйкой, был мужиком честным и распорядительным. Экономка в доме тоже была ответственной и умной женщиной. Поэтому таких хлопот и переделок, которыми занимались Фёдор и Соня в своём основном имении в самом начале их семейной жизни, тут не требовалось. Они сразу решили, что постоянно жить тут не будут, останутся в своём старом имении, а сюда будут приезжать лишь время от времени, чтобы следить, как идут дела, и узнавать, не нужна ли какая-то помощь или переделка.       Кроме того, они решили, что и в этом имении они создадут небольшую школу, где крестьянских ребятишек будут обучать грамоте и счёту, а также построят лекарню для лечения крестьян и пригласят туда врача, которому будут платить деньги из своих средств. Подобная школа и лекарня были уже несколько лет как созданы в главном имении Долоховых, и Соня очень большое внимание уделяла присмотру за их работой.       Все зимние месяцы, а также часть осенних и весенних, Долоховы проводили в столицах, например, зимой 1824-25 годов они снова жили в Петербурге.       В начале своего пребывания в Петербурге, на одном из приёмов к Соне подошёл красивый молодой человек лет восемнадцати. Он был одет в форму офицера одного из элитных гвардейских полков. Подойдя к Соне, он спросил:       – Здравствуйте, Софья Александровна, вы меня не узнаёте?       Соня пригляделась и ахнула:       – Николенька… то есть, какой же вы теперь Николенька! Вы уже Николай Андреевич, князь Болконский! Как же вы похожи на вашего отца, просто вылитая копия князя Андрея! Я очень рада вас видеть!       Так возобновилось знакомство Сони с молодым Николаем Болконским. Они разговаривали между собой, когда к ним подошёл Долохов. Николай Болконский представился и ему. Потом он рассказал, что полгода назад закончил Пажеский корпус и сейчас служит офицером в одном из гвардейских полков Петербурга. Так же он рассказал, что поддерживает тесные связи с другом своего отца, графом Пьером Безуховым, и они часто проводят время вместе. Долоховы пригласили Николая Болконского бывать у них запросто, и с тех пор он стал нередким гостем в той квартире, которую они снимали в Петербурге.       Перед самым отъездом в имение в апреле 1825 года Соня получила очередное письмо от Наташи – их переписка продолжалась. В этом письме Наташа сообщала, что у неё и Анатоля родился четвёртый ребёнок – сын, которого она решила назвать Ильёй, в честь своего отца. Анатоль не возражал. Читая это письмо, Соня только вздыхала. Если бы старый граф дожил до этого события, то непременно умер бы, но не от радости, что внука назвали его именем, а от скандала. Его любимая дочь живёт с любовником и рожает от него детей без остановки. Никаких известий о жене Анатоля в письмах Наташи не было. Если бы эта женщина куда-то исчезла, то Наташа наверняка поделилась с Соней своей радостью. Но она ни слова, ни полслова не писала о жене Анатоля, так что Соня понимала – «ménage à trois» [3] оставалось без изменений.       В начале осени 1825 года Долоховы всем семейством повторили своё путешествие в Крым четырехлетней давности, а в середине осени снова отправились в Петербург. Незадолго до поездки Долоховы позволили себе купить там небольшой, но уютный дом, подобный тому, который был уже у них в Москве, так что надобности снимать квартиру уже у них не было. Они впервые устроились там в собственном доме. [1] Enfant terrible (фр.) – дословно переводится как «ужасный ребенок». Но чаще это выражение используется в переносном смысле как обозначение человека с шокирующим, провокационным поведением, попирающим общественные нормы. [2] На сравнение чувства Николая к жене с чувством к своему пальцу меня натолкнул забавный пассаж из романа Льва Толстого – разговор между Николаем и Марьей в эпилоге романа: «- Мне кажется, что ты не можешь любить меня, что я так дурна... и всегда... а теперь... в этом по... - Ах, какая ты смешная! Не по хорошу мил, а по милу хорош. Это только Malvina и других любят за то, что они красивы; а жену разве я люблю? Я не люблю, а так, не знаю, как тебе сказать. Без тебя и когда вот так у нас какая-то кошка пробежит, я как будто пропал и ничего не могу. Ну, что я люблю палец свой? Я не люблю, а попробуй, отрежь его...» («Война и мир», эпилог, часть 1, глава 9). [3] ménage à trois (фр.) – сожительство втроём.