«Я не могу…»
Некогда холодное выражение, личина убийцы, с которой долгие годы срасталось его истинное «я», сменилось напуганным и потерянным, несвойственным ему, как хладнокровному палачу, выражением; обхватывающие катану руки дрожали, а стекающая с лезвия тёмно-алая липкая кровь измазывала пальцы, впервые вызывая столь яркое отвращение. Невидимая рука прошлась по шее, а острые ногти, будто бы обретя физическое воплощение, слегка вдавились в кожу, приближаясь к кадыку глубоким царапающим движением; женский голос холодно прошептал, проходясь эхом по черепу:Ты должен. Исполнение моей воли - смысл твоего существования.
Юноша смотрел сквозь сидящего перед ним обвинённого, прекрасно зная, какое выражение отпечатается в его памяти о нём напоследок: улыбка; ненаигранная, мягкая и светлая, слишком чистая для его измазанной грехами сути. Единственный осуждённый, который улыбался ему напоследок; единственный лучик солнышка на его затянутом тучами всю «жизнь» небосводе. Но он не имел права. Не имел права греться под этими тёплыми лучами прямо сейчас, особенно на фоне десятков окровавленных трупов всех тех, кого этот парень любил; он знал, как никто другой…Почему ты улыбаешься? Даже сейчас, когда я забрал всё, что ты так сильно любишь.
Не улыбайся…
Нет… Нет-нет-нет, перестань.
Пожалуйста, не улыбайся.
Некогда грубые в своих движениях руки, чуть отстраняясь, переместились на макушку, принимаясь ласково, даже трепетно её поглаживать, запуская пальцы в волосы. Электричество пронзило тело юноши, пробегаясь по конечностям, словно бы надеясь согреть, окутать; женский голос смягчился, лишаясь былых стальных и острых ноток:Ты ведь знаешь, птенчик: они пошли против законов Инадзумы и собственного Архонта, привнося раздор в концепцию Вечности. И кому, как не тебе, вестнику моей воли и правосудия, очищать честь своей страны. Своей Матери.
Правосудия…
Болезненная ухмылка мелькнула на губах юноши, а взгляд, в противоречии, похолодел. Пальцы сжали рукоять меча до побелевших костяшек; лёгкий смешок сорвался с губ вместе с тихим:«Какое к чёрту правосудие»
Сидящий перед ним парень, будто бы вздрогнув и удивлённо раскрыв глаза, приоткрыл рот, желая что-то сказать, но его палач, уже впившись в него острым, словно обжигающий лёд взглядом, продолжил: «В чём виноват этот мальчишка? В грехах своего отца или клана? Ты хочешь, чтобы я убил ни в чём не повинного человека, опираясь на твою пресловутую справедливость?»Человека, который ему так дорог, в чём он не мог признаться.
Он бросил взгляд на осуждённого, чуть сощурившись. Это неправильно, он не нёс на себе бремя вины за ошибки старших; многие из казненных им не несли на себе грехов настолько тягостных, чтобы лишаться самого ценного - жизни. Почему она так легко просила об этом, казалось, всегда? Нет, не просила. Требовала. Какая, чёрт возьми, справедливость? Юноша холодно продолжил: «Тогда она не имеет ценности, ты предаёшь свои же принципы, ни во что не ставя человеческую, хоть и жалкую, но жизнь. Взваливаешь чужую вину на невиновного, противореча всем своим установкам о беспристрастии» Ухмылка стала острее, но синие радужки утрачивали всякий блеск, превращаясь в пустое, замыленное зеркало, теряющее любое отражение. Пустые взгляды сотен убитых им людей проносились перед глазами, останавливаясь на одном единственном, которому он не мог позволить пополнить его «коллекцию».Её контроль и собственные страхи разрушали его изнутри, как и жизни десятков тысяч людей, ведь он… не первый на этой роли.
«Так нравится держать своих людей в страхе? Как же ты далека от реальности и собственного народа, мама»
Рука юноши дёрнулась, желая выбросить меч из рук, но невидимые ниточки грубо потянулись вверх, слегка заламывая кисть. Голос в голове молчал, но он чувствовал всем своим существом, что это лишь затишье перед грядущей бурей. Он посмел перечить, пойти против. Что её, что своего существования. Будь у него имя, оно бы разнеслось по всей Инадзуме оглушающим громом среди ясного неба. Но, к его удивлению, в голове послышалось апатично-меланхоличное:Он принял на себя часть вины своего клана - это, скорее, вопрос самурайской чести. Не пытался сбежать, как часть его семьи, что достойно уважения. Забери его жизнь аккуратно и красиво, исполни его последнюю волю.
Последнюю волю…? Нет. Нет-нет-нет.
Почему ты не сбежал, почему ты здесь. Склонивший голову после всего, что рассказывал, после всех своих грёз и мечтаний о будущем…
Или я сделаю это сама.
Ниточки крепко обхватили запястья, впиваясь в мягкую кожу; будь он человеком - они бы точно прорезали её, окропляя невидимую, но всё же физическую материю, осязаемую магию, бусинками крови. Ни капельки гнева, ни злости в голосе не прозвучало, но её движения отдавали особой грубостью, которая не излилась в слова.Скарамучча…
Как же больно щемило, но не в груди, а в чём-то, что он не до конца понимал. Будь у него сердце, будь у него нечто большее, чем просто холодное тело и сознание в нём, он бы изнывал от боли. Будь у него возможность плакать, солёные дорожки бы точно прошлись по щекам, выражая всю его боль. Будь у него возможность…Скара, тише, прошу тебя…
Юноша отчаянно тянул руку вниз, чувствуя, как держащие его путы пальцы даже не дрогнули, как будто не чувствуя чужого сопротивления; будто он вовсе не имел веса в её «руках». Её очевидная нетерпимость уже давала о себе знать; ему не нужно было слышать, чтобы почувствовать, как её «суть» распирает его изнутри, словно тучное грозовое облако. Дёрг, и его нога сделала шаг против воли, моментально вгоняя в ужас. Глаза осуждённого и палача встретились, и вооружённая рука последнего приподнялась с громким хрустом, неестественно выворачиваясь в плече. Так иронично: внешне он ничем не отличался от человека, почти что не имея изъянов, но в моменты, когда им управляла «мать», он моментально превращался в нечто бездушное, теряя всякую схожесть с теми, на кого так хотел равняться. И ведь он… никогда не видел его таким.Не видел его истинной сути. Сути бездушной марионетки.
Тихий смешок донёсся со стороны, проходясь острым лезвием по его и так изнывающему нутру. Не издевательский, нет: добрый и нежный, прощальный. Юноша вздрогнул, чувствуя, как всё его тело навострилось, вот-вот готовясь треснуть по швам. Больно, как же больно, он никогда не ощущал этого чувства столь ярко. Фиолетовая ниточка, словно неспешно крадущаяся змея, обвивала кисть, беря её под полный контроль, неосязаемым укусом запуская в кровь яд бессилия и беспомощности. Рука замахнулась против воли, уже заранее целясь в шею улыбающегося ему напоследок парня, словно это не его голову снесут с плеч через пару мгновений, словно перед ним стоял не его убийца, а тот, кого он был так рад видеть, заглядывая за всю эту окутанную путами суть. «С тобой так тихо, поразительно. Ты словно книга с прекрасной обложкой, недоступная для моих глаз и сердца, как бы я не тянул руки» — в голове проскользнуло тёплой волной, отсылая в тот удивительнейший день, который сейчас воспринимался не больше, чем воспоминание, вот-вот грядущее срастись с лужами крови и изуродованным телом, на котором останется эта ни на что не похожая улыбка… Виртуозный взмах невидимых пальцев кукловода, и его рука дёрнулась и сорвалась с места, словно натянутая струна, которую резко отпустили. Плавным, но быстрым движением лезвие прорезало воздух, целясь в уже склонившего голову осуждённого, будто бы специально спрятавшего от него улыбку, стоило ему замахнуться. Несуществующее сердце юноши трескалось по швам, окончательно распадаясь на части в темпе рвущейся за чужой жизнью катаны. Нет-нет-нет! Это неправильно, не его, нельзя, он не мог допустить. Нет…Нет.
— Скарамучча! Скарамучча резко открыл глаза, подскакивая, моментально пугаясь учащённому сердечному ритму, отчаянно барабанящему в ушах. Тяжесть разлилась в груди; будто бы в лёгких образовался вакуум, вот-вот готовящийся переломать и раскрошить его рёбра в труху. Всё плыло перед глазами; он так плохо ориентировался в окружении, не до конца понимая, что вообще происходит. Взгляд вцепился в нахмуренного и поджавшего губы Кадзуху, обеспокоенно держащего его за трясущиеся руки. Сердце металось, словно дикий зверь, ударяясь о прутья сдерживающей его клетки в каком-то отчаянном рвении, разбивая лоб в кровь. Обеспокоенный голос сразу же привлёк больше внимания, помогая вернуться в реальность: — Я рядом, пожалуйста, слушай мой голос. Слушай меня, всё будет хорошо, тише-тише… Тёплые руки утянули уже начавшего судорожно глотать воздух Скарамуччу в крепкие объятия, запуская руки под тонкую шёлковую блузу, будто бы желая согреть сильнее, объять и спрятать. Пальцы ласково прошлись по спине, принимаясь поглаживать чуть влажную от холодного пота кожу, прижимая к себе сильнее. Скарамучча вжался лицом в чужое плечо, стараясь выровнять дыхание; ресницы слиплись от влаги. — Шшш, я рядом. Я здесь, мой хороший, тише, — Кадзуха ласково и убаюкивающе прошептал в макушку фамильяра, запуская свободную руку в тёмно-синие локоны; его дыхание и слова напоминали нежные поцелуи, проходящиеся по коже головы почти невесомо. Скарамучча сам потянулся в ответные объятия, прижимаясь к Кадзухе в каком-то отчаянном порыве, впиваясь в его рубаху пальцами, подсознательно переживая и мечась от страха, что он может исчезнуть, стоит ему отпустить; испариться и оставить одного. Боялся не в контексте того, что нуждался в Кадзухе, как в помощнике, который мог разрешить его проблему, дав то обещание, нет. Нужен, как человек. Один единственный, которого он так боялся потерять, держа глубоко-глубоко, в самых защищённых чертогах своего сердца. — Приснился плохой сон? — Кадзуха тихонечко спросил, не приостанавливая поглаживаний, даря столь необходимую фамильяру ласку. Сердце щемило, но в уже самом наиприятнейшем, очень тёплом плане. Кадзуха пришёл к нему. Пришёл, когда он так в нём нуждался… — Да, — Скарамучча обронил, вжимаясь щекой в чуть оголённую на плече кожу мага, сдерживая тяжёлый выдох от уже переполняющих его чувств. Она так приятно пахла, совсем едва ощутимо, но так сладко… мята и персики. — Как ты узнал? Я шумел? — Нет-нет, совсем не шумел, — Кадзуха уткнулся носом в уже взлохмаченные локоны парня, расслабленно прикрывая глаза и тяжело выдыхая, как бы зеркаля состояние Скарамуччи. Объятия были такими нежными и трепетными, будто бы они обоюдно вкладывали в них нечто особенное, неозвученное. — Я просто почувствовал. Скарамучча прекрасно понимал, о чём он говорил, что имел в виду: это пресловутое «почувствовал» было ему так близко, когда дело касалось Кадзухи. — Твоё предчувствие тебя не обмануло, — Скарамучча уткнулся носом в приятно пахнущую кожу, делая лёгкий вдох и нежась в объятиях. Распущенные волосы Кадзухи мягко проходились по щекам, стоило ему слегка шелохнуться. Тепло, спокойно; он будто бы оказался «дома». — И твоё умение оказываться рядом в нужное время в нужном месте забавляет. Что именно ты почувствовал? У меня самого нет ответа на этот вопрос, я вообще ничего не понимаю… — Что тебе больно, что ты напуган, — ноготки Кадзухи прошлись по спине темноволосого ласково-ласково, моментально пробивая на мурашки. Так хотелось заурчать. — Я ведь говорил: я чувствую тебя по-особенному. Даже за десятками дверей, за самыми толстыми стенами, на самых дальних высотах… твои чувства всегда найдут меня, как и мои тебя. Скарамучча удивлённо выдохнул, отстраняясь от Кадзухи с намерением взглянуть ему в глаза. И ему так искренне и ласково улыбнулись в ответ, поймав в свои нежно-алые объятия. Как красиво его слова резонировали с мимикой, чуткими прикосновениями и безмолвно выраженной заботой, особенно когда он не убегал.Удивительно… Как спокойно, будто Скарамучче вовсе и не снился этот ужасный сон. Никакого осадка и тревоги.
Взгляд упал на стоящий на тумбочке стакан воды со свежими травами, который ему в очередной раз принёс хозяин; как и раньше, почти каждое утро, когда его так сильно изводили сны.Кадзуха всегда об этом знал? Всегда чувствовал?
Чувствовал ли он тогда... все его переживания и тревоги?
И чувствовал ли сам Скарамучча то, что Кадзуха от него так старательно прятал?
──────── ✦ ────────
Тихий скрип двери, петли которой Кадзуха так и не смазал, оповестил Скарамуччу о новом визите. Оторвавшись от полива мелких комнатных растений, он, смахнув чуть мешающие локоны, перевёл взгляд на порог, моментально ловя себя на противоречивых, по противному липких чувствах, навострившись всем телом.Какого чёрта?
Мужчина, совершенно не двигаясь, застыл на пороге, всматриваясь в Скарамуччу неотрывно, даже не моргая. Тихий шум бурлящей где-то на улочках жизни совершенно не красил ситуацию, скорее даже наоборот: какофония из детского смеха, женской и мужской болтовни, нисколечки не успокаивающая, будто бы щекочущая слух. Синие глаза покрылись толстой коркой льда, а руки сжали лейку крепче; фамильяр буравил гостя несколько угрожающим взглядом, не до конца понимая, чего от него вообще ожидать. Странный. Скарамучча впервые чувствовал эту антипатию столь ярко, сдерживая желание выпнуть его из дома силой. Ногами. Скарамучча пробежался глазами по лику и образу гостя, цепляясь за все возможные детали для большего понимания: Дорого обшитый сюртучный костюм, бальные брюки и… выдранные с какой-то одержимостью пуговицы, от чего почти вся верхняя одежда небрежно висела нараспашку; очевидная обеспеченность, граничащая с небрежностью, полностью её нивелирующая. Где Кадзуха, чёрт возьми, вообще его нашёл? И где он сам. На лице гостя расплылась широченная ухмылка, моментально подлившая масла в тревожный огонёк. Она выглядела неестественно, обесчеловечено, почти до ушей, переходящей в ядовитый оскал; нормальные люди так не улыбаются, нет. Мужчина резко повернул голову вбок, и его шея противно хрустнула, выворачиваясь на грани дозволенного, заставляя фамильяра поморщиться. Руки гостя принялись ощупывать грудь в каком-то суматошно-небрежном порыве; нестриженные грязные ногти впились в солнечное сплетение, принимаясь грубо почёсывать его сквозь тонкую ткань чудом уцелевшей сорочки, словно он изводился от сильного зуда. Хриплый голос произнёс со странной усмешкой: — Ха-ха, он говорит, что мы с тобой похожи. Какая радость, как замечательно! Он ненавидит таких, как мы! — он дёрнул головой вверх, бегая глазами по невидимому клочку воздуха, прикрывая острую ухмылку дрожащей ладонью.Впрочем, ему не привыкать к разного рода… странностям.
— Дверь за собой закрой, — Скарамучча холодно бросил, отворачиваясь. Поставив лейку рядышком с пионами, он зашагал вперёд, более даже не поворачиваясь в сторону гостя. — И проходи. Нужный тебе человек объявится с минуты на минуту. — Даже раньше. Разве я смог бы оставить тебя одного на столь долгий срок, — голос Кадзухи послышался с кухни вместе со звуком аккуратно захлопнувшейся двери в сад; свежий воздух прошёлся по полу сквозняком. Беловолосая макушка показалась из кухонной арки, держа в руках небольшой букетик полевых цветов, на который Скарамучча моментально обратил внимание, заинтересованно приподняв бровь; обратил внимание, как и на лепесточек полевого мака, застрявшего в белоснежных волосах совсем рядышком с отличительной алой прядкой. Взгляд фамильяра смягчился, лишаясь былых холодных ноток. Кадзуха, улыбнувшись гостю, скинул с плеч пальто, подходя к Скарамучче поближе; приятная уличная свежесть и аромат цветов остался на ткани, отдавая лёгкой прохладой. — Присаживайся, не стоит стесняться, — маг повернулся к фамильяру, улыбаясь уже нежнее. — Скарамучча, сделаешь нам чаю? Если не трудно, пожалуйста, добавь в мой палочку корицы. А гостю… на своё усмотрение, думаю, тебе и так всё понятно. Скарамучча задумался, услышав просьбу, принимаясь мысленно анализировать общее состояние гостя. Ухмылка исчезла с лица мужчины, стоило Кадзухе объявиться в помещении, сменяясь чем-то скорбным, более меланхоличным. Кивнув головой, бедолага послушно направился к столику, на который ему указал хозяин дома ранее. Так легко успокоился? Вау. Но чай с добавлением лилии калла, как Скарамучча решил, он ему все равно сделает; нечто успокаивающее будет очень кстати. Особенно с… — Ох, а печенье-то я сегодня не пёк, — Скарамучча резко вспомнил, — а все остатки кое-кто съел, но пальцем указывать не буду. — Правильно, это невежливо, — Кадзуха усмехнулся, аккуратно выуживая василёк из букета пальцами, слегка загадочно улыбаясь. — Я ведь так стараюсь сгладить твою колкость, и как же льстит, что получается. Умница, — он заправил стебелёк цветка Скарамучче за ушко, резко отстраняя руку после. — Я помню, что у нас оставались цукаты и сушёные яблоки, думаю, к чаю они прекрасно подойдут, не тревожься. Скарамучча слегка нахмурился, чуть покраснев, замечая на губах хозяина лёгкую, не до конца трактуемую усмешку. Пробурчав что-то похожее на: «цветы в воду поставь», он удалился на кухню, навостряя слух и внимательность, чтобы быть в курсе всего происходящего; разговор в гостиной закрутился. Поставив воду греться и подготовив чай заранее, он опёрся о столешницу корпусом, засматриваясь на успокаивающий, даже уютный вид на улице. По-особенному родной; тихий мелодичный голос Кадзухи на фоне только добавлял светлых красок в общую картину. — Чужое присутствие? Не образ, не паранойя, а именно… физическое? — несколько удивлённый голос Кадзухи послышался из гостиной, моментально привлекая внимание фамильяра. Безумный смешок донёсся следом, пробивая на неприятные, словно сотни укусов насекомых, зудящие мурашки. Та неприятная ухмылка всплыла в голове. — Проклятия могут искажать сознание и внушить очень многое, уверяю. Людская фантазия не знает границ. Расскажи подробнее, пока я не начал искать причину сам.Скарамучча навострил слух сильнее, отвлекаясь от умиротворённого созерцания.
— Он… Везде, куда бы я не смотрел. Я чувствую его под кожей, в костях, под каждым своим шагом, в глотках дыма вонючих улиц. Его голос напоминает церковные колокола, ха-ха, как жаль, что я был рождён последним грешником, правда? О Архонты, как же от него хочется чесаться, но его это только смешит, ха-ха, я пытался вытащить его из ушей, но он сопротивлялся. Всегда сопротивлялся, как откормленная пиявка… Ему так смешно, когда я делаю себе больно, он наблюдает и улыбается, даже если я его не вижу… Он будто во мне, а я лишь его шелуха и оболочка, наше тело общее, так смешно, правда? Нам смешно вместе, хотя я так его ненавижу! Скарамучча воспринял парочку последних фраз по-особенному лично. Самые яркие фрагменты снов с той «женщиной» сами заползли в голову, пробиваясь через узкие щели в его каменной кладке. Тревожно. Хриплый, чуть булькающий голос мужчины напоминал скрежет ногтей об доску, царапанье вилкой по тарелке, хруст стекла, на которое наступили босыми ногами, с усилием разбивая на осколки. Мерзко и отвратительно, причём на подсознательном уровне; Скарамучча нахмурился сильнее, вслушиваясь во всю эту фантасмагоричную чушь. Резкий свист чайника заставил его сердце пропустить удар. — Как… Интересно. И прямо сейчас «он» с нами в одной комнате, верно? — Всегда. Ха-ха, да, всегда-всегда-всегда! Залив чай в чашки, Скарамучча аккуратно взял их за ручки, стараясь не обжечься. Выйдя в гостиную, он вздрогнул, моментально поймав на себе взгляд гостя, который сразу же обернулся: лёгкая ухмылка моментально расплылась по его лицу, стоило темноволосому сморщиться от боли, когда кипяток слегка выплеснулся на кожу, обжигая. — И ты ему тоже не нравишься, ты ему отвратителен; мы так похожи, — он растягивал каждую буковку, переходя на мерзкое шипение, от которого у Скарамуччи по венам забегал электрический ток, желая вырваться и стереть эту гадость с чужого лица. — Грешники и убийцы, он знает. Мы пахнем одинаково. Скарамучча сбился с дыхания, чувствуя, как холодок пробежался по спине. Почему. Это слово, одно единственное слово, словно льдинка, внезапно закинутая за шиворот. — Что ты сказал? — Кадзуха спросил, резко лишаясь всех положительных эмоций; улыбка растаяла за долю секунды. От его холодного тона у Скарамуччи моментально учащённо застучало сердце: будто бы этот холод был обращён к нему. Снова страх на подсознательном уровне, но уже совсем другой. Но маг, чуть успокаивая сердце темноволосого, смотрел только на гостя, причём неотрывно. — Скарамучча, аккуратнее, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты обжёгся сильнее, — фамильяр моргнул, возвращаясь в реальность, резко выпутываясь из цепких объятий тревожности. Кадзуха заметил? Но он же и звука не издал, когда чай пролился.Какой внимательный.
— Так ты убийца? — продолжая, Кадзуха холодно усмехнулся, откидываясь на спинку кресла. — Любопытно. Как твоё сердце вообще смогло меня найти? Поведай же мне: чью жизнь ты отнял; как всё дошло до того, что тебе удалось обмануть своё собственное сердце? Интересная перипетия, первая на моём опыте: убийца без совести, отозвавшийся на зов и искренне просящий помощи. Чашка Кадзухи аккуратно выскользнула из руки Скарамуччи, чему он даже не сопротивлялся, расслабляя пальцы, стоило ему только почувствовать сопротивление; невидимые руки будто бы обхватили её за горлышко, утягивая вверх, слегка щекоча ладони фамильяра прохладой. Так хотелось за них уцепиться, даже если в них нет того особенного тепла… — Расскажи же. Или я найду ответ сам. — Ха-ха. Есть за мной грешок, — мужчина усмехнулся, даже не вздрогнув, стоило Скарамучче неожиданно подойти и поставить чай, приготовленный специально для него, на столик с громким стуком. Кадзуха, следуя привычке, сделал первый глоток напитка, ходя по тонкой эмоциональной грани: от холода к невозмутимости, от невозмутимости к безразличию. Все тёплые и нежные оттенки исчезли вместе с неожиданным откровением гостя. — Я убил человека, но это было… необходимостью, — гость постучал пальцами по виску с громким звуком, вкладывая слишком много силы в каждый удар; на лице мелькнуло злобное выражение. — Но он не согласен, каков идиот! Считал, что за долги можно расплатиться иначе, забавно, правда? А сколько он был должен! Речь не о мирском, не о деньгах, нет, тут нечто большее, ха-ха… Усевшись на диван и закинув ногу на ногу, Скарамучча наблюдал и слушал, с особым вниманием следя за эмоциями Кадзухи. Его переходы от тёплого, нежного солнышка к чему-то холодному, серьёзному, отчуждённому и загадочному поражали из раза в раз. Но вместе с тем прямо сейчас были абсолютно понятны: перед ним сидел человек, олицетворяющий всё то, что он недолюбливал в людях, а видел он, вероятно, даже больше, чем Скарамучча вообще мог допустить и представить.Ох, чёрт, он совсем забыл о сладостях к чаю.
Неразборчивый бубнёж залил комнату, стоило гостю погрузиться в себя чуть больше; он начал тонуть в собственном безумии. Поток нездоровых мыслей, обрывков фраз, хохота и скрежета сжатых зубов так и вопили: конструктивного диалога не будет, как и интересующих Кадзуху откровений. Лишь ненароком из гостя вырвалось целостное: — Он должен был мне себя, ха-ха! Всё, что любил, всё-всё-все, но даже этого бы не хватило, чтобы расплатиться! Его жизнь была лишь подарком, который я забрал с достоинством. Смешно, ну как же смешно, — мужчина истерично засмеялся, впиваясь пальцами в кружку с чаем, пока маг безмятежно его слушал; гость сжимал её так сильно, что это даже пугало со стороны. Она действительно могла не выдержать столь яростного давления, но тремор чужих рук спасал ей «жизнь». Лепет и бормотание снова вернулись; в этот раз без проблесков небольшой и очень сомнительной адекватности. Поставив чашку с чаем на стол, Кадзуха приподнялся корпусом, укладывая подбородок на сложенные руки. Свечение окутало алые радужки, а лёгкая, вновь нечитаемая улыбка мелькнула на губах, оживляя его ранее отчуждённый образ: — Отпустить его так просто в люди мы не можем. Моё общение с ним ранее проходило спокойнее; интересно, что стало спусковым крючком для такого сильного надлома, причём прямо на наших глазах, — он обратился к Скарамучче, который совершенно не ожидал такого внезапного внимание к себе. Бубнёж на фоне заставил его раздражённо нахмуриться: хотелось избавиться от этого мерзкого безумца как можно скорее, ему действительно было ощутимо тревожно в его компании.Только чай зря заваривал.
— Боишься, что он способен навредить другим? — Скарамучча спросил, принимаясь постукивать пальцами по колену, пиля не смотрящего на него Кадзуху серьёзным взглядом. Фамильяр ухмыльнулся сам себе, замечая, как пальцы гостя впились в собственную шею, принимаясь чесать её до покраснения, впиваясь ногтями глубоко-глубоко в кожу, будто бы с намерением содрать. Какой глупый вопрос. — Ладно, это очевидно, можешь не отвечать. — Очевидно, да, — Кадзуха кивнул с уже лёгкой улыбкой. — Он безумен, но я не до конца понимаю: дело в проклятии или… чём-то большем. Я с самого начала почувствовал нечто особенное, нетипичное; меня искренне удивила фраза касаемо постоянного чужого присутствия. Я действительно чувствую его: он пришёл не один. Скарамучча удивленно приподнял бровь, переводя всё своё внимание обратно на гостя. Глаза мужчины моментами застывали, рассматривая что-то незримое, видимое лишь ему; как и тогда, стоило ему только переступить порог. Пустой, тревожно-замыленный взгляд, со стороны напоминающие стеклянные глаза мертвеца, нежели живого человека.Как будто он, Скарамучча, точно знал разницу. Как будто? Нет, вовсе не как будто, это понимание было пугающе чётким…
— Только вот… Я не помогаю убийцам. Осознанным, — Кадзуха умиротворённо обронил, слегка наклоняя голову набок и пронзая гостя взглядом уже ярко-алых горящих глаз. — Это перечит моим принципам, но сегодня я готов допустить маленькое исключение для «общего» блага. Правда, без приоткрытого сердца это будет напоминать грубое вскрытие, — тон поменялся и ожесточился, стоило ему вновь обратиться к гостю. — Ну же, посмотри на меня. Гость, резко замолчав, посмотрел на Кадзуху боковым зрением, даже не поворачивая шеи на просьбу. Резкая дрожь охватила мужчину, и его шея начала двигаться в сторону мага, не отрывающего от него серьёзного взгляда; бедолага слегка закряхтел, будто бы сопротивляясь, подрагивая и впиваясь пальцами в брюки железной хваткой, но надолго его не хватило: ещё один тихий хруст, и его глаза впились в глаза Кадзухи, тут же ему улыбнувшегося, стоило им установить напряжённый зрительный контакт. — Не так сложно, верно? А теперь позволь мне погрузиться чуть глубже, — маг прищурился, отрывая взгляд от глаз гостя, неспешно переводя его ниже, — и отыскать твоё сердце; нечто большее, чем орган, качающий кровь, отбросим тривиальность. Гость болезненно выдохнул, сжимая пальцами ткань брюк до побеления костяшек; хриплый болезненный скулёж сорвался с его губ, стоило глазам Кадзухи остановиться на грудной клетке, зацикливая внимание на одном конкретном месте - рёбрах, за которыми пряталось уже суматошно бьющееся сердце мужчины, его самая главная цель. Ничего не выражающий взгляд мага незримо вскрывал его грудь, пробираясь туда, куда никто не заглядывал ранее; возможно, даже он сам. Лицо гостя сморщилось от боли. — Сердце человека словно сосуд: пустой с рождения, наполняющийся по мере жизни. Как много неудачных решений и ошибок, как далеко тебя занёс эгоизм, — Кадзуха произнёс тихо; глаза гостя расширились, что прекрасно показывало: он слышал и воспринимал каждое слово, не в силах пошевелиться и вырваться. — И так интересно… Под твоей кожей ещё один покров; вокруг каждой косточки, словно футляр, слой тёмной энергии, повторяющий их форму, наслаиваясь. Будто бы за твоим лицом стоит ещё одно, только внутри, где его совсем не видно; ты как многослойная аппликация, любопытно, — лёгкая улыбка вернулась. — Расскажи мне то, что я так хочу знать, ведь я нашёл тебя. Как звали этого мага? Что вас связывало?Нашёл его? Наверное, речь шла о незапятнанной частичке его души.
Скарамучча переводил взгляд то на Кадзуху, то на гостя, мысленно задавая один единственный вопрос: с чего бы этому придурку начать разговаривать прямо сейчас? Он прекрасно знал о способностях Кадзухи, но… — Кадзу, каким образом ты… — Как и всегда, Скарамучча, и он всё расскажет сам. Не без моей помощи, конечно: погружаться во всё это болото самостоятельно я не готов, доверяя своё сердце в ответ, — Кадзуха ответил на неозвученный до конца вопрос заранее. — Считай, что я вышел на контакт с самой чистой, не затронутой проказой частью его сути. Под проказой я имею в виду не «проклятие», нет.Фамильяр хмыкнул, понимая, что подумал правильно. Только вот...
— Моментами меня пугают твои возможности, — Скарамучча нахмуренно бросил. — И большинство из них я стараюсь не использовать, но, как видишь, бывают крайние случаи, — Кадзуха тоже слегка нахмурился, возвращая внимание к гостю. — Ну же, я жду. — М-Макриан, — мужчина ответил через силу. Его губы плотно сомкнулись и слегка поджались, будто бы на них давило что-то невидимое, но он продолжал говорить, следуя неозвученному приказу: — Тесные взаимоотношения. М-Мы… — говор гостя резко оборвался и он, словно бы подавившись, громко закашлял, отчаянно впиваясь в горло пальцами; словно он захлёбывался, рьяно борясь за жизнь. Глаза Скарамуччи расширились от изумления, стоило ему заметить чёрные длинные пальцы, моментами вырывающиеся из чужого рта, словно паучьи лапки. Изнутри. Кадзуха холодно усмехнулся: — И он не разрешит тебе говорить, держа твоё сердце в крепкой хватке. Я не смею посягать на его предсмертную волю и очевидное нежелание позволять тебе раскрывать рот, — маг подпёр голову кулаком, внимательно наблюдая. — Отчасти, твоя история мне ясна и так: ты убил мага. Но вместе с тем маг «убил» тебя, проклиная перед кончиной; хоть нет, грубая ошибка, неправильно, — Кадзуха постучал пальцами по столу, чуть прищуриваясь. — Он сросся с тобой, превратил в вместилище своей ненависти, беря твою жизнь под свой полный контроль, что тяжело назвать «проклятием». Я вижу его в тебе, а имя… Имя поможет мне разорвать эту нездоровую связь, ведь ваш дуэт опасен. Надеюсь, это станет для тебя уроком, в другом случае помогать бы я точно не стал, как бы твоё сердце не умоляло. Встав с кресла, маг обернулся в сторону внимательно следящего за ним Скарамуччи, уже мягко говоря, чуть меняясь в лице: — Мне понадобится твоя помощь. Скарамучча сразу же встал, изящным движением скидывая с плеч пиджак; он даже не задавал уточняющих вопросов, с тихим цокотом каблуков по полу подходя поближе. Взгляд Кадзухи на секундочку упал на всё ещё торчащий из-за ушка фамильяра василёк, вызывая тихий смешок; Скарамучча непонимающе приподнял бровь, на что маг лишь улыбчиво покачал головой, сразу же отводя взгляд в сторону. — Не могу оценить масштабы того, что из него может вылезти… — Сжечь? — Скарамучча лишь кратко спросил, поглядывая на бегающие глаза гостя, судорожно глотающего воздух после недавнего мрачного инцидента. Отчасти, эта была любимая часть каждого сеанса, некая кульминация для фамильяра: избавление от «мусора»; его способности прекрасно испепеляли его на корню. Особенно это радовало на фоне бубнежа их необычного гостя и его отчаянных хватаний воздуха руками, будто бы ему досаждали невидимые мушки; хотелось покончить со всем этим шоу поскорее. — Сжечь, — Кадзуха кивнул, делая глубокий вдох, уже настраиваясь на заклинание. — Да и мне будет спокойнее, если ты будешь рядом. Не знаю, как искажённая суть Макриана поведёт себя, стоит мне разорвать его путы, — ласковый ветерок пробежался по щекам Скарамуччи. — Пожалуйста, будь рядом, так я точно смогу тебя защитить. Скарамучча чуть надулся, едва заметно покраснев, так и желая ляпнуть циничное: да кто кого ещё? Ну серьёзно, как Кадзухе вообще хватало наглости говорить такие глупости. Смущающие глупости. Он ведь совсем не уступал ему по силе. Наверное. В итоге фамильяр просто промолчал, показательно-надуто сложив руки на груди. — Спасибо, — Кадзуха ласково обронил, — а теперь… Ветер за окнами громко засвистел, собирая греющуюся на солнышке листву и лепестки цветов, неосознанно притягивая их в дом через небольшые щёлочки в окнах. Кадзуха, прикрыв глаза, вытянул руку вперёд, прямо в сторону сидящего напротив гостя; ещё один глубокий вдох и он, слегка сжимая пальцы, принялся ощупывать воздух, периодически обходя что-то невидимое, совершая резкие движения в сторону. Скарамучча догадывался: Кадзуха ощупывал гостя изнутри. Открыв глаза, он произнёс уже спокойно, собранно: — Какие глубокие переплетения, вы почти неразделимы. Такой запутанный и хаотичный клубок из разных мотков и обрывков, — указательный и большой пальцы сжались, за что-то ухватываясь, — но нужную ниточку я нашёл. — Нет. Нет-нет-нет, — хриплый потусторонний голос завопил из груди мужчины, моментально выбивая Скарамуччу из умиротворённой колеи; на контакт вышел тот, кого совсем не ждали. Приподняв руку, фамильяр внимательно следил за движениями Кадзухи, навострив внимание; одно лишнее движение, хоть один намёк на угрозу, и он не оставит от этого тела даже пепла. — Не смей! Но Кадзуха, даже не шелохнувшись и не сбившись, принялся тянуть её на себя, добавляя лишь тихое, отчасти виноватое: «мне жаль»; губы слегка поджались, а некогда холодное и собранное выражение заметно смягчилось. Он вмешивался в то, во что не имел права, Скарамучча понимал; в чужой самосуд, который, отчасти, был оправданным. Но он выходил за рамки их личного конфликта, стоило мозгам этого придурка пойти набекрень. Послышался протяжный крик, заглушенный чужой плотью. Крик изнутри, нашедший выход через горло уже не двигающегося и обмякшего всем телом, словно тряпичная кукла, гостя. Резкий звук глухого толчка заставил Скарамуччу вздрогнуть: под кожей мужчины показались длинные уродливые пальцы, давящие на неё изнутри; плоть податливо обмякала над ними, в точности повторяя их форму, словно упругая ткань. Фамильяр сглотнул, чувствуя, как ток бегал по подушечкам в уже отчаянном порыве, так надеясь сорваться… — То, чего ты так заслуживаешь: покойся с миром, Макри… Удар уже заметно громче моментально привлёк внимание; мужчина закричал от боли, хватаясь руками за солнечное сплетение, лихорадочно трясясь всем телом. Из-под кожи доносилось что-то тревожно-нечленораздельное, почти еле слышимое. Пугающее. С тихим эхом из груди мужчины рвалось: «не позволю», и как бы он не старался сжать губы, обрывки чужих фраз всё равно находили выход.Не отпущу.
Кадзуха резко вздрогнул, одергивая руку, даже не договорив фразу до конца. Скарамучча, испугавшись, только-только намеревался выпустить заряд молнии из пальцев точно в голову гостя, как Кадзуха, обхватив руками его талию, отпрыгнул назад, утягивая его за собой, опираясь ногами о воздух для более дальнего прыжка. Его пальцы плотно переплели ладонь Скарамуччи, от чего последний, резко спохватившись, чтобы не дай бог не ранить хозяина, обуздал некогда бегающее по коже электричество. Тяжелый выдох сорвался с губ Кадзухи; его рука принялась успокаивающе поглаживать бок Скарамуччи, стоило им плотно встать на ноги; будто бы чувствуя весь спрятанный за его почти что нерушимой оболочкой дискомфорт, надеясь хоть немножечко успокоить, хоть капельку нивелировать его аккуратной, но очень нежной лаской. — И ведь действительно, — Кадзуха апатично произнёс, смотря вперёд, вновь щекоча Скарамуччу по лицу своими выбившимися из хвостика волосами. — Этот мужчина получил то, чего так хотел: этот маг отдал ему себя, правда, в несколько другом понимании. Корыстное желание превратилось в то, что уничтожило всю его жизнь окончательно, на что он никогда не рассчитывал.Скарамучча, вслушиваясь в слова Кадзухи, приподнял голову и бросил взгляд за стол, где всё это время сидел этот бедолага. Зрачки расширились от увиденного.
О Архонты, ну чего он только не успел повидать в стенах этого уютного дома.
Из груди мужчины вырвались худощавые костлявые руки; чёрные, с теми самыми длинными пальцами, приходящимися по грудной клетке гостя грубыми движениями. Уже потусторонний скрежет, напоминающий грубый звон, еле-еле складывающийся в членораздельные слова, одержимо тараторил: «не отпущу». Неестественно выворачивающиеся кисти, словно их переломали в нескольких местах, раскрыли рот гостя грубым движением, растягивая его и принимаясь проталкиваться внутрь, брызгая тёмной слизью в разные стороны; стоило ей коснуться мебели или пола - она исчезала с тихим шипением, не оставляя и следа. Скарамучча был искренне встревожен и обескуражен, но не мог не допустить ворчливо-радостной мысли: как учтиво. Ведь именно ему пришлось бы убирать всю эту мерзкую гадость. Фраза: «какого черта» в его голове прокручивалась, словно колесо, без остановки. Но было ощущение, снова такое стойкое и яркое: он видел вещи страшнее. — И так просто он его не отпустит, — Кадзуха добавил, наблюдая за ужасающим зрелищем вместе с фамильяром. — Даже если бы я хотел ему помочь, — рука сжала талию Скарамуччи чуть сильнее, но не грубо, нет: скорее эмоционально-подавленно, словно бы в поисках тепла. — Хах, и ведь твоя фраза сейчас как никогда актуальна, Скарамучча: не всех можно спасти. И стоило Кадзухе произнести это, как тело мужчины, в подтверждении, начало таять прямо на глазах, превращаясь в мерзкую на вид слизь, стекающую с кресла, всасываясь в пол вместе с отваливающимися почерневшими конечностями, разбивающимися об уже собравшуюся на полу лужу с громким «шлёп». Лицо гостя растеклось, теряя форму, окончательно превращая его в нечто тревожное, обесчеловеченное полностью. — А спасти я хотел вовсе не этого мужчину, — Кадзуха тихо произнёс, не отрывая взгляда от распадавшегося прямо у них на глазах тела. Мерзкие звуки неприятно щекотали слух. — Несмотря на искажённую ненавистью суть, несмотря на злобу и гнев - его «внутренний демон» был прекрасным человеком. Я успел рассмотреть. — А может ты… Услышал именно его зов? — Скарамучча точно также тихо бросил, щурясь с отвращением. — Правда, я понятия не имею, как это там у тебя работает. Кадзуха лишь усмехнулся, слегка склоняя голову набок, будто бы желая уложить её на плечо Скарамуччи, жавшегося к нему боком всё это время. — Может быть. Только вот вопросы в таком случае только множатся: несмотря на то, что я успел разорвать их связь, он выбрал жизнь на том свете вместе с ним, — тихий, но грузный выдох. — Забрал с собой того, кого ненавидел столь яро. Я... Я действительно не понимаю. Оба замолчали, более не проронив и слова. Пару минут, и от некогда живого человека из крови и плоти не осталось ничего. Абсолютно ничего. Ни капельки. Он исчез прямо на глазах, не оставляя после себя ни единой приметы; будто он никогда и не существовал вовсе. Чистый пол и чистое кресло, мёртвая в буквальном смысле тишина.Тихий вздох заставил Скарамуччу вздрогнуть. Невозмутимость, эмоциональная сдержанность Кадзухи поражала.
— И всё же ожидаемый исход, — Кадзуха сделал шаг вперёд, убирая руку с талии Скарамуччи, подхватывая со спинки дивана ранее скинутое пальто, — но как же я ему не рад, — он грустно улыбнулся, бросая взгляд на кресло, где ещё совсем, казалось бы, недавно сидел живой человек. — Душа этого мага никогда не упокоится, причём по его же сознательному выбору, и как жаль, что мы никогда не узнаем деталей и правды их истории. Прискорбно, действительно прискорбно. То, во что нас превращает отчаяние, правда? Их дуэт - прекрасный тому пример, — Кадзуха повернулся в сторону фамильяра, меняясь в лице: улыбка приобрела болезненные нотки. — А некоторые решения, принятые на эмоциях, могут стать тем, за что мы будем корить себя до конца жизни…А?
Усмехнувшись, Кадзуха отвернулся. Холодный ветерок грубо укусил фамильяра за частично оголённые ноги. Хрупкий букет собранных им полевых цветов задрожал под гнётом стихии, почти что слетая со стола. — Скоро в Ли Юэ Праздник морских фонарей, — Кадзуха невозмутимо бросил. — Буду рад, если ты составишь мне компанию, — он подхватил чашку с недопитым чаем в руки, размеренным шагом направляясь в сторону лестницы на второй этаж. — Ты ведь просил меня быть более откровенным и честным в своих желаниях, верно? Сообщи мне о своём решении позже, пожалуйста. Скарамучча нахмурился, что его хозяин сразу же почувствовал, даже не оборачиваясь. Щелчок пальцами, и в лицо насупленного темноволосого подул озорной ветерок. Уже едва-едва прохладный, не кусачий, как раньше. — Ох, и спасибо за чай, очаровательный. Он у тебя всегда получается таким вкусным, идеальным под мои предпочтения: словно ты знаешь меня всю жизнь, — смешок, и маг исчез из поля зрения на втором этаже, оставляя фамильяра в полном одиночестве. Ушёл так, словно бы ничего не произошло. Снова. Ну какого чёрта. Скарамучча приложил руку ко лбу, стараясь привести эмоции в порядок: его голова напоминала котелок со смесью всего и вся. Одно единственное слово истерично скреблось об подкорку, отчаянно привлекая к себе внимание, которым он так не хотел его одаривать...Убийца.
И если верить снам, как обрывкам воспоминаний - он действительно им был.
Точно... Нужно поставить цветы в воду.