Позитронный дефект

Ледяная вода стекала по так и не снятому, и потому тяжелому от влаги шерстяному костюму, отчего Сьюзан Келвин на секунду показалось, будто еще миг — и ее раздавит. И в следующую же секунду — что это был бы не самый плохой вариант для нее. Подумать только: робот — лжец? Машины были единственным, в чем она еще не успела разочароваться к своим годам. А теперь — что? Тот, кто не должен был нанести вреда человеку, совершил над ней самое страшное надругательство — сначала разбил сердце, а потом еще и попытался убедить в том, что это было ей же во благо. Доктор Келвин сжала начинавшие коченеть пальцы до синяков на костяшках. Чёртов Эрби со своим чтением мыслей. Чёртов Эш, поселившийся в этих мыслях совершенно неоправданно. Чертова она сама, поддавшаяся глупым эмоциям впервые в жизни и так глупо за них поплатившаяся. Душевая капсула, будто вторив терзаниям хозяйки, усилила напор. Доктор Келвин стиснула зубы. Собственная иррациональность ей претила — теперь, потерпев личное поражение, она совершенно не могла себе объяснить, зачем, ввалившись домой, прямо в одежде, даже не сняв очков, забилась в угол душа, выкрутив напор воды до показателей «опасных для человеческого здоровья». Вряд ли ей хотелось умереть — скорее уж, довести себя наконец до той грани, когда организм хочет выпустить накопившийся пар и хотя бы… выплакаться? Сьюзан Келвин пыталась найти в себе хоть одну слезинку. Иначе, ей казалось, что ее сердце разорвется на части. — Доктор Келвин? — послышалось из-за стенки, — Я уловил не вполне совместимые с вашим телом температурные условия. Вам нужна помощь? — Уходи, Свлад, — прошипела Сьюзен, — я хочу побыть одна. В любой другой ситуации доктор Келвин впустила бы Свлада с радостью и поделилась бы с ним всеми переживаниями — она привыкла делать это за те годы, что он был всегда подле нее, — но именно сейчас, в эту самую секунду, именно Свлада она видеть не хотела. Причина была проста: Свлад тоже был машиной. Он появился у нее случайно, как, бывает, у детей под Рождество появляется любимая игрушка на всю жизнь. На международной конференции по роботехнике и биоинженерии ее большой друг из Союза (страны-передовика в исследованиях позитронных роботов, что бы ни говорило правительство), профессор Громов, после того, как расцеловал опешившую, но не меньше соскучившуюся Сьюзан в обе щеки по три раза, протащил ее к советскому стенду. — Сьюзан, ты сейчас упадёшь, — эмоционально воскликнул Громов, мягко хлопнув заокеанскую подругу по плечу, — спорим, такого ты еще не видела? И правда: доктор Келвин в течение почти минуты молча вглядывалась в стекло, за которым сидели несколько мужчин разного возраста, прежде чем приоткрыть в удивлении рот и беззвучно вскрикнуть. — Андроиды! — она почти что прилипла к стеклу носом, — вы уже умеете делать их неотличимыми от людей? В U.S. Robotics эту технологию еще даже не согласовали на Совете! — Конечно, и вряд ли согласуют, — довольно улыбнулся Громов, — ты не представляешь, какое это затратное дело. Создать вариативный позитронный мозг, найти генетического донора, яйцеклетку, гормоны, синтезатор тканей, вырастить… — А можно посмотреть поближе? — перебила его доктор Келвин и почувствовала, как к щекам приливает румянец. Она слишком отчётливо услышала в собственном голосе интонации капризного ребёнка. Громов жестом пригласил ее пройти внутрь. Зрелище, открывшееся робопсихологу, было сродни фантастике: красивые, как на подбор, синтеты в белых костюмах с высоким горлом стояли на платформах подзарядки, и выглядели совершенно по-человечески. Андроидов в них выдавали разве что выходившие по височной кости тонкие проводки, под которыми под определенным углом освещения читались контуры микросхемы. Сьюзан, как завороженная, прошла по ряду непохожих, но будто сошедших с плакатов о первых покорителях космоса, человекоподобных машин, и вдруг замерла, встретившись взглядом с одним из них. — Ой, — от неожиданности выдохнула она, — я не знала, что вы держите их активированными! Громов нервно ухмыльнулся. — Вообще-то не держим, — его голос понизился до шепота, — но у этой модели есть особенности. Они, понимаешь ли, при всей точности своего программного обеспечения, вышли у меня слишком своевольными… — Не хочешь же ты сказать, что он сам включился? — улыбнулась Сьюзан. И тут же вздрогнула, едва не открыв рот от удивления: в их разговор вмешался третий — спокойный, с металлическим звоном, — голос. — Простите, но именно так, — андроид сошел со своей зарядной платформы и приблизился на шаг к своему создателю, — я почувствовал, что в вашем разговоре имеет место любопытство, и решил продемонстрировать наглядно то, о чем вы и так явно планировали попросить моего Отца. И вдруг улыбнулся — совсем по-человечески, так, что на искусственных щеках появились очаровательные ямочки. Сьюзан Келвин почувствовала, как челюсть ее медленно опускается до недопустимого в приличном обществе уровня. — Вот именно об этой особенности я и говорил, — будто виновато отозвался Громов, — я снабдил модель KV-1 программой считывания вибраций человеческих чувств и синтезирования их аналога в аналитическим процессоре мозга. Проще говоря, Сьюзан, перед тобой первый в мире полноценный робот-эмпат. Но доктор Келвин уже плохо слышала, что ей говорил профессор Громов. В голове у нее замелькали феноменальные возможности научных исследований, которые можно было бы провести над этой моделью. Все то, чего она добилась в области робопсихологии, можно было умножить на десять, будь у нее хотя бы неделя на изучение советского андроида. — Как тебя зовут? — спросила она, игнорируя Громова и обращаясь к роботу. Синтет склонил голову на бок, отзеркаливая жесты женщины. — Мой конструкторский код: KomsomoletsVladlen-Odin. — Его еще никак не назвали, — снова встрял в разговор Громов с пояснениями, — его активировать-то не собирались до окончания выставки. Но, как видишь, он сам для себя всё решил. Сьюзан поморщилась, пытаясь хотя бы в уме произнести многослойное русское название. Секунд тридцать спустя она сдалась. — Ком… Св… Свлад? Андроид медленно моргнул и улыбнулся, запоминая новое обращение. — Как вам будет угодно. — Я могу рассмотреть твои диоды? — спросила доктор Келвин, уже протянув руку к тому месту, где из корней волос андроида торчали мерцающие провода. Синтет покорно наклонился, но в глазах его, как показалось Сьюзан, мелькнуло что-то похоже на иронию. — Если это доставит вам удовлетворение. — Ну это ли не любовь! — рассмеялся Громов, отчаянно выселившийся от открывшейся ему сцены неловкого знакомства. Сьюзан недобро сощурилась. — Потрясающий экземпляр, — сказала она наконец, поворачиваясь к профессору, — поздравляю, Виктор, ты создал чудо! Я бы многое отдала, чтобы взять твоего андроида на психологическое тестирование. Жаль, выставка закрывается уже в пятницу. Двух дней мне, конечно, будет мало. Тут-то и произошло то, что стало для жизни доктора Келвин точкой невозврата по многим причинам. — Зачем привязываться к двум дням? — неожиданно весело сказал Громов, — забирай его… Как ты его назвала? Свлад? Смешно!.. Насовсем! Сьюзан горько усмехнулась. — Очень смешно. — Я не шучу, — Громов посмотрел ей в глаза, — по правде сказать, мне будет спокойнее, если этот андроид будет у тебя. Понимаешь, в Советах такой своенравный робот вряд ли может кому-то пригодиться… Это была экспериментальная модель под мою личную ответственность. И мне бы очень не хотелось, чтобы после серии тестов на покорность KV-1 отправили в лом. Сьюзан опешила. — Ты же понимаешь, что передаешь, по сути, передовую технологию, разработанную на государственные средства, в другую страну? Виктор, подумай. Штаты и Союз, конечно, завязали с враждой, но не будет ли это иметь последствий? Громов пожал плечами. — Протокола секретности над ним не стоит, все механизмы и тонкости конструкции у U.S. Robots всё равно уже имеются. По сути, он — моя личная собственность. А разве не могу я по доброй русской традиции подарить моему чудесному другу то, что дорого моему сердцу? Доктор Келвин ухмыльнулась: ей вдруг стало очень смешно от того, что в Стране Советов — мире победившего коммунизма — в области роботехники право личной собственности было куда выше, чем в Штатах. Не удивительно, что два этих мира периодически хотели стереть друг друга с лица земли — при таких-то похожих непохожестях. Она снова посмотрела на Громова. Тот приобнял Сьюзан за плечи и прошептал на ухо: — Честности ради, Сьюзан, я сейчас работаю над более интересной моделью. Робот-ребенок с тенденцией к взрослению, что скажешь? Называется «Электроник-1». KV для меня отработанный алгоритм, не хочу сказать, что он мне больше не интересен, но я понимаю, что не готов уделять ему столько же внимания, сколько новому проекту. Сьюзан состроила скептическую гримасу. — Все вы, роботехники, одинаковые. Ни капли эмпатии! — Я только что подарил тебе два метра три сантиметра эмпатии, Сьюзан, не понимаю, чем ты не довольна, — засмеялся Громов, — зайдём в переговорную. Я отдам тебе документы на него. Сможешь забрать красавца в последний день выставки. А пока пойдем, что ли, сходим к корейцам? Говорят, они привезли саморегенерирующий кибернетический протез! Сьюзан кивнула и, выходя, придерживаемая за локти, из стеклянной витрины, посмотрела еще раз на неожиданно свалившееся ей в пользование синтетическое чудо. Андроид, с лёгкой руки окрещенный Свладом, склонил голову в почтительном жесте. — До скорой встречи, доктор Келвин. Подумать о том, как он высчитал ее имя, Сьюзан не успела. «У меня всё равно будет уйма времени» — решила она и погрузилась в мысли о корейских новшествах в протезировании. Как оказалось, «уйма времени» была воспринята вселенной, окружавшей Келвин, буквально. Так как незарегистрированного робота, тем более с советской прошивкой, нельзя было «поселить» в здании U.S. Robotics непосредственно, доктор Келвин решила, что разумно будет выбить на него разрешение как на робота-компаньона — к тому же, профессор Громов заверил ее, что навыки ведения хозяйства в модели KV-1 заложены наравне с вычислительной функцией. Таким образом, Свлад стал объектом ее изучения не только на службе, но и дома — в те редкие часы, когда доктор Келвин позволяла себе снять с себя маску «мировой величины» и превращалась в человека, которому не помешала бы помощь по дому. Свлад при всей сложности своей позитроний системы с работой домохозяина справлялся отлично. Сперва Сьюзан было неловко: она слишком привыкла к одиночеству. Но андроид, по завету Громова, не просто считывал вибрации ее эмоционального фона, но и делал это филигранно, так как стоило доктору Келвин ощутить нечто похожее на недовольство от присутствия в доме постороннего объекта, Свлад сделался практически невидимым. Еда на столе магическим образом материализовалась с приближением ужина, вода кипела именно в то время, когда доктор Келвин хотела выпить чая, а тёплое одеяло было заботливо отогнуто, едва Сьюзан думала о том, что стоит отбыть ко сну. В какой-то момент доктор Келвин забыла о том, что в ее доме живет еще один мыслящий субъект, пусть и синтетический. И ей вдруг стало неловко. — Свлад, — тихо позвала она, и андроид появился так внезапно, будто стоял за ее спиной всё это время. В руках у него дымилась чашка с чем-то ароматным. — Вы что-то хотели, доктор Келвин? Кстати, я сделал вам какао. Мне кажется, вам понравится. Вы вчера брали во время нашей прогулки что-то похожее в заведении у воды. Она оглядела его: безупречный, с мягкой улыбкой, Свлад почему-то выглядел, как очень дорогая игрушка. На нём всё еще был антирентгеновский комбинезон U.S. Robotics — каждый робот-компаньон обязан был носить такой во время нахождения в лабораториях корпорации, чтобы обилие инфракрасных лучей, служивших для обеззараживания помещений, не вредило позитронному мозгу. Сьюзан стало совсем стыдно: увлекшись исследованием этого удивительного по своему строению робота, она совершенно перестала воспринимать его как существо, наделенное разумом. При всей своей любви к синтетам, она поймала себя на мысли, что эксплуатирует Свлада чуть лучше, чем дамскую сумочку. Он следовал за ней везде — от лаборатории до медленных прогулок в парке, которые она привыкла проводить в одиночестве и тишине, — всегда с необходимыми вещами под рукой, одновременно в роли испытуемого и в роли помощника испытывающего, и ни разу — ни одной попытки заговорить. Неужели она, человек, который любит роботов больше, чем многих людей, так выстроила их общение, что андроид прятался теперь от ее? От мыслей об этом становилось почти тошно. — Давай сюда свой какао, — пробормотала Сьюзан, протягивая руки к чашке, — но почему ты в рабочей одежде? На лице робота промелькнуло что-то очень похожее на смущение. — Другой у меня не откуда было взяться. Роботам не полагается смена. Сьюзан мысленно хлопнула себя по лбу. И на следующий же день купила Свладу домашний комплект. Теперь андроид бродил по дому в уютной серой футболке и таких же брюках, и Сьюзан, начавшая с каким-то новым странным интересом наблюдать за ним, заметила, что он стал смотреть на себя в зеркало. Неясно было, что его привлекает — собственное тело в необычной оболочке или сам факт того, что у него появилась совершенно человеческая привычка переодеваться по приходу домой, — но Сьюзан с большим удивлением для себя обнаружила, что наблюдать за андроидом вне стен лаборатории оказалось куда интереснее. Они стали общаться: за завтраком, потягивая лениво кофе (Свлад был оснащен системой приема символических порций пищи), за работой, за отдыхом в небольшом саду за домом. Доктор Келвин любила работать на свежем воздухе. И, пока она возилась с документами, Свлад с уморительной тщательностью пытался понять, почему, когда можно сидеть дома в тишине и покое, его хозяйка садится под палящее солнце, где мешают звуки птиц и пролетающих над головой флипов. Понял, лишь когда Сьюзан показала ему бабочек — те прилетели на запах расцветших петуний. — Потрясающе гармоничные создания, — восторженно проговорил синтетический натуралист, согнувшись в три погибели над газоном, — сколько они живут? — Три дня, — отозвалась Сьюзан из-под летней широкополой шляпы, — они выполняют свою жизненную функцию и тут же умирают. Свлад поднялся на ноги, грустно уставившись на собственные ладони. — Это слишком печально, должно быть, — задумчиво сказал он, обернувшись к доктору Келвин, — не иметь причин жизни вне своих функциональных алгоритмов. Сьюзен показалось, что печаль в его голосе была искренней, чем человеческая. Они говорили о книгах: Свлад читал то, что давала ему доктор Келвин, за одну ночь, и потом долго, с азартом школьника, спорил с ней о мотивах главных героев. — Я не понимаю, почему Джейн вернулась к мистеру Рочестеру, — искренне недоумевал Свлад, усевшись на пол у дивана, на котором сидела Сьюзен. Она тихо рассмеялась в кулак. — Честно говоря, я тоже не понимаю. Люди были очень странными во времена до открытия атомов, ты не находишь? Но Свлад лишь задумчиво уткнулся носом в книгу. Иногда доктора Келвин пугала его одержимость постичь все человеческие чувства. И все же, они сблизились. Настолько, что Сьюзан позволила себе совершить в его присутствии самый откровенный по ее личному мнению поступок — распустить волосы. Когда она спустилась к ужину, не затянутая в вечный пучок, Свлад сперва долго молчал, а затем, как зачарованный, ходил за ней следом по дому до самого вечера, до тех пор, пока раздраженная Сьюзан не поинтересовалась, в чем дело. — Это так красиво, — загадочно произнёс Свлад, проводя ладонью в почтительном расстоянии, но все-таки по форме ее распущенных волос, — Вы очень красивая. — Когда в тебя успели загрузить оценочные параметры? — смутилась Сьюзан и грустно вздохнула. Она-то знала, что не красива. Она не вписывалась ни в один стандарт привлекательности, по мнению, по крайней мере, всех мужчин, игнорировавших ее существование последние 37 лет. Уловив ее расстройство, Свлад загрустил, и Сьюзан, неожиданно ощутив укол совести, вдруг мягко провела ладонью по его щеке. — Спасибо за комплимент, — вкрадчиво проговорила она, — это просто было очень неожиданно. И ушла, совершенно не обратив внимание на то, как андроид, не умеющий дышать, вдруг расправил вздохом со скрипом грудную клетку, поднеся пальцы к тому месту на щеке, где секунду назад покоилась женская ладонь. В какой-то момент Сьюзан перестала таскать его на тесты — лишь на формальные, для подтверждения данных, дающих доступ к оформлению в общегосударственной роботической картотеке. Но в прочих рабочих моментах продолжала его использовать — не как молчаливого «подай-принеси», но как личность, с которой можно было советоваться, и в разговоре с которым можно было прийти к нужным мыслям. Так, например, она обнаружила, что прогулки по парку в одиночестве нравились ей не так сильно, как появившиеся теперь в ее рутине прогулки со Свладом, развлекавшим ее беседой на любые из интересующих тем. — Можно задать вопрос, доктор Келвин? — спросил он, когда Сьюзан, по привычке взяв в кафе у пруда сладкий напиток наугад, жестом предложила им присесть на скамейку с видом на шпиль небоскреба U.S.Robotics. — Конечно, — Сьюзан мягко улыбнулась. Ей нравилось то, что Свлад становился смелее день ото дня. — Вы сегодня поранились, когда читали отчет о неисправности модели SN-3… Сьюзан мельком взглянула на свои руки — указательный палец правой руки был заклеен гемопластырем. — Всего лишь царапина! — Да, но мне… — Свлад запнулся, — мне захотелось защитить вас. Будто вам грозила опасность. Сьюзан задумалась. — Я твоя хозяйка. Это нормально, если твои сенсоры среагировали на мою боль, ты же как-никак эмпат. Свлад медленно кивнул, задумавшись. — Мисс Сьюзан, — тихо продолжил он, и Сьюзан вздрогнула: он звал ее так очень редко, хоть и с ее собственно разрешения, и обычно — когда вопрос казался ему (насколько может казаться роботу) слишком личным, — реагировать на опасность человеку — мой долг по закону роботехники. Но ведь желание защитить — это чувство, присущее человеку? Сьюзан кивнула в ответ, соглашаясь с логичностью формулировки. — Ты прав. Но к чему ты клонишь? — Если я могу через выведенные в моем программном коде сенсоры ощущать чувство, схожее с человеческим, значит, в моих матрицах происходят алгоритмы, схожие с гормональными изменениями, которые порождают чувства в мозгах человека. Сьюзан посмотрела на андроида с подозрением. Тот выглядел, как нашкодивший ребёнок: распахнув широко глаза, он исподлобья наблюдал за реакциями доктора Келвин, готовый в любой момент оборвать разговор. — Ты хочешь сказать, — она решила помочь ему, — что твои матрицы могут сотворить и более сложное чувство? — Я только хочу спросить, — он понизил голос почти до шепота, — если мои умозаключения логичны, то есть ли вероятность, что по такому же принципу биохимические процессы человека, ответственные за любовь, могут иметь аналоги в теле андроида? Сьюзан тогда ушла от ответа — ей показалось нечестным отвечать на вопрос любопытного синтета с позиции некомпетентного человека. Она никогда прежде не любила. Ей сложно было даже представить, какой эффект вызывают в теле те самые биохимические процессы, о которых говорил Свлад. А потом появился Милтон Эш, и Сьюзан вдруг сразу поняла абсолютно всё. Это было странно, это было неприлично, в конце концов, чтобы женщина ее возраста потеряла голову, — пусть, как верно заметил один из испытываемых образцов RB-34, ей еще не было сорока, — но Сьюзан ничего не могла с собой поделать. Она будто попала под действие какого-то наркотика, отключившего в ее высокосложном, рациональном мозге любые мысли, кроме тех, что были связаны с Милтоном Эшем. Самым отвратительным было то, что Сьюзан вполне осознавала глупость своего выбора — Эш был слишком щеголеват, слишком падок на лесть и слишком засматривался на ножки молоденьких стажерок из отдела сбыта. Она упорно пыталась достучаться до самой себя — Милтон был ей совсем не пара, и глупые мечты стоило уже оставить, наконец, навсегда. Но Эрби — эта глупая телепатическая кастрюля! — вдруг решил, что если он солжет ей, убедит ее, накрашенную как куклу, прийти к совершенно равнодушному к ней Эшу и признаться в чувствах, то ей будет менее больно, чем если бы она услышала правду. О, лучше бы она услышала эту чертову правду — не было бы позора, не было бы отчаяния, боли, не было бы убитого ее словами единственного в мире телепатического робота, наконец. И этого адского, неисполнимого желания зарыдать под струями ледяного душа, тоже не было бы. Доктор Сьюзан Келвин ненавидела саму себя. Впервые в жизни она переживала крушение надежд. Неожиданно дверь в душевую капсулу отворилась. Свлад возвышался над скрючившейся в углу кабины Сьюзан во весь свой гигантский рост и смотрел на нее с выражением непередаваемого беспокойства. — Мне кажется, вам все-таки нужна помощь, — неуверенно сказал он. И тут Сьюзан Келвин, наконец, не выдержала. — Мне никогда не нужна была помощь! — закричала она, чувствуя, как в глазах защипали слёзы, мешаясь с холодной водой, — я всегда прекрасно справлялась сама! Впервые в жизни, впервые, я попросила совета, и это всё разрушило! Я сломалась от какой-то глупости! Быстрее, чем этот проклятый телепат! Это отвратительно… Отвратительно то, какая я слабая! Она не заметила, погруженная в истерику, как Свлад подался вперёд, и, игнорируя льющийся сверху поток воды, сел перед ней на корточки. — Вы не слабая, — тихо сказал он, но с такой интонацией, что Сьюзан почувствовала, как отступает очередная волна рыданий, — вы хрупкая. И я должен вас защищать. Он осторожно поднес ладонь к лицу доктора Келвин и, не переставая вопрошающе смотреть ей в глаза, коснулся подушечками пальцев кожи на ее скуле — совсем так же, как когда-то сделала она, успокаивая его. Сьюзан устало прикрыла глаза. Ей не хватало сил осознать, каким странным был для андроида этот жест. — Ты тёплый, — сказала она хрипло, инстинктивно прижавшись к ласкавшей ее руке всей щекой. — Нет, просто вы — холодная, — мягко ответил Свлад. С волос его уже начинала стекать вода, — может быть, вы все-таки позволите вытащить вас отсюда? Сьюзан подняла на него заплаканные глаза и едва заметно кивнула. Ей почему-то показалось теперь очень правильным опереться о предложенные крепкие ладони и позволить кому-то другому, осторожному и бережному в каждом действии, расстегнуть пуговицы на ее промокшем насквозь шерстяном жакете, стянуть такую же пришедшую в негодность юбку, без тени смущения дать укутать себя в полотенце и не противиться даже, когда после слов «Обнимите меня за шею, пожалуйста» ее мягко оторвали от земли и вынесли из ванной, как маленькую, убаюкивая. Сьюзан болезненно вжалась лицом в широкую грудь андроида. У людей где-то в этом месте должно было биться сердце. У Свлада слышался едва заметный шум стимулятора. В спальне доктора Келвин стоял синтетический камин, и тот, почувствовав изменение температуры находящегося рядом человека, разгорелся сильнее. — Вам нужно поспать, — сказал Свлад, укладывая свою ношу на подушки, как рыцарь средневековую принцессу (Сьюзан видела такие гравюры в детстве, в историческом музее), — Я принесу вам какао… Доктор Келвин, не сразу осознавая, что делает, схватила андроида за руку. — Останься, пожалуйста, — пробормотала она беспомощно, — мне… страшно оставаться одной. Свлад вдруг изогнул бровь с теплой усмешкой. — Минут десять назад вы не хотели меня видеть. — Прекрати притворяться дураком! — сказала Сьюзан и с удивлением обнаружила, как от строгого тона силы к ней возвращаются, — ты, манипулятор! Андроид пожал плечами, будто не понимая, в чем его обвиняют, но просьбу выполнил исправно: сел на кровати, так, что лежащая Сьюзан все еще смотрела на него снизу вверх. Его рука все еще была зажата в ее пальцах. — Если честно, вы меня напугали… — сказал Свлад, и Сьюзан показалось, что голос его звучит смущенно. — Ты разве можешь бояться? — прохрипела она. Сидение под ледяной водой давало свои плоды. — Я так долго пытался понять это чувство, — андроид посмотрел ей прямо в глаза, игнорируя вопрос, — и совершенно не мог понять его природу. У меня, знаете, получилось странно математическое разделение: люди говорят «страх», когда испытывают мощный адреналиновый выброс. Но когда они говорят «бояться», включается совершенно другой механизм. Другая биохимическая реакция. Будто именно это слово сопряжено не с адреналиновой «бомбой», а с внутренним призывом к действию. Будто люди всегда боятся за кого-то. Когда вы сегодня не отвечали мне из ванной, я, кажется понял, как рождается это «бояться». Свлад смотрел на нее испытующе, как путник, потерявший последний шанс на спасение, и вдруг увидевший бога. Как завороженная, Сьюзан отвечала на его прямой взгляд, и, не мигая, смотрела на то, как в его глазах — синтетических, блёклых, — посверкивают от скачков напряжения голубые искры. — Ты слишком добр к людям, — откашлявшись, смущенно продолжила доктор Келвин, — природа роботов гораздо честнее. Идеальнее. — Но природа людей хороша именно тем, что не может быть идеальной, — ответил Свлад, — вам можно терять голову. Без всяких позитронных дефектов. И я, кажется, понял, почему Джейн Эйр все-таки вернулась к Рочестеру… Он вдруг перехватил ладонь Сьюзан, до того пытавшуюся удержать его, и медленно, не отрывая взгляда от нее, поднес ладонь к своей щеке. Костяшками пальцев доктор Келвин ощущала синтетическую кожу, такую горячую, будто Свлад переживал короткое замыкание. Искры в глазах замелькали с удвоенной силой, свидетельствуя о явном дефекте позитронной системы, но андроид, вопреки должным установкам, не отводил от нее взгляда. Это поражало — то, каким он был теперь, весь, как на ладони: со своим синтетическим чувством, таким огромным, что оно разрывало искусственные нервные соединения. — Ты доказал свою теорию? — тихо спросила начавшая догадываться обо всём доктор Келвин, освободив руку и запустив пальцы в его влажные коллагеновые волосы, — о том, что биохимия людей и андроидов в вопросах любви имеет схожие истоки? Смущенный Свлад спрятал лицо в ее запястьи. — Я слишком плохо разбираюсь в психологии человека. Моей эмпатии не хватает, чтобы понять ее до конца. Сьюзан, наконец, отпустила его, откинувшись на подушки, и, зевая, укрылась с головой одеялом, выключая движением руки по сенсору свет в комнате. — Ничего страшного. Я тебе помогу.