-
Он приехал в район залива на длинные выходные, чтобы отдохнуть. Ему не очень нравится, как идут дела. Ему нужно отправить в Данию черновые миксы того, над чем они работали до сих пор, чтобы доказать, как важно, чтобы Расмуссен немедленно отправился сюда исправлять ситуацию. Когда он возвращается домой, его ждет факс, еще один от Бернштейна и голосовые сообщения на телефон. Он поворачивает ручку перемотки кассеты, ждет, пока она остановится, затем нажимает на воспроизведение. — Ларс. Это Джеймс. Перезвони мне. Я весь день пытаюсь до тебя дозвониться, — довольно стандартное сообщение. Он стирает сообщение и отматывает еще назад. Нажимает на плэй. — Возьми трубку. Ты дома? — это снова Джеймс. На этот раз он звучит по-другому. Пьяно, — Мне нужно с тобой поговорить. Просто… давай. Перезвони мне. Стереть. Перемотать. Воспроизвести. — Детка, пожалуйста. Почему… Кирк рассказал мне. Почему ты не пригласил меня? На свою свадьбу? Как ты мог так поступить со мной? Ты же знаешь, что я… ты знаешь. Я люблю тебя. Почему она? Лицо Ларса пылает. Он ударяет по кнопке стирания сильнее, чем нужно, срывает диск перемотки и уничтожает улику. Блядь. Ларс в шоке смотрит на телефон, ошарашенный тем, что тот сделал единственное, что должен был сделать — записал пропущенные звонки, пока его не было дома. Это все ебучая ошибка. Он пытается представить себе, как бы все сложилось, если бы его жена вернулась и сначала прослушала эти сообщения. Такой вариант развития событий ему не нравится. Он отсоединяет маленький тощий шнур от стены, берет телефон и поспешно выбрасывает его в мусорку. Вот так. Больше никаких сообщений. Тяжело вздыхает. Он пытается прочесть документы, но руки дрожат. Если Джеймс собирается быть таким безответственным, таким чертовски эмоциональным по отношению ко всему этому, то, возможно, ему следует сменить номер телефона. Как только он начинает всерьез задумываться об этом, другой телефон звонит. — Алло? — Наконец-то, — выдыхает Джеймс, — Где ты, блядь, был? Можно мне приехать? У Ларса отвисает челюсть. Приехать? Джеймс должен быть все еще в Лос-Анджелесе, где он его оставил. — Ты сможешь вести машину? — Я в порядке, — Джеймс говорит слишком быстро, — Ларс. Я в порядке. — Не знаю. Мне нужно сделать много дел, прежде чем вернуться, — это ложь. Огромная. Он приехал сюда, чтобы отдохнуть от всего этого; он свободен практически все выходные, — Мы можем поговорить в другой раз? — Ты получил мои сообщения? — Я их прослушал, — Ларс на мгновение замолчал, — Скоро увидимся. Мне нужно идти, хорошо? Давай, — Джеймс ничего не говорит, поэтому он вешает трубку.-
Ложь, которую Ларс сказал ему, что поговорит с ним лично, чтобы успокоить его после тайного побега — ни друзей, ни семьи — начинает казаться чертовски хлипкой. Они уже некоторое время находятся в студии в Лос-Анджелесе. Джеймс так устал от работы с альбомом, треки звучат не так, как он хочет, а Ларс в ужасном настроении. В студии One on One якобы лучшая барабанная комната в городе, но Ларс недоволен микрофонами. И они до сих пор не обсуждали одну вещь. Свадьбу. Они решают пойти пообедать, отвлечься на время, пока ждут приземления самолета Расмуссена. Он услышал черновые миксы и был разочарован. Они оставили Кирка в студии. А Джейсон, что ж, он, вероятно, ждет в своем гостиничном номере своего шанса на запись. Они находятся в каком-то модном ресторане на Риверсайде. Джеймса вполне устроил бы Wendy's, но Ларс сказал, что хочет хоть раз насладиться едой как цивилизованные люди. Он в восторге от того, что здесь рядом жил Фрэнк Синатра. Джеймс просматривает меню, не понимая, что означают некоторые из этих слов. Он качает головой. Ларс все равно сделает заказ за него. Он опирается локтями на стол и смотрит вперед. Он не думает сейчас о еде, не может. Поэтому он говорит то, что ему так хотелось сказать уже несколько недель. — Я не могу поверить, что ты действительно женат, — Джеймс проводит пальцем по зубчикам блестящей вилки, лежащей перед ним, плотно прижимает подушечку большого пальца к кончикам, ища боли от острого серебра. Но вилка слишком тупая, чтобы причинить хоть какую-то боль. Он делает паузу, прежде чем продолжить, — Ты наконец-то ушел с пути порока и остепенился? — А какая разница? — Ларс фыркает, не отрывая глаз от меню. — Я никогда не умел хорошо ладить с другими. Не хотел делиться своими игрушками на детской площадке, сечешь? — он делает длинный глоток пива. Он уже выпил несколько бутылок в студии, что будет от еще одной? — Ох, пожалуйста, — Ларс закатывает глаза. Джеймс тоже не отличается верностью и трахается буквально с любой девчонкой, которая проходит мимо. И большую часть таких моментов он не помнит, — Ты звучишь так, как будто я собирался жениться на тебе. — Я, блядь, не шучу, Ларс! — Джеймс почти кричит, дергая рукой, чтобы ударить меню об стол, — Я затащу тебя на дорогу и убью нас обоих, мне похуй! — Ты можешь быть потише? — Ларс оглядывается по сторонам, а затем прикрывает глаза от вопросительных взглядов других посетителей. Джеймсу все равно, — Боже, да ты просто сумасшедший. — Почему ты не сказал мне, что женился? Почему ты не пригласил меня? — Я не хотел, чтобы ты там был, — Ларс отвечает сразу же. Джеймс ненавидит его на секунду, ненавидит. Нет, нет, не ненавидит. Просто он любит его так сильно, что не может этого вынести. Он не может вынести этого безразличия. Не тогда, когда ему кажется, что ему только что прострелили грудную клетку. — Почему нет? — Это должно быть отдельно, — Ларс говорит, упираясь рукой в стол перед собой, создавая воображаемую стену между. Между ним и его женой, и между ним и Джеймсом. Конечно. Конечно, он должен держать ее в клетке, — Эти вещи должны быть отдельно. И Джеймс все понимает, но не понимает. Он не понимает, почему это заставляет его чувствовать себя таким ужасно одиноким. Он смотрит на золотое кольцо на безымянном пальце Ларса и вспоминает, что сегодня День святого Валентина.-
Ларс сидит на диване в комнате отдыха студии и болтает по телефону, в то время как Джейсон ест рядом с ним огромную порцию буррито. Он смотрит что-то по телевизору, негромко, чтобы не мешать остальным. Интервьюер переводит разговор на Джейсона, и Ларс не может удержаться от того, чтобы не устроить задуманное им шоу. — Я уже говорил об этом, но наш басист… как его зовут? — Ларс хмыкает в трубку. Джейсон бросает на него косой взгляд, — Это реально круто, потому что мы всегда пытались противостоять тому, что от нас ожидали, понимаете? И… — Ларс, нет! — Джейсон пытается вырвать телефон из его рук, но Ларс дергается в сторону. — Он гей. И это круто, потому что мы можем бросить вызов гомофобному мачо-стилю на метал-сцене, — он выкидывает ладонь, чтобы преградить путь Джейсону. Кирк и Джеймс играют в бильярд в нескольких футах от них, но не делают никаких движений, чтобы помочь кому-либо. — Стоп! — кричит Джейсон, прежде чем Ларс ударяет его между ног, не слишком сильно, но достаточно, чтобы того согнуло пополам от боли, и Ларс выигрывает несколько драгоценных минут разговора по телефону. — Да, да. Очень мило, — Ларс с самодовольным выражением лица слушает, как интервьюер верит ему. Позже, когда интервью заканчивается, Джейсон все еще выглядит раздраженным. Он дуется, скрестив руки на груди, положив ноги на журнальный столик. Ларс взъерошивает его кудри, но Джейсон уворачивается от его руки, — Да перестань ты дуться. — Я, блядь, ненавижу, когда ты так делаешь, чувак. Все остальное, все остальные приколы — это ладно. Но говорить всем, что я гей? Это слишком. Ларс закатывает глаза. — Если ты не можешь этого вынести, начинай собирать свои вещи. Я провожу тебя до двери. — Я серьезно, чел. Я не какая-то ебаная фея. Не так как… — Джейсон прерывает себя, и Ларс окидывает его пристальным взглядом, чувствуя, как нехарактерная для него ярость подкатывает к горлу, словно желчь, и вспыхивает слишком быстро. Он хватает пульт и швыряет его в Джейсона, попадая в плечо. Джейсон матюкается, потирает ушибленное место, и когда Ларс оглядывает комнату, Джеймс и Кирк смотрят на него как на психа. — Тебе лучше хорошенько подумать о том, что ты собирался сказать дальше, — Ларс встает с дивана, сбивает ноги Джейсона со стола и проходит мимо него, — И не произносить этого вслух.-
Расмуссен раздражается на Джеймса, потому что некоторые песни уже почти готовы, но у них нет текста. Джеймсу не хочется писать и вообще что-либо делать. Им повезло, что он вообще встал с постели и пришел в студию. Если бы все зависело от него, он бы так и пил в одиночестве. Но он — часть чего-то большего, большего, чем он сам, поэтому утром он вышел из отеля в той же одежде, в которой ходил три дня. Ларс морщит свой крошечный нос, когда он втаскивает себя в офисное кресло. Джеймс знает, что он видит, он сам видел это в зеркале перед отъездом — бледное лицо, сальные волосы, помятая рубашка. Не очень-то презентабельный вид. Один из техников спрашивает, собирается ли Джеймс сегодня петь. Он пожимает плечами, не решаясь ответить ни «да», ни «нет». Парень, имя которого он забыл, напоминает ему, что время идет. Джеймс хочет, чтобы в этот раз, хотя бы раз, он не был таким твердолобым и позволил кому-то другому написать текст песни. Это давление, которого он не хочет. Он сгибается под его силой.-
Никто из них не готов к новому графику в туре. По расписанию каждое шоу они играют в два часа дня, продолжают пить до потери сознания, надеясь поспать достаточно, чтобы на следующий день все повторилось. Ларс догадывается, что вчера вечером кто-то неправильно рассчитал соотношение алкоголя и воды, еды и сна, потому что до начала выступления остается полтора часа, а Джеймс все еще бухой в стельку. Он невнятно говорит, лежа лицом вниз на диване в гримерке. Их тур-менеджер близок к инфаркту, так он переживает, что Джеймс не сможет выйти на сцену. Он выйдет. У него нет выбора. Ларс отказывается выходить на сцену и говорить тысячам людей, что им придется отменить еще один концерт из-за Джеймса. Этого просто не произойдет. Он приоткрывает его веки и видит, что зрачки у него размером с четвертак. — Вставай. Не спать. Джеймс материт его изо всех сил, когда его язык практически бесполезен во рту. — Как там королева бала? — спрашивает Кирк, пиная Джеймса в ляжку. — Полный пиздец, — Ларс вздыхает. Он смотрит на Кирка, который примерно такого же маленького роста и веса, как и он, и решает, что это должно сработать. Больше никого нет. Где, черт возьми, Джейсон, когда он так нужен? — Помоги мне дотащить его до ванной. — Просто оставьте меня здесь. Дайте мне умереть, — стонет Джеймс. — Нет, — Ларс берет его под правую руку, Кирк — под левую. Его ноги настолько нескоординированы, что практически волочатся по ковру, — Ты должен играть. — Выведи меня на задний двор и пристрели, — Ларс слышит это громко и четко, но игнорирует его. — Господи Иисусе. Че он ест? Он же весит целую тонну! — Кирк хнычет, когда они затаскивают его в ванную и кладут его вялое тело на пол перед унитазом. Ларс корчится, поднимая крышку и сиденье. Гламур рок-н-ролла бесконечен. — Окей, давай, тебе надо проблеваться, — Джеймс качает головой, стискивая челюсти, и выглядит как ребенок, которому не нравится вкус еды. Ларс крепко хватает его за лицо рукой и разжимает зубы, — Не заставляй меня засовывать пальцы тебе в горло. Секунду они смотрят друг на друга, ни один из них не поддается, а затем Ларс надавливает на язык Джеймса, так далеко, как только он может дотянуться, не боясь быть укушенным. Джеймс всхлипывает, кашляет, а затем его рвет. Ларс с отвращением отворачивается, но снова просовывает пальцы внутрь, и очередная волна блевотины омывает его руку. Что он только не делает для этой группы. Он заслуживает Нобелевскую премию. — Блядь. Я не могу на это смотреть, — хрипит Кирк, — Меня щас тоже стошнит, чел. — Ты реально собираешься съебаться? — с недоверием спрашивает Ларс. Блядь, у него самые худшие друзья на планете. Джеймс снова всхлипывает, — Ты просто бросишь меня здесь с ним? Кирк судорожно кивает. — Каждый сам за себя, бро. — Ебаный в рот. Кирк! — бесполезно, он сбежал. Ларс прислоняется спиной к стене, берет туалетную бумагу и вытирает руку, как может, пока тело Джеймса продолжает избавляться от алкоголя и еды, теперь уже по собственной воле, — Уебок. — Я? — Джеймс печально смотрит на него красными глазами. Ларс фыркает. Он говорил о Кирке, вообще-то, но да. — Да. И ты тоже, — работа Ларса здесь закончена. Но пока стон недовольства Джеймса отражается от фарфора, у него появляется новая задача. Он собирает длинные светлые волосы, падающие занавесом вокруг Джеймса, и убирает их в хвост подальше от его лица, когда наступает очередной приступ рвоты. — Спасибо, — слабо бормочет Джеймс. — Только не начинай подлизываться, Хэтфилд. Это отвратительно.-
Джеймс просыпается, а на него смотрит незнакомая девушка. Он вздрагивает, не ожидая увидеть кого-то рядом, и оглядывается по сторонам. Так, он в своем номере. Быстрый взгляд на часы показывает, что уже четверть одиннадцатого. Черт, ему скоро выступать. Он чувствует себя как в дерьме. Он присаживается на край кровати и понимает, что он голый. — Эм, — он решает, что надо что-то сказать, и оглядывается на девушку. Она надевает туфли. Он копается в своих туманных воспоминаниях, пытаясь найти хоть какие-то кусочки головоломки, но ничего не находит, — Доброе утро. — Расслабься. Ничего не случилось, — Джеймс чувствует, как искажается его лицо, и теперь он выглядит растерянным. Во всяком случае, у него нет причин притворяться, — Ты не смог подняться сюда. Потом тебя рвало. Твоя одежда в ванной. Какого хера? Джеймс опускает голову на руки, потирает виски, откидывает волосы назад. Его лицо горит от смущения, от него пахнет егермейстером и блевотой. — Неплохая ночка, да? — он пытается рассмеяться, но скорее звучит глупо. Слишком самоуверенно. — Это случается с лучшими из нас, — наступает пауза, она колеблется, смотрит на него, — Послушай, я не пытаюсь показаться грубой, но у тебя есть немного налички, чтобы я могла добраться до дома? Мои друзья бросили меня после концерта. — Да, — конечно, они ее оставили. Они, наверное, думали, что он позаботится о ней, он, наверное, даже пригласил ее с собой. Он нащупывает на тумбочке бумажник, находит несколько 50 и 100-долларовых купюр. Дает ей сотню, — Вот. Она отшатывается. — У тебя нет поменьше? — у него есть. Он просто чувствует себя виноватым за то, что она пошла с ним, потом он еще и блевал. А она все убрала. Затем она осталась с ним, хотя могла бы просто украсть деньги и уйти, когда он вырубился. Блядь, она чертовски вежливая. Он ненавидит это. Он качает головой, отказываясь, — Ладно. Хотя для такси это многовато, — она нервно хихикает. — Просто возьми это. Пожалуйста, — он говорит тихо, ненавидя то, что может показаться грубым. Он снова смотрит на нее: длинные русые волосы. Тонкие брови, джинсы кислотного цвета. Маленькая сумочка на плече, в которой, наверное, нет ничего, кроме коралловой помады, которая у нее на губах. Она красивая, — Я не помню твоего имени. Она снова улыбается, но печально. Он уже видел эту улыбку, видел ее на губах Ларса. Она тянется к нему, осторожно убирает волосы с его лба. Он очень, очень старается не сжаться под ее лаской. Ее голос мягкий и приятный, сладкий, как мед, когда она говорит: — Не беспокойся об этом.-
Джеймс смотрит на затирку на плитке после того, как опорожнил содержимое своего желудка в унитаз. Он за кулисами. Они все бухают, чтобы скоротать время, пока фестиваль не закончится и можно будет отправиться в отель. Он, видимо, пил чуть больше, чем все остальные. Ему плохо от алкоголя. Все настигает его мгновенно. Все. Отец преподавал в воскресной школе, книги, которые он должен были читать утверждали, что если они будут сильно верить, то Иисус исцелит его от любой болезни. И вот теперь Джеймс болен. По-настоящему, действительно болен. В глубине души у него есть незаживающая рана. Он знает, как он ее получил, и ничто из того, что он делал до сих пор, не помогает. Может быть — если он попытается снова, если будет верить изо всех сил — на этот раз все получится. Он смывает рвоту, вытирает рот о воротник футболки и переводит дыхание. Он вспоминает слова отца о том, что печаль, настоящая искренняя печаль, является первым шагом к искуплению. Джеймс полон печали. Он складывает руки вместе, откидывается на пятки и закрывает глаза. Впервые за последние десять лет он молится. Не Иисусу, потому что ему сказали, что он обычный человек. А той истине, которая должна исцелить всех через чистую, непоколебимую духовную веру. А Джеймс постоянно колеблется. Он знает это. Он сильнее зажмуривает глаза, умоляя, чтобы это чертово пятно на его душе исчезло. Он ждет. Ничего не происходит. Он думает о том, что его мама умерла; либо она неправильно молилась, и она не получила исцеления, либо это действительно не работает. Он выдыхает весь воздух из легких, когда слезы скатываются по щекам. Он тяжело сглатывает, закрывает глаза, пробует снова. И еще раз. Он опускает голову на сцепленные руки. Он плачет так сильно, что не замечает, как открывается дверь. Он не поднимает глаз, пока не слышит, как Ларс зовет его по имени. Он вскакивает с колен и ударяется спиной о бачок унитаза. Ларс смотрит на него широко распахнутыми глазами, явно пытаясь осмыслить увиденное. Джеймс торопливо вытирает лицо, не в силах смотреть на него. — Извини, — Ларс делает шаг вперед, но останавливается, — Дверь была открыта. — Окей, — Джеймс кивает. Логично. В конце концов, это общественный туалет. Он встает с пола. — Ты что, молился? — Нет, — Джеймс мгновенно прикрывает глаза. Он никогда не рассказывал Ларсу об этом, о степени индоктринации в детстве, в религию, которая убила его мать. Это слишком стыдно, слишком странно. Он не смог бы вынести, если бы Ларс смотрел на него так же, как те дети в школе. Как будто он никчемный фрик. — Ты плачешь, — говорит Ларс, подходя к нему ближе. Пытается дотянуться до его лица. — Я не плачу, я просто… — Джеймс проводит руками под краном, брызгает водой на лицо, смывая слезы, сопли и стыд, — Меня тошнило. И все. — Джеймс. Ты можешь не врать мне. И он тут же словно рассыпается, свежие слезы застилают зрение. — Ничего не получается. Я пытался делать все так, как мне говорили. Это должно исцелить тебя — ты делаешь все правильно и больше не будешь болеть. Но это не работает. Я все делаю неправильно, — Ларс выглядит озадаченным. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но молчит. И теперь, когда плотина разрушена, Джеймс не может удержаться от того, чтобы не выплеснуть все это на Ларса, когда он поклялся себе, что не будет этого делать, — Я больше не хочу быть таким, — он делает глубокий вдох, позволяет своему телу скатиться по стене рядом с раковиной. Он категорически отказывается смотреть в зеркало, — Я не хочу быть собой. Ларс обхватывает его, крепко сжимает руки, прижимает голову к подбородку Джеймса. Он по-прежнему ничего не говорит, но это и не нужно. Джеймс смиряется с тем, что его просто прижимают к себе в грязной ванной, и плачет, не в силах отделаться от ощущения, что это и есть божественное возмездие.-
Стадион переполнен. Ларс наблюдает из-за барабанной установки, как зрители высыпают из зала на поле, сминая и разрывая ряды сидений. Массивные волны рук отправляют связанные стулья вперед, толпа теснится у сцены, пока не опрокидывает баррикадные стойки. Люди начинают получать травмы, охрана с трудом контролирует толпу. Они прекращают выступление, когда на сцену летят кучи мусора из толпы. Члены команды вливаются в толпу с боковой сцены, как отряд во время боя, чтобы увести группу со сцены. Ларсу тяжело уходить оттуда. Он потрясен. Все эти люди, желающие увидеть их. Его. После того, как публика в весомой степени забрасывает охранников мусором, образовывается огромный мош-пит. Теперь хаос немного уменьшился, и им разрешили вернуться и закончить выступление. Джеймс молниеносно подхватывает то, на чем они остановились, с удивительной точностью. Слэм в центре увеличивается вдвое. Ларс, будучи свидетелем этой ликующей бойни, точно знает, что у них все получилось. Он мог бы весь день смотреть на цифры на бумаге, отслеживать продажи альбомов, считать купленные билеты, сравнивать убытки и доходы до конца своей жизни. Но это, это то, что он действительно видит. Что у него все получилось. Когда они уходят со сцены, Джейсон делает замечание о том, что все были на взводе, потому что они не видели их настоящего лайва почти два года. Ларс сдерживает злобный зуд в горле по поводу того, почему они так долго не видели их выступления. Но эти слова не помогут. Не помогут. По дороге за кулисы он проходит мимо ребят из Dokken, в утешение хлопает Линча по плечу, как бы молча говоря: «удачи, мать вашу, справится с этой толпой».-
Переступив порог квартиры, Ларс видит таблички с их рекордными продажами, прикрепленные к задней стенке деревянных кухонных шкафов, где они висят над барной стойкой. Очень тонко. В раковине — посуда, на стойке — коробки с едой на вынос, на столе — контейнер с мусором, который нужно выкинуть. На журнальном столике — пивные бутылки и несколько пистолетов. При мысли о том, что Джеймс сидит в одиночестве, накидавшись в стельку, с заряженным огнестрельным оружием, в нем поднимается легкая тревога. — Бля, чел. Планируешь B&Е? — Расслабься. Я их чищу, — Джеймс снимает ботинки у входа, — Я собираюсь на охоту в эти выходные. Хочешь со мной? — Я воспользуюсь предложением в другой раз, — Ларс закатывает глаза, понимая, что Джеймс предлагает это только для того, чтобы поиздеваться. Конечно, Ларс не хочет делать ничего другого. Он расчищает себе путь через мусор, чтобы сесть на диван, — Никогда не думал нанять горничную? — Как ты думаешь, зачем я тебя сюда пригласил? — Джеймс смеется и падает на Ларса, выбивая воздух из его легких. — Я думал просто так, — Ларс хихикает, когда Джеймс прижимается к нему. Он прикусывает нижнюю губу Джеймса, на секунду зажав ее между зубами, а затем с тихим полувздохом отодвигается, — Мне нравятся твои усы. И волосы на груди. Ты выглядишь таким мужественным. — Что насчет бакенбард? Ларс морщит нос, поглаживая Джеймса по линии челюсти. — Немного длинноваты. — А мне нравится. Ларс мягко улыбается, убирает блондинистые пряди Джеймса за ухо, проводит пальцем по трем серебряным кольцам в мочке. — Ты очень красивый. Я когда-нибудь говорил тебе об этом? — Джеймс отрицательно качает головой, — Не говорил… — Я не согласен. — Ага. В этом ты тоже хорош, — Джеймс улыбается, и эта легкая язвительность не причиняет ему такого неудобства, как при других обстоятельствах. Ларс видит, что Джеймс трезв, или настолько трезв, насколько он не был уже давно. Возможно, время, проведенное в разлуке, пошло ему на пользу. У Ларса встает только от одной только мысли, что он рядом с ним сейчас, на чистую голову, и Джеймс только его, — Я серьезно. Ты красивый. Сексуальный, — Джеймс вздрагивает всем телом, стонет, когда Ларс скользит рукой между его ног. Он сдвигает джинсы вниз, к бедрам, а вместе с ними и трусы. Он выглядит нетерпеливым, нервным. Может быть, так оно и есть. А может быть, он просто впервые за долгое время не чувствует себя опьяненным от того, что кто-то прикасается к нему. Ларс прекрасно понимает, каким оружием может быть секс при правильном обращении, каким опасным, каким смертоносным. Но сейчас не об этом, не в этот раз. Он может признать себя виновным в том, что использует его, чтобы получить желаемое — он делал это с женщинами и даже с Джеймсом. Вполне можно склонить чашу весов в свою пользу, когда это возможно. Но сейчас он просто хочет быть рядом с ним. Не из чего извлекать выгоду, нечего терять. — Я люблю тебя, — Ларс дышит в пространство между ними, и Джеймс хнычет от этих слов, толкаясь бедрами вперед в ладонь Ларса. В этот момент он уже практически дышит в рот Ларсу. Пальцы его левой руки проникают ниже, дальше, надавливают на мягкую кожу, и Джеймс почти что пищит, — Хорошо? Джеймс быстро кивает, глаза зажмурены, и Ларс клюет его в губы, прежде чем снова прижаться к нему, еще сильнее. Он наслаждается звуками, который Джеймс издает, прижимаясь к его губам, он никогда до этого не слышал, чтобы тот так стонал. — Так? Джеймс снова кивает. Ларс бросается снимать с себя джинсы, не в силах больше терпеть их тесноту, и Джеймс помогает ему стянуть их с ног. Джеймс проводит руками по его телу, одной останавливаясь, чтобы погладить его член, другой задирая футболку на живот. Ларс задыхается от этого прикосновения, зажмуривает глаза. Он должен что-то сказать, что-то сделать, иначе все закончится, не успев начаться. — Как ты хочешь? — спрашивает он, и заклинание рассеивается, Джеймс останавливается. На самом деле, он никогда не встречал такого тихого и сдержанного человека, как Джеймс, особенно во время секса. Это почти выбивает его из колеи. Но он пытается снова, — Скажи мне, чего ты хочешь. — Я не могу, — Джеймс задыхается, отступает назад, но Ларс следует за ним. Он приподнимается, стягивает с Джеймса джинсы, и тот оказывается на коленях на подушке перед Ларсом, и они вместе раздевают друг друга до конца. Он грязно целует его, снова устраивается поудобнее на диване и снова тянет Джеймса на себя. — Скажи мне, пожалуйста, — шепчет он, когда поцелуй заканчивается. Если он подтолкнет его слишком сильно, Ларс не представляет, что будет дальше. Он боится, что Джеймс бросится к двери, и на всякий случай прижимается к его шее. Джеймс опускает голову, то ли от досады, то ли от разочарования. Он не знает, что делать: с собой или с Ларсом. — Я не могу. Детка, я не могу. — Хорошо, извини, — он чмокает его один раз, — Извини, — он пытается успокоить его, вернуть их в прежнее место. Через минуту он чувствует, как Джеймс снова тянется к нему, из его груди вырывается стон, влажная кожа скользит по коже. Он начинает переворачиваться на живот, готовый уже минут пять точно, но Джеймс останавливает его, положив ладонь ему на плечо. Ларс смотрит на него, ища то, что он не хочет говорить. Джеймс смахивает волосы со лба, с ключиц, не отрывая взгляда от лица, опускается поцелуем к губам Ларса. Они никогда не делали этого вот так, лицом к лицу. Но Джеймс хочет увидеть его. И когда он тянется за презервативом, Ларс останавливает его. Позволяет ему войти в себя. Он чувствует его, всего его, впервые именно так.-
Джеймс заставляет их слушать мелодии в стиле кантри, наигрывая их на акустике. Ларс самым раздражающим образом грызет яблоко. Кирк читает номер журнала Fangoria с каким-то странным инопланетным существом-вампиром на обложке. Их настроение испортилось, когда в комнату грациозно ворвался Джейсон. Он бросает на стол финальный микс альбома. — Что это за хуйня? — А разве не очевидно? — Ларс смеется, задрав ноги на колени Джеймса. Он откладывает гитару и устраивается для спора, мысленно облачаясь в доспехи. — Почему это звучит так? — Джейсон кладет руки на бедра и становится похожим на злую мать. Его волосы собраны в хвост на макушке, на лице — огромные очки, не уступающие очкам Кирка. — Как? — Ларс либо прикидывается идиотом, либо страдает кратковременной потерей памяти. Потому что Джеймс прекрасно знает, на что именно злится Джейсон. Он даже удивлен, что ему потребовалось столько времени, чтобы это выяснить. — Как будто я вообще не записывался для альбома. — Ты слишком остро реагируешь, — Ларс закатывает глаза. Джеймс крепче сжимает лодыжку Ларса, готовясь к тому, что сейчас произойдет, — Когда мы его микшировали, он звучал хорошо. Мы сделали все, что могли, с тем материалом, который у нас был. В чем проблема? — Звучал хорошо? Ты что, сука, глухой? — Эй, чел, — Джеймс вмешивается, не понимая, почему он выступает в роли голоса разума. Но он не может позволить Ларсу взять всю вину на себя. Он был частью этого. Существенной частью, — Гитары звучали нечисто. Вот что происходит, когда ты просто копируешь основной рифф. Пришлось убавить бас. — Ох, а барабаны сделать громче? А гитары? Просто похоронить меня под всем этим? — Мы не… — пытается Джеймс, но Ларс прерывает его, почти плюясь ядом. — Для нас это звучало хорошо, что тебе, блядь, не понятно? Что из этого для тебя не имеет смысла? Если тебя это не устраивает, попробуй в следующий раз написать что-нибудь свое, — Ларс продолжает грызть яблоко, как будто этот разговор ничего для него не значит. Ларс может спорить о чем угодно. Джеймс считает, что он отлично справился бы с ролью флибустьера. — Это очень удобно для вас двоих. Охуенно. Отличная работа, — Джейсон злобно аплодирует им. Должно быть, у него нет чувства самосохранения. — Джейсон… — начинает Кирк, который до этого момента хранил исключительное молчание, — Альбом хороший, он… — Ты так говоришь только потому, что ты не тот, кого поимели. — Чувак, неважно. Думай, что хочешь, — Ларс вскидывает брови, — Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать. Ты хочешь, чтобы я извинился? Извинился за то, что ты слышишь это не так, как я? — Просто скажи мне правду. Это что, еще один обруч, через который мне придется прыгать? Еще один ритуал дедовщины? — спрашивает Джейсон. Ларс потрясенно молчит, поэтому Джейсон смотрит в ожидании ответа на Джеймса. — Это не имеет ничего общего с этим дурацкой херью. Мы сделали то, что звучало хорошо для нас. Что сделано, то сделано. Джейсон просто пялится на него, как будто он действительно ожидал, что Джеймс попытается утешить его. Он грустно усмехается, разворачивается на пятках и уходит. По радио Тэмми Уайнетт говорит Джеймсу, что он должен быть на стороне своего мужчины.-
— Эй, сисястый, — Ларс хватается за грудь Джеймса, но тот тут же отмахивается. — Ненавижу, когда ты меня так называешь, — ворчит Джеймс. Джеймс набрал около пятнадцати фунтов, тугой пояс джинсов немного сжимает жирок на животе, а грудь сдавливается под ремешком гитары, когда он играет. Ларс ничего не может с собой поделать. Ему хочется укусить его за самые мясистые места. — Мне это нравится, — ему все нравится в Джеймсе, — Ты такой большой. — Да, да. Я понял. Тебе нравится чувствовать себя… как там ее? Дюймовочкой? Совершенно верно. Ларсу нравится, когда он находится рядом с Джеймсом и чувствует себя маленькой девочкой из датской сказки, родившейся из тюльпана, достаточно маленькой, чтобы поместиться в его ладони. Он наклоняется и прижимается лицом к его бакенбардам, целует его в шею. — Да. Ты знаешь, что меня заводит, когда ты… — Обслуживание номеров! — весело восклицает Кирк. Ларс со вздохом отстраняется, прежде чем Кирк успевает завернуть за угол. Еды нет, только наркотики, чего он, впрочем, и ожидал. Джеймс не встает с дивана, где он читает газету, — Будешь есть с нами, Джеймс? — Ты еще спрашиваешь? — Ларс смеется, увлекая Кирка в самую укромную часть номера, подальше от глаз Джеймса. Они стараются скрывать это как можно дольше, по крайней мере, от него. Он очень странно реагирует, когда Ларс и Кирк принимают наркотики. Ларс не понимает, почему. Джеймс же в курсе всех событий. Кроме того, Ларс не позволяет этому выйти из-под контроля. Он контролирует ситуацию. И всегда контролировал. Они делают несколько дорожек на мраморной столешнице ванной комнаты его кредитной картой, и Ларс вдыхает свою долю, прежде чем передать туго свернутую купюру Кирку. Он остановится, когда это перестанет приносить удовольствие. Когда он перестанет чувствовать близость. Когда перестанет чувствовать связь. Но пока этот ритуал, это товарищество — это все. Когда они заканчивают, Кирк оставляет ему его собственную заначку, которую тот прячет в чемодан. Он слышит разговоры в гостиной, расположенной за углом от кровати. Кирк сильно донимает Джеймса, судя по его коротким ответам на шквал вопросов, вызванных кокаином. — Ладно, пойдемте. Обед за счет Джейсона. — Отлично, — Кирк виснет на Ларсе, — Стриптизерши начинают дорожать, да?-
Когда Ларс получает пробный вариант лайв-альбома, он показывает его Кирку. На обратной стороне книги была помещена фотография, где они с Кирком соприкасаются языками. Ему просто нравится, что это так легко сошло им с рук. Они все еще хихикают над этим, когда приходит Джеймс. Он не считает это смешным. Джеймс бросает на него убийственный взгляд. Кирк пытается объяснить ему, что они просто прикалывались, просто веселились. Это только усугубляет ситуацию. Когда Ларс пытается вывернуться из-под гнетущей тяжести его тела, Джеймс берет запястья Ларса в одну руку и тянет его на себя. Он может поклясться, что чувствует, как кости, хрящи и сухожилия сдвигаются в сильной хватке. — Хотите повеселиться? Трахнуть друг друга в задницу? — он встряхивает его почти на каждом слове, чтобы сделать акцент, и Ларс не может отвести взгляд от его глаз, когда как его собственные распахнуты, как два блюдца, — Валяйте, мне все равно. Только не приплетайте к этому группу. Ларс понимает, что под «этим» он подразумевает прикосновения, поцелуи, флирт. Не делай этого, не афишируй это. Не давай никому повода для подозрений, не посылай их стучаться в дверь Джеймса. Не связывай его ни с чем, даже по касательной, с чем-то гейским. Это подтверждает то, о чем Ларс думал все это время: Джеймс — трус. Он просто бесхребетный. Джеймс толкает его в ближайшую стену и дает ему врезаться нее. Ларс, что удивительно, не падает, ему удается стоять на ногах и судорожно хватать ртом воздух. Кирк встает с дивана и выходит из комнаты, опустив голову. Джеймс, несмотря на все эти разговоры, теперь молчит. Теперь — один, вместе — он ничего не говорит. Ларс думает, что Джеймс, наверное, задается вопросом, как он может любить и ненавидеть Ларса в равной степени. Он задает себе тот же вопрос. Ларс обхватывает запястья пальцами, потирая больные места. — Стало легче? — Нет, — Джеймс не может перестать задыхаться от гнева. Он немного поворачивается, протягивает шатающуюся руку к спинке стула, сжимает ее так крепко, что кожа теряет цвет. Он говорит Джеймсу, что все хорошо, что он в порядке. Но в этом нет ничего хорошего, если говорить объективно. Объективно, он должен был давно положить этому конец. Но даже если бы они с Джеймсом держали пистолеты у головы друг друга, он не стал бы стрелять первым, чтобы спасти себя.-
— Вау! — говорит Ларс, немного удивляясь девчонке, которая вышла из туалета раньше Кирка. Джеймс думает, что это, наверное, одна из постоянных посетительниц, кто-то из местных талантов, которые появляются всякий раз, когда они оказываются в этом городе. Она выглядит знакомой, — Вы там трахались? Ларс неравнодушен к красивым, статным женщинам — он считает, что наличие такой женщины укрепляет его положение в пищевой цепочке, и это только заставляет Джеймса еще больше сомневаться в том, что Ларс видит в нем. Кирк лишь пожал плечами и рухнул обратно на диван. Самодовольная ухмылка отвечает за него. — Нихуя себе. Капитан, мать его, Кирк! Смело идти туда, куда не ступала нога человека, — Ларс негромко смеется, с гордостью сжимая плечи Кирка. Джеймс смотрит на ее удаляющуюся фигуру через бутылку. С этого ракурса она выглядит еще более знакомой. — Похоже, мы все там уже бывали. — Много раз, — со смехом подтверждает Джейсон, подливая пиво Кирку. До начала шоу еще около часа, может быть, чуть больше. Но он не собирается позволить этому помешать его головокружительному подъему. Время выпить еще есть. — Вот. Это заставит твою одежду исчезнуть, — Джеймс сует Ларсу в руку бутылку с ликером в зеленом стекле. — Это произойдет само по себе, — Ларс качает головой и делает большой глоток прямо из бутылки. Он морщится от вкуса. Стучит кулаком по груди, широко раскрыв глаза. Когда он снова начинает говорить, его голос хриплый, — А как же ты? Джеймс пожимает плечами и отпивает из горлышка, после того как Ларс возвращает ему выпивку. — Держу волков подальше, — держит все, что внутри в таком тумане, что ему не нужно слишком пристально смотреть на то, как рушится его жизнь, а может быть, и на то, что она вообще никогда не было похоже на жизнь. Он делает еще один глоток. — Расслабься, чел, — усмехается Джейсон. Это заставляет Джеймса вздрогнуть в раздражении. Он подавляет желание перелезть через стол, разбить ему губу, выбить ему зубы. Он хочет как лучше, просто не знает своего места. Джеймсу не нужен психотерапевт. Ему нужен басист. — Да, мужик. Я в порядке, — он лжет. Звучит неубедительно. Под столом рука Ларса находит его колено. Он скрещивает ноги, отстраняется. Не обращает внимания. — Хорошо. Ты нам нужен целый, — Джейсон улыбается, и это так искренне, что становится больно. Джейсон — как новое блестящее зеркало, которое показывает ему, какой он мудак, — Ты — звезда шоу.-
— Классная куртка. Выглядишь как однопроцентник, — Ларс кивает на кожаную куртку с вышивкой обложки нового альбома и названием тура на груди. Джеймс прикрепил к лацканам все значки, которые были у него в дорожном чемоданчике. С усами и длинными волосами он выглядит так, будто в другой жизни мог бы быть байкером вне закона. — Убийственно, — Джеймс улыбается, осматривает комнату, чтобы убедиться, что она пуста, и только после этого подходит к Ларсу, который набрасывается на мясные деликатесы на столе. Ему приходится ежедневно съедать тонну белка, чтобы сохранить имеющиеся мышцы и не быть просто тощим, как веточка, — Тогда значит ли это, что ты моя сладкая жопка? — Нет, не значит, — фыркает Ларс. — Отстой, — Джеймс наклоняется к нему и берет с тарелки несколько кусочков холодной нарезки, запихивая их себе в рот. Ларс поворачивается в его объятиях, ему нравится, как Джеймс возвышается над ним. Он испытывает свою удачу, когда хватает его за задницу. — Когда уже моя очередь, а? Нагнешься для меня? — тихо спрашивает Ларс, проводя пальцами по шву джинсов, между ягодиц. Джеймс вскрикивает и отпрыгивает от него. Ларс злорадно смеется. — Даже не думай приближаться к моей заднице, — Джеймс усмехается, пережевывая пищу, и предупреждающе машет пальцем. У него до сих пор есть все эти заморочки насчет того, что им можно делать, а что нельзя, как будто некоторые вещи более гейские, чем другие. Джеймс не будет ему отсасывать, он не будет трогать его задницу, а Ларсу не разрешается трогать его. Но он с удовольствием примет минет, может подрочить ему, и уж точно не против трахнуть его шестью способами до воскресенья. — Посмотрим, — Ларс ухмыляется, приподнимается на носочки, чтобы поцеловать Джеймса в щеку. Джеймс обхватывает Ларса за талию и, прижав к себе, целует его в губы. — Это будет убийство, а потом самоубийство прежде, чем это произойдет. — Ларс? — окликает кто-то из персонала, просовывая голову в комнату. Они кидаются в стороны с такой скоростью, что, кажется, разрывают пространственно-временной континуум, — Тебе звонят. Возьмешь? — Нет. Я занят, — Ларс нагло врет и продолжает свой ужин. — Это твоя жена. — Оу. Хорошо, да. На какой линии? — сотрудник говорит ему, что она на второй линии, и боковым зрением он видит, Джеймс грустнеет. Он идет к телефону, стоящему на столе в углу, и с ужасом думает о звонке и о том, что он повлечет за собой. Примерно через сорок секунд он теряет смысл разговора, потому что не может сосредоточиться ни на чем, кроме того, как Джеймс рассеянно ковыряется в еде, а затем дважды стучит костяшками пальцев по столешнице и уходит.-
За кулисами ему вручают огромный стакан с Gatorade и льдом. Он чувствует себя сильно обезвоженным, как выжатая губка, после того как бухал весь день и играл концерт. Джейсон нахваливает себя, говоря о том, что толпе понравился новый материал, когда он был правильно смикширован, с басом, который слышен только шоу. Ларс не обращает внимания на него. — Чувак, — начинает Кирк, хватая полотенце, которое лежит у него в промежности, и, похоже, устраиваясь поудобнее, — Некоторые песни, чувак. Ты заметил, что толпа выглядела так, как будто все хотели умереть? Ларс качает головой. Он этого не заметил, потому что так старался правильно играть новые песни, что не мог понять толпу. Ему кажется, что у него теперь аневризма, настолько длинные и сложные ритмы. Блять. Нахера он их так написал? Выпендриваться — это, конечно, хорошо, это казалось отличной идеей несколько месяцев назад, но теперь он обязан исполнять их каждый вечер в течение, наверное, целого года. — Я не видел. И еще… — он стягивает мокрый спандекс, пропитанный потом, и садится на полотенце, — Нам нужно переделать сцену. Барабаны, декорации, все, все нужно поменять. — Нет, — Джеймс тут же протестует, — Тогда им придется менять весь свет и прочее дерьмо, пиро… — Мне без разницы. Мне все равно, что им придется менять. Я не вижу, — настаивает Ларс, обнаженный, пока персонал и техники снуют по комнате. В этот момент все они настолько привыкли видеть друг друга голыми, что они могли бы провести заседание в Конгрессе в обнаженном виде, если бы понадобилось. Джеймс смотрит на него, похрустывая льдом из собственного стакана. — Тебе так нужно видеть толпу? — Нет, я не вижу тебя, — признается он. Он никогда не говорил этого раньше, но раньше это никогда не было проблемой. При нынешнем расположении сцены, когда Джеймс уходит слишком далеко влево или вправо, Ларс теряет его из виду. И постоянно впадает из-за этого в панику, — Я должен видеть тебя на сцене все время, иначе я не смогу играть. Джеймс поднимает брови и посылает ему улыбку, которая может означать либо то, что Ларс — большая заноза в его заднице, либо то, что он любит его безоговорочно. Ему хочется верить, что он имеет в виду последнее. Джеймс стягивает с себя мокрые носки и бросает их в кучу белья в центре комнаты. — Мы переделаем сцену.-
— О чем думаешь? — спрашивает Ларс, перебирая волосы Джеймса. Его пальцы зацепились за узел, и он начал осторожно распутывать его. — О тебе, — честно отвечает Джеймс. Он пытается перестать хмуриться, но не может. Ларс, и тысячи поступков откровенной неосторожности, которые он никогда не сможет исправить. Те, которые не дают ему спать по ночам, пока он не потянется за бутылкой, чтобы хоть как-то убаюкать себя, — То, что я сделал с тобой. То, что я сказал. — Боже, только не начинай эти муки совести, — легкомысленно отшучивается он. Но Джеймсу не до смеха, он слишком далеко зашел в своих терзаниях. Жалость к себе, как течение, утягивает его на глубину, он так далеко погряз в этом, что не видит выхода. — Ларс. Я серьезно, — его рука тяжелеет там, где она лежит на голом животе Ларса. Его медленно усыпляет ощущения рук в волосах, ровный стук сердца в ухе, прижатом к груди. — Я не какая-то девица в беде, — Джеймс знает это. Правда, знает. Он знает, что Ларс не был бы здесь, если бы не хотел этого. Джеймс не может заставить его делать то, чего он не хочет, он уже давно это понял. Но все равно. Все равно это неправильно. Это неправильно, и он не может остановиться. — Ты заслуживаешь кого-то лучше, — шепчет он, потому что это правда, которую тяжело произнести. Должно быть, это еще тяжелее слышать, — Кого-то хорошего. Пальцы Ларса замирают в его волосах. Тишина тянется вечность. — Очень плохо. Мне нужен ты. Ему от этого не легче. Он думает, что, возможно, тянет Ларса за собой вниз, как балласт, как цепь, туго обхватившую его лодыжку. Но теперь это очевидно. Они, черт возьми, оказались на этом острове — острове, созданном ими самими — вдвоем, без шанса на спасение.