***
— Ого, привет, ты же Сынмин? Ну наконец-то у меня появилась возможность с тобой познакомиться! Много слышал о тебе, — приветливый оскал растягивает и без того широкое лицо смазливого блондина. Та самая мелочь, что уничтожила надежды Сынмина на потрясающий секс с потрясающим мужчиной. Ким Чонсу. Новый парень Гониля. Лицо его пропитано алкогольным опьянением, зубы сияют наигранной добротой, карие глаза по-хищному сужается. Грудную клетку Сынмина до внутреннего кровоизлияния режет неприязнь. Хочется выблевать на Чонсу отвращение, боль, обиду, гнев. Весь спектр эмоций, который стоит комом в горле. — Надеюсь, только хорошее, — обнажив туповатые клыки, парень тянет холодную, слегка потную ладонь, которую тут же сжимают. — Конечно только хорошее. Гониль тебя обожает! Его друзья — мои друзья. Друзьями они с Чонсу точно не станут. Сынмин, блять, в этом уверен. Подкаченные руки обвивают словно сорняки мощные плечи Гониля. Пухлые губы сталкиваются с мокрым розовым языком, смачиваясь вязкой слюной. Мягкие на вид щёки горят румянцем из-за влитого в нутро градуса. Ладно, стоит признать — Чонсу красивый, Чонсу сексуальный. Понятное дело, почему Гониль купился на него. Сынмин бы тоже купился. В голове проплывают друг за другом яркие картинки. Как фотографии на плёнке. Пальцы вплетаются в светлые волосы. Вспышка. Резко оттягивают их назад. Вспышка. Пухлые губы округляются от громкого стона. Вспышка. Хищные карие глаза закатываются. Вспышка. Сынмин нервно моргает, закусывая щёку до боли. Друзьями они с Чонсу точно не станут. Но от тройничка с ним и Гонилем Сынмин в случае чего не откажется. Гониль стоит не шевелясь и даже не дыша, кажется. Его улыбка отражает неловкость. — А ты Чонсу, верно? — Именно! Я так понимаю, обо мне ты тоже кое-что знаешь, — пьяный мягкий голос будоражит внутренние органы. Он сладкий, протяжный, тягучий как мёд. Стонет Чонсу наверняка красиво. «Больше, чем хотелось бы». — Гониль мне про тебя немного рассказал. Но я не против узнать о тебе побольше. Смазливое лицо розовеет ещё больше. Широкая улыбка слепит зрачки. Чонсу напоминает диско-шар. Или нет, блёстки. Яркие, пластиковые, ненастоящие, но преступно красивые, манящие. Люди облепляют блёстками всё самое скучное в их жизни — одежду, стены, ногтевые пластины, лица, притворяясь, что это уничтожает окружающую серость. Но они не понимают. Уничтожать серость нужно изнутри. Сынмин смотрит в глубь гостиной, облизывая зубную эмаль. Квартира переполнена человеческими телами. Мужскими, женскими. Высокими, низкими. Толстыми и худыми. Красочными и блёклыми. — Вот это ты сегодня народу собрал. Если Гониль не идёт в гей-клуб, то гей-клуб идёт к Гонилю, да? Чонсу тихо прыскает, утыкаясь лицом в собственную ладонь. — Все хотят веселиться, Сынмин. И ты тоже повеселись, а то лицо у тебя противно-кислое, — мышиная улыбка раздвигает уголки губ. — Оно у меня всегда противно-кислое. — Значит тебе надо почаще веселиться. В чём-то Гониль прав. Сынмин точно сегодня повеселится. Зрачки пробегают по окружению. Громадный безрыбный аквариум освещает помещение голубизной. Приглушённый свет ласково выцеловывает радостные пьяные лица. Просторная гостиная как мясная лавка наполнена тушами разной степени готовности. Винно-красный диван мнёт несколько задниц. Где-то справа с характерным звуком блюют. Голова резко поворачивается. Блюют прямиком в керамическую вазу. Глаза Гониля закатываются. Кажется, тоже заметил. Посреди комнаты мелькает знакомое лицо. Эту длинную щедро начёсанную гриву невозможно не узнать. На Джуёна натянут преступно короткий топ, глаза обведены чёрным карандашом. Он безостановочно трясёт залаченными волосами, пытаясь попадать в ритм попсовой песни. Рядом его парень Хёнджун (с ним, как оказалось, Джуён и целовался тогда в клубе) мотает головой, придерживая бумбокс на хрупком плече. В опасной близости к ушным перепонкам. И как они ещё не лопнули? Затылком ощущая на себе чужой пристальный взгляд, Джуён резко разворачивается. Глазные яблоки его наливаются удивлением. Рот обнажает широкую улыбку. Он активно машет своему другу, прыгая на носочках. Сынмин невольно приподнимает уголки губ, кидаясь ответным приветствием. Взгляд уходит вправо. Ближе к выходу в террасу. Панорамные стёкла впускают в себя свет, исходящий из нутра большого города, и тёмно-фиолетовый неон джакузи. В котором, кажется, уже кто-то развлекается. Совсем рядом с окнами маячит какая-то яркая разноцветность. Сынмин щурится. Зрачки его расширяются, а дыхание слегка перехватывает. Розово-голубоватая чёлка обрамляет аккуратные тёмные брови. Тонкие кисти рассекают кислород. В одной руке — пиво, в другой — невесомость. Глаза его закрыты, длинные ресницы периодически подрагивают. Пухлые губы то и дело приоткрываются, беззвучно выплёвывая строчки песен. На хрупкой фигуре висит бесформенная ветровка. Её разъедающе-кислотный цвет щиплет глазные белки. Сынмин влюбляется. Влюбляется в пёструю наружность. В плавные, слегка неумелые движения тазом. В страсть, эмоциональность, чувственность. Чужое тело будто полностью растворяется в музыке, покрывает ею каждый живой сантиметр. Она словно самостоятельно двигает его конечностями, направляет. Иначе и не объяснишь, как этот незнакомец так хорошо подхватывает ритм. Танцует он по-особенному. Парень стоит в углу, совершенно один, окружённый со всех стороной жужжащей толпой. Двигается так, будто его никто не видит. Будто он — последний человек, оставшийся в этом сонном городе. — Кажется, кое-кто засмотрелся на нашу сладкую вату, — хитрый прищур Чонсу контрастирует с мягкой улыбкой. Гониль оборачивается и следом за Чонсу обнажает зубы. — Сладкая вата? — Сынмин непонимающе хлопает ресницами. — Да, тот парень с розово-голубыми волосами, Джисок. Чонсу прозвал его сладкой ватой. Подлетая вверх, сынминова бровь плавно изгибается. Чонсу раздражённо вздыхает. — Ну ты посмотри на его пряди! Как перемешанные куски ваты двух цветов. Розовая и голубая. На всех ярмарках только такие и продают. — Ты забываешь про белую, — встревает Гониль. — Белый — это не цвет. Это отсутствие цвета. Сынмин бы поспорил. Но что-то подсказывает, что спорить с Чонсу — дело бесполезное. Подсказывает, скорее всего, сжатый в одну полоску мышиный рот. — И вообще, она невкусная. Вот розовая ещё ничего. Но самая лучшая — голубая, — язык Чонсу проходится по подсохшим пухлым губам. Глаза мечтательно закрываются. — Они же одинаковые, — Сынмин нечитаемым взглядом оглаживает чужую недовольную физиономию. Чонсу по-кошачьему шипит: — Неправда. — Ладно, мы пойдём наверх, а ты развлекайся. Только это… Не советую тебе подкатывать к Джисоку. Он всё равно всех отшивает. Не ты первый на него глаз положил. Даже Хёнджину не повезло. Если хочешь с кем-то покувыркаться, иди к Чонину. Он недавно с бывшим разошёлся, — подмигивая, Гониль подхватывает чужую талию и направляется в сторону лестницы. Вскоре она полностью скрывает две мужские фигуры. Тяжёлый вздох выходит из тонких приоткрытых губ. Ну раз даже Хёнджина отшили, то у Сынмина точно шансов нет. Громкая музыка бьёт по ушам. Парень не торопясь переступает порог кухни и тащит из холодильника ледяную бутылку пива. Взгляд невольно задерживается на этикетке. Дорогое, но не самое вкусное. Диван, на удивление, оказывается свободным. Примостив вялое тело на бордовые мятые подушки, Сынмин делает глоток. Невольно морщится, когда горечь стекает по стенкам глотки. Оглаживает большим пальцем горлышко, слизывая шершавой кожей остатки слюны. Глаза проходятся по помещению в поисках знакомой фигуры. И находят. Это точно Чонин, но перекрашенный в какой — то угольно-чёрный цвет. Ему идёт. Он увлечённо танцует, плавно двигая бёдрами. Руки его бегают по худощавому телу какого-то блондина. Красивого, с кучей веснушек, будто на него солнце чихнуло. Сынмин сегодня по всем фронтам в пролёте. Ну и к чёрту. Губы обвиваются вокруг зелёного стекла, втягивая в себя алкоголь. Желудок вбирает в себя сразу половину бутылки. Газ перемешанный с жидкостью полностью заполняет живот. Хочется рыгать. Или блевать. Сынмин пока не определился. Начинает чувствоваться влияние градуса. Тело приятно расслабляется. Мутная пелена заботливо накрывает глазные яблоки. Ужасно хочется травки, но Гониль — чёртов святоша. Такое на своей вечеринке не позволяет. Значит Сынмин выхлебает столько пива, сколько поместится в его брюхо. Кроме алкоголя и наркоты всё равно ничего уже не заполняет зудящую внутри пустоту. Перед глазами снова маячит яркая разноцветность. Рот Сынмина бесконтрольно искривляется в улыбке. От этого становится не по себе. Не по себе от того, что присутствие одного незнакомца вызывает в Сынмине странные положительные эмоции. Для Сынмина люди по-обыкновенному просты. По его опыту, какой бы цветастой обёрткой человек не обладал, внутри чаще всего встречается знакомая, привычная для большинства серость. Всех сковывают одни и те же бесцветные стены — тюрьма из потребностей. Что нужно среднестатистическому человеку? Еда, развлечения, секс, деньги, статус. Это скучно, слишком заезжено. Но не то, чтобы плохо. Сынмин ведь сам такой, в конце концов. Скучный, привычный, абсолютно обыкновенный. И он не скрывает это за пестротой, как многие другие. А в том парне, что сейчас увлечённо кружится под водопадом лучистого света, будто бы есть что-то ещё. Искра, беззаботность, свобода. Всё, чего Сынмину не хватает как кислорода. Джисок улыбается как обкуренный в хлам наркоман, но все его движения абсолютно чёткие и уравновешенные, будто безбашенно-пухлые губы даже к бутылке не прикасались. Не то, что к самокрутке. Джисок словно самый редкий экспонат в художественном музее — манящий, завораживающий и недоступный для простых смертных (как Сынмин, например). На него можно только смотреть, но касаться нельзя ни при каком раскладе. От осознания собственной никчёмности хочется рычать в винно-красную подушку. Но об неё, к сожалению, за сегодня тёрлось слишком много задниц. Мозг не сразу догоняет, что на Сынмина пялятся в ответ два искрящихся карих глаза. Смотрят они с нескрываемым интересом. Пухлые губы изогнуты в усмешке. Лёгкие Сынмина перестают приподнимать грудную клетку. Дышать становится невероятно тяжело. Зрачки перепрыгивают на стоящих неподалеку девчонок. Одна прижимает другую к стенке. Обе растрёпаны. Хвостик на боку у темноволосой совсем съехал вниз по черепушке. Под её юбкой шарит чужая тонкая рука. Сынмину становится дурно. Это не то, что он хотел видеть этим вечером. — Привет! — звонкий голос заставляет вздрогнуть. Соседняя подушка прогибается под весом чужого тела. Сынминова голова поворачивается вправо. Сердце падает в пятки. Либо Сынмин ловит галлюцинации, либо перед ним действительно сидит он. Сладкая вата. То есть, Джисок. — Здравствуй. — Ты на меня пялился. Почему? Локоть, облачённый в кислотную ветровку, валится на спинку дивана. Тонкая нога ложится на винную бордовость, изгибаясь. Рот кривится улыбкой. Вопрос застаёт врасплох. Сынмин тяжело сглатывает. — Я не пялился. — Парень, я не слепой, такие вещи замечаю. Бледноватую щёку подпирает кисть такого же оттенка. Бровь Джисока вопросительно изгибается. — Ты ничего не докажешь. Сынминово лицо отворачивается в сторону. В его ротовую полость заливается алкоголь. Справа слышится лёгкий смех. От него где-то в области грудины чувствуется трепет. Взгляд Сынмина возвращается на прежнее место. К огромным карим глазам, пухлым губам и сладко-ватным волосам. — Меня зовут Джисок. Перед лицом маячит чужой мизинец. Странная форма приветствия. Сынмин после пятисекундной тишины наконец скрещивает их костяшки и широко улыбается. Шире, чем ему хотелось бы. Шире, чем он сам от себя ожидал. — Сынмин. — Принести тебе пиво, Сынмин? Разноцветная голова валится на левый бок. Мягкое добродушие в чужом голосе окутывает Сынмина теплом. Бесконечно хочется улыбаться. Тонкие губы из последних сил сжимаются, подавляя эмоции. Сынмину стыдно. Только он сам не понимает, за что. — Да у меня есть вроде как, — правая рука взмывает вверх, демонстрируя наполовину заполненную зелёную бутылку. Чужие пальцы мгновенно, по-хищному быстро, её перехватывают. Пухлые губы ложатся на стеклянное горлышко. По бледноватой шее начинает прыгать кадык. Сынмин не отрываясь смотрит на то, как в теле Джисока постепенно исчезает его недопитое пиво. Рот разевается в удивлении. — Теперь нет. Повторю вопрос. Тебе принести пиво, Сынмин? Невинность на чужом лице выбивает у Сынмина лёгкий смех. Пальцы перехватывают опустошённое стекло, кладя его на пол. Совсем рядом с миниатюрной комнатной пальмой. У Гониля в квартире кругом одни пальмы. — Ну принеси. — Жди меня здесь. Никуда не уходи, ладно? — Ладно. Я никуда не уйду, Джисок. Чужое имя на языке чувствуется по-особенному сладко. С яркой кислотной ноткой. Оно парню, несомненно, подходит. Ведь он сам — сплошная ярко-сладкая кислота, разъедающая стены, которые Сынмин всю жизнь возводит, пытаясь удерживать людей на расстоянии. Мама, когда Сынмин был маленьким, говорила что-то про то, что яркий окрас — признак ядовитости. Раньше это казалось парню абсолютной истиной. Сегодня же слова родной мамочки хочется пропустить мимо ушей. Сынмин ведь уже не маленький, может себе позволить. Парень кладёт голову на спинку дивана. Сдавленно улыбается смотрящему на него потолку. Внутри чувствуется трепет и болезненное воодушевление. Непривычно. Пару минут спустя в сынминовых руках красуется уже коричневое стекло с более горькими внутренностями. Тёмными нефильтрованными, по всей видимости. — А ты здесь один? — большие глаза с интересом рассматривают лицо напротив. — Нет, я с пивом. Джисок тихо прыскает в свою маленькую ладонь. Веки его сталкиваются между собой, скрывая карюю радужку. — Я имею в виду кого-то более приближённого к человеческому виду. — Ну, тогда один. Пухлые губы неожиданно для Сынмина начинают приближаться. Парень весь сжимается как полумёртвая звезда. Его ушной раковины касается чужое горячее дыхание, опаляя перепонки. По загривку пробегают мурашки. — Может, потанцуем в таком случае? — томный, слегка опьянённый голос сворачивает наизнанку кишки. — Н-но мы же не допили, — голосовые связки предательски дрожат. Так же, как и колени. — Допьём потом, пошли! — маленькие пальцы обвиваются вокруг сынминовой кисти. Пиво бросают в одиночестве на кофейном столике. Выдыхаться и подыхать. Джисок утаскивает парня в середину комнаты, прямо под лучи приглушённого света. Сынмин ощущает, как собственное сознание предательски покидает тело. Разум полностью заполняет пение магнитофона и чужое лицо, освещённое широкой улыбкой. Потёртые кроссовки отбивают ритм на паркете из тёмного дерева. Сынмин запускает тонкие пальцы в рыжие уложенные волосы. Перед зрачками плывут огни от вездесущих ламп. Тело начинает двигаться инстинктивно, самостоятельно, полностью растворяясь в музыке. И в чужих глазницах. Хоть в танцах Сынмин и неплох, неотрывный взгляд больших глаз всё же слегка смущает. Зрачки нервно бегают по помещению, выискивая знакомые фигуры. Начёсанная грива исчезла, а угольно-чёрные волосы всё так же крутятся вокруг блёклых веснушек. На сынминовы впалые щёки ложится шершавость маленьких ладоней. Он резко поворачивает голову и встречается лицом к лицу с яркой разноцветностью. Его каряя радужка почти полностью изъедена густо-чёрным зрачком. — Смотри только на меня, — пухлые губы раскрывают белоснежный оскал. Густая слюна тревожно ползёт по глотке. Джисок резко разворачивается на сто восемьдесят градусов, обнажая скрытую ветровкой спину. Плавно приближается к Сынмину, уничтожая между ними сантиметр за сантиметром. Сынминова грудь тяжело вздымается, ощущая жар худощавого позвоночника. На длинную шею ложатся горячие руки, что ласково оглаживают вены. Ширинка выцветших джинсов нагревается от трения чужих ягодиц. Сынмин задыхается. Его бёдра изо всех сил пытаются подстроиться под ритм Джисока. Они двигаются плавно, не отрываясь от чужого тепла. Дрожащие ладони падают на тонкую талию, цепляясь за хлопковую кислотность. Возбуждение постепенно начинает стягивать синий деним. Становится невероятно тесно. И жарко. Строчки песни кружатся в полушариях мозга, впитываясь в каждый нейрон. Вряд ли Сынмин её теперь забудет. This is the night. Джисок оборачивается. Его лицо искажает ухмылка. Touch me, touch me. I wanna feel your body. Большой палец оглаживает Сынминову нижнюю губу. Your heartbeat next to mine. Жар чужого дыхания заполняет его ротовую полость. Cause I want your body all the time. Воротник венозно-голубой олимпийки тянут на себя. Сынмин поддается как послушная домашняя шавка. Только хвоста нет. Он бы повилял. Ноги пьяно несут Сынмина вперёд, огибая потные тела. Карие глаза видят лишь только сладко-ватные волосы. Они направляют Сынмина как огонь маяка. Перед зрачками проносятся ступени деревянной лестницы. Сынмин хватается за перила, стараясь не свалиться. Один раз спотыкается. Джисок ярко смеётся, приобнимая парня за талию. В голове звенит стук и скрип двери. Джисок зачем-то извиняется, проходя дальше по коридору. Кажется, на мгновение перед глазами Сынмина маячит знакомый преступно-короткий топ. Изогнутая металлическая ручка поддаётся под напором маленькой ладони. Слепящий глазные яблоки свет заполняет помещение, в которое Сынмина только что впихнули. Взгляд проходится по знакомому зелёному камню и пыльно-изумрудной плитке. Пахнет химозным морским бризом. Любимый освежитель Гониля. Позвонки с глухим стуком впечатываются в дерево. Чужие ладони беспорядочно бегают по сынминовой груди. Пухлые губы перекрывают кислород. Сынмин отчаянно пытается втянуть носом влажный воздух. Горячий язык Джисока жжёт ротовую полость, облизывая пересохшее нёбо. Сдавленное мычание вибрацией щекочет нежную розовую кожу. Перед глазами плывёт невинно-похотливый взгляд. Конечности двигаются по телу Сынмина так плавно и аккуратно, как в замедленной съёмке. Завораживает. Длинной шеи касается будоражащая низ живота влажность. Мягкие губы проходят по смугловатой коже, спускаясь всё ниже — к ключицам. Молния ветровки послушно разъезжается, обнажая хлопковую футболку цвета летней лаванды. Тонкие пальцы одним движением достают её края из-под синих джинсов. Фаланги ласково оглаживают пресс, выбивая из сынминовых лёгких громкий вздох. Колени дрожат. Сынмин еле стоит на ногах. То ли от опьянения, то ли от возбуждения. Тонкие пальцы окунаются в розово-голубые волны. Ноздри Сынмина впитывают ненавязчивый яблочный аромат, исходящий от лохматых волос. Улыбка натягивается сама собой. Сынмин испытывает странные чувства, которые он сам себе объяснить не может. У него намечается секс с красивым парнем, который его привлекает, который его возбуждает. Почему же он не впивается зубами в его пухлые губы? Почему не прижимает его к стене, не выбивает из этого прекрасного рта громкие стоны? Сынмина всегда привлекал жёсткий секс. Страсть. Грубость. С Гонилем всё так и было. Секс до красных отметин на плечах, до фиолетовых засосов на шее, до опухшей красноты на губах. Сейчас же Сынмин как дурак улыбается во всю ротовую полость. Стоит потерянно, будто прошибленный разрядом тока. О его грудину бешено бьётся сердце, заставляя нервно заламывать пальцы. Сынмин захлёбывается собственными эмоциями. Как влюблённый идиот. Только можно ли назвать влюблённостью влечение к практически незнакомому парню? Это вряд ли. — Эй, всё хорошо? — большие глаза с беспокойством осматривают сынминово лицо. — Да, всё отлично. Тонкие губы мягко ложатся на чужие, сминая розовую кожу. Длинные ресницы слегка щекочут скулы Сынмина. Он несдержанно улыбается в поцелуй, проходя большим пальцем по бледному подбородка. С громким чмоком парень отрывается от чужого рта и оглаживает зрачками смазливое лицо. Слегка потерянное, невинное из-за заломанных бровей и больших оленьих глаз. Сынмин не сдерживает восхищённого взгляда. — Ты такой прекрасный. Будто ненастоящий. Джисок тихо хихикает в Сынминово плечо. — Я очень даже настоящий. Скоро сам убедишься. Зелёный ледяной камень сталкивается с худощавыми коленями. Джисок закусывает нижнюю губу, увлечённо борясь с ширинкой потёртых джинсов. Приспуская синий деним, парень подушечками пальцев ласково оглаживает подкаченные бёдра. У Сынмина перехватывает дыхание. Его глаза завороженно наблюдают за чужими действиями. Пухлые губы ложатся на скрытое чёрными боксёрами возбуждение. Сынмин рвано выдыхает, откидывая рыжую шевелюру на светлое дерево. Черепная коробка трескается от протяжного стона, что вырывается из тонких губ. Прохладные ладони ложатся на рот, а тупые клыки до боли закусывают солёную кожу. Нижнее бельё валится к коленям Джисока. Застоявшаяся прохлада проходится по тазобедренным костям, заставляя слегка поёжиться. Влажность мягких губ касается покрасневшей набухшей головки. Джисок смотрит прямо в чужие глаза, ожидая встречного взгляда. Сынмин же отчаянно борется с желанием опустить зрачки, боясь кончить лишь от одного только вида. Шершавый язык медленно и плавно проходится по напряжённому стволу, слизывая влагу с выступающих вен. Сынмин от такой пытки сдавленно скулит, хватаясь за разноцветные пряди. Он плавится как слизняк на раскалённом асфальте. Стенки чужого рта обдают жаром возбуждённый член, заставляя сынминово тело дёрнуться от нахлынувших ощущений. Разноцветная голова то опускается, то снова поднимается, насаживаясь ртом на мокрый от предэякулята и слюны ствол. Тёплая ладонь ложится на основание члена. Пальцы сцепляются в замок, слегка сжимая твёрдую плоть. Джисок рвано ведёт рукой вверх-вниз, стараясь подстроиться под свой же ритм. У Сынмина от удовольствия закатываются зрачки. Глаза его, сдавшись, всё же опускаются. Парень не сдерживает громкий гортанный стон. Пухлые губы смотрятся на члене Сынмина просто идеально. Слегка покрасневшая кожа делает их ещё более привлекательными. И всё же Джисок — самый красивый парень из всех, что Сынмин когда-либо встречал. Совершенно не верится, что он сейчас стоит перед ним на коленях и без капли смущения ему отсасывает. Возможно, это всё сон. Возможно, Сынмин вот-вот проснётся и поймёт, что происходящее — лишь плод фантазии его извращённого мозга. Но пока этого не произошло, Сынмин будет наслаждаться каждой секундой проведённого с Джисоком времени. — Чёрт, я сейчас кончу. Не сдержав жалобный всхлип, Сынмин приподнимает затуманенную голову к потолку. Такому же зелёному, как и все остальные поверхности в этой комнате. Зелёный скоро станет любимым цветом Сынмина, кажется. Прикрыв уставшие веки, Джисок сдавленно мычит в ответ. Глазницы его наполняются слезами, а рот — вязкой спермой. Нос его невольно морщится. Тяжело сглотнув, парень приподнимается с колен и ухмылисто пялится на покрытые румянцем впалые щёки. Сынмин сталкивается с чужим взглядом, пробирающим до мурашек. Нервно закусывает губу. Вытирая прохладные капли пота тыльной стороной ладони, парень дрожащими руками натягивает на себя джинсы вместе с бельём и подходит ближе к яркой разноцветности. Губы того мокрые от слюны. Рот искривлён искренней улыбкой. Милой, светлой, какой-то детской даже. Сынмин мягко, ласково скалится в ответ и прикасается к его белым зубам поцелуем. Вытирает большими пальцами влагу с тёмных ресниц. Тонкие пальцы слегка давят на чужую грудь, толкая тело Джисока вглубь комнаты. Тот послушно плывёт по плитке с закрытыми глазами, полностью доверяя партнёру. Бёдра его касаются деревянной твёрдости. Между двумя телами практически отсутствует расстояние. Сынмин прижимает парня к белоснежной тумбе, углубляя поцелуй. Язык его блуждает по чужому рту, увлечённо вылизывая гладкую зубную эмаль. Пальцы тянутся к молнии на ширинке, которая в одно мгновение освобождает возбуждённую плоть, скрытую нижним бельём. Джисок заламывает тёмные брови, жалобно скулит, жадно цепляется короткими когтями за рыжие пряди. Кислотная ветровка, разъедающая Сынминовы глаза, моментально расстёгивается и летит в сторону тихо стоявшей в углу пальмы. На вешалку плевать. Штаны падают на пол вместе с боксёрами. Сынмин резко подхватывает тощие бёдра, усаживая их на поверхность тумбы. Крема одним движением руки сталкивают к краю. Джисок от неожиданности пищит и утыкается в чужую длинную шею, от которой исходит яркий аромат древесного парфюма. В носу щиплет. Большие глаза приподнимаются к потолку. Свет от тусклой лампы слепит. Перед зрачками начинает прыгать белёсое пятно. Стояк прижимается к молочно-белой футболке, изнывая от сильного возбуждения. К пульсирующей вене на шее прикасаются искусанные губы. Джисок с огромным трудом втягивает кислород приоткрытым ртом. Всё тело горит как при высокой температуре. Сынмин слегка нагибается, обхватив ладонью чужой вставший член. Большой палец проходится по покрасневшей головке, кружа вокруг уретры. Джисок всхлипывает, закусывая нижнюю губу до крохотных вмятин. Набирая в рот побольше слюны, Сынмин обводит языком ствол, следом размазывая вязкую влагу по твёрдой плоти. Джисок неотрывно смотрит на действия парня, задержав дыхание. Пальцы ног невольно сжимаются. Взгляд Сынмина приподнимается. Оглядывает смазливое лицо, покрытое нежно-розовым румянцем. Бледная кожа Джисока облеплена каплями пота, что поблёскивают на свету словно кристаллы. Розово-голубые пряди слегка слипаются от влаги, распластавшись на мокром лбу. Вид прекрасный. Оторвать глаза невозможно. Из пухлых губ выходит первый стон, когда рука Сынмина ведёт вверх по влажному стволу. Левая рука ложится на оголённое бедро, сжимая гладкую кожу костлявыми пальцами. Напряжение внизу живота нарастает с каждой секундой. Сынмин не отрываясь смотрит на лицо, перекошенное гримасой удовольствия. Шершавая кожа скользит по возбуждённому органу, плавно наращивая темп. Сладко-ватная голова опрокидывается на пыльно-изумрудную плитку. Невинные глаза скатываются по глазницам. Маленькие пальцы мёртвой хваткой цепляются за угол деревянной тумбы. Сынмин резко сжимает основание члена, рвано скользит вверх по мокрой коже, заставляя чужие голосовые связки надорваться от последнего стона. Самого громкого и самого сладкого. По стволу и Сынминовой ладони плавно стекает горячая сперма. Тело Джисока обмякает, полностью растворяясь в прохладе керамической стены. Подлетев к стеклянным дверцам ближайшего шкафчика, Сынмин выдергивает из стопки полотенец одно белого цвета. Цвета кипячёных костей. Махровая ткань заботливо вытирает перепачканное бледное тело. — Гониль не против, что ты его полотенцем сперму стираешь? — прыснув в ладонь, Джисок спрыгивает на ноги и одним движением скрывает оголённый таз в белье и светлых джинсах. — А кто ему расскажет? — Сынмин растягивает рот в ухмылке и кидает грязную махровость в корзину. — Ну точно не я. Это будет наш маленький секрет. Отбирая у пальмы свою ветровку, Джисок накидывает на своё тело прежние яркие краски и забирается повторно на тумбу. Его пальцы шарят в правом кармане, вытягивая оттуда пачку каких-то неизвестных Сынмину сигарет. — У тебя есть зажигалка? — Ты носишь в кармане сигареты, но не берёшь с собой зажигалку? В чём смысл? — Может, мне хочется, чтобы со мной поделился огоньком какой-нибудь красивый парень? — Тогда сегодня тебе крупно повезло. Сынмин достаёт с заднего кармана тяжёлую металлическую зажигалку, которую где-то месяц назад выиграл у Бан Чана в картах. Подушечка нежно оглаживает выгравированного орла, обжигаясь холодом стали. Пухлые губы крепко обхватывают бумажный фильтр. Джисок смотрит в ожидании. Большой палец откидывает металлическую крышку, призывая голубое пламя. Сынмин аккуратно приближает огонь к сигарете, поджигая табак. Помещение наполняет резкий запах. Изо рта Джисока плавно выходит плотный серый дым, укутывая глаза Сынмина в тусклое туманное одеяло. Джисок расслабленно держит между костяшек какие-то тонкие сигареты с кнопкой. Наподобие таких курит Сынминова мать. Его обычно всегда с них передёргивает. Но не сегодня. Сегодня Сынмин завороженно пялится на то, как из чужой ротовой полости выходит никотиновое облако. Сегодня он жадно втягивает ноздрями ментоловый дым, стараясь отпечатать в памяти его запах. Накаченные руки ложатся на скрытую ветровкой талию, обвивают худощавое тело. Сынмин встаёт между чужих раздвинутых коленей, зарываясь лицом в бледную шею. Грудь заполняет приятное чувство, сравнимое с детской радостью от новой игрушки, любимой сладости или прочитанной на ночь сказки. Хочется хрупкую фигуру сжать посильнее, чуть ли не до треска чужих костей. Хочется проникнуть в её нутро, растворится в ней. Стать с ней единым целым. Сынмин невесомо касается губами нежной кожи. Проходится поцелуями по шершавым мурашкам. Джисок по-детски хихикает. — Не думал, что ты такой ласковый. Сынминов желудок скручивает чувство стыда и лёгкой тревоги. Он обычно и не ласковый вовсе. — Извини, — отскакивая от чужого тела как от огня, Сынмин заламывает пальцы и отводит взгляд на чудную ёмкость, стоящую рядом с пальмой. И почему парень раньше её не замечал? Выглядит она как помесь раковины и унитаза. До Сынмина резко доходит. У него раздражённо закатываются глаза. Только богачи бы додумались купить себе домой биде. И поставить его рядом с пальмой. Не то, чтобы Сынмин удивлён. — Эй, я не говорил, что мне это не нравится. Иди ко мне. Ягодицы Сынмина касается тонкая лодыжка. Худая нога обвивается вокруг его таза, притягивая ближе к яркой разноцветности. Рот Джисока растягивает нежная улыбка. Смазливое лицо медленно приближается, опаляя впалые щёки горячим воздухом с ароматом ментолового дыма. Пухлые губы мягко ложатся на Сынминовы, затягивая парня в чувственный поцелуй. Горячий язык не торопясь проходится по нежной розовой коже. Сынмин нервно сглатывает. Его тонкие пальцы невесомо касаются чужих скул, фалангами оглаживая бледность. В руках Джисока Сынмин походит на тёплый пластилин, из которого можно слепить всё, что душе угодно. Под этим парнем Сынмин плавится, превращаясь в нечто бесформенное, слабое и до ужаса податливое. Ему хочется отдать всё — разум, тело, деньги, сердце. Всё, что может удержать. Всё. Лишь бы Джисок не исчезал. Кажется, будто Сынмину что-то подмешали в пиво. Иначе его поведение сложно объяснить. Смазливое лицо отстраняется, повторно втягивая никотин. Бледные пальцы стряхивают тлеющий пепел прямиком в зелёную раковину, что до этого сияла чистотой. Видимо, за эту ночь они — первые, кто вошёл в эту комнату. — Будешь? — взгляд оленьих глаз указывает на сигарету. Сынмин, соглашаясь, кивает. Эмалью зубов он чувствует теплоту нагретого фильтра, а кожей губ — подушечки чужих пальцев. Носоглотку жжёт от ментолового дыма. Сынминовы глаза закрываются от приятного расслабления, проходящего по всему телу. — Может, ещё по пиву? — разноцветная голова наклоняется в бок, смотрит с ожиданием. — Можно. Джисок бесшумно приземляется на кроссовки. Тушит сигарету водой из смесителя, сливая заодно потемневший от влаги пепел. Мокрый бычок кидает в мусорное ведро, подозрительно пустующее. — Тогда пошли. Тёплая ладонь ложится но тонкую кисть Сынмина. Улыбка на его лице натягивается сама собой. Прошмыгнув мимо бледно-серых стен коридора и какой-то целующейся парочки, две пары ног спускаются на первый этаж. На винную бордовость устало приземляются уже слегка сонные тела. Тёмное нефильтрованное, что до этого стояло в послушном ожидании, теперь жадно пускают по пересушенным глоткам. Всё такое же горькое, но теперь ещё и тёплое. На языке мерзко-приятно. В желудке искрятся пузырьки и захлёбываются бабочки. Перепонки заполняет умиротворяющая музыка. Более спокойная, более плавная, чем та, что играла каких-то двадцать минут назад. Сладко-ватная голова ложится на сынминово плечо. Правую руку охватывают цепкими конечностями. В голове образовывается громкая пустота. Сынмин нервно прикусывает губу, медленно поворачивая зрачки в сторону Джисока. Пухлые губы его приоткрыты. Лицо полностью расслаблено. Тень от его длинных ресниц сливается с синяками под глазницами. Прекрасен до безумия. Тонкие губы невесомо касаются макушки, впитывая в кожу нежно-яблочный аромат разноцветных волос. Лёгкая улыбка выходит на поверхность лица. Рыжие растрёпанные волосы накрывают чужую голову. Тяжёлые веки ложатся на глаза. Последнее, что слышит Сынмин — это дыхание Джисока.***
— Сынмин, просыпайся давай, — знакомый голос с утренней хрипотцой проникает в мозг. Веки разбегаются. Слепящий солнечный свет ложится на радужку. Зрачок невольно сужается. Перед глазами плывёт мышиный добродушный оскал. — Гониль, боже… Сколько сейчас времени? Сынмин не узнаёт собственный голос. — Уже почти полдень, спящая красавица. Держи, выпей. В ладонь Сынмина падает белая таблетка. Бутылка с водой приземляется на кофейный столик, заставленный пустым разноцветным стеклом из-под пива. Гониль изящно поправляет пояс шёлкового халата, касаясь губами чашки со свежесваренным кофе. Закинувшись обезболивающим, Сынмин опускает голову на бордовую спинку дивана. В нос проникает странная вонь, исходящая, видимо, из керамической заблёванной вазы. Тошнота ненавязчиво подступает к горлу. Со стороны лестницы слышатся звуки шагов. — А вот и ещё одна спящая красавица проснулась. Разлохмаченное блондинистое облако выглядывает из-под перил. Чонсу. — Доброе утро… — сонные глаза отчаянно трут пальцами. Парень не спеша подходит к Гонилю сзади, нежно приобнимая его талию. — Доброе утро, котёнок, — ласковая улыбка растягивает мышиный рот. Сынмин непроизвольно морщится, скашливая неловкость. — О, ты ещё не ушёл. Как чувствуешь себя? — Чонсу заинтересованно вглядывается в чужое лицо. — Я в порядке, спасибо. Порядком состояние Сынмина назвать сложно. Горло дерёт сухость, в голове звенят болезненные мысли, а в груди чувствуется странная пугающая пустота. Будто внутренности Сынмина выпотрошили, перемололи в мясорубке и скормили голодным собакам. Карие глаза тревожно оглядываются. — А где Джисок? — Какой Джисок? — Чонсу непонимающе царапает взглядом. — Сладкая вата, помнишь? — мышиное лицо сияет хитрой улыбкой. Взгляд его моментально прыгает на Сынмина. — Он уже давно ушёл. Вместе с остальными. А что, у вас что-то было? — Вроде того… — сынминова грудь тяжело вздымается. К горлу подступает удушающая тоска. — Но, кажется, это уже неважно. Джисок ушёл. Ну другого ожидать и не стоило. «Нельзя привязываться к тем, с кем ты спишь на вечеринках». Гониль говорил что-то подобное однажды. Возможно и дважды. Сынмин и сам это понимает. Но поделать с собой ничего не может. Просто так не вырежешь чувства из мозга. Две пары карих глаз оглядывают Сынмина взглядом, полным сочувствия. Гониль аккуратно подкрадывается, присаживаясь на край дивана. Мягкая обивка послушно прогибается под весом тела. Тяжёлая ладонь ложится на худощавое колено, заботливо сжимая кость. — Ты влюбился что ли? — уголки мышиных губ растягиваются в ухмылке. — Да я сам не понимаю, что чувствую, — сынминовы зрачки падают на кофейный столик. Две коричневые бутылки будто бы назло мозолят глаза, заставляя окунуться в воспоминания. На душе становится приятно-мерзко. — Можешь меня домой отвезти? Пожалуйста. — Без проблем. Сейчас, оденусь только. Дай мне пять минут, — винно-красный диван разглаживается. Пара ног спешит к деревянной лестнице. Напоследок Гониль оглядывается, приоткрывая рот для нежного подобия улыбки. — Вы ещё встретитесь. Обещаю. Шёлковый халат через секунду скрывается за ступенями. Чонсу непонимающе хлопает глазами, поглядывая на сидящего перед ним парня. Рот его сжимается в одну полоску. Слышится нервный хруст костяшек. — Может, чай тебе налить? Любишь мятный? — пухлые губы разъезжаются, обнажая белоснежные зубы. — Люблю. Спасибо. — Да пока не за что. Пошли на кухню, герой-любовник. Сынмин ухмыляется. И всё же с Чонсу они могут подружиться.***
Жёсткий стул скрипит под затёкшими ягодицами. Сынмин вяло трёт капиллярно-красные белки. Устало зевает, прикрывая рот ладонью. Глаза падают на наручные электронные часы. Половина девятого. Ещё полчаса мучений. Голова уже крошится от мешанины различных звуков — от людских голосов, музыки, орущей из десятка аркадных автоматов и от оглушающего стука о кнопки. Работать в игровом клубе не так весело, как Сынмину казалось. Взгляд метается от человека к человеку и останавливается на мальчике, что с особой яростью дёргает рычаг. Глазные яблоки его налиты злостью, зубы сжаты до скрипа. Пот заливает редкие ресницы. Похоже, он пыхтит над этой игрой уже второй час. А может третий. В любом случае, кажется, он вот-вот расплачется или закричит на ни в чём неповинный автомат. — Эй, будешь так дёргать, вылетишь отсюда, понял? Я к тебе обращаюсь, парень! — Сынмин спрыгивает с своего жёсткого трона, кидая угрожающий взгляд на ребёнка, что от неожиданности дёргается. Слышится минорный восьмибитный мотив. Проиграл. — П-простите. Карие глаза раздражённо закатываются. Задница возвращается на привычное место. Зубы жадно вгрызаются во вчерашний сэндвич, разрывая уже слегка размякший хлеб на две части. В пустой желудок падает долгожданный перекус. Сынмин нервно дёргает ногой, не зная, чем себя ещё занять. Пыль он протёр, рабочее место прибрал, полы мыть только через двадцать минут. Зрачки падают на какой-то журнал, который лежит на полке стола уже, наверное, месяц. Помятый, никому не нужный, брошенный на растерзание пыли и потных пальцев местных работников. Отчётливо видно, чем занималась прошлая Сынминова сменщица на работе. Спустя минуту мысленных терзаний, парень хватает руками манящий глянец. Раскрывает гладкие разноцветные листы. Ухмыляясь, задерживает взгляд на красивом мужчине с оголённым торсом. Слышится хлопок двери. Вероятно, кто-то вышел. Повторно откусывая сэндвич, Сынмин переворачивает страницу. Внимательно пробегается взглядом по яркому заголовку. «Мадонна и Шон Пенн развелись после 4 лет брака» Глазные яблоки наливаются удивлением. — Да не может быть! — из тонких губ выходит кричащий полушёпот. — Что не может быть? — чужой голос прямо перед сынминовым лицом заставляет того испуганно подпрыгнуть, выронив свой ужин прямо на деревянно-пыльный пол. Глаза на секунду улавливают что-то розово-голубое, до боли знакомое. Зрачки отклеиваются от глянцевых листов, медленно приподнимаясь. Внутренние органы скручиваются в узел. Недокормленный желудок жалобно воет. Сынмин раскрывает рот как полудохлая рыба, впечатываясь взглядом в смазливое пухлогубое лицо, которое он уже и не надеялся впредь увидеть. — Джисок?! Что ты здесь делаешь? — К тебе пришёл. Ещё вопросы? Разноцветная голова падает на правый бок, рот Джисока растягивается в подобие улыбки. — Как ты узнал, что я здесь работаю? — спрашивает Сынмин, хотя в глубине его сознания уже всплывает ответ. — Да так, одна птичка напела. — большие глаза заинтересованно оглядывают помещение. Тонкие пальцы тревожно теребят подол лёгкой кофты. Нервничает. — Я даже могу предположить, кто эта птичка, — уложив журнал вглубь полки, Сынмин скрещивает руки на груди и упрямо сверит взглядом стоящего перед ним парня. — Что ты хотел? — Ты свободен после работы? Сынминовы брови с подозрением нахмуриваются. — Возможно. А что? — Хотел позвать тебя на медленный танец. Мы его так и не станцевали, хочу напомнить, ведь ты всё проспал, — на бледную смазливость натягивается самоуверенность. Маленькие ладони ложатся на деревянный стол. Джисок медленно приближается к Сынминову лицу, выдыхая на него дымчато-ментоловый аромат. — Но я не злюсь на тебя, ты очень милый, когда спишь. Брови Сынмина подлетают вверх от удивления. Впалые щёки окрашивает румянец. — И где ты собрался танцевать? — У меня дома конечно, — Джисок выпрямляется, протискивая руки в неглубокие карманы джинсов. — Заодно поужинаем. А то, я так понимаю, с этим у тебя сегодня проблемы. — выпустив изо рта тихий смешок, парень опускает глаза на свежий труп вчерашнего сэндвича. Лёгкий стыд заставляет кусать щёки изнутри. Сынмин смущённо отводит взгляд на стоящего неподалёку мальчика, чей костлявый мизинец увлечённо ковыряется в ноздре. Тяжёлый вздох приподнимает грудную клетку. — Хорошо. — Хорошо? — бровь Джисока плавно изгибается. — Я согласен. — Отлично, тогда жду тебя на улице. — Но я закончу только через… — карие глаза опускаются на электронные часы. — двадцать пять минут. Ты будешь столько ждать? — Я буду ждать тебя сколько угодно, Сынмин. За разноцветный затылком послушно закрывается дверь. Приятное тепло наполняет внутренности. Сынмин не сдерживает широкой улыбки. Гониль всё-таки был чертовски прав. Этот засранец точно знал всё с самого начала. Убирая с пола хлеб, что валяется вперемешку с ветчиной, Сынмин старательно накручивает на мозг варианты, как он позже Гониля отблагодарит. Как вообще можно отблагодарить человека, у которого и так есть всё, что он хочет? И даже больше. Об этом нужно будет ещё подумать. — Извините, а где здесь туалет? — писклявый голос раздражает ушные переноски. Сынмин оборачивается на звук. Перед глазами мелькает маленькая рыжая голова (на вид ей лет двенадцать), на лице которой размазанно красуются сопли. — Иди вправо до конца, там будет дверь. На секунду в голове проносится мысль об увольнении. Сынмин вяло вздыхает, желая дожить до конца смены.***
Захлопывая тяжёлую ярко-жёлтую дверь такси, Сынмин оглядывается. Перед уставшим взглядом красуется непримечательная высотная коробка, коих в округе полным полно. Но почему-то от вида конкретно этого здания внутри Сынмина всё взрывается. — Ну что, пошли? — маленькая тёплая ладонь сжимает Сынминову, переплетая костяшки их пальцев. — Пошли. Две фигуры поглощает серость подъезда. Ноги безостановочно несутся вслед за Джисоком по бетонным ступеням, пока перед лицом не возникает деревянная дверь с выпуклыми металлическими цифрами 86. — Добро пожаловать в мою скромную обитель. Слышится звон ключей. Ручка прогибается под бледными пальцами, выпуская на волю тепло, исходящее из квартиры. Слепящий белки свет вспыхивает в коридоре. Две пары кроссовок валятся на полку для обуви. — Проходи пока в комнату, я сейчас чайник поставлю и вернусь. Как относишься к пицце, кстати? Сынмин потерянно хлопает глазами, нервно сглатывая слюну. — Да хорошо отношусь. — Отлично, тогда я нам пиццу закажу. А ты осматривайся, не скучай. Тонкие пальцы касаются пластикового переключателя. Тьма перед глазами рассеивается, обнажая небольшую комнату, светлые стены которой наполовину поглощены разноцветностью. Первой притягивает взгляд Сынмина небольшая полка над пузатым телевизором, заставленная книгами, комиксами и кассетами вперемешку с какими-то коллекционными фигурками и мягкими игрушками. Рядом с телевизором покоится приставка с вставленным в неё картриджем. Сынмин присаживается на корточки, хрустя коленями, и читает название. «The legend of Zelda». Интересно. Справа красуется большой по меркам Сынмина постер со Звёздными войнами. Глаза невольно расширяются от удивления. Джисок не похож на фаната подобных вещей. Пальцы оглаживают ярко-красный неон световых мечей. Надо бы пересмотреть. Опустив взгляд ниже, Сынмин щурит веки, раскрывая рот. Брови его через секунду подлетают вверх. Перед глазами на угловато-прямоугольной тумбе скромно стоит проигрыватель пластинок. Старенький, но ухоженный, начищенный до блеска. Видно, его до сих пор включают. Парень даже не думал, что такими сейчас кто-то пользуется. Из кухни слышится истошный визг чайника, который через несколько секунд затихает. Будто его и не было вовсе. На смену приходит голос Джисока, вероятно, разговаривающего по телефону. Ноги моментально огибают комнату, останавливаясь в противоположной её части. Зрение фокусируется на десятке плакатов различных рок-групп. Известных и не очень. Что ж, Сынмин теперь, по крайней мере знает, что у парня вкус на музыку хороший. Сверху на начёсанную голову мужчин падают лампочки гирлянды, что неаккуратно прикреплена на скотч. Интересно, каким цветом она светит Джисоку по ночам? — Как тебе здесь? Нравится? Голос сзади заставляет Сынмина подпрыгнуть на месте. Рыжая голова резко разворачивается, ошарашенным взглядом стреляя в отчего-то смеющееся смазливое лицо. — Прости. Второй раз тебя уже пугаю. Тебе сколько сахара положить? — Я так не доживу и до тридцати, пожалей меня, — тихий смешок выходит из сынминова рта. — Одну ложку. — Ты не ответил на предыдущий мой вопрос. — Конечно нравится. Здесь очень уютно. Это твоя квартира или снимаешь? — Моя. Родители купили на совершеннолетия, — пухлые губы сжимаются в одну полоску. — Сейчас принесу чай. Сынмин кивает, чувствуя лёгкую обиду, перемешанную с завистью. Почему-то парня постоянно окружали люди с обеспеченными родителями, которые без проблем могли позволить себе такую роскошь как покупку квартиры для собственного ребёнка. Родители Сынмина максимум дарили ему велосипед на четырнадцатый день рождения. Сынминов зад падает на мягкий пыльно-коричневый диван. Костлявые пальцы нервно стучат по подлокотнику в ожидании Джисока. Тот через минуту возвращается с двумя большими чёрными кружками, из которых валит пар. — Извини, у меня дома только зелёный. Надеюсь, ты такой пьёшь. Стекло с глухим стуком приземляется на поверхность кофейного столика. — Я не привередливый, не переживай. — Отлично. Даже не притрагиваясь к кружке, Джисок за секунду оказывается возле проигрывателя. Приземляется на корточки, приоткрывая дверцу тумбы, до отвала напичканной разноцветным картоном. Светя своим сладко-ватным затылком, парень увлечённо копошится в пластинках. Видимо, ищет какую-то конкретную. — А почему ты не купишь себе магнитофон? — не отрывая взгляд от чужой спины, Сынмин отхлёбывает горячий чай. Лицо его непроизвольно морщится. Язык мгновенно загорается немой болью. Большие глаза окидывают парня взглядом. Лёгкая обеспокоенность в одно мгновение сменяется ухмылкой. — Аккуратнее, — Джисок издаёт тихий смешок, следом возвращаясь к своему поиску. — Мне больше нравится звучание винила. Да и с этим древним ископаемым слишком много хороших воспоминаний связано. Я просто так от него не избавлюсь. А, вот, нашёл. За худощавой спиной не видно ни черта. Парень слегка наклоняет голову, пытаясь разглядеть происходящее. — Что нашёл? — То, что там нужно, Сынмин. Тонкие пальцы вставляют виниловую пластинку в проигрыватель. Нажимают на маленькую кнопку, запуская механизм вращения. Аккуратно опускают тонарм, заполняя помещение спокойной мелодичной песней, которую Сынмин, кажется, где-то слышал. Последнее, что видят сынминовы глаза — это хитрый белоснежный оскал. Комнату заполняет густая темнота. — Эй, Джисок, что ты делаешь? — голос предательски дрожит. Сынмин тревожно пытается вглядеться в пустоту, прислушиваясь к каждому шороху. За спиной слышатся тихие шаги. Парень оборачивается. — Я? — что-то подозрительно шуршит. Всего секунду. Затем в зрачки врезается тёплый белый свет. Загорается гирлянда. — Создаю нам романтическую атмосферу. Нежная ухмылка на смазливом лице заставляет сердце Сынмина забиться чаще. Слюна пробегает по глотке. Уголки губ растягивают рот в улыбке. Джисок не торопясь подходит к сидящему напротив парню, протягивая свою ладонь. — Позвольте пригласить Вас на танец. Тонкие губы приоткрываются, обнажая белые зубы. Изо рта выходит яркий смех. — Позволяю. Сжав чужую ладонь в своей, Сынмин приподнимается с пыльно-коричневого дивана. Только сейчас он замечает, насколько небольшой кажется рука Джисока по сравнению с его собственной. Парень послушно следует в сердце комнаты, залитой приглушённым светом. Кисти Джисока уверенно падают на сынминову шею. Чужое тело находится так близко, что у Сынмина дыхание распирает. В желудке переворачивается пустота. Неуверенно кладя руки на тонкую талию, Сынмин начинает переступать с ноги на ногу. Двигаться он старается плавно и осторожно. Что не скажешь о Джисоке, чья ступня в один момент больно наступает на большой палец. — Ой, прости. — Да ничего. Заглядывая в большие карие глаза, Сынмин перестаёт соображать. Все мысли мгновенно испаряются, оставляя парня наедине с переливающейся радужкой, в которой завороженно пляшут огни гирлянды. Смазливое лицо растягивается от смущённой улыбки. — Ты так на меня смотришь… — Как? — Сынмин непонимающе хлопает глазами. — Не знаю, с теплотой, наверное. Взгляд у тебя будто бы влюблённый. Ты — первый парень, кто на меня смотрит так. Обычно меня будто оценивают как кусок мяса в магазине. Сынминов рот приоткрывается, не проронив ни слова. Парень лишь продолжает двигаться по инерции, немо следуя по кругу. Его грудную клетку прорезает грусть. — Поэтому ты всех отшивал? — Гониль уже всё успел растрепать, я так понимаю, — Джисок тихо усмехается. — Да. Меня не интересует секс на одну ночь. — Тогда почему ушёл в тот день? Почему не остался со мной? Я думал, что не увижу тебя больше. — вопросы, что до этого ковыряли сынминов мозг всё это время, сами собой вырываются изо рта. — Извини, я понимаю, как это всё выглядело. Но мне правда нужно было уйти. А будить я тебя не хотел. Ты так сладко спал, — тёплая ладонь ложится на впалую щёку Сынмина, оглаживая большим пальцем нежную кожу. — Я ещё в ту ночь расспросил Гониля о тебе, узнал у него, где ты работаешь. И вернулся. Больше не пропаду, обещаю. Веришь мне? Джисок останавливается, не отрывая взгляд от чужих глаз. Обнажает ласковый оскал. Вытягивает мизинец, молча в ожидании. — Верю. Костлявые пальцы сплетаются между собой. Сынмин притягивает к себе худощавую талию. Зарывается фалангами под лёгкую кофту, оглаживая позвоночник. Касается нежным поцелуем пухлых губ, ласково сминая нежную розовую кожу. В рыжие волосы вплетаются чужие хрупкие костяшки. Чувство влюблённости проходится по каждому внутреннему органу, разгоняя приятное тепло. Сынмин теперь точно в долгу перед Гонилем. Только вот как он будет его отдавать, парень придумает чуть позже.