А по ночам не сплю, грустя в разлуке

      Он не спал уже как несколько ночей. В тошнотворно серых стенах, что его окружали, он всегда смотрел не пойми куда. Очи его желтые изредка, на мгновения, вспыхивали блеском жизни, но быстро потухали. Подчас он разговаривал сам собой тихо-тихо, что слышно было только отрывки несвязных неразборчивых фраз. А на допросе узник скорей отрывался, будто совсем не боясь, что подобное может ему обойтись жестокими пытками. Нет, любая тень угрозы телесных истязаний ему казалась безразличной. Будто не он сидел там в клетке под охранной, а совершенно другая персона, за которой он, как зритель, наблюдал.       Знали бы стражники с какой забавой Блэйд слушал их разговоры о том, как на Лофу вовсю начинает бушевать эпидемия Мары. Как он облизывал свои пересохшие губы, вслушиваясь в оттенки страха в их голосах… Чужой страх доставлял ему некую забаву.       Кафка — его любимая, заклятая коллега, которую он часто вспоминал в своих грезах по ночам. Кисло-сладкое сочетание раздражения, недоверия и влечения. Он ненавидел в ней её взгляд, в коем плясало нечто бесноватое, которое въедалось терпким ядом в саму кровь, а после оставляло послевкусие негодования и неудовлетворения. Но, в то же время, Блэйд жаждал её присутствия. Их постоянная игра, которая заключалась в том, кто же займёт место главного, кто прогнет под себя другого. Для Блэйда это казалось чем-то неосознанным, чем-то обыденным.       Блэйд долго представлял, чтобы он сделал, ежели бы его коллега попала в те же сети, что и он. Снова она предстанет перед ним, и как же он хотел подойти да и как содрать с лица женского эту наглую улыбку. Сломить, заставить её тело извиваться под его ловкими руками. Как бы с её уст срывались стоны болезненной услады. Да, именно такие грезы его лишали сна, будоражили само естество.       Блэйд даже проклинал Кафку. Охотнику за Стеллароном оставалось лишь фантазировать, как юнцу, но не иметь возможности прикоснуться и сделать, ублажить всю ту тяжесть, что оплетала тело. Бывало, когда он открывал глаза и смотрел на уже привычные ему стены камеры ему чудился её смех: злорадный, полный сладкого яда. И в эти же моменты Блэйд царапал до крови собственные руки, чтобы не потерять последнею каплю самообладания, и в бешенстве не начать колотить кулаками по всему, что его окружало. Окончательно он не мог признать ни слабость, ни вину.       В один момент Блэйд открыл глаза от приглушенного эхо, начавшегося из-за криков. Каждый вскрик сопровождался выстрелами. Невнятное эхо, которое доносилось до пленника, с каждой секундой казалось всё отчётливее. Какой-то интерес пробуждался внутри, покалывая, но Блэйд был не в том положении, чтобы что-то предпринять, так что оставалось лишь ждать.       Через ещё пару минут все притихло и только еле-еле было слышно как что-то грохотом падает, будто тела в доспехах.       Вдруг, раздался металлический лязг открывания двери. Блэйд только моргнуть успел как весь его взор затянул зарево. Мужчина отчетливо почувствовал, как его откинуло на пару метров к стене, а после темнота. Всё произошло настолько мгновенно, что сам пленник даже не ощутил и малой толики боли, кромешная тьма ласково принимала его в свои объятья.       Просыпается охотник за Стеллароном в совершенно другом помещении. Везде были какие-то ящики, скорей всего он находился в одной из кают уже грузового корабля. Блэйд попытался встать, но не смог. Руки и ноги его были крепко связаны какой-то прочной, эластичной, резиновой веревкой, так что любая попытка встать была обречена на провал, словно нарочно в тот момент, когда свобода казалась близка.       По крови разлилась жгучая ярость, собиралась в гнойники, а они уже грозили вот-вот лопнуть, выпустить жестокий пыл наружу. Ещё одни порыв, но четно, Блэйд падает уже на пол. Казалось, что верёвка только крепче обвилась вокруг его конечностей, натирая даже через одежду.       — Что же, аккуратней будь, коллега, — насмешка, что была сродни издевке, которая в ответ вызвала у Блэйда недовольный рык. Ему не было нужды задирать голову, пытаясь увидеть кто же к нему решил заглянуть.       Кафка нарочито тяжело вздыхает, а затем подходит и наклоняется к Блейду, грубо касаясь его щеки. Движения деловитые и при этом небрежные, как будто охотница за Стеллароном делала одолжение своему коллеге, тем что касается его.       — Еще раз так прикоснешься, я тебе клянусь, что останешься без руки, — прошипел Блэйд, криво ухмыляясь. Он не может просто так дать слабину и сдаться. Так же как и не упустит возможность уязвить Кафку хотя бы словом.       Кафка, в свою очередь, даже и не думала отступать. Она продолжила ощупывать уже его шею, приговаривая:       — Как жаль. Я не думала, что тебе, Блэйди, будет так неприятна свобода, — женщина хватает его за волосы на затылке и тянет назад, заставляя сесть.       Опять их старая добрая игра, в коей на этот раз Кафка обрела победу и ей же теперь довольствоваться призом.       — Что собираешься растянуть удовольствие? — начал Блэйд. — Хорошо же пожинать плоды от того, что не способно тебе достойно ответить? — спрашивает скалясь.       — Особенно когда слышишь как почти беспомощный пытается отыграться словами, показывая острые, но поломанные зубы, — ответив Кафка, тянет за пуговицу на его пиджаке.       Характерные глухие щелчки сопровождаются тем, как женские пальцы, облаченные в перчатки, расстёгивают ромбовидные пуговицы, пробуя на ощупь кожу под грубой одеждой. Затем пиджак, как ненужная тряпка, полетел в пыльный угол, где до него ещё долго время не будет никому дела.       Кафка дотрагивается сначала до его ключиц, а после спускается ниже, сильно щипая до маленьких ранок. Девушка подмечает места свежих шрамов и ранений, немного задерживаясь на них, натирая и так раздраженную кожу серебряными кольцами на пальцах.       Блейд хмыкает, зная к чему это все идёт, но сама мысль о том, чтобы отдаться, добровольно дать себя утопить в этом порочном омуте, бесила. Что потом? Он просто отдастся в сети коварной паучихи, где последняя капля рассудка развеется на ветру мимолетного блаженства.       Кафка ласкает его, не грубо и не нежно, по-своему. Её рука опустилась ниже, к самой интимной части мужского тела.       Блэйд хрипит, до боли в лёгких стараясь не допустить вскрика наслаждения. Внизу тянуло болезненной истомой, напрягая мышцы. И только разумом он понимал, что всё это фальшь, с ним играют и не дадут удовлетворения. Кафка спускает с него штаны, а после нижнее белье, оставив полностью нагим в унизительном положении, как зверя, коего после поглаживаний сразу посадили обратно на цепь.       — Зачем ты сдерживаешься? — женщина коленом раздвигает ему ноги. — Не бойся, Блэйди, тут нас некто не услышит, — в унисон словам женщина сильно сжимает возбужденную мужскую плоть.       Блэйд снова дернулся с утробным рыком; он боролся до последнего, цеплялся за увядающие крупицы холодного сознания, но тело играло против него. Всё жгло, требовало большего. Внутри его что-то назойливо кричало и молило Кафку о продолжении.       Девушка привстает и целует его, слегка оттягивая губу. Блэйду отчаянно хочется обнять её, прижать чуть-ли не до хруста костей к себе, но нет. Жребий ему выпал не спуститься в животный порыв, а быть использованным, как несчастной проститутке.       Девушка как-то слишком нежно чмокает его в щеку, а после говорит:       — Знаешь, мне бы хотелось немного отдачи. Может быть, тебе дать стоит немного свободы?       Блейд оцепенел, к тому моменту из его горла доносились лишь прерывистые хрипы. Любую мысль затмевало терпкое желание.       Кафка хмыкает, а затем достаёт из кармана своей курточки небольшой нож. Лезвие блестит ярче звёзд в глазах Блэйда, он смотрит на него словно зачарованный. Кафка ловко играется с клинком в руках, посматривая с задором на Блэйда, будто дразня. Пара тресков и верёвки падают на пол, а после нескольких порывистых движений вовсе были откинуты куда подальше вместе с ножом.       Блэйд тут же грубо хватает женщину за шею и впивается в её губы. Это с трудом походило на любящий поцелуй, нет, это была скорее сдача, перехват главенства в данной ситуации в свои руки. Он до крови кусает её грубы, не давая даже момента на болезненный вскрик, забирая весь кислород и всю её концентрацию.       Кафка, даже потеряв контроль, не даёт ощущение слабины. Женщина с нескрываемым интересом, наблюдает за его действиями, которые ей доставляли извращенное удовольствие. Кафка вновь цепляется за его смольные волосы, наматывая их на цепкие, ловкие пальцы.       Охотник грубо сдирает с коллеги куртку, а после рубашку и лифчик, сдерживаясь, дабы не разорвать материю в клочья.       С того момента он совсем перестал отдавать отчёт своим действиям. Он осыпал грубыми засосами женскую шею, следы от коих не будут сходить неделями и грубо сжимал грудь. Душа просила, чтобы тело Кафки было покрыто его отметинами. Хотелось сломать, дабы в следующие пару дней ей было сложно ходить. Им управляло опьянение, пронизывающее тело и заставляющее болеть в изнеможении его орган.       Нельзя было сказать, что Кафке подобная животная страсть не нравилась. Наоборот, тело желало чувствовать давление, от которого в глазах темнеет, хотелось кричать, молотить руками по крепким плечами, требуя о большем. Именно из-за этого Кафка спустила зверя с цепи, ведь ей хотелось забыться в томящих, грубых ощущениях, которые ей дарил Блэйд.       — Ну же, Блэйди, не томи, — единственное, что более или менее разборчиво прозвучало из речи Кафки, что вызвало у её партнёра и очередной прилив переплетения острых ощущений. То как она в своей манере говорит ему, то как выгибается её спина под напором его рук, заставляло трястись в изнеможении с каждой секундой всё больше. Сколько при мысли об этом чёртовом моменте он не спал ночами… Чужды ему были многие заботы людские, но это заставляло его пульс ускоряться, пока сердце не забилось в бешеном темпе, лишая сознание власти над телом.       За одно движение Блэйд подмял женское тело под себя, по ходу избавляясь от нижней части наряда, служащей последним сдерживающим фактором.       Кафка самодовольно улыбается тому как Блэйд раздражается с того, что ему приходиться тратить остатки терпения дабы избавить её от последних элементов одежды, не разрывая её. Как же у него тряслись руки, когда он расстегивал последнюю пряжку на её шортах, а потом стягивал кружевное белье.       Блэйд чувствует, что в его глазах пляшут огоньки, когда он, наконец, входит в неё. На этот раз свой стон он сдержать был не в силе, что стало ещё одним приятным дополнением для Кафки. Блэйд со стороны казался ходячим трупом с острым мечом наперевес, но здесь и сейчас одной ей довелось слышать его протяжные стоны. Сильно лихорадит, когда настигает чувство холода, жара и исступления, что больше с каждым резким толчком. Никто из них не может даже мысли допустить о том, чтобы расслабиться и сбавить темп, когда их языки раз за разом сплетались в страстном танце. Стоны животные, чувственные смешивались в единую какофонию. Блэйд параллельно каждому сильному движению внутри её, вгрызался в женскую шею, а после зализывая раны. Не трепет, а неудержимая страсть. Спустя какое-то время они в один момент замерли, а после Блэйд резко покинул женское тело и упал рядом на пол. Для Блэйда все смешалось и померкло в глазах; внешний мир казался глухим, далеким и только ощущение плоти женской осталось свежо. Через пару минут на контрасте с шумом тяжелого дыхание стало слышно шуршание одежды.        — Засиделись мы тут с тобой, Блэйди. Пора собираться.