Почти миллион разных роз

Пробуждение получалось размазанным и жестким во всех смыслах. Еще до продирания глаз первым, что почувствовал Тора, стала боль. По ощущениям болело без малого всё, но более всего — голова, начинавшая потихоньку гудеть, как тибетская чаша. Начало дня точно не обещало быть для него добрым. Вздохнув, мужчина, лежа до этого на морде, хотел было повернуться, уложить затекшее тело поудобнее на жестком, как доска, ложе да обхватить собиравшуюся развалиться голову руками, но не тут то было — руки из-за спины никак вылезать не хотели. Словно были там крепко-накрепко привязаны друг к другу. Начиная понемногу тревожиться, Тора подергал ими посильнее, как уж смог, и, убедившись, что руки действительно связаны, резко разлепил воспаленные веки. О чем тут же пожалел, поскольку даже слабого освещения места, в котором он очнулся, хватило, чтобы резануть по глазам до слез. Как же это было неприятно! Неприятно и странно. Продолжая усиленно жмуриться и моргать, Тора попытался рассмотреть, где же ему не повезло проснуться. Сквозь пелену воспаленного взора и полумрак он сумел разглядеть стены из темного деревянного сруба, увешанные там и тут тазам, вениками, мочалками и прочими рыльно-мыльными принадлежностями. Со стороны ног виднелся открытый дверной проем, откуда поддувало свежим ветерком, а за ним — тропка, уводящая в глубь зеленых кустов и деревьев. Все это и характерный сыро-травяной запах подсказали мужчине, что он сейчас в какой-то бане. Но не в той, с финской сауной, кафельной душевой и бассейном, в которых они гуляли с братом обычно, а в какой-то маленькой… деревенской… простой… Без выпендрежа и прочих наворотов. Отдаленно напоминавшую ту, в которой он плескался с братьями еще ребенком. В детстве. Точно. Тора слегка мотнул головой, смаргивая остатки пролившихся слёз. Хаши же, массовик-затейник, вчера получил грант на строительство новостроек в новом микрорайоне и, естественно, они не могли такое событие не отметить. А отмечать братец любил с размахом… Но так, до амнезии и обездвиженных конечностей, самого Тору размахнуло впервые. Говорил он Хаши не приглашать тусить всякую мутную шушеру, по типу Хидана, но когда брат его слушал — дуралей во всех всегда видел только хорошее… Подергав руками еще раз до боли и отчаяния, Тора решил придать телу сидячее положение. Без рук и с больной головой это получалось кособоко и с легким привкусом отчаяния: упираясь лбом в скамейку, на которой лежал, он как гусеница, собрал тело в дугу и, уцепившись одной ногой за ножку, подтянул себя по стеночке вверх. Голова стала болеть еще сильнее, а вот левая половина лица наоборот совсем ничего чувствовала, словно онемела. Наверное отлежал, подумал мужчина, и поводил челюстью из стороны в сторону. К общему разбитому состоянию сразу добавилось ощущение кошачьего лотка во рту. Гадость. Откинувшись спиной на стену, Тора оглядел собственные карманы брюк. Увиденное не порадовало: в правом хоть и ощущался бумажник, а вот ничего похожего на его телефон нигде не топорщилось. И поблизости нигде не виднелось. Тора нахмурился, но сильнее, чем от боли, не расстроился. Толку от телефона со связанными руками всё равно было грамм да маленько. В остальном, как бы он тут ни оказался, надо было вставать и идти выяснять, что это за приколы такие с ограничениями свободы движений и где он вообще территориально. Тора хотел было так и поступить, оторвав жопу от сиденья, но едва сделал шаг к выходу, как что-то за спиной его дернуло обратно, усаживая на исходное место. В тормознутом ахуе оглянувшись за плечо, Тора в потьмах чудом разглядел свои руки, которые действительно оказались перевязаны в запястьях толстой бечевкой, да так затейливо, что ни в жизнь не выпутаешься без посторонней помощи. Только если, как зверю, отгрызать лапу, попавшую в капкан. А от рук еще тянулась веревка к скамье, на которой он и очнулся. Скамья, к сожалению, была врезана в стену и вынести ее с собой не представлялось возможным. Вспомнить, как же его угораздило вляпаться в историю с таким интересным концом — тоже. — А, — услышал Тора весёлый голос, а следом звяканье метала, и, невольно вздрогнув, резко обернулся в другую сторону, где на тропке за дверным проемом словно из ниоткуда появился кто-то невысокий. — Очнулся наконец, вредитель. Доброе… день уже. Без своих очков или линз Тора при всем желании не мог разглядеть лицо говорившего, как бы ни силился да ни щурился, да и силуэт сильно размывался, но судя по мелодичному голосу и цветастому наряду с ним говорила женщина. У ног ее, бликуя металлическими боками и водой, стояло два огромных ведра, наполненных до самых краев, что при взгляде на них совсем не верилось, что она, такая небольшая, могла их принести одна. Сама. За раз. — До… доб-рый… — еле ворочая языком просипел Тора, удивленно вытаращившись на нее, насколько позволили отекшие веки. — А в… вы… вы кто? — Я кто? — усмехнулась она и, покачав головой, подоткнула выбившуюся прядку светлых волос за ухо под белый платок. — Это ты что за гость незванный? Кто тебя, козла такого, вообще в мой огород пустил? Мозги у Торы явно пробуксовывали, так как вспомнить, о каком огороде шла речь и кто его в него провел, он не смог. — Ог-город? — икнул он, ничего не понимая. — А вы не могли бы… развязать меня? — Неа, — спокойно отказала женщина, наклонилась, ухватила ведра за ручки и, выпрямившись, словно веса в них никакого и не было, ушла из поля зрения с ровной спиной. — Не понял… — только и смог пробормотать запоздало ей вслед Тора. Лишь через несколько секунд после ухода незнакомки охуевший в очередной раз мужчина осознал, насколько хочет пить. Настолько, что все странности его положения отошли на второй план. Тора в надежде огляделся кругом, но ничего похожего на то, что можно было бы употребить внутрь, к своему сожалению не обнаружил. Он не знал пока, замешана ли эта женщина в его участи и как, но чувствовал, что если не попьет, то однозначно сдохнет. Оставалось лишь ждать, когда та снова соизволит пройти мимо. Если пройдет… Но, к счастью, долго ждать она себя не заставила, на сей раз шагая в обратную сторону с уже пустыми ведрами. — Эй, погодите! — окликнул Тора ее из последних сил; женщина остановилась и повернула голову в его сторону. — Я… мне… — Тора не знал, с чего начать. — А… как вас… зовут? — О, позабыл уже что ли? — хохотнула она. — А вчера в любви клялся, цветы дарил… Мои же. Эх, ты! Катей меня звать. — Ка-катя… — заикаясь, повторил он и, тяжело сглотнув тугой ком, попросил: — Раз вы меня развязать не хотите, то хоть попить дайте. Пожалуйста. — Вот ты интересный конечно товарищ! — Катя с громким лязганьем опустила ведра на дорожку, так, что у Торы от этого звука нехило звякнуло болью промеж ушей и голова сама по себе втянулась в тело, как у черепахи. Из голоса у женщины пропала вся лёгкость и непринужденность, сменившись неподдельным негодованием. — Мало того что ты мне весь цветник попортил и… и другой ерундой страдал, так я тебя еще и поить-кормить должна? Может тебя еще в баньке помыть да в кровать уложить? Я вроде не баба-яга, да и ты так-то не царевич. Вот приедет полиция и напоит тебя, наркомана! Сказав это, она снова ухватила ведра за ручки, собираясь уйти. — Нет-нет, стой… те, — крикнул Тора, едва она сделал шаг. Слова о полиции его сильно насторожили, хоть он и не помнил до сих пор, в чем был повинен и перед кем. Вздохнув, он решился и выдал: — Я… я… Торсунбек. Сэнджубаев моя фамилия. Это вам о чем-то говорит? Судя по воцарившейся тишине его фамилия действительно для Кати была не пустым звуком. Да и как могло быть иначе? Сэнджубаевых в их стране знали все, от мала до велика без исключения. Тора даже успел немножечко обрадоваться в предвкушении, что его вот-вот сейчас освободят и извиняясь, объяснят где он и как сюда попал, как вдруг… — Хах! — спустя пару секунд молчания звонко хохотнула Катя. — Вот ты фантазер, конечно… Если ты Сэнджубаев, то я сама Кагуя-ханым! Ты че думаешь, если я тут, на земле живу, то у меня ни телевизора, ни интернета нет что ли и я этих Сэнджубаевых знать не знаю, как они выглядят? Напергидролился и теперь за депутата себя выдавать решил? — хмыкнула она с легким намеком на презрение. Тора снова прихуел — к такому повороту его жизнь не приготовила. — Да я правда Тор… — начал было он, выпучив глаза. — Не звезди мне давай тут! — резко оборвала его Катя на полуслове. — У него глаза чернющие, как и у Хашинура, хоть Торсунбек и бледный, как мышь лабораторная. А у тебя глаза светлые, если ты и это забыл. И морда вся в шрамах. Такая бледная погань, как ты, и рядом с Торсунбеком не ползала! — Да… Да это я без линз сейчас просто! — возмутился Тора, искренне считая последнее обвинение выдуманным поклепом. Ну да, помятый он сейчас чутка, похмельный, но не настолько же, что совсем на себя перестал быть похож! — А рубцы мне обычно маскируют перед… — Вот полицаи приедут и разберутся, — отмахнулась от него Катя, словно не было ей до этих оправданий никакого интересу. — И с линзами, и с порчей имущества, и с анализами твоими наркоманскими, и с… — замялась она, споткнувшись на полуслове, и выпалила в завершение: — И всё! А потом окончательно развернулась и ушла. Обалдевший Тора, беззвучно открывая и закрывая рот, как та рыба, которую вытащили на берег, растерянно пялился ей вслед. Да как так то? В чем он так сильно провиниться то успел перед небесами за один вечер? Чем вызвано такое отношение? Мужчина, вздохнув, устало откинулся к стене и еще раз подергал руками — ну, мало ли, вдруг? Руки никак развязываться не желали. Ладно, успокаивал он себя, ладно. Полиция не так страшна на самом деле, с ними можно будет потом вопрос замять. Стыдно конечно будет, ведь в такую история он влипал впервые, но не критично. Разруляемо, как говорит братец. Так, немного успокаиваясь, Тора случайно заметил сбоку от себя на стене зеркальце и, кое как извернувшись, решился посмотреть, насколько же всё плохо. Увиденное заставило мысленно перекреститься: рожа отекшая, как у утопленника; веки воспалены настолько, что сквозь суженные прорези видно только бисерные точки зрачков; волосы всклочены, как у нечёсаных колхозников по типу Хатаке; на левой половине всегда бледного лица живописно красуется краснющий отпечаток чьей-то пятерни. Мужчина нахмурился. Теперь понятно, отчего вся левая половина словно онемела… — Эй, депутат, живой? — окликнула его внезапно вернувшаяся Катя, но на сей раз в руках у нее были не ведра. — На вот, попить тебе, — сказала она и поставила на подоконник рядом с ним большущую кружку с водой, из которой торчала детская трубочка от пакетированного сока. — Чтоб до приезда полицаев дожил. И где их биджу только носят? Еще утром вызывала… — Спасибо, — прохрипел Тора и чуть ли не лицом нырнул в кружку. — Не за что, — буркнула Катя, усаживаясь на скамью напротив. — Что я, зверь что ли какой в само деле… Даже в войну наши пленных кормили. А мне тебя живым сдать надо. — Да за что? — еле оторвавшись от всасывания в себя живительной влаги и едва не захлебнувшись, воскликнут Тора. Часть воды тут же потекла по шее вниз, неприятно заливаясь под воротник рубашки. — Да что я вам сделал то такого, что… — Что сделал? — мигом ощетинилась Катя, упирая руки в бока. — Вот только давай мне тут не жужжи, что ничего не помнишь! За что, спрашивает еще! За проникновение на частную территорию! Я тебя в гости к себе не звала! Я тебя вообще знать не знаю! — Да Сэнджубаев я, правда! — Там разберутся, — махнула она на него рукой, отворачиваясь. — Ага, стал бы депутат по нашему району ползать, как же… Тут же не курорт какой элитный. Да еще в таком невменяемом состоянии. — Каком? — опасливо уточнил Тора. — А таком! — зыркнула на него Катя. — Орущем песни непотребные и дерущем мои розы! Которые я как детей своих ростила, руками вот этими сажала, слезами без воды поливала, а ты… Тьфу! Нелюдь ты! — Да что вы придумываете в самом деле! — возмутился Тора, отказываясь уверовать в услышанное. Если б такое еще про Хаши рассказывали, то ладно, братец ведь действительно мог. Особенно если история касалась кое-кого из Учих… Но Тора никогда ни в чем подобном замечен ранее не был и вообще на такие дела был отродясь неспособен! — Не мог я такого делать! И вообще давайте заканчивать этот цирк — развяжите меня уже! — сердито потребовал он, почуяв после воды небольшой прилив сил. — Да щас! Штоб ты меня потом тут и… и… Это самое? — заикнулась Катя, покраснев скулами. — Чтоб как вчера? Нет, спасибо. Вот полицаи приедут и развяжут. А ты пока, — доставая телефон из кармана, она встала и шагнула ближе. — На, полюбуйся на себя. И потыкав по экрану, повернула смартфон к нему, демонстрируя какую-то видеозапись. Тора еле свел разъзжающиеся от похмелья глаза в кучу. Сначала на записи ничего не было понятно: темнота, шебуршание, какой-то шум на фоне, вроде тяжелые вздохи… А потом в слабом предрассветном освещении Тора разглядел себя, с охапкой разноцветных цветов под мышкой над незнакомой грядкой. Встрепанный, он в той же одежде, что и сейчас, коряво запевал знакомую песню, но с другими словами: — Мой брат так долго гнал свой самогон. Им я Изуну долго угощал. Теперь пойду и соберу я роз Обломщику, который мне не дал… И чем дальше, тем хуже. Как по содержанию, так и по вокалу. Еще до окончания просмотра своего позорнейшего выступления у Торы задергался глаз, планировавший при том вывалиться из орбиты. Пиздец — резюмировал мужчина, застыв статуей самого себя. Если это видео упаси все известные Боги попадет в сеть, то пиздец его карьере, репутации и жизни в том числе… Пиздец делам всей жизни. — Сколько? — смог выдавить он из себя одно единственное слово. — Пять, — очень грустно отозвалась Катя тихим голосом, смотря телефон. Тора ошалело присвистнул. А губа у женщины не дура — такая не пропадет! — Ку-кусков? — икнул он, вылупившись на нее, и уточнил на всякий случай: — Европейских? Несколько секунд Катя ничего не отвечала, почти зеркально вылупившись на мужчину. — Да каких еще кусков? Кустов! — воскликнула она. — Ты мне пять кустов загубил, ирод обдолбанный! И петуньи все перетоптал! Тора неприкрыто выдохнул и, уронив голову на грудь, усмехнулся. Не то чтобы пять тысяч были для него суммой неподъемной, но их потеря всё равно ощутимо бы ударила по планам. Хотя уничтожение компромата того стоило. — Катя, — улыбнулся Тора, поднимая голову. — А давайте я вам возмещу за цветы сейчас, а? Двойне! А вы видео удалите, хорошо? Не то, чтобы он надеялся на успех, но попытаться всё же стоило. Катя внимательно посмотрела ему в глаза, о чем то глубоко призадумавшись. Ровные бровки ее сошлись на переносице, а губы сжались в тонкую линию, но Тора на это уже внимания не обратил. Несмотря на всю курьезность его положения в этот момент он почему-то подзалип на ее глаза. Необыкновенные, они словно постоянно меняли цвет и невозможно было уловить какой оттенок они примут в следующее мгновение. Тора мог поклясться, что никогда ничего подобного прежде не видел. Сейчас женщина стояла близко, всего в метре от него, и только поэтому он смог наконец разглядеть ее нормально. — Ну и как же это? — спросила она в итоге и скрестила руки под грудью. Объемной, высокой, обтянутой… — У меня тут, — тряхнул головой, сбрасывая наваждение Тора, и кивнул на передний карман брюк. — Бумажник. Вы меня развяжите… — Ага, щас! — оборвала его намек Катя и решительно добавила. — Так достану. Она убрала телефон в карман и, оглядевшись по сторонам, отошла в сторону печи и тут же вернулась с какой то палкой. Прищурившись, Тора распознал в палке кочергу и брови его медленно поползли наверх. Он даже боялся представить, для чего Кате понадобился этот инструмент, поэтому на всякий случай решил помалкивать. Не доводить, так сказать, человека до греха. Катя же без лишних прелюдий шагнула к нему поближе и уперла эту самую кочергу ему в шею, обжигая холодом. — Дернешься — я тебя ударю, — сказала она. — И даже не подую потом. Всё также сохраняя молчание Тора моргнул в знак того, что очень прекрасно ее понял, и тяжело сглотнул. Единственное, что он в этот момент успел почувствовать, так это радость от того, что кочерга была не горячая. В свете происходящего это можно было считать за успех. Тем временем Катя, потянувшись к карману, наклонилась, и взору мужчины предстала картина неожиданная, но весьма привлекательная, а именно та самая объемная грудь, обтянутая тканью цветастого платьица, только теперь пикантно выглядывавшая из его выреза. Не то чтобы Тора груди женской не видал, но сейчас с какой-то радости в зобу дыханье сперло. Вот еще только стояка сейчас не хватало! Тора зажмурился, мысленно представляя Мадару, чтобы согнать возбуждение. Если у него сейчас встанет, а он был буквально на волоске от этого, то Катя его скорее всего ушатает. И, как и обещала, не пожалеет. Но эта грудь, а он обездвиженный, а она вся такая властная, безкомпромисная… И эти мягкие пальцы на бедре… и жар женского тела с запахом цветов и ванили… — Хм… Всё закончилось также внезапно, как и началось. Тяжело дыша, Тора распахнул глаза и разглядел Катю, задумчиво смотрящую в раскрытый бумажник. Фух, выдохнул он, буквально растекаясь по стенке, пронесло. Хотя было необычно и очень опасно. Катя продолжала молча смотреть на деньги. Тора не знал, даже приблизительно, сколько могут стоить эти несчастные розы, которые попортил, но надеялся, что налички в кошельке хватит, чтобы Катя сменила гнев на милость и наконец освободила его. — Ну так что, — прервал он тишину, с надеждой смотря на нее. — Мы в расчёте? Этого хватит? Отпустите? — Этого много… — задумчиво пробормотала Катя, вытащив одну из бумажек, и прикусила нижнюю губу, а потом строго приказала: — Сиди, жди! Сейчас вернусь. Тора в который раз за последние минуты ничего не понял. Как это, много? В смысле — сиди, жди? Как будто он мог куда-то взять да уйти. Через некоторое время Катя вернулась, держа в руках какие-то бумажки и монеты. — Вот, сдача, — ответила она на немой вопрос в округлившихся глазах мужчины и демонстративно впихнула мелочь в его кошелек. — Мне чужого не надо! Но за свое я взяла! Так уж и быть, иск подавать за цветы не стану… — сказала она, кладя бумажник на подоконник рядом с ним. — Но за все остальное ты ответишь по закону! — Да за что? — практически проплакал Тора, обессиленно ударившись затылком о сруб. — Да за всё хорошее! Вот все вы мужики… одинаковые… Пьете, чудите, а потом ничего не помните, — пробурчала Катя, забирая с подоконника пустую кружку. Уже на пороге она обернулась и лукаво спросила: — А что это за Изуна то, о котором ты песни распевал? Уж не тот ли, который с обложки весеннего… — Катя, а какие розы вам больше всего нравятся? — быстро перебил ее Тора первым, что пришло на ум. — Красные? Катя удивленно приоткрыла рот, а затем, расхохотавшись, вышла за порог. — Красные, красные… Черные, белые красные, — смеялась она. — Какой смысл тебе говорить? Ты ж всё равно не поймёшь, — бросила она и скрылась в зелени сада. Тора облегченно выдохнул. Шиноби еще никогда не был так близок к провалу. Вот правду говорят, что у пьяного на язык лезет всё, что сидит глубоко в подсознанье. И эта больная страсть по Учихе младшему вылилась вот в такую срамоту, да еще и при свидетелях. Нет, с этим однозначно надо было завязывать — до добра эти шуры-муры его точно не доведут. Ну какой толк в этом тощем Учихе? Нет, Тора не был стопроцентным геем, ведь на баб у него тоже вставало, но не так исправно, как на парней. Хотя, может дело было в качестве этих самых баб? Те, что в последнее время окружали их с братцем были как будто инкубаторские, ненастоящие и бессмысленные, словно искусственные куклы, отштампованные на каком-то заводе. Они всё были не такие, как Катя… Стоило ее вспомнить, как она тут же появилась в поле зрения, вновь тягая два полных ведра с водой. — Катя, а чего вы все эти ведра таскаете? — внезапно поинтересовался Тора. — У вас разве централизованного водоснабжения нет? — Да не знай, че таскаю… Делать же мне нечего, вот и хожу со сранья до потемок туды-сюды, таскаю… — с тонким намеком на издевку проговорила она, пожав плечами, а потом сердито посмотрела на Тору. — Воды нет в трубах! Нет воды! Отключают и всё! И срать они там хотели в водоканале, что тут всё — и трава, и скотина, и люди, — в такую жару загибаются. Чтоб им там, гадам, пусто было… — Быть такого не может… — Тора всерьез нахмурился. — У нас по отчетам все районы обеспечены питьевой водой без перебоев. — Хах! — горько усмехнулась Катя, утирая со лба пот. — Перепроверяй в следующий раз сведения, депутат… — быстро взяла ведра и пошла дальше. С ровной спиной. Глядя на эту ровную спинку, Тора неожиданно почувствовал, что ему жалко Катю. Даже на секунду хохотнул, а не стокгольмский ли это синдром, но не стал дальше развивать эту бесполезную мысль. Важнее было то, что по отчетам, приносимым подчиненными, на всей территории страны население было обеспечено водой, а на деле вон оно что… Тора нахмурился еще сильнее. Видимо надо было как древним царям переодеваться в простолюдина да выходить из дворца послушать, что рабочий люд говорит и как в действительности дела обстоят. Нет, не для того он в политику рвался, чтобы с таким обманом сталкиваться. Вот только высвободится и со всех за каждую недоставленную каплю спросит и по три шкуры спустит. Снаружи опять послышалось звяканье пустых ведер — значит, Катя уже возвращалась обратно. Но теперь к звукам шагов примешалось плавное напевание песни. До боли знакомой песни. Тора снова похолодел внутренностями. — Катя, — окликнул он ее, едва та показалась в проеме. — А… А можно у вас спросить? — Катя неопределенно пожала плечами, а Тора лихорадочно пытался придумать тему. Взгляд его упал на зеркальце и тут он вспомнил: — А вот это на щеке у меня — вашей руки дело? Если да, то за что? Катя как-то странно склонила голову набок, но ответить не успела — издали послышались гудки машины. Оба посмотрели туда, откуда доносился звук. — О! — обрадованно воскликнула она, ставя ведра наземь. — Надеюсь по твою душу-таки приехали… — и быстро ушла. Тора тоже облегченно выдохнул, роняя голову на грудь. Ну наконец-то, не прошло и года! — Разберемся! — вскоре услышал он строгий голос и на дорожку вышло двое из ларца полицейского лица, только один повыше, а второй пониже. За ними следом взволнованно спешила Катя. — Тааак, — деловито протянул низкорослый полицейский, заглядывая внутрь бани. — Кто тут у нас такой… — но едва разглядев пленного, изумленно выдохнул: — Везууучий случай! Торсунбек Буцумович! Вы ли это? — День добрый, — кивнул Тора. — А вы как меня узнали? — Эй, Данзохан, глянь сюда! Тут пропажа нашлась! — крикнул он за плечо коллеге, который активно записывал то, о чем ему вещала Катя. Оба повернулись на окрик. — Разрешите представиться, младший лейтенант Саруханов Хирузжан Саскеевич, — выпалил он, демонстрируя удостоверение, а потом продолжил: — Дак брат ваш, Хашинур Буцумович то по рассвету всех на уши поднял, о пропаже заявил. Рвёт и мечет, страшно смотреть! Ну и вообще я вас так-то и раньше вживую видал… А вы чего тут сидите? — Да так, — Тора кивнул себе за спину. — Наказание отбываю. За хулиганство. Есть смысл мне потом просить вычесть это время из основного срока? — Ебано-сусанно… — протянул лейтенант полушепотом, едва взглянув на его хитросвязанные руки, после чего гаркнул. — Так, гражданочка, как вас там? Ну-ка живо предоставьте любой режущий предмет! Притихшая Катя растерянно вытащила что-то из кармана и протянула тому в руки. Оказалось что это были ножницы, которыми Саруханов быстро перерезал все веревки. Тора с непередаваемым облегчением вытащил руки из-за спины, растирая их в местах, где те были туго перевязаны веревкой, а потом обратил внимание на ладони. Зрелище они конечно представляли плачевное: вся кожа до самых локтей была усыпана мелкими порезами, лишний раз подтверждавшими, чем он этой ночью занимался. — А вы, уважаемые, чего так долго добирались до нас? — строго спросил Тора, поднимаясь на ноги и выходя наружу. Оба полицейских и Катя удивленно запрокинули головы назад, поскольку чем-чем, ростом природа его точно не обделила. — Население вас часами оказывается дождаться не может. — Виноваты, господин Сэнджубаев, — подал голос второй, Данзохан. — Весь состав был с самого утра занят исключительно вашими поисками и никто предположить даже не мог, что заявление гражданки о взломе с проникновением касалось именно вас. Но вы не переживайте, — полицейский зло зыркнул на Катю. — Тут еще разобраться надо будет, кто и в чем виноват. На лицо похищение политического деятеля, незаконное лишение свободы, возможно причинение тяжких телесных повреждений. А если еще и группой лиц по предварительному сговору? Сейчас съездим с вами на медосвидетельствование и вы напишите заявление… С каждым новым словом полицейского Катя бледнела всё сильнее и сильнее, а руки ее безвольно опускались вдоль тела. Тора видел, как на глаза ей наворачиваются слёзы и не выдержал. — Так, а ну-ка отставить! — рявкнул он так громко, что что оба хранителя правопорядка подпрыгнули там, где стояли; Катя при том не шелохнулась, опустив пустой взгляд вниз, словно из нее душу вынули. — Сказано вам, тут виновный я. Катерина, — обратился он к ней. — Я... Я бы хотел перед вами извиниться за все неудобства, что вам причинил. И, знайте, вы имеете право написать на меня заявление, как вы того и хотели. А вы, - зыркнул он на полицаев, - Обязаны его принять, ясно вам? Оба полицая, вытянувшись по струнке, испуганно закивали головами, боясь сказать слово поперек, а Катя грустно покачала головой. — Нет, — безжизненно прошептала она. — Не буду ничего писать. Уходите, — и отвернулась. Трое мужчин безмолвно двинули на выход. Перед тем как сесть в машину, Тора обернулся. Катя стояла в воротах, словно каменная. Лицо ее совсем ничего не выражало, но Тора мог поклясться, что видел, как дрожала у нее нижняя губа. Ему так не хотелось оставлять несчастную женщину в таком состоянии; хотелось подойти, взять ее за руку и заверить, что всё будет хорошо и не стоит верить этим пустобрехам, но не мог. Положение не позволяло ему делать что-то подобное, особенно в присутствии посторонних лиц, явно следящих за ним с передних сидений. А ведь именно он был от начала и до конца виновен во всех ее сегодняшних бедах. Так, помявшись несколько секунд, он всё-таки выдохнул: — До свиданья, Катя. — И вам всего, — выдавила она из себя. — Торсунбек Буцумович. *** Всю ночь Катя не сомкнула глаз, мечась по кровати в переживаниях. Сон не приходил ни на минуту. Едва забрезжил рассвет, как она вскочила, впрыгнула в спортивную форму и выскочила из дому на пробежку, самую раннюю в своей жизни, на ходу всовывая в одно ухо наушник. Точно говорят, перед смертью не надышишься, а ожидание участи мучало сильнее самых страшных предположений. И угораздило же этого Сэнджубаева по пьяни заползти именно в ее сад! Не в Галькин, у которой цветы растут, как сорная трава! Не в сад алкашей Петровых, у которых и забора то нет — проходная зона! Нет! Из всех живущих в секторе именно в ее сад эта бледная чума пришла без спросу. И теперь думай да гадай, откуда прилетит к ней месть обиженного депутата. И в каком объеме. В целом она готова была еще побиться за свою правду, лишь бы никого из родных эта возможная война не зацепила. Ведь на войне, как говорится, все средства хороши и идут в ход… Свежесть и прохлада утреннего воздуха понемногу остужала взбесившиеся нервы, но обида никак не отпускала полностью. Нет, она однозначно сделала всё правильно. Никто не имел права, будь то гашенный торчок или всесильный депутат, вламываться на ее территорию без спросу! Никто! Да еще и портить то, на что она потратила недели своей жизни. Розы не просто имущество — это ее труд, кровь и слёзы, которые не купить ни за какие деньги. Если б этот депутатишка на своей офисной шкуре да своими нетрудовыми пальцами почувствовал, каких сил стоит в их условиях вырастить хоть один цветок, ни в одном из состояний он бы не совершил такого вандализма. Но белому человеку явно были неведомы тяготы жизни простой женщины. Нет, таким как Сэнджубаевы это было точно невдомек… А еще ведь, собака такая, целоваться лез! При воспоминании об этом Катю опять охватил странный гнев и она побежала еще быстрее. Ну вот как можно считать проявление симпатии от мужчины в обдолбанном состоянии за комплимент? Нет, это скорее оскорбление! Но, Катя довольно усмехнулась, влепила она ему хорошо. Так, что этого высоченного наглеца на сто восемьдесят развернуло. Жаль, что рано вырубило. Знай она тогда, чем вся эта история обернется, еще бы наподдавала. Хотя… Катя неожиданно вспомнила последний взгляд Торсунбека, но тут же тряхнула головой. Да нет. Глупости. Внезапно любимую песни из заезженного плейлиста перебила стандартная мелодия звонка. — Катя! — едва приняв вызов услышала она в ухе визгливый голос соседки Люси, которая еще ни разу в такую рань не просыпалась по своей воле. — Катя! Тебя где носит? Беги сюда! — Сейчас прибегу, — не сбавляя темпа, сквозь одышку ответила Катя и тут же перестроила маршрут. — Люсь, а че случилось то? Ты чего не спишь? — Да поспишь тут, когда сигналят без перерыва под окнами! — негодовала Люся, которая от любого лишнего шороха могла учинить скандал. — Приехали черти какие-то на огромных таких танках и творят, че хотят! Сказали, что по твою душу явились, дорогая моя. Так что закругляйся со своей подготовкой к олимпиаде и живо сюда, разбирайся со своими мужиками! — Да бегу я, бегу… — выдохнула Катя и сердце ее больно сдавило. Ну вот и всё, добегалась. До дому ноги несли ее на автомате и чудом, так как стали ватными. Уже издали она заметила у своих ворот две действительно огромные черные, наглухо затонированные машины, названия которых не знала, но как-то в сериале одном видела, что с помощью таких правительственные службы людей похищают. Страх сковал все мышцы, а заодно и мозг, но тело, словно под гипнозом, продолжило движение дальше, навстречу неизбежному. Тут из-за машины вышел мужчина, весь в черном и темных очках, и шагнул к ней навстречу. Катя на остатках самообладания подошла к нему. Ну вот и всё, подумала она. Сейчас ее запихнут в эту ужасную машину, а потом попросту сотрут все упоминания о том, что жила на свете такая Катя, которая любила цветы, повышивать вечерами и прогулки на свежем воздухе… — Вы — Катя? — ровно спросил человек, пока не подавая признаков агрессии. — Да, это я, — просипела она, тяжело дыша и мысленно прощаясь с жизнью. Мужчина удовлетворенно кивнул и… — Распишитесь, — велел он, протянув ей планшетку с бумагой и ручкой, которую оказывается все время держал в руках. Катя глупо уставилась на бумагу, ничего не понимая. Сейчас что, перед похищением надо согласие жертвы брать? По типу добровольного информированного? Как в больницах? — Зачем? — тихо пискнула она. — Ну… — мужчина немного растерялся. — Затем, что заказ доставлен получателю. Чтоб потом с меня не спросили. За этим. — Заказ? — глухо повторила Катя. — Но я ничего не заказывала… — Эта информация мне уже недоступна. В любом случае всё уже оплачено, — пожал он плечами. — Я всего лишь курьер. Так вы распишитесь или как? Словно в бреду, никак не сумев сфокусироваться на словах дурацкой бумажки, Катя кое-как черканула закорючку там, куда ткнул мужчина. — Вот, — протянула она планшетку обратно. — А как узнать, кто заказчик? Мужчина перевернул пару листов и покачал головой. — Тут фамилии нет, значится только фирма — КонохаКо. Если вам это о чем то говорит, — ответил он и распахнул дверь минивена. — Ну что, куда всё это выгружать? Катя заглянула в салон и, ахнув, чуть не потеряла сознание — он весь, от потолка до пола, полностью был забит цветами, а из ближайшего к ней куста розовых, как самый нежный из рассветов, роз торчал одинокий белый конверт. — Катя! — услышала она крик Люси, но чего та кричит уже не понимала. — Катя, ты слышишь? Катя, воду дали!