Агрегатное состояние старых знакомств

      Полутемную комнату заполняли звуки тяжелого дыхания, редких стонов и еще более редких реплик. Долговязый мужчина, чья сероватая оголенная кожа терялась на металлической поверхности какого-то замысловатого оборудования, надсадно вскрикивал на особенно грубых движениях и тщетно искал опору. Влажные ладони скользили по гладкому столу, а партнерша, глухая к его страданиям, и не думала опускать закинутое на плечо колено или сбавлять излишне быстрый темп. Она лишь с сытой ухмылкой наблюдала, как ее член погружается в нежное лоно, едва способное принять всю ее длину, как натягиваются тонкие пульсирующие стенки, плотно обхватывая ствол и так замечательно сжимаясь, если сдавить пальцами узкие бедра и войти глубже, вслушиваясь, как тяжелая мошонка хлопает по ягодицам...       Впрочем, смотрела не она одна.       Тсади сидел на типично неудобном табурете, продвинутом к стене, и старался превратить самокрутку в дымовую завесу. Получалось не слишком. Сизые струйки замирали перед ним лишь на пару мгновений и вероломно уплывали куда-то под высокий потолок, гонимые системой вентиляции служебных помещений, черт бы побрал этот технологический прогресс. Очередной окурок упал к ногам, пока пальцы привычно скручивали новый. Он хмуро затянулся, даже более мрачный, чем обычно, скорбно смотря перед собой. С этого места слишком хорошо было видно, как сильные смуглые бедра его подчиненной вколачиваются в растянутый вход его бывшего начальника. Алеф даже не раздевалась — просто расстегнула брюки, стянув их ровно настолько, чтобы они не мешались, и не планировала обращать внимание на то, что грубоватая ткань натирает чужие бедра с каждым толчком. Впрочем, едва ли это сейчас имело значение для самого же Гимеля, распятого на таранящем его члене, выбивающем дыхание вместе со способностью к сопротивлению. Алеф вскинула его ногу еще выше, наклоняясь к его шее и нашептывая какие-то пошлые гадости, обрывками долетающие до дальней стены. Тсади был почти готов выпустить заряд электронного парализатора сознания себе в висок, лишь бы не слышать этот грязный треп и хриплое, задушенное шипение Гимеля, чей мутный взгляд бездумно шарил по стенам и потолку. Когда тот наткнулся на их невольного наблюдателя, Тсади показалось, что туман, застилающий белые зрачки, почти развеялся, позволяя разглядеть в них проблеск нерасшифрованных эмоций. В груди что-то горячо сжалось, прожгло тонкие стенки и провалилось в желудок. Пару лет назад Тсади сам как-то раз был на месте Гимеля. А еще несколько лет назад был готов что угодно отдать, лишь бы оказаться на месте Алеф. Сейчас же он скорее молил об избавлении, но, как известно, любым желаниям свойственно сбываться в самое неподходящее время в самой неподходящей форме. Грязный рот Алеф тем временем продолжал извергать из себя первосортную дрянь. Хотелось кинуть в нее чем-нибудь, призывая заткнуться, но становиться участником процесса, пусть даже косвенным, хотелось еще меньше. Оставалось только терпеть... Коробочки хватит еще на пять сигар, и Тсади надеется, что получившейся дюжины, выкуренной за раз, ему хватит, чтобы полностью утратить связь с реальностью и перестать страдать.       — Твоя узкая маленькая дырочка так и засасывает меня, смотри, — она полностью вышла, одной рукой разводя скользкие губы в стороны, открывая обзор, и ухватываясь другой за черные, вконец растрепавшиеся волосы, заставляя Гимеля смотреть туда, куда хочет она. Влажное чавканье, с которым она издевательски медленно проникла одной только головкой, замерла и снова вытащила, чтобы вогнать уже до основания, едва не заглушило ее прерывистый, слегка севший голос, — такая же развратная, как и ее хозяин. Ох, блять... Так жадно сжимаешь меня в себе, будто выдоить пытаешься. Не волнуйся, сладкий, ты получишь больше, чем мог бы мечтать, можешь не сомневаться, я смогу заполнить твои жаждущие дырочки полностью, м-м-м... Все твои дырочки, да...       Алеф подтянула его голову еще выше и широко лизнула приоткрытый, высушенный частым дыханием рот, жарко выдохнула и забралась языком внутрь, не встречая и толики сопротивления на своем пути. Она успокоилась только когда вылизала его полностью, изучив небо и щеки, пройдясь по деснам, пощекотав уздечку и щедро смочив собственной слюной чужой почти высохший язык, чувствуя, как тот подергивается не то от отвращения, не то от извращенного удовольствия. Скользнув по нему напоследок глубже, с нажимом пройдясь кончиком языка по корню и немного дальше, чувственно и влажно лаская миндалины и язычок, заставляя чужое горло сжиматься в спазме, она с довольным смехом отстранилась, оставляя чужой рот в покое и давая Гимелю пару мгновений откашляться и перевести дыхание. А потом вогнала член сильными и частыми толчками, едва ли не пополам складывая, выбивая крики и маты, вынуждая хвататься мокрыми дрожащими пальцами за рубашку и шипеть что-то достаточно тихое, чтобы "черт возьми, хватит" можно было принять за "да, господи, еще", замерла, едва ли не с яйцами забираясь в растраханную дырку, и, крупно вздрагивая, приникла к чужому взмыленному телу, изливаясь внутрь. Гимель захрипел протестующе, уперся пяткой в чужое плечо, извернулся в хватке, силясь отстранится, но Алеф только зарычала, сильнее стискивая пальцы и вцепляясь зубами в маячившую перед глазами бледную кожу. Гимель затих, с глухим ударом роняя голову на гладкий металл, сдаваясь.       Длинно выдохнув, она пробыла так недолго, и прежде, чем он успел бы опомниться, перевернула расслабленную фигуру, притискивая грудью к холодному металлу и прогибая, вздергивая тощую задницу вверх, согнув в коленях дрожащие, разъезжающиеся ноги и расставив их шире, чем сам Гимель когда-либо решился бы. Маленькие половинки раскрылись, яйца, по которым стекала толчками выливающаяся из наполненной дырки сперма, свободно свисали, едва не касаясь стола. Он весь был на виду, раскрытый, непотребный, и Алеф довольно пожирала глазами развратный вид контрастно нетронутого колечка мышц и влажного, не способного закрыться, наполненного изнутри лона. Ограничиваться глазами она, впрочем, не собиралась. Свободно вставила и развела пальцы, наблюдая как мутно-белые капли вытекают быстрее, свела их снова, собрала вытекшее, затолкнула обратно. Звонко шлепнула по бледному бедру, оставляя розовеющий след и белесые разводы с пальцев, наслаждаясь, как вскинулся Гимель, как дернулось колечко мышц, как сжался зияющий вход.       — Да, вот так, мальчик, правильно, держи ее в себе, — ладонь скользнула по ноге, от колена и выше, прошлась пальцами дразняще близко к напряженному длинному члену и легла на живот. Надавила, и сперма с бульканьем вырвалась из дрожащего отверстия. — ай-я, как нехорошо...       Ладонь тяжело опустилась на послушно заалевшую ягодицу.       — С-сука... — Гимель захрипел, горбя спину, прижимаясь пылающим лицом к спасительно холодному столу.       Смешок за его спиной заставил испустить еще парочку шипящих ругательств сквозь зубы, пока Алеф довольно разминала розовеющие под ее пальцами половинки.       Замолчать его заставило ощущение все еще мягкой головки, свободно толкнувшейся в гостеприимно хлюпнувшее отверстие. Алеф скользила неспешно и почти лениво, и ее член, крупный даже в таком состоянии, выталкивал сперму из переполненной дырки. Она стекала к яйцам, капала по ногам, собираясь небольшой лужицей на столе. Ладони скользнули по рельефу позвоночника, заставляя выгнуться, припечатывая к столу, пальцы легли на основание шеи, почти ласково. Скользнули по позвонкам, зарылись в волосы и потянули, резко насаживая на уже полностью вставший член. Гимель всхлипнул, жмурясь, неудобно задирая голову, едва удерживаясь на разъезжающихся локтях.       Высунув скользкий, хорошо смазанный член, она направила его свободной рукой в подрагивающий сфинктер, толкаясь головкой, размазывая смазку. Мышцы поддавались плохо, пульсировали, туго обхватывая самый кончик и не пуская дальше. Алеф выпустила темные пряди, перехватила его через грудь, устроив чужую тонкую шею в ладони, чувствуя, как уперся в нее острый подбородок, и опустилась теплыми поцелуями по загривку, выводя рунные вязи языком на лопатках, перебирая второй рукой натертые жесткой поверхностью горошины сосков, вытягивая из тела под собой горячечные стоны с прерывистым дыханием, вынуждая расслабиться, отдаться на милость ее рук. Гимель повис в ее ладонях почти безвольный , лишь иногда пробираемый мелкой дрожью, переставший уже цепляться сводимыми судорогой пальцами за ее предплечья или искать опоры в скользкой поверхности стола, и Алеф мягко насадила его на себя, подтянув руками все тело, движением слитным и длинным, почти полностью удерживая его на весу. Мышцы послушно разошлись, плотно смыкаясь вокруг толстого ствола, растягивающего их чуть не предельно. Она натянула его на себя до основания, глубже, чем могла это сделать ранее, и Гимель выгнулся, взвыв на одной ноте, подаваясь бедрами вперед в попытке уйти от проникновения, но Алеф лишь крепче обхватила его грудь, до белого вжала пальцы в бедро, удерживая, прижимая пах вплотную к его копчику, наваливаясь, накрывая своим телом и пришпиливая его к столу, словно бабочку булавкой. Гимель стискивал ее почти больно, и она с усилием расслабила пальцы, ласково скользя с бедра к животу, мягко прижала ладонь, чувствуя, как дрожат под ней сведенные мышцы и как шлепнул по тыльной стороне мокрый от предсемени член, отняла руку и обхватила его, дроча сильно и быстро, срывая с губ партнера жалкий вскрик. Провела кулаком от основания, стиснула головку, массируя ее пальцами и коротко двинула бедрами, шлепнув яйцами по все еще раскрытой дырке. Опустила кулак по длине, сделала круг бедрами, и еще, снова отвела ладонь к головке, выскальзывая членом наполовину и насадила его на член и кулак одновременно, заставляя забиться в руках, сипло выстанывая нечто невразумительное. Член в ее хватке дернулся, и она старательно выдоила его, выкручивая ладонь. Гимель задушено всхлипнул, еще пару раз вздрогнув, и затих, пока Алеф не стиснула так и не выпустившими уже опавший, сверхчувствительный после недавнего окончания член пальцами, разминая, гладя, массируя, двинув при этом бедрами назад. Гимель вскинулся от болезненной стимуляции, затрепыхался в ее руках, изловчился дернуться назад, самостоятельно и невольно насаживаясь на твердый стержень. Вскрикнул пораженно, пойманный, необдуманно порываясь вперед и снова попадая в цепкую ловушку рук, и обмяк, задыхаясь и кусая губы, глуша стон не то боли, не то удовольствия. Его член снова был напряжен, болезненно-красный, с набухшей головкой, то и дело мелькающей сквозь ловкие пальцы Алеф, неторопливо и ритмично, как послушную куклу, натягивающей его на свой член.       — Умница, — она мягко прижалась губами к местечку за ухом, лизнула и, не удержавшись, схватила губами кончик длинного уха, довольно вслушиваясь в глухое мычание, — вот так, да, видишь, как просто принять меня, боже, какой же ты... Ничего, ничего, сейчас привыкнешь, ты же почти что создан для моего члена, так восхитительно сжимаешь, ох, тебе тоже будет хорошо, нужно только... М-м-м... Какой же узкий...       Она не затыкалась, прижимаясь губами к шее, и Гимель скорее чувствовал, чем слышал, что именно она несет. Впрочем, и это продолжалось недолго — лишь до того момента, пока мышцы не перестало спазмически скручивать от непривычного растяжения, и он, наконец, не принял в себя Алеф почти без натуги. В тот же момент она, жарко простонав ему в ухо, вставила с уже знакомой силой, почти не задерживаясь, раскачивала бедрами, подтягивала тушку Гимеля, вознамерившись, по видимости, вытрахать из него всю душу. Она трахала его быстро и плотно, порой замедляясь в какой-то вдумчивый и обстоятельный ритм, чтобы снова сорваться в частые, короткие движения. Гимель не отметил, в какой момент уперся руками в качающийся перед глазами стол, начав насаживаться самостоятельно, пока с губ срывались более чем однозначные возгласы, осознав себя уже только обессилевше лежащим в липкой и скользкой луже, с хрипло стонущей и неритмично вколачивающейся в него Алеф, опершейся ладонями о стол рядом с его лицом. Она выдержала еще несколько толчков, прежде чем уже знакомо замереть глубоко внутри. Он почувствовал пульсирующе стекающий, наполняющий его жар. Его было слишком много, и он зашипел, изгибаясь, соскальзывая с извергающегося члена, и остатки спермы брызнули ему на поясницу, исполосовав белесыми потеками. Алеф загнано дышала, удовлетворенно любуясь своей работой, пока сперма пульсирующие вырывалась из вытраханного и растянутого по королевским размерам колечка мышц, затекая во все еще не закрывшееся лоно, смешиваясь со старой, остывшей и местами подсохшей и стянувшей кожу.       Она выпрямилась, отводя от лица влажные, спутавшиеся волосы и лучезарно улыбаясь.       — Черт, детка, это было просто незабы...       Типично неудобный для сидения, но вполне пригодный для базовых атак табурет с глухим стуком опустился на растрепанную идиотскую голову.       — О, да, это было просто незабываемо, — Тсади буквально выплюнул последнее слово, аккуратно прислоняя табурет обратно к стенке и отталкивая бессознательную Алеф ступней, — отдам последнюю скорость за возможность это, черт побери, забыть.       Гимель лежал, мало вникая в происходящее сзади, полностью сосредоточившись на маленьких бороздках на столе, оставленных, по всей видимости, Алеф, пока внезапно тонкие пальцы не стиснули его плечо, потянув вверх с настойчивостью носорога. Пришлось собирать растекающиеся конечности и отлипать от стола.       — ... куда... — голос был, как наждачка, и столь же чувствительно резанул горло. Одно слово — все, что он смог из себя выжать.       — На кудыкину гору, собирать помидоры, — Тсади слегка трясло и заносило на поворотах. Он сам не знал, от злости и прочих эмоций или все таки от двенадцати выкуренных самокруток, — в стерилизатор. Закину тебя туда и по зданию включу.       На то, чтобы спросить, не собирается ли он вспомнить о валяющейся в комнате Алеф, прежде чем включать полное очищение от биологических отходов, Гимеля уже не хватило.