Прима

      — Проклятье, Мигель, если ты будешь сидеть и молчать, то как я смогу тебе помочь?! — взорвался Родриго. — Или ты сюда кофе пить пришёл? — кивком головы указал на полупустую чашку. Уже, кажется, третью. — Так я тебе не трактир! Я такой же алькальд, как и ты!       — Не люблю приносить дурные вести, но за твоей головой из Мадрида собираются отправить ваших мясников, — Мигель Линарес одним глотком допил кофе, не почувствовав вкуса. Чашка звонко цокнула о блюдце. — Они считают, что ты готовишь восстание! Вернее, не ты один, а чуть ли не все каталонские маги! Так что помощь нужна вашему брату!       С Родриго они были на «ты» со времён битвы при Кавите и осады американцами Манилы, когда он сам ещё будучи зелёным юнцом наблюдал, как железные монстры американцев берут порт в клещи и как лишь один корабль Короны отважился на эвакуацию гражданских испанцев. Командовал посудиной Родриго Альмейда. Мигель помнил, как его отец, комендант Манилы, ворчал: «Откуда мокроусый сопляк может знать премудрости судоходства? Он же нас через пять минут утопит!» Но уже спустя несколько часов от пренебрежительности отца не осталось и следа. «Сопляк» мало того, что набил на борт гражданских как сельдей в бочку, он сумел вырваться из осаждённого порта, напоследок утопив один из вражеских кораблей, и на всех парах понёсся через весь земной шар к берегам родной Барселоны. Многим позже, когда корабль проходил территориальные воды Индии, Мигель узнал, что Родриго, несмотря на юный возраст, носил грозное прозвище — El Tiburon. И отнюдь не за красивые глаза.       — Снова здорово, — зло проворчал Альмейда. — Им ещё не надоело? — Мигель промолчал: вопрос был явно риторическим. — Как не вовремя эти глупцы опять взялись праздновать параноиков! Или наоборот — очень вовремя. Это смотря с какой стороны глядеть.       Родриго знал, о чём говорит. В американо-испанскую в экипаж каждого фрегата всеми правдами и неправдами пытались впихнуть хотя бы десяток магов. «Для усиления», — талдычило тогда Министерство магии. «На убой», — мрачно резюмировал Альмейда, когда, успев стать алькальдом магического сообщества столицы Каталонии, в компании Мигеля, своего коллеги-алькальда — правда, Барселоны немагической — потягивал божественную сангрию в таверне доньи Эухении. «В мировую, несмотря на объявленный нейтралитет, они втихаря отправляли волшебников в самоубийственные рейды. В нашем правительстве, к сожалению, не идиоты сидят. Они отлично понимают: Каталония — это страна, а волшебники — основная ударная сила её армии». Линарес был полностью согласен. Он довольно давно узнал о существовании мира магического. И, будучи наблюдательным от природы, быстро пришёл к выводу, что именно каталонских колдунов можно было считать лучшими. И потому — самыми опасными.       — Ладно, хватит уже раскисать, — волшебник ощутимо хлопнул Мигеля по плечу. — Раз они идут сугубо за моей головой, то едва ли их будет много. Выкручусь. Давай-ка лучше придумаем, как вытащить твоего брата. Это ведь он передал информацию?       — Да. Но Диего уже здесь, он успел унести ноги из Мадрида. Сейчас пережидает бурю в моём доме, в подвале.       — Вы, другие, меня убиваете, — Родриго раздосадовано хлопнул себя по лбу. — Чуть что — сразу подвал!       — А куда ещё деваться, раз мы вашими фокусами не владеем? — Мигель кивнул на лежавшую на столе газету, как на яркий пример.       Когда-то Альмейда предлагал подписать коллегу на прессу колдовского сообщества. Мигель тогда промолчал. Не объяснишь ведь толком безбожнику Родриго, что развращать свою душу всякими колдовскими штучками — всё равно что дьяволу поклоняться, не пристало такое богобоязненному христианину. Спорить с волшебником он тогда не стал бы и подавно — это всё равно что вычерпать океан ложкой.       Правда, многое из того, что разъяснялось на проповедях, богобоязненный христианин уже давно поставил под сомнение. Падре в церкви Святой Катарины, прихожанином которой был и Мигель, говорил, что любой колдун — мерзость пред лицом божьим, что любой из них имеет куда больше общего с бесом, чем с человеком. И когда-то Мигель верил. Верил истово, будучи полностью уверенным, что, раз уж падре говорит, значит, так оно и есть. Но теперь всё было иначе. Волшебники — такие же люди. Взять хотя бы Рогриго. Две руки, две ноги, голова. Никаких рогов и хвостов, присущих бесам. Да и душой он устроен так же, как и любой другой человек: и поддержать может, и пошутить, умеет и радоваться, и горевать. Так что падре, кажись, дал маху. Сомневаться же в догмах религии непосредственно Мигель был пока не готов.       Тем временем Родриго щёлкнул пальцами. За окном послышался шум крыльев — и на подоконник приземлился белоголовый сип Бубо — питомец и посланник волшебника. Когда Линарес впервые увидел этого монстра, испугался до икоты. И подумал, что, возможно, падре был прав: держать у себя стервятника может только дьяволопоклонник. Но ошибся. Бубо оказался исключительно добрым птахом.       — Надо помочь твоему Диего исчезнуть из Барселоны на какое-то время: если в Мадриде ещё не поняли, что был шпион, то поймут. И скоро. Когда придут и за ним, и за тобой — вопрос времени.       — Я остаюсь здесь! — ощетинился Мигель. — Хорош алькальд, который бросает город!       — Знаю, поэтому не предлагаю бежать с братом, — отмахнулся Родриго и погладил сипа по голове. — Приведи Тарика, дружище.       Бубо осторожно ущипнул хозяина за руку и сорвался с места.       Теперь оставалось только ждать.       Ожидание бывает разным. Ты часами лежишь неподвижно в засаде на охоте, выжидая, когда покажется зверь. Такое ожидание азартно. Оно заставляет одновременно и собраться, и пьянит, не хуже вина. Бывает же ожидание, которое хуже пытки. Когда от тебя ничего не зависит. Когда ты ничего сделать не можешь. Будь Мигель один — точно сорвался бы. Начал бы метаться по кабинету, как лев в клетке, поминутно глядя на часы, разбил бы вон ту здоровенную вазу у стены…       — Не трясись, — Родриго правильно истолковал состояние приятеля. — Тарик всё сделает в лучшем виде. Твоего Диего даже если будет искать целый полк авроров, то и за сто лет не найдёт. Так что…       Его прервал ритмичный стук в дверь.       На пороге стояла красивая, как ангел, молодая женщина с маленьким мальчиком.       — Добрый день, — мелодично пропела она с чудовищным акцентом. Мальчонка коротко поклонился. — Прошу прощения за вторжение, господа. Мы только приехали, хотели пройти процедуру регистрации, вот только… — дама несколько раз щёлкнула пальцами, явно подбирая нужное слово. — У собора мы видели девятерых авроров. Похоже, они идут сюда. И настроены, мягко говоря, не на милую беседу.       

***

      Реакция меня не подвела. За секунду до того, как из палочки одного аврора выстрелил фиолетовый луч заклинания, я схватила сына за шкирку, и трансгрессировала рядом с Санта-Мария-дель-Мар. Проверив округу на наличие магглов, что могли быть свидетелями моего колдовства, я рванула к крыльцу собора. Осмотрев сына на наличие ран и ушибов, я облегченно вздохнула. Мой мальчик, явно не ожидавший столь стремительного побега, испуганно уставился на меня:       — Ма… мама, что это вообще было? Почему эти люди на нас напали? — выбитая с петель дверь и орущие друг на друга мужики, да еще на неизвестном ему испанском, были для мальчика потрясением. Что уж греха таить? После чопорных англичан, которые сперва постучаться, а потом тебя повяжут, подобные выходки испанцев были для меня из ряда вон выходящим! Эти идиоты даже не посмотрели на то, что в кабинете был ребенок! Вот тебе и хранители закона!       Ласково потрепав сына по голове, я мягко притянула его к себе. Первый день в Барселоне — и сразу угодить в заварушку! Что за издевательство?! Однако, было в этом что-то … интересное. Даже с моим никчемным уровнем владения испанским, из всех слов я поняла: мои новоиспеченные знакомые были важными шишками, которых власть не может просто разжевать и выплюнуть. Один из них маггл, без сомнений. Какой маг будет хлопать глазками, пока на него направлен кончик волшебной палочки. А вот второй…       Вытащив Герпия из кармана зачарованного пиджака, который селестрий облюбовал ещё на корабле и ни в какую не желал покидать, ссылаясь на мерзкую погоду, я аккуратно обвила им шею сына, перед этим накинув на нас дезиллюминационные чары. От касания холодной чешуи (занятно, но чешуя Герпия, в отличие от любой немагической змеи, всегда сохраняла холод) Том забавно дернул плечами:       — Мам, зачем это? — погладив черное гибкое тело змея, мальчик изучал переливающуюся при свете солнца чешую селестрия. Завораживающее зрелище: пляска тысяч маленьких радуг. Присев на корточки, чтобы сравняться с сыном ростом, я перешла на парселтанг:       — Герпий, что ты чувствовал, когда мы были внутри? — хохолок на треугольной голове засиял фиолетовым. Селестрий задумался:       — Было слишком сложно определить, госпожа. Эти люди были чересчур эмоциональны, поэтому все перемешалось в кашу, — Герпий высунул язык, пробуя теплый воздух, — но одно могу сказать точно: от авроров за милю разило ненавистью. Так ненавидят клятвопреступников.       Клятвопреступники? Какие клятвы могут быть между местными чинушами и центральной властью? Тут меня словно прошибло током. Точно! Как же я могла забыть? Каталония и Испания! Каталония с Барселоной во главе спит и видит себя независимой! Осознание положения вещей буквально подбросило меня на ноги, как пружина. Здравый смысл и авантюризм боролись во мне, будто сцепившиеся в схватке ангел и демон. Один кричал о том, что не стоит повторять ошибок, которые я совершила в Британии, что нужно залечь на дно, а дальше мелкими шагами идти к цели. Второй же шептал, как полезны могут быть новые знакомые, что они могут помочь влиться в общество и разгадать тайны родословной. А всего-то нужно им помочь. Тряхнув головой, дабы успокоить этот рой мыслей, я снова обратилась к селестрию:       — Ты понимаешь, что я чувствую. Скажи мне, Герпий, что подсказывает тебе твоя интуиция?       Змей застыл без движения. Лишь хохолок на его голове быстро-быстро менял цвет с фиолетового на лиловый.       Строго говоря, я всегда была человеком, предпочитавшим чувствам логику. Термоядерный темперамент — адское наследие моей семейки — то и дело пытался взять надо мной верх. Иногда ему это даже удавалось. И в такие моменты я становилась опасной — не только для окружающих, но и для себя. Мои эмоции, вернее, их сила — оружие массового поражения, которое лучше всего держать в самой глубокой шахте, для надёжности замуровав в несколько слоёв свинцовых плит. И если от эмоций был какой-то толк (они порой служили прекрасным топливом для магии), то интуицию изначально я воспринимала почти как болезнь — нечто вроде шизофрении. Но Юджин поднял мои предположения на смех: дескать, интуиция — это ряд очень быстрых расчётов и выводов, которые не отслеживаются сознанием. Если это действительно так, то Герпий, который ошибался крайне редко, получалось, был и другом, и советчиком, и опорой, и суперкомпьютером в одном флаконе. Интересно только, какие зубодробительные умозаключения помогли ему найти в густонаселенном Лондоне наследницу Слизерина и потомственного змееуста?       Тем временем, суперкомпьютер прошипел:       — Я должен сказать вам уходить и спасать свою жизнь, госпожа. Но, вопреки здравому смыслу, я посоветую вам осуществить то, в чем вы так сомневаетесь.       Значит, можно рискнуть. Конечно, боец из меня аховый, но допросить авроров — в этом я точно смогу помочь.       — Герпий, охраняй Тома. Если вас кто-то увидит и сунется со злым умыслом — убить на месте, — отдав приказ селестрию, я снова обняла сына.       Том поднял на меня свои огромные карие глаза, в которых плескался страх:       — Мама, не надо, прошу! Они ведь могут убить тебя! — последние слова были произнесены шепотом. На уголках прекрасных глаз моего малыша собирались предательские слезы, что он давил всеми силами. От подобной картины мое сердце защемило. Поцеловав его в нежную щеку, я прошептала ему на ухо:       — Мама ведь обещала, что никогда тебя больше не бросит. Я не покину тебя, даже если придется обмануть саму Смерть! Ты понял меня? Просто доверься мне, хорошо? — Том кивнул, скрыв скупые слезы в складках моего пиджака, — Если Герпий скажет тебе бежать — беги.       Обняв сына в последний раз, я трансгрессировала обратно в кабинет, где разразилась нешуточная бойня.       

***

      Будь прокляты эти авроры, чтоб их тролль отымел! Эти болваны сломали мне палочку! Ну, обезоружил ты — и хватит. Но нет, надо в нее еще и взрывным заклятием засадить! Я не имела никакого опыта в дуэлях и осталась на своих двоих лишь благодаря почти звериной реакции. Когда включается реакция «бей или беги», организм способен на чудеса.       Толку от меня было мало, ибо в боевой магии я была абсолютным профаном. Использовать Непростительные было равносильно билету в один конец до Азкабана местного разлива, а другого у меня в запасе практически не было. Пара проклятий, Протего, да Экспеллиармус. Именно в тот момент, когда мне чуть было не надрали зад, я зареклась пренебрегать такой важной частью магической практики, как дуэли.       Небрежно вытерев пот рукавом пиджака, я повернулась в сторону незадачливых блюстителей порядка. Каждый из них был безоружен и связан толстыми веревками. Кое-кто вообще валялся, как мешок с картошкой, парализованный Петрификусом. Кажется, мои пациенты.       Возле поверженных авроров ястребом кружил один из моих новых знакомых. Родриго, если я не ошибаюсь. Маггл же, выползший из своего «безопасного» укрытия в виде перевернутого дубового стола, смачно выругался в адрес авроров. Родриго небрежно смахнул кровь с запястья, кинул мрачный взгляд на рану, располосовавшую предплечье и заговорил:       — В цивилизованном обществе о своем визите сообщают заранее, сеньоры. Я, конечно, очень рад вас видеть, и совру, что ваш визит был неожиданностью. Но я не думал, что он будет столь … жарким, — один взмах палочки — и он снял заклятие безмолвия с одного из авроров, — Чем обязан вашему визиту, Пабло?       Ответом был лишь тяжёлый взгляд исподлобья. Не утруждая себя разговорами, этот Пабло сначала попытался хоть как-то ослабить путы Инкарцеро, которые спеленали его по рукам и ногам, а затем многозначно хмыкнул. На лице Родриго промелькнула тень ярости. Но, в отличие от моей ярости — охра и киноварь, пурпур и золото, грозное зарево пожара — ярость этого человека была чистой, как спирт, и пронзительной, как белёсый трезубец молнии, разрезавший свинцовые грозовые небеса. Преодолев расстояние между собой и аврором в пару шагов, местный мэр улыбнулся самой располагающей из всех улыбок акулы-людоедки и вкрадчиво произнёс:       —Видимо, кто-то в Министерстве решил от меня избавиться, иначе вас, господа головорезы, в Барселоне бы не было. И, раз уж, по мнению этих недоумков, я всё равно не жилец, то и терять мне особо нечего, — улыбка застыла каменным оскалом, в глазах сверкнула сталь. — Так что лучше выкладывай всё начистоту, пока я в настроении. Учти, я в любом случае вытрясу из тебя нужную мне информацию, даже если придется пытать тебя Круциатусом! — странным звенящим голосом закончил Родриго.       Я же буквально зеленела от зависти: этот человек, несмотря на всю свою горячность, прекрасно владел собой! Одним словом — политик! Эх, мне до такого, как до Дели ползком…       Ответом ему послужил смех, больше похожий на собачий лай. Отсмеявшись вдоволь, аврор будничным тоном обратился к Родриго:       — Правильно думаешь, что не жилец! Твоя самоуверенность сослужила тебе дурную службу: если бы ты оглядывался почаще, то почти наверняка прожил бы долгую жизнь. Однако ты сам выбрал свою судьбу, — аврор коротко — насколько позволяла верёвка — дёрнул плечами. — Я бы прикончил тебя быстро и без мучений, а так тебе придётся очень близко познакомиться с мантикорами, — с этими словами Пабло как-то странно ухмыльнулся: гадко и одновременно опасно.       Я широко распахнула глаза от ужаса. Сердце ухнуло куда-то в район желудка, а в груди разлился противный холодок, словно там начала таять громадная ледышка. Мерлин великий! Неужели у них казнят с помощью мантикор?! Это… не просто кошмарно. Не просто по-варварски. Если я всё правильно запомнила из книги по магическим существам, то мантикора не убивает своим ядом того, кого намеревается сожрать, а лишь парализует… и разрывает на куски заживо.       А вот Родриго, похоже, перспектива быть съеденным заживо не испугала от слова «вообще». Он угрожающе сузил глаза, сделал шаг в направлении связанного аврора, но тут вмешался маггл:       — Не стоит их ни пытать, ни тем более убивать, дружище! — Мигель прекрасно знал, что его приятель не блефовал. — Может, есть иной способ выяснить всё, что тебя интересует?       Родриго тяжело вздохнул, взъерошил роскошную тёмную шевелюру, чуть тронутую канителью седины, и отвернулся от Пабло, заложив руки за спину. Лицо сковала маска вселенского равнодушия, но в глазах пылали гнев и цепкое ожидание хищника. «Только дай мне повод», — говорили эти глаза.       — Что ты предлагаешь? Веритасерум? — раздражённо дёрнул головой. — Не сработает: у них специальная блокада стоит. Легиллименцией я не владею.       Аврор хрипло расхохотался:       — Надо же! Ты, дорогой мой Родриго, наговорил себе на ещё одну статью. Тебе ведь известно, что попытка сканирования сознания представителя аврората карается по закону? Что ж, значит, мантикоры будут рвать тебя долго и со вкусом. А я с удовольствием послушаю их пе… — договорить Пабло не позволил упругий пурпурный луч заклятия, ударивший аврора точно в лоб. На его лице застыло глупое выражение лица, а сам он, заваливаясь на бок, рухнул на своего боевого товарища, отчего стал похож на Пизанскую башню.       — Кто бы мог подумать, что меня настолько взбесит чей-то трёп, — подойдя к бесчувственному аврору, Родриго пнул его в живот своим кожаным сапогом. Наверное, было бы больно, если этот Пабло был в сознании.       Острый и внимательный взгляд исследовал меня с ног до головы, пока его обладатель не обратился ко мне:       — Глупо было вмешиваться, сеньора! С вашими навыками боевой магии, это было актом самоубийства. К тому же, случившееся — это исключительно внутренние проблемы, которые вас не касаются.       Я только тяжело вздохнула. Недоверие алькальда было более чем оправдано: какая-то мутная иностранка без роду-племени вдруг вмешивается в драку вместо того, чтобы бежать и прятаться. Я бы тоже предположила, что такой человек явно преследует собственные и, возможно, далеко не самые чистые цели. Но обратной дороги у меня нет. Конечно, пренебрежительная отповедь местного мэра меня задела, но лезть в бутылку я не собиралась: этот Родриго — чудовищно сильный волшебник. Он и без моих соплей уложил бы всех авроров баиньки. Меня он и вовсе по стенке размажет. А вот предложить услуги легиллимента и затем осторожно подкупить — это вполне рабочий вариант.       — Сеньор, простите глупое любопытство: не каждый день увидишь, что карательный отряд идет за большим чиновником. Я, как вы справедливо заметили, не боец: дуэльный опыт у меня нулевой. Но я, как ни странно, могу вам помочь: я уже залезла в головы этих министерских шавок. Не глубоко, но всё же…       Родриго криво усмехнулся:       — Не сочтите за грубость, сеньора, но, поскольку с вашими боевыми способностями вам по силам сражаться лишь с сопливыми первокурсниками условного Друмстранга, — скрестив руки на груди, он приблизился ко мне на пару шагов, — то позвольте усомниться и в остальном.       Ладно. Чего-то подобного я и ожидала. Значит, осталась только демонстрация возможностей. И капелька давления.       — Во-первых, дон Родриго, я не могла бросить алькальда города, в котором я собираюсь провести достаточно долгое время, а возможно, что и остаток жизни. Во-вторых, я могу быть полезна. И вам лично, и Каталонии в целом, — алькальд испытующе прищурил глаза. Кажется, мне удалось его заинтересовать. — Я неплохой зельевар и изначально вернулась сюда на тот случай, если вам достанется: в том, что вы справитесь, у меня сомнений не было, — обычно лесть действовала безотказно, но тут я, видно, просчиталась: на лице моего собеседника не дрогнул ни один мускул. Он что — настолько уверен в своих силах? Если так, то пора выкатывать тяжёлую артиллерию. — Но, раз уж вы не выглядите умирающим, то моя помощь нужна вовсе не вам, а вашей матери: драконья оспа в таком возрасте…       Прямое попадание! Похоже, моё признание в том, что я порылась не только в головах авроров, здорово взбесило Родриго: его рука с зажатой в ней волшебной палочкой взметнулась в воздух — так быстро, что я едва успела заметить! — и теперь весьма недвусмысленно смотрела мне в грудь. Правда, уже в следующий миг алькальд медленно опустил оружие. Наверное, решил для начала выслушать, что может предложить британка-легиллимент, а потом уже решать, ликвидировать меня или нет.       — У меня в сумке лежит средство от этого штамма оспы, я пару лет назад именно им переболела, а судя по информации из вашей головы, у вашей матушки, доньи Мануэлы, именно этот штамм, — скороговоркой выпалила я, справедливо опасаясь, что на обстоятельные объяснения нет времени. — На мне эта штука сработала безотказно.       С этими словами я протянула Родриго свою сумку. Да, на ней висит куча чар, но это явно не тот уровень, которым можно было бы удивить алькальда.       — Поправьте меня, если ошибаюсь, — голос Родриго звучал убийственно ровно, — но создатель этой штуки, — встряхнул коробочкой, в которой я хранила все три препарата от драконьей оспы, — вы сами?       — Всё верно. И… — я осеклась на полуслове, уловив мысли главы маггловской Барселоны. И, не выдержав, — видимо, нервное напряжение последних часов взяло своё — заорала по-английски: — Мерлинова борода! Нет там никакой взрывчатки, сеньор! И яда тоже нет! Божечки! Да какая я, к троллю в задницу, диверсантка или шпионка?! На кого я могу работать, по-вашему? Кто в своём уме отправит в чужую страну человека с настолько поганым знанием языка?! К тому же, я довольно богата: чтобы меня купить, вербовщик должен был бы предложить мне поистине астрономическую сумму! Чего?! Компромат?! Я не представляю никакого интереса для спецслужб! Никто, и звать никак! Мышь серая, только с деньгами! Вы хоть думайте, прежде чем подумать! — перевела горевший возмущением взгляд на откровенно веселившегося Родриго. — Ну вы и гад! Вы ведь владеете английским!       — Владею. Но вы первой заговорили по-испански, а кто я такой, чтобы вас останавливать? К тому же, вам нужна практика испанского и каталанского, а не родного языка, — я хотела было возмутиться, как вдруг до меня дошёл смысл сказанного алькальдом-волшебником.       Я в полном недоумении уставилась на Родриго. Быть не может! Похоже, он всерьёз намерен предоставить нам с Томом убежище, пусть даже временное и под неусыпным контролем местных колдунов. Неужели сеньор алькальд счёл, что пользы от меня будет больше, чем вреда? Чёрт, его мысли полностью подтверждали моё предположение! Значит, пора закрепить результат.       — У вас, кстати, есть… — чёрт, как по-испански будет «Омут памяти»? В итоге, прокляв собственный разум, решивший шутить в самый неподходящий момент, я жестами изобразила, что мне нужно. Удивительно, но Родриго всё понял. — Извлеките мои воспоминания: вы сразу поймёте, что я использовала для создания лекарства. А я пока прозондирую мозги этих, — мотнула головой в сторону авроров.       — Сомневаюсь, что они там есть — мозги, — фыркнул Мигель.       Я лишь отмахнулась, но буквально пару секунд спустя поняла, что мэр-маггл оказался прав!       Сознания представителей Министерства оказались открыты настежь. Это меня, в общем-то, не удивило: авроры были в глубоком нокдауне, разум абсолютно беззащитен перед вторжением.       — Очаровательно! — помимо воли на моих губах вспыхнула улыбка, больше похожая на хищный оскал. — Они вас обвиняли в попытке мятежа, а сами готовили переворот! Похоже, они решили воспользоваться тем, что трон пока вакантен…       — Кого они там готовили на место короля? — поинтересовался Родриго, как раз закончивший изучать мои воспоминания.       — Некоего Хуана, — я озадаченно поджала губу. Вот как описать человека, который настолько серый, что, даже его собственная мать не смогла бы составить словесный портрет! — Он… никакой. Вот вообще никакой. У меня сложилось впечатление, что он даже собственного мнения не имеет… ну, или так думает Пабло.       Алькальды обменялись мрачными взглядами. Кажется, они поняли, кого я увидела.       — Это ничтожество — будущий король?! — презрительно скривился Мигель и тут же в сердцах хлопнул себя по лбу. — Если его умудрятся усадить на трон, то Испания обречена!       — С другой стороны, едва ли во всей Испании нашёлся бы лучший кандидат на роль марионетки, — резюмировал Родриго.       Он ещё что-то говорил своему коллеге, но я не слушала. То, что скрывали сознания авроров, меня не на шутку встревожило.       — Сеньора, что-то не так?       — Всё, — покачала головой я и остервенело потёрла виски. — Как же вам объяснить… — несколько раз щёлкнула пальцами, как вновь уловила мысли Мигеля. — Проклятье, дон Мигель! Не собираюсь я вас обманывать! Я пытаюсь подобрать аналогии для того, что я увидела, иначе ни вы, ни дон Родриго просто не поймёте, что я имею в виду!       — А разве мысли не читают? — по-детски удивился Мигель.       — Не-а. Человеческий разум ведь не книга, где вы можете в любой момент открыть нужную страницу или поискать в оглавлении. Не буду утомлять вас скучными и лишними сейчас подробностями. В общем, представьте себе веретено. Я хватаюсь за нитку и разматываю все ассоциации и причинно-следственные связи, а в итоге дохожу до самого веретена — базовой конструкции, если угодно. Обычно «веретено» вытягивается просто, но только не в данном случае. На короле-марионетке нить просто перестаёт разматываться. И, раз уж гора не идёт к Магомеду, то Магомед сам подойдёт к горе. Только ничего не вышло. Нужная информация скрыта… чем-то вроде облака. Или ваты. Этот барьер никого не впускает и ничего не выпускает. Но и это не самое странное: рядом с блоком я перестаю ощущать другие мысли и улавливать связи. Так как будто идёт дождь из пепла: ни черта не видно. И что с этим делать — ума не приложу.       — Может быть, окклюменция? — осторожно предположил Родриго.       — У всех сразу? И одинаковая? Вот точно нет. У меня на родине есть друг — большой мастер окклюменции. В его исполнении она ощущается как непроницаемый купол, если расчистить шелуху из нарощенных поверх фальшивых воспоминаний и опыта. Здесь же я просто вязну в этом пепле — и всё. К тому же, обычно окклюменция не спасает от вторжения, если человека вырубить. Здесь же блок работает. Никогда не видела ничего похожего. Единственное, что я могу сказать наверняка — блок стоит довольно давно — лет где-то тридцать.       — Как раз в то же время на законодательном уровне протащили запрет на сканирование мозгов всех министерских, — хмуро изрёк Родриго. — Едва ли это простое совпадение.       — Будь у меня время и целая палочка, я бы точно разобралась, как снять эту защиту, — тускло уронила я и развела руками. — Но…       Договорить я не успела. Меня прервал грохот: кто-то с силой толкнул дверь.       На пороге стоял какой-то парень. Здоровенный — футов где-то под семь, примерно одного со мной возраста, с копной смоляных непослушных волос, смуглый, как все местные, и с пронзительными синими глазами. В каждой руке этот странный человек держал за шиворот ещё двух авроров. Убитых? Или просто нокаутированных? Но самым странным было другое: на его плечах сидел… Том! Мой недоверчивый ребёнок, что волком смотрит на всех незнакомцев, позволил кому-то усадить себя на плечи?!       — Драгоценная вы моя! — с порога, не здороваясь, напустился на меня этот верзила. — Не стоило вам оставлять ребёнка: глядите, каких двух жуликов мы с ним изловили! — энергично встряхнул не подававших никаких признаков жизни авроров.       — Жуликов? — неуверенно переспросила я.       — Конечно, золотце! Вы только поглядите, какие у них физиономии криминальные! Они жуть как похожи на тех бандитов, которые попытались меня ограбить, когда я ездил к бабуле в Алжир! Выскакивают на дорогу и денег требуют, значит. А я им дурачка играю: какие-такие деньги, господа хорошие?..       Великий Мерлин! Это не человек, а ходячий монолог! Кажется, я начала понимать, как он уговорил Тома! Боже, да он и камень уболтает! Оценила я и «жуликов»: как пить дать, он сказал это исключительно для моего сына. Том и правда слишком мал, чтобы осознать случившееся, а страх перед любым служителем закона — последнее, что ему нужно.       — Мам, мам! — не дав мне опомниться, зашипел на парселтанге сын: он всегда переходил на язык змей, когда был взбудоражен. — Только не ругайся: этот дяденька нашёл нас с Герпием, спросил, не я ли сын приезжей волшебницы, сказал, что церковь — паршивое место для пряток и забрал с собой — тебе на помощь! Герпий сказал, что ему можно верить, он не обидит. А потом на нас напали вот эти, чёрные! И этот дяденька ка-ак шваркнет их заклинанием! Они через весь коридор летели, представляешь?!       — Всё так и было, госпожа, — из капюшона Тома показалась голова Герпия. — Этот юноша почувствовал нас и сказал, что с ним нам ничего не грозит. От него не исходило угрозы тогда, не исходит и сейчас. Он надёжнее скалы.       Только теперь я осознала, что помещение погрузилось в звенящую тишину. Все таращились на нас с Томом так, словно мы были не обычными людьми, а рептилоидами. Первым отмер Родриго. Одарив меня ошарашенным взглядом, он севшим голосом произнёс:       — П…парселтанг? И селестрий… Мальчик — потомок Салазаров?       Так вот оно что. Салазары значит.       

***

      — Мерлинова борода! Как же это будет на испанском?! — нервно барабаня пальцами по дубовой столешнице, я все не могла вспомнить перевод слова «сумка». Мой мозг кипел, грозя взорвать мою тупую головушку к чертям собачьим. Стресс и усталость после дороги всё же догнали даже выносливую меня, ибо я не могла оформить три слова в стройное предложение.       Еще будучи балериной, я несколько раз посещала Мадрид в качестве приглашенной артистки. Так вот, мой идеальный английский мне никоим образом не помог. Выходя в большой город, я столкнулась с тем, что местные меня не понимают. Но где наша пропадала, верно? Взяв за хобот своих коллег-испанок, вооружившись словарем, я начала практику испанского. Ну, как я считала. Моё же окружение, нацепив вежливые улыбки, со стоическим терпением выслушивали все мои жалкие потуги. За спиной они гадко хихикали, мол, на танцевальных навыках таланты этой заносчивой иностранки и закончились. Я же, в свою очередь, дико злилась на то, что у меня не получалась. Вроде и память хорошая, но языки всегда давались сложно. Изначально мне было плевать, кто и как меня обзывает. Хоть горшком называй, только в печь не надо, как говаривала моя бабушка. Но эти дуры сами подписали себе приговор, принявшись распускать слухи. Мол, и с талантом у иностранной зазнайки проблемы, все роли получила через постель… Заручившись поддержкой художника по свету, что был племянником худрука этого театра, я ловко умыкнула роль одной из моих «коллег». Что ж, таланты «этой заносчивой иностранки» включали в себя подлость и полное отсутствие совести. Этот племянничек еще месяц ходил за мной по пятам, пока я не согласилась пойти с ним на свидание. Но плюс во всём этом всё же был — испанский я подтянула.       Из размышлений о прошлом меня вывел удивленный голос маггла:       — Вы хотите сказать, что провезли ядовитую змею в сумке?! — поправив спадающие очки, Мигель вытаращил глаза. Поймав мой недоумевающий взгляд, алькальд смущенно прокашлялся. Он и забыл, что имеет дело не с простыми людьми, а с волшебниками, — Простите, сеньора…       — Господи! — я хлопнула себя ладонью по лбу. — Со всем этим кошмаром совсем забыла представиться! Прозерпина Эттвуд. Зовите меня просто Прозерпиной, — присев на мягкий стул возле стола, я посадила на колени Тома. Тот заинтересованно изучал красочную волшебную азбуку, которую ему подарил Тарик, парень, что принёс моего мальчика в мэрию. И попутно расстреливал молодого волшебника тысячами вопросов Я молилась, чтобы сын не унаследовал безумие моего рода. И, кажется, пока Том вёл себя как самый обыкновенный мальчишка его возраста. Да, после приюта ребёнок оттаял и немного обнаглел — тому же Тарику он попросту уселся на шею, правда, теперь уже в переносном смысле. И тот был совсем не против: детей молодой волшебник просто обожал. И плевать они с Томом хотели, что их болтовня мешает мэрам! Сами мэры только рукой махнули: мол, дети не будут сидеть смирно. Я, конечно, готова была аплодировать стоя их снисходительности, но Тома стоило поучить хорошим манерам. Нужно научить его «играть на сцене».       Я перевела взгляд на селестрия. Тот стыдливо сжался в клубок, а его хохолок горел ярко-желтым цветом: змей, не привыкший к столь пристальному вниманию, явно был смущён. Хотя, говоря по-совести, разглядывали Герпия только Мигель (со страхом, граничащим с паникой) и Родриго. Он спокойно приблизился к Герпию, терроризируя беднягу очень странным взглядом: так энтомолог смотрит на очень редкую бабочку. Он явно понял, что селестрий не станет атаковать без приказа. Алькальд заворожено осматривал каждую чешуйку на теле змея, остановив взгляд на хохолке, что сейчас сиял ядовитой зеленью.       — Дон Родриго, умоляю, не стоит так рассматривать Герпия, а то он чувствует себя музейным экспонатом, — шутя посоветовала я.       Родриго с трудом оторвал взгляд от змея, и медленно перевел его на меня:       — Прошу прощения, сеньора. Не сочтите за наглость, но он вполне сойдет за музейный экспонат, — кинув короткий взгляд на селестрия, мужчина чуть ослабил галстук. — Живых селестриев я не видел никогда. Равно как и любой другой волшебник из ныне живущих.       Герпий говорил, что его привезли еще яйцом, а значит, они пока не вымерли. Возможно, где-то затаились. Как-никак эти создания разумны и осторожны, а их маскировке позавидует любой камуфлори. Юджин как-то обмолвился, что селестрии в неволе долго не живут. Год, два максимум. Но Герпий до сих пор жив и более чем здоров; отправляться к праотцам не собирается. Я даже не хочу думать о том, что он может меня покинуть. Правда, мне не давал покоя интерес Родриго. Просканировать его сознание я уже не могла: не осталось сил. Едва ли он, этот интерес, являлся исключительно академическим: на чокнутого магизоолога алькальд не походил нисколько. Кроме того, он упомянул род Салазаров. Моего предка звали Салазаром, но фамилия-то Слизерин! Правда… у меня была версия, ещё в Британии: дескать, кто-то из родителей вполне мог удружить вместо имени фамилию. Но, поскольку доказательств у меня не было, я отбросила это предположение.       — Да, я наслышана об их истреблении, — я поправила выбившийся из укладки локон. — У селестриев незавидная судьба. Быть убитыми лишь за то, что обладаешь тем, чего не дано другим. Людей всегда пугало то, чего они не понимали. Видно, и селестриев постигла та же участь: сначала пытались приручить, потом — просто овладеть их силами, взять их под контроль. Но, похоже, попытки скопировать способности родичей Герпия успехом не увенчались.       Родриго медленно поднялся. Схватив шляпу и пиджак с вешалки, бросил на меня короткий взгляд:       — Если бы проблема была только в этом, сеньора. Мне нужно вам кое-что показать. Не хотите прогуляться?       Но эту идею не поддержал Мигель:       — А с этими что делать?! — выразительно ткнул пальцем в сторону лежавших вповалку авроров. — Вдруг они, как очухаются, чудить начнут?       — Предоставьте это мне, — Тарик, мирно игравший с Томом, поднялся во весь свой исполинский рост и угрожающе хрустнул суставами. — Они, любезный вы мой, даже не пикнут, уж поверьте.       Да уж. Не знаю, как Мигель, а я поверила. Прониклась, что называется, до печёнок. Но маггловский мэр был прав: с аврорами надо что-то решать. Да и с теми, кто их послал, тоже.       — Стоит утрясти все вопросы с Мадридом, — Мигель будто прочёл мои мысли. — Предлагаю пока попробовать дипломатический подход: напишем им гневное письмо, позовём на переговоры, выбьем проверку…       В ответ Родриго лишь хлопнул друга по плечу и помотал головой:       — Дружище, это успеется. К тому же, ты не можешь не понимать: всё это — временные меры. Отсрочка. То же, что собираюсь сделать я, куда важнее. Если донья Прозерпина действительно представитель этого рода, то её появление, ежели его грамотно обстряпать, решит многие из наших проблем.       — Не знаю, что имеет в виду ваш коллега, — обратилась к Мигелю я, — но в вопросах с Мадридом я постараюсь помочь: может, по мне не скажешь, но я обладаю колоссальным опытом в написании разномастных кляуз.       А если собственного опыта не хватит, то обращусь к Юджину: этот прохиндей точно сможет культурно послать любого чинушу в пешее эротическое. С указанием всех анатомических подробностей маршрута. Мой расчёт был весьма прозаичен: попробовать заручиться если не поддержкой, то хотя бы молчаливым расположением маггловского представителя власти — здешние законы мне были не знакомы, но, поскольку алькальды вполне себе успешно сотрудничают, то и важные решения, вероятнее всего, принимают сообща.       Тем временем Родриго призвал… ковёр-самолёт! Ей-богу, никогда бы не подумала, что попаду в сказку про Аладдина! Правда, Аладдин из сеньора алькальда был так себе: больше он походил на Джафара.       Всё-таки арабское владычество оставило на Испании очень глубокий след…       — Добро пожаловать на борт!       

***

      В прошлой жизни мне часто доводилось пользоваться транспортом: бесчисленные многочасовые перелёты и переезды, конечно, раздражали, но воспринимались с олимпийским спокойствием. Кто бы мог подумать, что в новом воплощении я буквально возненавижу любой транспорт! Не важно, на чём мне доводилось ездить: машина, корабль или метла — результат всегда был один. Стоило мне войти в вагон метро, например, как меня начинало жесточайше укачивать! Если бы не моё мастерство зельевара, меня бы каждый раз выворачивало наизнанку!       Коврик, герой сказок «Тысячи и одной ночи», исключением, к сожалению, не стал. Минута полёта — и мой бедный желудок свернулся в узел! Я выдержала ещё минуту, а затем, плюнув на данное самой себе обещание придержать очередной один козырь до лучших времён, попросту превратилась в птицу и взмыла в небо, чем заслужила бешеный восторг Тома и немое удивление Родриго. И плевать я хотела с высоты собственного полёта на то, что орланы в Каталонии не водятся! Мне плохо! А запас зелий, благодаря которым я не сдохла по дороге в Барселону, закончился.       На границах Барселоны расстилался горный массив Серра-де-Кольсерола — своего рода крепостная стена, созданная самой природой. Одна часть горного массива — та, что уходила вверх к горе Тибидадо — пестрела разноцветными крышами домов, то другая была похожа на дикий, густой лес. Барселона хоть и была солнечным городом, но этот лес, видимо, подписку на количество солнца в своём царстве продлевать не спешил. Сверху казалось, что плотный зелёный балдахин листвы не пропускал ни единого лучика света. И летели мы как раз в направлении этого недружелюбного леса. Интересно, что там такого может быть?       Коврик снизился. Какое-то время он летел, почти цепляясь бахромой за кроны редких деревьев вдоль дороги, и вдруг круто пошёл на посадку.       — Что случилось, дон Родриго? — осведомилась я, приземлившись рядом и приняв обычный облик.       — Увы, донья Прозерпина, — алькальд виновато развёл руками. — Дальше только пешком. Всё пространство в радиусе десяти километров накрывают антитрансгрессионные и противотранспортные чары.       Всё чудесатее и чудесатее. Чего ж там такого, в этих горах? Пещера Али-Бабы? Врата в Атлантиду? Звездолёт пришельцев? Я нарочно придумывала максимально бредовые версии — чтобы поднять себе настроение. Чтобы продолжать безмятежно улыбаться — для сына, хотя саму только что не трясло от тревоги. С каждым шагом наше путешествие мне нравилось всё меньше. Конечно, я была бы не я, если бы не рискнула выяснить, куда нам предстояло сунуться, напрямую у сеньора алькальда. Правда, это мало что дало. Разве только то, что в этих горах находилось родовое гнездо Салазаров. И никакой конкретики — только слухи и домыслы, к которым Родриго относился с изрядной долей скепсиса.       — На маггловскую технику тоже действует? — неизвестно зачем уточнила я.       — Удивительно, но да. Здешняя магия даже велосипеды выбрасывает в кювет. С самолётами и вовсе жуть творится: выходят из строя приборы, отказывают двигатели… После того, как неподалёку рухнул третий военный истребитель, пришлось вводить бесполётную зону. И это при всём при том, что барьер был установлен не позднее десятого века.       А вот это уже занятно. Получается, что древняя магия либо совершенно неизбирательна и лупит по всему, что двигается быстрее пешехода или птицы, либо кто-то из живших тут волшебников предвидел появление чего-то подобного. Тогда что, во имя Мерлина, их прикончило, если этим Салазарам было известно будущее?       Кстати, о Салазарах. Если в Британии я лишь предполагала, что имя моего предка оказалась фамилией здешней семьи колдунов-змееустов, то теперь предположение превратилось практически в уверенность. Ошибки быть не могло. Медальон четко показал очертания границ Каталонии, где единственной светящейся точкой была Барселона. Кто-то в древности заложил эту карту в медальон, и, как минимум, это был сам Салазар Слизерин, либо его ближайший потомок. Или предок. Дед какой-нибудь, например. Мой папаша про карту точно ничего не знал. Почему? Потому что гордился каждой крупицей знаний о своём прославленном предке, рассказывая каждой мимо проползающей змее разные истории про него. Если он не был в курсе, значит, это было тайной для нескольких поколений до меня, если брать грубо.       Судорожно размышляя о тайне происхождения собственной семьи, я забыла о собственном сыне. Тот, подняв на меня уставший взгляд, потянул руку к сумке:       — Мам, пить хочу.       Мысленно проклиная себя за то, что собрала почти весь хлам со старого дома, пообещав себе, что выкину все к чертям собачьим, я искала бутыль с водой среди груды всяких вещей. Вот колбы для зелий я точно смогла бы купить, зачем я вообще их притащила? Эти четыре часа в Барселоне заставили меня полностью переосмыслить собственную жизнь. Даже страшно представить, что будет спустя хотя бы полгода жизни здесь.       Том, жадно припав к горлышку стекленной бутылки, хлебал воду. Родриго же покровительственно улыбнулся:       — Эх, вы! Как же вы дальше будете при нашей-то жаре?       — Человек — забавное животное: ко всему привыкает, — парировала я. — Кстати, кажется, мы на месте.       Из-за поворота показались массивные кованые ворота заброшенного особняка, что был похож больше на домик семейки Аддамс, чем на усадьбу аристократов. Что ж, ничего не имею против роли Мортиши…       

***

      Родриго внимательно смотрел за каждым мелким движением новой знакомой. Нервный вздох, суженные в тихой ярости глаза, плавные движения рук. Родриго ловил каждую деталь, что касалась её. Если его предположения верны, то дамочка, стоящая перед ним, может дать ему существенный перевес в противостоянии с центром.       «Дела Каталонии — это дела Каталонии».       Каждый житель знал, что чужакам не место у власти.       «Каталония — не Испания. Мы — отдельное государство!».       В груди Родриго зародилось неприятное чувство, что сжимает легкие, не давая глубоко вдохнуть. Как же его всё раздражало. Он устал. Его то и дело подмывало послать всё к чёртовой матери, но он не давал себе поблажек.       «Я — надежда своей страны», — твердил он себе каждый раз, когда хотелось выть от бессилия. Протяжно, по-волчьи. И в этот же момент чинуши в Мадриде все туже затягивают удавку у него на шее. Он борется, но она впивается в его шею, оставляя кровавые раны, где сверкают бусины крови.       «Дружище, мы не имеем права сдаться!», — ободрительно шепчет Мигель, отбирая у него очередную бокал хереса. Он уже не чувствовал вкуса вина, на языке оно стало кислой жижей, от которой хотелось блевануть. Но оно его спасает. Правда же?       Он почти проиграл. Родриго Альмейда балансировал над пропастью точь акробат под куполом цирка. Акробат когда-нибудь спустится вниз, будет чувствовать опору под ногами. Но не Родриго. Что же их объединяет? Отсутствие страховки. Магическое общество Каталонии угасает. После первой мировой войны, в которой положили сотни каталонских магов, дела стали еще паршивее. Элита разобщена. Одни не желают ввязываться в конфликт, другие же активно сотрудничают с властями, грабя собственный народ. Каждый хочет кушать, верно? А аппетит приходит во время еды.       Но теперь всё могло измениться. И бешеная англичанка могла ему в этом помочь: алькальд это чувствовал.       «Полный ноль в дуэлях, самонадеянна, заносчива…» — принялся спорить сам с собой Родриго. Он всегда так делал, когда предстояло принять непростое решение.       «Но она змееуст. И анимаг. То, что нужно для разведки», — ответил внутренний голос. На минуту ему причудилось, что это произнёс его отец. Отец, что взрастил из него бойца. Научил держать и палочку, и удар.       Альмейда грустно улыбнулся.       И надо было вспомнить отца в этот момент? Дамочка же шла по узкой тропинке, вполголоса проклиная местную погоду. Уставший мальчик топал рядом. Упёртые.       «Она орлан! — мысленно рявкнул в ответ он. — Какая, в задницу, разведка?! У нас такие не водятся!»       «Взлетит повыше — не отличишь от сипа, — отмахнулся внутренний голос. — А оружейный завод в личном владении? Такое точно на дороге не валяется».       О том, что донья Прозерпина — владелица оборонного предприятия, Родриго узнал по чистой случайности, если можно так сказать. Он, воспользовавшись позволением англичанки, извлёк из её памяти информацию о создании лекарства от драконьей оспы. То, что увидел алькальд, поразило его до глубины души. Эта женщина часы напролёт проводила у котла, невзирая на температуру, ломоту в суставах и прочие отвратные симптомы. И всё это в плотной медицинской маске, шапочке, надвинутой на лоб, и в плотных перчатках. Конечно, такие меры были понятны: даже одна капля пота или выпавшая ресница могли пустить все усилия коту под хвост. Но работа в подобной экипировке над котлом очень быстро измотала бы даже самого здорового человека. Но Родриго по этим нескольким коротким сценам понял ещё кое-что: сеньора Эттвуд оказалась целеустремлённой, напористой и кошмарно терпеливой. Такие люди прут к своей цели, не считаясь ни с какими препятствиями. Вполне в духе Салазаров, если древние хроники не врали.       Алькальд уже собирался тогда заканчивать изучать воспоминания британки, как вдруг заметил, что вытащил больше, чем требовалось. Родриго только мысленно выругался: он всегда в ментальной магии был этаким слоном в посудной лавке, а в таких материях требовалась ювелирная точность. Но, раз уж предоставилась такая возможность…       То, что было в неучтённом воспоминании, поразило ещё больше, чем создание лекарства. Донья Прозерпина не спеша брела по какому-то цеху, битком набитому новеньким оборудованием, и деловито обсуждала производственные мощности с каким-то парнем. На первый взгляд, в нём не было ничего особенного: довольно высокий, темноволосый, зеленоглазый. Но эти его глаза вгоняли в ужас: казалось, что этот парень постоянно производит в уме какие-то абсолютно головоломные расчёты.       — Ишь ты, как у тебя фантазия работает! — рассмеялся парень и ощутимо ткнул донью Прозерпину локтем в бок, отчего та зашипела и в шутку замахнулась на собеседника сумочкой. — То есть, ты хочешь артиллерию, которая сможет бить на расстояние от двадцати до ста двадцати километров?       — В перспективе, — фыркнула женщина.       А дальше Родриго с удивлением и интересом слушал спор генерального и гениального конструктора с владелицей предприятия. Алькальд заметил, что донья Прозерпина слабо разбиралась в инженерных тонкостях, но в точности понимала, что должент делать тот или иной тип вооружений. Она мыслила, как военный. Хотя нет. Не просто военный. Как генерал.       Знала ли сеньора Эттвуд о том, что алькальд прикарманил лишнее воспоминания, сам того не подозревая? Абсолютно точно, Родриго был в этом уверен. Более того, он предполагал, что женщина сама подсунула ему нужный фрагмент собственной памяти. Зачем? Ответа он не знал.       «Выгорит», — решил Родриго, ведь стратегическое мышление тоже говорило в пользу того, что донья Прозерпина — Салазар. Если удастся с ней договориться, расположить, то в диалоге с Мадридом появится козырь. Увесистый и дальнобойный.       И вот они оказались перед особняком, что не отрывал свои ворота ни одной живой душе в течении почти тысячи лет. Правильно, негоже впускать посторонних людей. Салазары были кем угодно, но только не гостеприимными хозяевами. Они всегда жили обособлено, при этом незримо оставаясь центром элиты Каталонии. Немудрено, ведь самые сильные темные волшебники и гениальные зельевары этих мест, с гордостью носившие фамилию Салазар, обладали неимоверным количеством секретов, делиться которыми не спешили.       В чем же крылся секрет их силы? Ответ прост — Салазары ненавидели слабость, методично вытравливая ее даже из собственной семьи. Но даже таким великим семьям приходит конец. Народная молва гласит, что Салазары просто поубивали друг друга в борьбе за силу, но Альмейда знал, что это не так. Как алькальд, он имел доступ к секретным документам такого уровня, что все эти легенды казались смешными. Ответ был до ужаса банален: Салазаров погубила гордыня.       Когда произошло кровавое завоевание Каталонии арабами, маги здешних земель встретили их холодным безразличием. Что могли сделать им дикие бедуины, которые только и могли, что пасти верблюдов? Это стало их первой фатальной ошибкой.       Арабы принесли свой язык, культуру и веру. Религиозный фанатизм начал распространятся с ужасающей скоростью, охватывая все больше и больше территорий. Думаете, что тогда маги начали предпринимать ответные меры? Вы ошибаетесь, ибо «воевать с магглами — ниже их достоинства». Их вторая ошибка.       Тут документы умолкают, не давая никакой информации за целых два века. Двести лет исчезло из истории Каталонии, не оставшись даже среди народных легенд. А потом случилось страшное.       Погромы.       Арабы громили и убивали всех ведьм и волшебников, не щадя даже детей и стариков. Каждый раз, когда Родриго вспоминал эту кровавую страницу истории собственной страны, он повторял про себя:       «Они ведь маги! Почему же они погибли от рук магглов?».       А история молчала, как древняя статуя, что своими глазами видела все, но никогда не произнесет ни слова. Лишь по отдельным отрывкам он понял, что среди тел членов истребленного рода Салазаров не нашли лишь одного — Терсеро Салазара, слабейшего и трусливейшего из сыновей своего отца, как утверждали хроники, названного в честь порядка своего рождения. Среди всех своих братьев и сестер он оказался самым умным и ловким, тем самым сохранив род Салазаров, пусть и на чужой земле.       Он знал, что на Британской земле есть род Слизерин, тоже змееусты. Совпадение? Но мало быть змееустами, чтобы быть истинным Салазаром. То, что так не хватало Слизеринам, обвило шею маленького мальчика, тихо шипя ему что-то на ухо.       У каждого достойного Салазара должен быть селестрий. Как сказали ему некоторые старцы, селестрий выбирал достойнейшего из поколения, присягая тому на вечную преданность. Селестрий и его хозяин были неразлучны, между ними образовывалась крепкая и нерушимая связь. Но в одно поколение рождался один селестрий, чтобы служить лучшему, остальные умирали через несколько лет, так как были слабее своего собрата. Селестрии отражали судьбу своих хозяев — выживает сильнейший. Четкая иерархия. Подчинись или умри. После того, как селестрий выбирал себе хозяина, тот становился Главой семьи. Салазары, возможно, были самыми толерантными по отношению к женщинам, ибо среди Глав дамы также были. Вот только Родриго не знал, кому присягнул селестрий — матери или сыну?       Родриго казалось, что змей сам не знал о собственном значении, движимый одними инстинктами. А он все смотрел на них, не веря собственным глазам. Те, что могли помочь его стране, были на расстоянии вытянутой руки. Он смотрел на них и молился. Молился всем, кого знал, чтобы достойной была эта женщина. При всех ее недостатках, это было всяко луче, чем ждать, пока мальчонка окрепнет.       «У меня… Нет, у Каталонии нет времени».       Женщина все смотрела на эту закрытую калитку, что надежно защищала дом от вмешательства извне. Издав звук, похожий то ли на шипение, то ли на плевки, женщина выругалась. Ничего не произошло. Прошипел мальчишка — снова ничего.       «Неужели я ошибся?», — с ужасом подумал Родриго. Нет, он не был наивным дураком, что надеется только на приезжую иностранку. Но что-то внутри оборвалось.       Селестрий, спокойно лежавший на плечах мальчика, что-то прошипел женщине. В ответ та взяла его на руки, и они прошипели что-то в унисон.       Если у Родриго когда-нибудь спросят, как звучит надежда, то он ответит — это скрип старой кованной калитки, что открылась под шипение наследницы Салазаров и селестрия.       «Селестрий присягнул на верность матери».       

***

      Темная комната освещалась лишь тусклым, неверным светом лунного диска. В этом свете узоры в виде переплетающихся лоз и тонкие геральдические лилии на обоях слегка дрожали, словно состояли из воды. Большой дубовый стол с тонкой резьбой в центре комнаты, окруженный стульями с высокими спинками, обитыми темно-красной кожей с латунными заклепками, выглядел как мрачное гранитное надгробие. В углу высокий стеллаж от пола до потолка, заполненный томами в кожаных переплетах, древними инкунабулами и реликвиями прошлого. Рядом на стенах тускло поблёскивали латунные рожки бра.       Массивные высокие окна тянулись вдоль одной стены, их стрельчатые арки достигали потолка. Прислонившись к одному из этих окон, стоял высокий мужчина, держа в руках гранёный стакан с виски. Он редко позволял себе такую вольность, но последнее время его не отпускало чувство беспокойства. Некогда собранный и хладнокровный, мужчина сейчас давил эмоции алкоголем.       О чем он думал?       О том, как получить повышение на работе? Сорвать куш, оторваться от всей души? Нет, конечно же нет. Даже человек, увидевший его впервые, не посмел бы даже подумать, что Геллерт опустился бы до чего-то настолько примитивного.       Величественный. Вот это слово подходило ему как ни одно другое.       Геллерт пригубил алкоголя. Напиток приносил некоторое облегчение, но ненадолго.       Он проигрывал битвы, а не войну. Улыбнувшись чему-то, он слабо прошептал:       — Еще увидимся, Альбус.       Альбус Дамблдор — его самый опасный соперник. Нет, ни в коем случае не враг. Но Геллерт дураком не был. Хоть сейчас их и сдерживает кровная клятва, но близок тот момент, когда они схлестнутся в битве. Он ждал и боялся этого момента. Если не станет Альбуса, то весь мир падет к его ногам.       «Ради общего блага».       В тот самый момент голову накрыла пульсирующая боль. Оконное стекло пошло рябью, будто озеро, в которое бросили камень. Рябь начала выстраиваться в едва различимые силуэты, пока не собралась в целостную картину.       Там Геллерт сидел на огромном троне, а у его ног кланялись миллионы волшебников. Те скандировали его имя, признавая его власть.       У Геллерта закралась мысль, что он смотрит в зеркало Еиналеж. Народ шёл за ним, народ принял его. Слабая улыбка стёрлась без следа, стоило ему услышать женский голос:       — Я ведь обещала тебе это, — обвила его шею руками незнакомка. — Теперь они признают нашу власть. Ты добился своего, Геллерт.       Попытки разглядеть лицо этой женщины оказались бесплодными, и лишь левое запястье, которое опоясывал черный рубец, врезалось в память мужчине.       Геллерт начал массировать виски. Еще никогда видения не были такими болезненными.