Ты — как песня, которую я слышала в детстве
и забыла о том, что знаю её, пока не услышала снова.
Мэгги Стивотер, «Дрожь»
Утром меня будит нерешительный стук в дверь. Продрав глаза, я не сразу понимаю, что бьющее в стрельчатые окна солнце вовсе не чикагское. Из кровати вылезаю с трудом. Окутавшее меня одеяло так приятно пахнет чистотой, что, кажется, его сушили посреди заснеженных гор. Служанка сообщает хорошую новость: — Его Величеству, принцу Тео, лучше. Он будет ждать вас в парке у Ротонды после завтрака. — А не рано ли он выскочил из постели? — сонно почёсываю я затёкшую шею. Девушка раскланивается и молчаливо уходит, тараторя извинения. Вскоре она возвращается с тремя другими. Одна из них — та, что посмелее — предлагает мне принять ванную, и я с радостью соглашаюсь. До этого приходилось обходиться вёдрами с чуть тёплой водой и странным травяным мылом, от чего мои волосы превратились в мочалку. Как же я скучаю по Чикаго с его водопроводом! Передо мной распахивают дверь, и из купальни вырываются клубы пара. Я прикрываю от удовольствия веки и вдыхаю аромат шалфея и розы. Каменная ванная в центре уже пышет жаром, а из крохотного запотевшего окна проглядывает лениво утро. Чтобы служанки не стояли над душой, приходится их практически вытолкать. После банных процедур я чувствую, как постепенно оживаю: спина не так ноет, дурные воспоминания испаряются вместе с каплями влаги с моей кожи, а желудок напоминает о себе урчанием. Когда я спускаюсь часом позже, дворец будто дышит: где-то из дальней части доносятся голоса и детских смех, комнаты заполняются запахом свежего хлеба с кухни, слуги носятся по коридорам, время от времени сталкиваясь между собой. — Что-то случилось? — останавливаю я одну из фэйри с распахнутыми как у куклы глазами. — Принц Тео жив! — Её щёки покрываются румянцем, и во мне загорается непрошенная ревность, которую я тут же раздражительно смахиваю. — Готовится празднование. Я бегло киваю, и девушка убегает с подносом прочь. Конечно, жив. А кто, по-вашему, его притащил на себе? Перед завтраком я заглядываю к вымотанной заботой о принце Гаре, и та рассказывает, почему королева Нэд, моя приёмная мама, покинула дворец: — Если бы она осталась, развязалось бы кровопролитие. — Она переливает зеленоватую жижу из одной склянки в другую и добавляет какие-то новые ингредиенты наощупь, пока Мати увлечённо вычищает перья. — И если бы кто-то узнал о видении, случилось бы непоправимое с одним из братьев. — И вы не знаете, что именно бы произошло, — интересуюсь я, теребя подлокотник софы. — Это закрытая для меня глава. — А вы не боитесь рассказывать об этом сейчас? — У любого видения есть порог. — Гара перетирает в ступке фиолетовые ягоды и принюхивается к кашице. — Сегодня ночью я ощутила, что мы прошли его. Спасением ли Тео или раскрытием Далилы… Не знаю. Волноваться не о чем. По крайней мере, пока. — Она подзывает Шай: — Подойди, дитя. Принцесса неохотно встаёт и плетётся помогать в приготовлении лекарства для Тео. Звенят и бренчат склянки. Тлеет горелка. И пахнет как в индийской лавке в паре кварталов от моего дома. Провидица периодически бурчит о никудышных знаниях принцессы и причитает: — Я же попросила корень болотного пятилистника, а ты мне даёшь солнцесвета ершистого! Да у них ведь нет ничего общего! — И как только брат выносил твои уроки, — ворчит ей в ответ Шай, озадаченно рассматривая полки с сотнями банок разных размеров, на которых коряво начерчены названия на незнакомом мне языке. Когда она показывает мне два абсолютно одинаковых на первый взгляд коренья, я хихикаю. Мы не говорим о повисших в воздухе тревогах. О суде, который непременно ждёт провидицу после того, как принц окончательно поправится, и ей предстоит доказать необходимость лжи и то, является ли преступлением — желание уберечь дворцы от войны. Не говорим о Зельфейне, который поспешно уехал вскоре после раскрытия новых подробностей. И я не могу его в этом винить. Никто не может. Сначала тебя бросают, а потом выясняется, что вся та ненависть, накопленная годами, больше не может найти выход. Ведь ты, такая же жертва обстоятельств, как и твоя мать. На завтрак я не спускаюсь.***
Тучи нависают над Мерой, а деревья тянутся к небу, вопрошая о дожде после раскалённых солнцем дней. Тео, как и сообщила служанка, ждёт меня под куполом Ротонды. Принц стоит в пол-оборота ко мне, прислонившись к одной из колонн, и отрешённо вглядывается в гладь озера. Сейчас, когда за ним никто, кроме меня, не наблюдает, он выглядит таким свободным, словно за его спиной не возвышается каменный дворец, чьи острые шпили разрезают облака. Словно в этом саду в окружении многоголосой природы ветер нашёптывает лишь ему свои секреты. Словно нет больше ничего: трона, короны и слуг, мельтешащих в коридорах огромного муравейника. Когда я подхожу ближе, то замечаю на его побледневшем лице следы испарины. Одежда слегка помята, впрочем, как и всегда. — Любуешься своим отражением? Он смеётся и хватается за бок рукой. Я тут же жалею о сказанном. — Прости. Никаких шуток. Я облокачиваюсь о каменные перила в метре от него и бросаю взгляд на гигантские белые кувшинки, плавно скользящие по воде туда-сюда. — Теофета Ларенгоя, — кивает принц в их сторону. — Способна выживать в самых тяжёлых условиях. Её корни достигают илистого дна и закрепляются в нём. При летнем зное способна опускаться под воду, а в застывшем льде — сохранять жизнеспособность долгие годы. Иногда обитатели озера прячутся в ней от хищников, создавая видимость движения цветка по поверхности глади. — Мимолётная улыбка исчезает с его губ: — Моя мать любила эти растения. Когда-то. Так сильно, что назвала в их честь и меня. Вероятно, в надежде, что я стану таким же сильным, буду защищать брата и свой народ и никогда — никогда! — не покину семью. Она обожала метафоры и символизм. Брат перенял это от неё. Чудак. — Тео прокручивает свой перстень и проводит подушечкой пальца по надписи: — Увы, я вырос непутёвым сыном, хотя в чём-то желание матери и осуществилось. Я умею приспосабливаться и защищать тех, кто мне дорог. Признаться честно, — он улыбается мне и, готова поклясться, даже смущённо, — сам факт того, что меня назвали в честь цветка, не особо льстит моему мужскому эго. Я улыбаюсь в ответ, но забываю вложить в улыбку хоть горсть радости: — Ты не виноват в том, что она охладела к тебе и брату. То, как жестоко она с тобой поступила во младенчестве… — Да, она ужасная мать. Спору нет. И несмотря на это, во мне всё равно тлела надежда, что я смогу получить хоть каплю любви, угодив её представлениям о правильном сыне. Решаю отвлечь нас от тоски и спрашиваю: — Что будет с Далилой? Тео отводит глаза вдаль — туда, где лес настолько плотный, что вряд ли пропускает свет. — Для начала её нужно найти. — Зачем ей это? — гипнотизирую я бинты, выглядывающие из расстёгнутой на несколько пуговиц рубашки. — Ради чего? У неё была жизнь, о которой мечтают сотни девушек при Дворе. — Кто знает… Быть может, из мести. — Мести? — Из-за моего народа погиб её лес и сёстры. Избавиться от меня — равносильно плюнуть королю в лицо. К тому же… — Тео потирает место ранения. — Нападение на территории Светлого Двора неплохо всех запутало. — Далила показалась мне весьма сообразительной. Думаешь, она подставила Зельфейна из страха быть пойманной? Но до принца у неё должен был быть иной план. Так ведь? Неужели он и правда заключался в том, чтобы стравить дворцы? Тогда чему мы помешали… — Возможно, она решила, что избавиться от Зельфейна — это шанс родить королю Фахрону наследника. Сам же он наложил на себя обет безбрачия после ухода королевы Нэд. И здоровье его подкосилось по той же причине. — Не могу отделаться от мысли, что Далила хотела чего-то больше, чем месть. — Я прокручиваю кольца на руке в пытке распутать свои мысли. — «И что он нашёл в тебе? Ты слаб. Слаб, как и все вы». Так она сказала перед тем, как скрыться в Тропе. О чём эти слова? Тео клонит голову к плечу и постукивает костяшками пальцев о ограждение. — О моём отце? Не знаю. Я набираю полную грудь воздуха и выдуваю свою тревогу: — Не к добру это всё. — Так как она совершила преступление в обоих мирах… — Тео растягивает слова, точно пробуя на вкус мою реакцию, — то и судить её должны по законам каждого. Это серьёзное бюрократическое дело, требующее обсуждений и компромиссов. На днях состоится собрание, где будут присутствовать обе стороны. Эмир и Мера. И… И есть кое-что ещё, чего я не рассказал. — В чём дело? — еле сдерживаясь от колкости я. Ветер усиливается, принося с собой запах листвы и чего-то более тяжёлого. Так обычно пахнет перед грозой. — Со стороны нашего Двора будет мой брат и Калипсо, а со стороны Своры… — Тео замолкает и уже тише произносит: — Буду я. Доходит, признаться, до меня не сразу. Буква за буквой. «Со стороны Своры буду я». В голове нарастает гул. Он такой всепоглощающий, что я не слышу собственных мыслей. Обзор зрения сужается до лица принца. Его губы двигаются, но я не слышу. Кажется, даже кувшинки замерли в ожидании. — Фэй, — доносится уже отчётливее. Я выхожу из шокового состояния, пытаясь найти опору, если не в себе, то в чём-то поблизости. Рука нащупывает холодный камень Ротонды, и я хватаюсь за него как за последний шанс устоять. — Свора закрыла расследование дела моей мамы. — Фэй. — Свора закрыла расследование дела моей мамы, — повторяю я уже громче. — Фэй. — Зевс тебя дери, Тео! — выкрикиваю я, сама не ожидая от себя такого всплеска эмоций. — Почему ты говоришь об этом только сейчас? — Фэй, — пытается он перебить, но дамба прорвана. — Почему ты обратился в агентство моего отца, а не побежал к своим псам? Он отталкивается от колонны и начитает бродить туда-сюда. — Я попросил, чтобы они позволили нам расследовать! — Его голос звучит на несколько децибел выше. — Потому что чувствовал вину! Я тот, кто поставил печать о закрытии на деле об убийстве твоей мамы. Я тот, кто это сделал! Я! Моя грудная клетка вздымается и опускается. Кровь словно закипает и бурлит, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки. — Прости, Фэй, — шепчет он, и этот шёпот становится последней каплей в чаше терпения. Ноги подгибаются, и я заторможенно пытаюсь удержаться. Принц подхватывает меня за талию, давая моему телу плавно опуститься. Расследование мамы было прекращено из-за его решения. Мой папа страдал долгие годы от неизвестности из-за его решения. Мне приходилось жить за нас обоих из-за его решения. Я качаю головой из стороны в сторону. Нет-нет, это неправильно. Не Тео убил мою мать. Далила. И если дело не свернули бы сразу, то к этому всё пришло бы при любом раскладе. Он не виноват. Не виноват. — Фэй. — А ты ведь всегда зовёшь меня по имени, когда волнуешься, — нервно смеюсь я. — Тут ты права. Какое-то время мы просто молчим, и я чувствую тепло его ладони на своём плече, что ещё поддерживает. — Тео, почему ты закрыл дело? Он задумывается и предложение за предложением подбирается к ответу: — Потому что был молод и глуп. Первое расследование, и я провалился. А ещё те похищения детей, всполошившие оба Двора. Своре нужны были каждые свободные руки. Мне велели не копаться в произошедшем с твоей мамой, а я послушался, когда должен был вцепиться в дело зубами и не отпускать. Ведь в нём было столько дыр… Его пальцы выводят круги на моей коже, как на воде от брошенного в неё камня: — Когда я узнал, чем был отправлен кинжал, то тут же вспомнил про Элеонор — женщину, убитую в Чикаго. Гара не видела ваше агентство в видении. Это был мой выбор. Как и позвать вас присоединиться — это то немногое, что я мог сделать. Знаю, звучит, как жалкая попытка оправдаться. Принц осторожно касается моих напряжённых рук, не встретив сопротивления. — Тео, я злюсь за то, что вы водили меня за нос. Злюсь за то, что узнаю про Свору только сейчас, но… — Я сжимаю его ладони. — Но тебе и правда не доставало опыта, чтобы развязать тот клубок. Посмотри на нас, спустя столько лет мы еле смогли это сделать вместе. Просто всё навалилось на меня, и это… слишком. Всё, что произошло, случилось не из-за твоего решения. Его глаза распахиваются. — Спасибо. Мне нужны были эти слова. Думал, ты меня не простишь. Я понимаю, что отошла от шока, когда кровь с усилием приливает к тем местам на коже, которых касается Тео. Нервно сглотнув, я вытаскиваю ладони из его рук, и дабы разрядить обстановку, вытягиваю одну из них с требовательным восклицанием: — Поднимай! Тео смеётся, вставая с колена, и вытягивает меня. Я отряхиваюсь, и мы идём к дворцу. — Кстати, кто ещё в курсе, что ты из Своры? Помимо всех. — Если я скажу, то ты меня точно возненавидишь. — Значит, все. — Только Кайден и Шай. Я удивлённо обращаюсь к нему: — И король с королевой не в курсе? Они бы гордились тобой. Тео прыскает со смеху. — Скорее, собой: тем, что смогли воспитать такого сына. Что не есть их заслуга. — Кстати, ты не рассказал, как попал в Свору. У них жёсткий отбор, — говорю я с толикой зависти и восхищения. — Попался на открытии Тропы. Их угрозы раскрыть меня всему магическому миру звучали довольно-таки убедительно. Пришлось сотрудничать. — Похоже, истории про них не врут. — Я притормаживаю на подходе к дворцу и придерживаю Тео за локоть, поворачивая к себе лицом. — Ты взял меня в дело только из-за чувства вины? — Отчасти. — Честно, — с грустью убираю я руку. Он вздыхает и взъерошивает себе волосы. — Фэй, правда в том, что ты расплела этот клубок. Я твой должник. — Брось, мы это сделали вместе. — Ваши слова, леди Фэй, — делает он реверанс, вынуждая меня глупо улыбаться, — в самое сердце. Два загнутых рога, подобно замысловатой короне, величественно украшают его голову, и я замечаю их только сейчас. — Не хочешь рассказать, почему не умеешь пользоваться гламуром? Не то чтобы он был нужен тебе здесь, но как насчёт ситуации у лавки ведьмы? — Ах да. Это… Скрещиваю на груди руки. — Да, это. — Гламур и чары мне неподвластны с рождения, — пинает он мелкий щебень, и тот улетает в траву к однорукой статуе. Об этом дефекте говорил его брат? — А Кайден… — Стандартный набор, кроме морока. — Любопытно. Он пожимает плечами. — Я ведь так и не спросил, что нас с братом выдало? — Помимо всего прочего? — ухмыляюсь я. — Запах. — Кто-то из нас воняет? Я закатываю глаза. — От Кайдена пахнет смолой и травами, а от тебя… арбузом. — Отлично, — вскидывает он руки, — меня выдала жвачка! — И вино, — добавляю я. — А ещё ты распускаешь язык, когда пьян. — А руки? В его взгляде читается лукавая надежда. — Нет. Ты уснул, как невинное дитя. Один в большой постели, пуская слюнки. Про последнее я приукрашиваю, но выражение лица принца становится приятной наградой. Он чуть ко мне наклоняется: — Оставим это между нами, девочками, да? Я хихикаю и толкаю его в плечо, чтобы не задеть рану, а затем осторожно спрашиваю: — Тео? — М-м? — А что насчёт поцелуя и остального? — Стараюсь смотреть вокруг, цепляясь за каждый куст или бабочку, чтобы не выдать смущение. — Хотелось бы прояснить… это. Он ловит мои глаза своими: — Я нравлюсь тебе, ты нравишься мне. Его прямолинейность окатывает с ног до головы, и я на мгновенье теряюсь. — Но? — Но ты дала понять, что не заинтересована. Ощущаю крохотное разочарование. Настолько крохотное, что предпочитаю его игнорировать. Совсем. Целиком и полностью. Маленькое такое ничтожное разочарование. — Ве-е-е-рно, — протягиваю я. — А я дал понять, что не останавливаюсь на полпути. А ещё ты сказала, что мы — проигранная партия с самого начала. — Его пальцы смахивают с моего лба прядь волос и касаются кожи. Мимолётное движение. Естественное и непринуждённое. — Знаешь, а я ведь не любитель шахмат c их холодным просчётом. Азарт, когда всё непредсказуемо, мне куда ближе. Я готова обмануть его, сказав, что не заинтересована в нём. Я готова обмануть других, сказав, что ничего к нему не чувствую. Но как же бесит, что я не могу и не хочу обманывать себя! — Тео? — Что ещё, полукровка? — Давай забудем про то, что я шлёпнулась сегодня на задницу в полуобмороке посреди леса? У меня есть имидж и всё такое, — смахиваю я волосы с шутливой ухмылкой. — Конечно, звезда — с лёгким разочарованием отступает он на шаг назад. — Обещаешь? Принц протягивает мизинец, и я скрепляю сделку своим. — Обещаю. В этот момент, как в лучших традициях Голливуда, небо на секунду выключается и вспыхивает вновь — яркими и клокочущими громом и молнией. Мы смеёмся и бежим ко дворцу, пока стена ливня не скрывает за нами сначала озеро, затем Ротонду, а потом и весь сад. И в моменте я забываю о том, что сегодня мой последний день в Волшебном мире.