Изумрудная верность

Что же. Если я думала, что раньше в наших с Бри апартаментах мне было неприятно находиться, то наступившее настоящее показало, что всегда есть вариант похуже. Это как в анекдоте: считала уже, что падать некуда, но тут снизу вежливо постучались. Моя новая комната, при всех её достоинствах, — включавших ковёр, картины, кровать с балдахином, шкаф и другую мебель, а ещё то самое крошечное окошко с прекрасным витражиком, — была лишена главного. Соседа или соседки. Так что тишина, давящая, как в могиле, быстро стала моим постоянным спутником. Когда я в прошлой жизни мечтала об уединении и тишине, я явно не эти моменты себе представляла. Если человек размышляет о чём-то подобном, то он думает о лесной тишине, которая и тишиной-то не является, если так подумать. Мы думаем о спокойствии и природе, полной шорохов, птичьих голосов и маленьких букашек, ползущих по своим крошечным, но несомненно важным делам. Ещё можно подумать о шёпоте прибоя, словах ветра на вершинах гор или о трескучих опасностях пустыни. Однако никто, — по крайней мере никто из тех, кого я знала, — не думал о гнетущей полной тишине, когда ты слышишь лишь собственное дыхание. От этого ведь и съехать можно, если так подумать. Не знаю, может, вампиры забыли о том, что человеку нужны хоть какие-то звуки? Или это была очередная часть моего приключения в Вольтерре? И ведь не спросишь ни у кого: единственным существом, которое всего один раз заходило в мою комнату, была Джейн. Девочка буквально зашла-вышла, даже не поговорив со мной. Она была мрачной, недовольно поджимала губы и смотрела на меня своими большими глазами навыкате, как укоряющая сова. Совёнок. Совунья? Будто я была Крошем, который украл у неё банку варенья, но ни в коем случае в этом не признаётся. А у самого-то лапы в этом варенье вымазаны… Джейн пришла ко мне на следующий день после того, как я очнулась. Её приходу предшествовал лязг замка: дверь в комнату закрывалась на старинное чудовище, которое я только в фильмах могла видеть. Амбарные замки нервно стоят в стороне; а этот замок ещё и оказался врезан в монструозную тяжеленную дверь, сделанную явно не в этом веке. Мне всё ещё было интересно, как же Локи прошёл через неё — всё-таки тело Бри, в котором он проявлял себя в этом мире, оставалось вполне себе физическим и плотным. Но у Бога, видимо, были свои пути и тропы, недоступные смертным. Биврёст опять же… с другой стороны, я не видела радужного сияния, когда общалась с Локи в последний раз; Трикстер появлялся из темноты и пропадал в ней же, пока не растворился в черноте окончательно. Тяжёлая дверь от лёгкого мановения ручки Джейн открывалась как обычная, из дсп. А то и вовсе из картона — короче говоря, будто ничего не весила. Вампирша пришла ко мне с большущим чемоданом, который она несла в руке. Опять же, тот ещё сюр: девочка, выглядящая на тринадцать-пятнадцать лет, легко и играючи несла чемодан, который даже Левиоса Дамблдора бы не подняла; Дамблдор как известно, Великий Волшебник! Но я в вампирской среде жила не первый месяц, так что почти не обратила на эту картину внимания; вот когда Элис, играясь, подняла машину — вот тогда да, было удивительно и волнительно. В случае с Джейн меня больше интересовало содержимое этого самого чемодана. — Синьор Аро приносит свои извинения в связи с произошедшим на званом ужине, — чопорно объявила Джейн, с ненавистью взглянув на меня красными радужками. — Синьор Кайус… присоединяется. «Синьор Кайус желает тебе скорейшего воссоединения с Самой, — перевела я добавочный пассаж, — от всего своего мёртвого сердца!» Грохнув чемодан на пол передо мной, — и спасибо, что мне не на ноги, — Джейн исполнила нечто вроде издевательского кривого книксена и быстро удалилась из комнаты. — А что… — дверь захлопнулась, оборвав меня на полуслове, — с Маркусом… гм. Ну, по крайней мере, неприязнь Джейн была мне более или менее понятна: наверняка она не понимала, почему правители Вольтури так возятся с простой смертной. Даже принадлежность к Олимпийскому клану в глазах блондинки не добавляла моей фигуре интереса; другое дело — ведьмовские способности и Обол, на который Джейн косилась даже в то время, когда зачитывала «извинения» от Аро. Вот только можно ли эту фразочку считать извинениями — тот ещё вопрос… В сундуке оказалась одежда, предметы гигиены, несколько альбомов с кистями и чернилами. Из одежды мне достались штаны, юбки, два плаща, похожих на плащи Вольтури, мокасины и сапоги — всё чёрного цвета. На плаще, когда я его осматривала, обнаружилась вышивка нитками того же цвета, что и основная ткань; подозреваю я, что вампирское зрение позволяет разглядеть эти символы без напряга, так что получаются некие нашивки, обозначающие статус. Ну, я так предположила; иначе зачем они нужны на ткани, для красоты? Из личных предметов гигиены я обнаружила пару баночек с шампунями и одну с гелем для душа, зубную щётку, банку с кремом, мыло кусочком… особенно меня расстроили четыре упаковки тампонов: спасибо, конечно, что подумали и об этом, синьор Аро, — вряд ли вещи действительно собирал Аро, слишком уж чувствовалась в наборе нежная девичья рука, — однако количество этих женских патронов вызывало опасения, что у Вольтури я надолго. Чего мне по понятным причинам совсем не хотелось бы. И эта самая девушка, что собирала мне вещи, не забыла про туалетную бумагу и салфетки! Хотя у меня в прямом доступе было биде. Ох уж эти итальянчишки!.. Чернила, кисти и альбомы меня удивили, пожалуй, больше всего. Если уж Аро знал, что я ведьма, — сложно не знать это, когда твоему товарищу чуть не сжигают лицо фактически у тебя на глазах, — то зачем он дал мне такие инструменты?.. Я в крайнем случае и слюной могу такое нарисовать, что тут по вампирам мор пойдёт, а Аро мне ещё и задачу облегчает… С другой стороны, наверняка он подумал, что нет никакого смысла меня как-то ограничивать, а вот занять было бы неплохо. Авось рисовать начну или ещё что… Короче, без понятия, что было у Аро в голове. Однако альбом с кистями я припрятала в прикроватной тумбе, как и две банки с чернилами. Он бы мне ещё руны положил, в самом деле. Или карты Таро — чего уж мелочиться? Развлекала бы себя тем, что делала бы расклады на знакомцев и незнакомцев. Всё лучше, чем сидеть в одиночестве в прохладной комнате и страдать оттого, что ты адын-савсэм-адын. А обувь кстати ничего такая была. Мне по ноге. И очень тёплая, что хорошо, если учитывать те самые стылые каменные полы, от холода которых практически не спасал толстый старинный ковёр. Помимо перечисленного Аро расщедрился на хорошее тёплое одеяло, футболки, подушку, какой-то браслет и парочку неразлинованных блокнотов. Я даже нашла ручку! Но на этом, к сожалению, щедрость вампира закончилась: заполировав свои дары сверху большой тарелкой с орехами и фруктами, — принесла её всё та же Джейн немного позже, сверкающая глазами и недовольством, — меня оставили в покое. Как похоронили заживо, ей-богу. Узкое оконце позволяло определять, когда наступает рассвет и когда солнце садится, однако каким-то немыслимым образом не давало рассмотреть хоть что-либо за витражом. Серьёзно, не было видно даже каких-нибудь размытых очертаний, как будто за окном не было реальности! А ещё я не слышала никаких звуков с улицы; как я упоминала ранее, единственный звук в моей комнате — моё же тихое дыхание. А свет тут был электрическим, кстати. Хотя лампа и оказалась стилизована под старину. Хорошо ещё, что я сама могла выбирать, когда мне ложиться спать. Если бы ещё и свет выключался по расписанию — клянусь, такая несвобода меня бы точно начала сводить с ума. Ещё мне вроде как повезло в том, что ванная комната оказалась смежной с моей новой камерой. То есть не нужно было никого звать, чтобы принять душ или сходить в туалет — хоть целый день сиди и мойся, лишь бы мыльно-рыльных принадлежностей хватило. Однако если поначалу меня это радовало, то потом быстро стало в тягость: лучше бы я хоть кого-то позвала, чем вот это вот всё. Общения не хватало категорически. Недостаток живых рядом я ощутила довольно быстро, день на третий или четвёртый. Оно проявлялось в том, что я ощущала неясную тревогу, из-за которой не могла толком ни сидеть, ни спать. Горячий душ, — вода тут не кончалась, сколько бы я ни мылась в кипятке, — ненадолго приводил нервы в порядок, однако уже где-то через час или два я опять начинала потихоньку заводиться. Ни за что бы не подумала, что со мной такое произойдёт. Я никогда особенно не любила людей, однако, только оказавшись в полной от них изоляции, поняла, что же значит на самом деле фраза «человек — существо социальное». Мне не хватало хоть кого-то рядом; раньше, даже когда я неделю не выходила из дома, всё равно у меня не было недостатка в социуме. Супруга была не тем человеком, который молчит после работы; да и интернет всегда был готов свести тебя с кем-нибудь, кто не прочь поболтать в три часа ночи. Тут же этого не было. Ни интернета, ни супруги, ни какого завалящего вампирчика. Только я и я; у меня не было даже мантических систем, которые худо-бедно могут заменять собой собеседника. Не зря же во всех учебниках и книгах о мантике говорится, что ты со своим инструментом ведёшь постоянный диалог? И главное — понять, что до тебя, тупого смертного, пытаются донести Высшие Силы… Локи ко мне больше не приходил, и даже прицепившаяся было в ванной мертвячка не давала о себе знать. Сама о себе не заявляла даже тенью. Еду мне приносили, когда я спала. Блюда ставили на стол и нужно было рассчитывать свой рацион самостоятельно. Сожрал всё за один присест? Твои проблемы; если хочешь новую порцию — ложись спать или иди в душ. Я от безделья стала много есть, но почему-то никак не набирала вес. Один раз ради интереса съела перед сном жирное солёное мясо, однако наутро не заметила никаких изменений в теле. У меня даже лицо не опухло! Вот в прошлом, позволь я себе такое, точно бы потом от этого мясца на ночь отходила дня три, пока вся лишняя жидкость не выльется из щёк; здесь же организм Беллы переварил всё, будто никакого жира и соли не было и в помине. В общем, какая-то странная дичь продолжалась, но акцентироваться на ней — значит окончательно принять, что Сэм был прав, и дичь эта самая вертится именно вокруг меня. Я же с мнением альфы стаи была совершенно не согласна: есть я или нет, это не отменит присутствие странностей и магии в мире. Другое дело, что я выступала этакой лакмусовой бумажкой, благодаря которой в растворе реальности определяется содержание всякой хтони. Повторюсь: если призраки есть, то Белз тут точно ни при чём! Она просто как фотоаппарат их в жизнь проявляет; сжигать меня теперь за это, что ли? Выбор блюд был вполне себе ресторанным, стоит отметить: большое количество салатов, обязательный суп, вечные спагетти и фрукты. Все объедки уносились, когда я спала, так что я предположила, что всё-таки кто-то ко мне заходит. В комнате не скапливалось пылевых комочков, да и сантехника всегда оставалась в идеальном состоянии. Значит, тут ещё и убираться успевали, пока я была в отключке! На всякий случай, — и не особенно надеясь хоть на какой-то исход, — я вырвала из блокнота один лист и написала на нём свою просьбу. Оставив свою записку рядом с тарелками, я легла спать в предвкушении: а вдруг получится?! На следующий день меня ждало небольшое разочарование: несмотря на то, что бумажки с просьбой не было, — значит, прочитали! — я так и не получила никаких книг или учебников, чтобы скоротать время. Однако мне всё же пошли навстречу, потому что вместо обычных фруктов на стол поставили огромное блюдо со спелыми рыже-красными абрикосами. Увидев их, я в предвкушении потёрла ладошки. Вообще-то, абрикосы я не любила примерно так же, как и дыню: могла съесть пару кусочков или фруктиков, но при этом не особенно испытывала от их вкуса какого-то удовольствия. Однако в абрикосах меня интересовала совсем не мякоть. Главное в них — косточки. Перетащив блюдо с абрикосами на постель, я принялась быстро чистить фрукты и вытаскивать нужные мне ядрышки. Их я складывала рядом, на маленькую тарелочку — косточки потом нужно будет помыть от сладкого сока и как следует просушить. Потом, отобрав те, что не пошли трещинами и не зацвели буйной плесенью, я смогу… сделать руны. В этом большой плюс рун, кстати: сделать их можно буквально из чего угодно. Я свои руны и покупала, и на дереве выжигала, и из глины лепила, и на бумаге рисовала. Из абрикосовых косточек тоже делала — инструмент получился крайне норовистый и непокорный, совсем мне не подходящий. Но на безрыбье, как говорится… у меня под рукой всё-таки не было ни любимого Амазона Элис, ни хотя бы Вайлдберриз — ничего не было. Ещё и камушков мне по моей просьбе не принесли. Так что будем обходиться тем, что имеем. Сок от абрикосов тёк по рукам, и я очень старалась не залить им постель. Её, кстати, тоже меняли — но уже не когда я спала, как можно догадаться, а когда уходила в душ. Иногда я мылась не дольше пяти минут, — просто ополаскивалась, если было ну совсем скучно, — однако за это время бельё успевали сменить на свежее. Так что я думала, что у меня горничная — вампир. Очень хотелось представить противного Кайуса в фартуке и юбке, который меняет моё грязное бельё, но воображение буксовало. Кайус мне представлялся исключительно как участник оргии, если в представлении с ним участвовала ещё и кровать вместе с формой горничной. Вот такой выверт сознания, и сделать с ним я ничего не могла. Разобравшись с абрикосами, я поспешила в ванную. На всякий случай блюдо с мякотью взяла с собой — не оставляем улик, никаких улик! — и какое-то время залипала, просто давя спелые плоды в ладонях над унитазом. Голова у меня точно текла от обстоятельств и одиночества. Ну и может быть от нервов — всегда знала, что именно они являются корнем всех проблем человечества. Они и пристрастие к вранью у некоторых личностей. Нет ничего хуже нервов и лжи, потому что первое рождает второе, а второе создаёт первое. Но это я так, пробуюсь в философы. Всё равно здесь больше нечем заняться. С мякотью я разобралась и, молясь, чтобы не было засора, спустила несчастные абрикосы кататься по трубам. К счастью, фрукты были достаточно спелыми, чтобы перемяться реально в кашицу; от нежно-рыжего, плавающего в унитазе, меня едва саму не вывернуло. Запах абрикосов в ванной стоял просто умопомрачительный и тошнотворный. Косточки я мыла с остервенением енота-полоскуна, которого два месяца не пускали к воде. Тщательно вычищая любые остатки мякоти, я откладывала промытые косточки в чистое блюдо из-под фруктов. Несколько предполагаемых рун отправились в унитаз — на них я нашла мелкие сколы, которые обещали при высыхании косточки перерасти в большие трещины. Разобравшись с водными процедурами, я вышла обратно в комнату. Бельё было свежим, дверь закрытой. В помещении не пахло другим человеком, так что я ещё больше уверилась, что за мной ухаживает вампир-горничная. Это как демон-дворецкий, только вампир. И горничная. Косточки я аккуратно разложила на футболке и убрала в первый ящик комода. Поначалу хотела было накрыть их ещё одной футболкой для конспирации, но потом подумала, что это бесполезно, так что просто оставила всё на ткани. Конечно, при большом желании кто-то может легко открыть этот комод и увидеть, что ведьма творит какую-то дичь; прошедший званый ужин отлично показал, что никто меня всерьёз не воспринимает. Подумаешь, колдовка! Кухонная волшебница, вот кто такая Белз Свон — ничего не умеет! …почему-то мне казалось, что даже проклятие для Афинодоры и сожжённое лицо Маркуса не убедили вампиров в обратном. Ну да и ладно, мне же лучше. Раз уж правители Вольтерры не видят во мне угрозу, то на Бри им должно быть вообще плевать — и эта мысль снимала с моих плеч огромный пласт тревожности. Задумываться об обратном было опаснее смерти. Нервы и ложь, помните? Нервы и ложь… Следующие несколько дней я проверяла косточки, но сохли они почему-то довольно медленно. Может, в моей комнате была высокая влажность? Или прохлада не давала нормально просушиться будущим рунам, кто знает. А может это что-то магическое — мы же поняли уже, что вокруг меня вечно творится что-нибудь непонятное. Чтобы не потерять счёт времени, я начала вести дневник. Число я не знала даже примерно, так что просто записывала всё как «день первый» и всё в этом духе. Поскольку какое-то время я уже провела в комнате, — а до этого в апартаментах Вольтерры вместе с Бри, — то это было самым удобным способом исчисления. Просто в начале своего дневника я написала, что «где-то месяц уже пребываю в гостях». Дневник вела на родном русском. Хоть какое-то напоминание о прошлой жизни неожиданно вселяло уверенность в хорошем исходе всей этой непонятной ситуации; я никак не могла взять в толк, в чём же дело, но решила просто расслабиться и не заниматься самокопанием в этом направлении. Всё равно никогда не нароешь ничего хорошего, так что… Опять же вставал вопрос сохранности записей, потому что в комнате я была всё равно что на ладони. Раньше, когда я вела дневник в условно неблагоприятном окружении, то писала на языке, который люди вокруг не понимали; здесь же такой трюк не поможет, потому что выучить другой язык для вампира — не такое уж хитрое дело. Элис с её отвратительным разговорным русским тому отличный пример. Короче, не всё я могла записать. Например, я не упоминала о своём раздражении из-за одного воспоминания про Афинодору. Не писала я про то, как меня разочаровал Аро. И про то, что Сульпиция показалась мне отвратительной. Зато, мстительно ухмыляясь, я вывела крошечными русскими буковками: «К» значит «КаКашКа». И очень гордилась такой крошечной отсылочкой на Кайуса. Может, это был маленький взбрык уставшего мозга, кто знает. Но гордость согревала меня по ночам и приятно теплилась под желудком, когда я вспоминала про эту небольшую надпись, скрытую за кучей остальных строк, описывающих мою повседневную скуку. Ощущения были очень приятными, словно я преступила закон, но никто об этом не знает. Никому до этого всего, пожалуй, и дела не было. Когда руны высохли, я не стала мудрствовать и просто отобрала нужные мне двадцать пять косточек. На них я нанесла знаки чернилами, смешанными с кровью. Резать себя не стала, потому что просто побоялась последствий в вампирском замке, однако очень уж вовремя у меня пошла естественная кровь, так что… да и взяла-то я всего-то каплю. Но мысль об этом мне не давала покоя, если честно. А ещё о том, куда деваются из мусорного ведёрка в ванной использованные средства личной гигиены. В памяти воскресал разговор с Элис про вампира-извращенца и его особый способ питания; учитывая, что даже весь из себя правильный эльф Санты обсосал мою окровавленную одежду… Однако тут была одна загвоздка: моя кровь оказалась непривлекательна для вампиров, насколько я поняла. Был, правда, один особенный кровосос в непосредственной близости, которому нравился душок плесени и могильника в моих эритроцитах, так что… В общем, об этом лучше не думать. А то ещё при виде Маркуса буду думать о всяком. Я ведь перед ним опростоволосилась не раз, да ещё и напоследок несчастного мужика опалила… причём помню ведь, что проклинала я Афинодору с её идеей подмешать мне что-то — моя злость и обида за такую несправедливость оказались отличным бустом для внутренней магии. Вот и выплеснулось это несдерживаемое грязное море на виновную… и цепануло своей волной ещё и непричастного ко всем этим развлечениям Маркуса. Мне, кстати, ещё было интересно, что же там в итоге с Афинодорой. Состояние у меня в момент проклинания было как у шамана под грибами, а то и того хуже, так что малефицизм должен был выйти достаточно мощным. Что я там говорила… обрекала на несчастливую новость, на неправдивые отношения и… — Гниль теперь тебе есть! — раздался у меня в ушах мой собственный голос, полный злости и гадкого веселья. — Ах-ха-ха-ха-ха-ха! Я передёрнулась. Никогда не могла представить, что я могу звучать вот так… я, вообще-то, человек достаточно мирный: меня не трогаешь, и я тебя не буду. Чисто как какой-нибудь ядовитый цветочек в джунглях. Ну, судя по всему, проклятье у меня вышло вполне рабочим, так что на этот счёт можно даже не переживать. Не знаю, правда, стоит ли мне жалеть Афинодору или же попробовать позлорадствовать. И, опять же, интересно: как это проклятие на ней отразилось? Магия — штука волшебная и совершенно непостоянная; один и тот же ритуал может совсем по-разному проявиться в реальности, так что ты даже и не угадаешь, какой у тебя будет итог. По крайней мере, у меня всегда так было. И из-за этого я никогда особо не старалась творить ворожбу для других: тут сама не знаешь, что будет по итогу — так зачем на себя брать обязательства, которые ты можешь тупо не выполнить? Наверняка в мире были другие, более устойчивые и стабильные маги, чем я. Но мы работали с тем, что у нас было, а не размышляли о «если» или «а вот бы». Как известно, реальность, — и магия тоже, кстати, — не любит сослагательного наклонения. Так что радуемся всему, что имеем, и аккуратно заглядываемся на что-нибудь в будущем. В будущем, когда я снова буду с Калленами, к примеру. Или хотя бы не одна. Одиночество заставило меня на многое посмотреть под другим углом. Ну а что ещё делать в полной тишине и уединении на протяжении многих дней? У меня, конечно, очень сильное воображение, да и медитации я возобновила, — пускай всё ещё с большой осторожностью, — однако всё равно произошло так, что началась саморефлексия. К примеру, я поняла, что в начале моей новой жизни в этом мире у меня с головой было сильно не в порядке. Вполне понятно, почему; я не хотела оправдывать себя: было и было, хорошо ещё, что прошло. И хорошо, что в перспективе я увидела, насколько моё поведение было странным и даже порой гадким. Да, это я про Рене. Женщина мне всё ещё не нравилась и не вызывала практически никакого сочувствия. Что поделать, мне было на неё просто плевать — своя шкура дороже, как говорится, а Рене постоянно лезла под руку, когда у меня были мозги набекрень. Наверное, будь я в более собранном состоянии, то попыталась бы как-то сгладить конфликт и помягче отстранить от себя миссис Дуайер. Не так резко и бескомпромиссно, да. Получалось, что у нас с ней был конфликт двух больных людей. Я со своей депрессией и искажённым восприятием мира и она с… не знаю, что это было. Мания? Явно какое-то расстройство, потому что поведение Рене выбивалось за грани нормального. Нормальная мать своего ребёнка после тех психов, что у меня были, повела бы к врачу, а не психовала бы сама. В общем, Рене мне всё ещё не нравилась, — и вряд ли когда-либо это изменится, — однако я вполне понимала, что её слабая психика не справилась с реальностью по большей части из-за меня. Но тут уж что поделать, судьба; я могла только мысленно похвалить себя за такую долю жесткосердечности, потому что, будь я немного помягче, могла бы утечь вслед за матерью Беллы. Тут у нас правило самолёта: сначала ты спасаешь себя, а потом всех, кого захочешь — детей, родителей, друзей, да хоть собачку своей соседки. Очень здравое правило, если кто меня спросит; если бы каждый в этом мире заботился о собственном счастье, то, я уверена, проблем в целом было бы меньше. Доля размышлений досталась не только Рене, но и Чарли. Забавно, что одного родителя Беллы я не воспринимала никак, тогда как другого полюбила буквально с первой встречи. Во всём виноват незакрытый гештальт, отвечаю: из-за того, что я была дочерью одной из многих разведёнок в девяностых, я всю жизнь искала отца. Нашла, получается. Вот и зацепилась за фигуру шерифа, как присоска осьминога за стекло аквариума. Захочешь — не отдерёшь. Да и усики у Чарли были один в один как у моего деда. То же самое произошло с Элис. Дружба… я считала, что дружить я не умею, и несколько очень неудачных прошлых опытов моё мнение только подтверждали. Здесь же получалось, что мы с эльфом сцепились не просто как присоска и стекло, а как две присоски. Я, ищущая стабильности, защиты и бегущая от одиночества, со своими оборванными связями; Элис, успевшая наверняка прожить кучу вариаций, где мы с ней были не только друзьями-знакомыми-прохожими, но и любовницами, и сёстрами, и участницами одного Ковена имени меня. Кстати, интересная мысль. Основать Ковен, что ли? Не как клан у Карлайла, а вполне натуральный, магический. А что, у нас уже есть Бри и Джейк, а ещё Локи где-то на периферии мелькает. Минимальный набор хорошего колдуна есть: ведьмочка-ученица, волшебный зверь, — прости, Джейк, — и тёмный бог. Во главе всего этого великолепия — герой со сложной судьбой и перенесённой жизненной несправедливостью. Я, то есть. Наточим мы, значит, всем Ковеном осиновых кольев и пойдём войной на Вольтури. Вот и сюжет для нашей саги; жаль только, что прямое столкновение наверняка закончится для нас грустно, даже если мы будем главными героями своих историй. Семья Калленов быстро стала моей семьёй, даже не очень дружелюбная Эсме. Я искренне восхищалась красотой Розали и идиотизмом Эммета, — ну ладно, у Эммета было ещё много других положительных черт, не стану скрывать, — и даже Эдвард, который поначалу меня бесил, в итоге стал мне очень близок. Про Элис и говорить нечего, Карлайл просто был тёмной шикарной лошадкой. Джаспер… Эх, Джаспер. Прощения у него попросить надо будет, получается: именно он выслушивал все мои эмоциональные истерики, потому что дар Беллы, доставшийся мне в наследство, совсем не перекрывал его способностей. Которые были явно не ментальными; в противном случае Джаспер бы не страдал от моей нестабильности. Джаспер попался на удочку моей искренности, получается. Мой майор, хе-хе. Мой майор, мой док, мой эльф, мой карамор — все мои. Моя семья. Как же я по ним скучала… Почему бы Вольтури не отпустить меня на все четыре стороны? Или они надеются на Стокгольмский синдром, чтобы я в итоге бросилась в объятия Кайуса? Он же у нас тут самый интересный товарисч, так что… Не будет никакого Стокгольмского. По крайней мере, я на это надеялась, гм. Вольтури не вызывали у меня никакого позитивного отклика, но и негативить на них постоянно я тоже не могла. Ясно было, что они чего-то ждут, иначе не стали бы держать меня и Бри на своей территории столько времени. Только вот чего они ждут-то? Зачем я отлёживаю казённую кровать и ем шикарные итальянские казённые блюда? Мне не хватало деталей для того, чтобы увидеть картину целиком; я не понимала мотивации героев… то есть, не героев, конечно же. Вампиров. Бывших людей. Очень опасных для меня, если по-честному: тому же Аро ничего не стоит свернуть мне шею в одно движение. А Кайусу и движения не понадобится, только взгляд. Поймав этот взгляд, Джейн, смотрящая на блондина с искрами в алых глазах, будет готова на что угодно, лишь бы получить его одобрение. Явная любовная линия, ха. Ха-ха. — Ах-ха-ха-ха-ха-ха! Поняв, что я расхохоталась в голос, я зажала себе рот руками и зажмурилась. Всё веселье как рукой сняло: ну ничего хорошего этот смех не значит. Контроль над эмоциями ослаб, а раз рядом со мной нет никого, то и себя тоже не надо… контролировать… — Да ладно… Надеюсь, моя догадка была неправильной, и Вольтури не нужна ведьма, которая практически себя не контролирует. Не казались мне правители вампиров идиотами, а этот поступок был бы поистине идиотическим. Что может ведьма, потерявшая всякие берега, они уже увидели. А Афинодора, я надеюсь, даже ощутила на собственной шкуре. — Гниль теперь тебе есть, — криво улыбнулась я, упав спиной на кровать и раскинув руки в стороны. Потолки здесь красивые были. Старые. Расписные, с лёгкими облачками и потрескавшимся серым хмурым небом. И всё-таки, если не думать, что Вольтури идиоты, — почему меня одну держат-то?..