Дождливым вечером

Дождевые капли с едва слышным глухим стуком ударяются о стекло и незамысловатым узором стекают вниз. Вдалеке раздается грохот грома, предвещающий скорое появление молнии на затянутом тучами небе, и Инеж прикрывает окно, поеживаясь от холодного осеннего воздуха, ворвавшегося в комнату порывом ветра. Успевшая промокнуть куртка согреться не помогает, и Гафа, расстегнув молнию, стягивает ненужную вещь. Дверь приоткрывается со скрипом, а в следующую секунду до слуха девушки доносится знакомый голос: – Погода помешала отправлению? Инеж оборачивается к вошедшему и подмечает, что костюм Бреккера абсолютно сухой. Очевидно, что клуб этим вечером он не покидал. Иначе вымокнул бы, как и она сама, шедшая к Клепке пешком от самой пристани. – Отчасти, – отвечает Инеж. Каз приподнимает бровь, словно ожидая продолжения, но Гафа молчит. Она наблюдает за тем, как он снимает пиджак и педантично разглаживает складки на темной ткани перед тем, как повесить его в шкаф. Дверца с легким стуком закрывается, когда Каз подталкивает ее. Скверная погода – не причина оставлять судно пришвартованным в порту, когда в числе команды есть шквальные, способные разогнать тучи за пару минут. Инеж знает это, Каз тоже, но вслух говорить о том, почему на самом деле она сидит на подоконнике в его комнате, а не руководит экипажем на борту «Призрака» Гафе не хочется. Да и мысли, черт бы их побрал, никак не выстраиваются в то, что можно было бы без запинок произнести, в то, на что Каз не ответил бы холодным, пробирающимся в самую душу взглядом, и усмешкой, пропитанной скепсисом. Ты не пришел попрощаться. Я не могла уехать, не увидев тебя. Молчание тяготит. Девушка чувствует его груз на своих плечах, как если бы их оттянули ремни сумок, под завязку набитых на рынке всякой всячиной к ужину. Каз же, абсолютно спокойный, опускается в кресло возле рабочего стола и тянется к стопке бумаг, лежащих в правом углу, словно оснований отвлекаться от привычной работы нет, словно ее здесь нет. – Ты не пришел на ужин, – наконец произносит сулийка. – К Уайлену и Джесперу. Джес сказал, что отправлял тебе записку. – Я получил ее, – Бреккер без всякого удивления кивает, и Инеж чувствует, как досада небольшой искрой вспыхивает в ней. Про ужин ему было известно. – Но не пришел. – Нет. Дела в клубе, важная встреча, необходимость спланировать срочное ограбление - причин множество, и Инеж хочет услышать любую из них, лишь бы та оказалась правдивой. Не прийти просто так, без веского повода пренебречь приглашением, Каз не мог. – Настроение не располагало к дружеским встречам, – добавляет сухо, не отрывая взгляда от бумаги, исписанной кривым почерком, перед собой. Близ первой искры вспыхивает вторая, следом третья. Внутри девушки разгорается фейерверк, но ни досада, ни грусть, не просачиваются на лицо Гафы. Громкое грубое «нет» слабостям и сентиментальным чувствам – вот, чему учили улицы Кеттерадама. – Уверена, что сейчас ничего не изменилось, – она усмехается и ловко соскальзывает с подоконника. – По счастливому стечению обстоятельств, мое настроение располагает к полному уединению и нескольким часам сна. Вранье. Наглая ложь, в первую очередь самой себе. Но она твердой походкой направляется к двери, чувствуя взгляд Бреккера на своей спине. Бумага с едва слышным шорохом вновь перекочёвывает из его рук в стопку, а затем стул отодвигается от стола, с противным звуком царапая металлическими ножками видавший виды деревянный пол. – Инеж. Гафа замирает, успев положить ладонь на дверную ручку, но не оборачивается. – Почему «Призрак» все еще в порту? – он поднимается, опираясь на трость, а затем добавляет, – А ты здесь? – Возникли некоторые проблемы с провиантом, – девушка беспечно пожимает плечами. – Но Шпект обещал управиться до завтрашнего вечера. Каз делает шаг навстречу к ней. Затем еще один, и каждый из них протяжным эхо застревает в ее ушах. Инеж оборачивается, и проклятое наваждение смолкает из-за утихнувших шагов Бреккера. – Ложь. – С чего бы мне обманывать тебя? – Это ты мне скажи: зачем ты мне врешь, Призрак? Гафа теряется. Отчего-то в способность Каза так легко раскусить ее небольшую выдумку ей до этой секунды не верилось. Как и не верилось парой секунд ранее в то, что он мог без всякой причины не прийти на ужин, который был последней возможностью повидаться перед ее отправлением на охоту за головами работорговцев. Их связывает общая работа, общие друзья и общий дом, коим служила Клепка. Между ними – двумя опаснейшими преступниками Кеттерадама – нет нити, сотканной из слезливых признаний в любви, объятий, поцелуев и секретов, разделенных между собой в свете свечей за романтическим ужином. Оттого и причин для обид и разочарований у Инеж нет. Но проклятье, обида есть. Та часть нее, что обычная девушка, а не собирательница секретов – Призрак и убийца, вооруженная клинками, названными именами святых, желает, чтобы все было в разы проще. Желает, чтобы Кеттердам не был соткан из пороков. Желает, чтобы руки людей не были омыты кровью, а Каз не страшился коснуться ее. Но действительность не соответствует желаниям, поэтому Инеж собирается с силами и старается приблизить ее к тому, что в сознании мерцает блеском желаемого. – Я хотела увидеть тебя перед отъездом, – произносит она, заостряя взгляд на лице парня. В темных, как терпкий кофе, глазах Инеж решимости ровно столько же, сколько и страха. Бесстрашная на крышах города и в открытом бою, когда собственная жизнь висит на волоске, сейчас она чувствует себя трусливой девчонкой, коей позволяла себе быть в далеком детстве. Она боится, что Каз ускользнет от нее, опасается, что нечто хрупкое, появившееся в тот день на набережной, когда он подарил ей корабль и шанс воссоединиться с семьей, разобьется, подобно хрустальной вазе. – Прощания мне не по нраву. – Прощаются, уходя навсегда, а я намерена вернуться. – В Кеттердам? К тебе. Она кивает. Кеттердам не дорог ей, но Каз считает этот город своим домом, а потому она готова возвращаться на улицы, окутанные шлейфом преступности и мошенничества. – Что же, в таком случае, дорогая Инеж, я должен пожелать тебе удачи в столь непростом ремесле и помахать платком в след твоему судну, как подобает всем близким людям мореплавателей, – усмехаясь, отвечает Каз. – Можешь оставить платок при себе, но от удачи я отказываться не стану. Уголки губ Бреккера едва заметно приподнимаются, и он, отставив трость в сторону, стягивает перчатку с левой руки. Он медлит пару секунд перед тем, как снять правую, но все же избавляется и от нее. Броня Каза оказывается отброшена в сторону. – Верные подруги рыбаков на пристани даруют им удачу, заключённую в поцелуй, – каждое слово он щедро приправляет язвительностью, но рука Бреккера, коснувшаяся волос Инеж, не даёт ей привычно закатить глаза. – Думается мне, что ты заслуживаешь удачи больше тех болванов, отправляющихся на ловлю форели и карасей. Инеж сквозь пелену собственного недоумения слышит тяжёлое дыхание Каза. Он прерывисто вдыхает и выдыхает кислород, смотря ей в самые глаза, но ни на шаг не отступает. Вероятно, проклятая вода уже плещется подле его ног. От подобной мысли у Гафы дыхание сбивается ничуть не меньше. Воздух застревает где-то поперек трахеи, а рассудок навязчиво требует оттолкнуть Каза прочь, дабы не повторить инцидент, произошедший в отеле. Но она не может. Его рука мягко отводит прядь темных волос от лица и, подрагивая, заправляет ту за ухо. Очередной вздох, и Каз наклоняется к ее лицу. Секунды замедляют свой стремительный бег, позволяя времени стать вязким мёдом, медленно стекающим с ложки. Инеж перестает слышать шум дождя за окном, а единственный запахом ударяющим в нос становится аромат кофе, который должно быть циркулирует по венам Каза вместе с кровью. Его губы касаются ее виска практически невесомо, но девушка все равно невольно вздрагивает. Их обоих бьёт дрожь. Они оба дышат прерывисто, с усилием проталкивая кислород в лёгкие, но Каз не отступает. Его теплые губы все ещё касаются ее кожи. – Каз, – она зовёт тихо, понижая голос до шёпота. – Все хорошо, Инеж, – Бреккер отстраняется медленно, растягивая мгновение. – Все хорошо. Его рука перестает теребить пряди ее волос. Он делает шаг назад, отодвигаясь чуть в сторону. Сулийка замечает то, как блестят его черные глаза. Каза словно бьёт лихорадка, но он качает головой, когда она, ведомая переживанием пытается подойти к нему. – Я в порядке. – Ты дрожишь. – Ты тоже. Но теперь удача будет при тебе, – усмешка вновь трогает его губы, и Инеж усмехается в ответ. Кожа на виске горит огнём. Но это пламя не оставляет за собой ужасных ожогов и нестерпимой боли, оно ощущается желанным теплом в непогоду. Реальность собирается в чёткий образ, и до Гафы доносится раскатистый удар настенных часов. Стрелки указывают на десять вечера. – «Призрак» все же отчалит из Кеттердама сегодня? – спрашивает Каз, перехватив ее взгляд. – Думаю, да, – сулийка утвердительно кивает, на сей раз не ощущая на душе тяжести при мысли об отплытии. – Думаю, что Шпект успел уладить дела с провизией. – О, я уверен в этом, – с сарказмом поддерживает ее ложь Каз. Инеж возвращается к окну и накидывает куртку. Молния вновь оказывается застегнута, а просторный капюшон укрывает под собой черные пряди. Она привычно запрыгивает на подоконник, намереваясь покинуть Клепку самым удобным для себя путем, когда Каз за ее спиной произносит: – Я буду ждать твоего возвращения, Призрак. – Я тоже буду его ждать. Тоже буду скучать по тебе... И она ловко соскальзывает с подоконника, исчезая в вечерних сумерках под каплями дождя.