Кофе

Аль-Хайтам был жаворонком, поэтому уже ближе к полудню, когда Кавех просыпался(будучи совой), то уже остывший кофе ждал его на столе. Архитектор открывает глаза, и пробивающийся сквозь шторы свет говорит о том, что он проснулся не раньше обычного, однако повернув голову набок, находит рядом отвернувшегося и закутанного в одеяло почти по самую макушку сожителя, который в последнее время стал слишком дорог и близок. Кавех пододвигается ближе к нему и осторожно трясёт за плечо, через пару секунд сталкиваясь с сонным и крайне уставшим взглядом. – Доброе утро, соня, – улыбается светловолосый, но замечая всё ещё хмурый взгляд настораживается. – Во сколько ты вернулся из Академии? – Где-то к полуночи, – Аль-Хайтам неестественно хрипит и сразу же закашливается, садясь в кровати. Сонливость с Кавеха как рукой сняло, и он эту самую руку мигом прижал к чужому лбу. – Да ты ж сейчас сгоришь! – громко воскликнул он, чем заставил Аль-Хайтама с крайне чутким слухом и сейчас без звуконепроницаемых наушников поморщиться, ведь к этому всему ещё и голова гудела после бесперерывной работы в Академии. Кавех уже готовится пулей отправиться на кухню в поиске лекарств, но оказывается остановлен чужой рукой, бережно обхватившей его запястье. По опыту всего времени, что они живут вместе, архитектор знает, что когда секретарь Академии болеет, то становится в два, а то и три раза тактильнее и нежнее. Когда Хайтам соскучился(что бывает, кажется, раз в сотню лет) или просто устал, вымотался, перетрудился, то ищет спокойствие в единственных руках. Кавех часто сравнивает его со львом, огромной ласковой кошкой, которая обожает потягиваться по утрам(а это иногда можно увидеть даже в обычно хмурое настроение мужчины) или же таскание хвостиком за готовящим еду или работающим над новым проектом архитектором в попытке утащить его на диван с книгой. Но сейчас Кавех решил собрать всю свою волю в кулак и помочь Аль-Хайтаму побыстрее вылечиться, ещё нужно как-то заставить его сообщить Академии о больничном или хотя бы взять пару деньков выходных. Вот и в этот момент Кавех решил лишь совсем чуть-чуть поддастся сожителю и прижал свою ладонь к его щеке, к которой другой сразу же прильнул, ластясь, словно и вправду большой лев, который в дни с плохим настроением может и больно укусить словами. – Я должен принести тебе жаропонижающее, – уверенно и настойчиво говорит он. – Сейчас ты – моё лучшее лекарство, – видимо повышенная температура как-то влияет на мозг, а иначе Кавех не понимал, откуда вся эта нежность в вечно молчаливом или наоборот крайне остром на язык Хайтаме. – А я то думал, что являюсь твоим жароповышающим, – усмехнулся архитектор и попытался убрать руку, но её сразу же сверху прижали другой. – И это тоже. "Да. Пожалуй, температура точно влияет на мозг. Вот можно и новый проект в Академии делать" – мысленно заключил Кавех. Наконец осторожно высвободив свою руку, когда Аль-Хайтам прикрыл глаза и, кажется, начал засыпать, Кавех быстро отправился на поиски лекарства. Но только он вышел из комнаты, его сразу же окружили четыре пушистика, которых он привёл с собой из пустыни, а после с щенячьим взглядом и голосом, полным мольбы, убедил Аль-Хайтама оставить их. Тот, хоть и посопротивлялся, они поспорили пару десятков минут, но вскоре всё же согласился с тяжёлым вздохом, ведь привыкший к тишине дом с появлением Кавеха, а после ещё и этих четырёх, как и сам секретарь, всё ещё вздрагивали, когда покою мешали теперь уже пять макушек неожиданным разбитием какой-либо посуды и тому подобное. Но вскоре Кавех начал находить Аль-Хайтама, сидящего на диване и как всегда читающего какую-либо книгу, но теперь уже вслух и на его коленях удобно устроились четыре лисёнка, которые его и не слушали, а мирно сопели. В такие моменты в груди архитектора отзывалось что-то светлое и родное, забытое, что заставляло сейчас умиляться и называть их всех "семьёй". В ускоренном режиме Кавех насыпал лисятам корма, проверил количество воды в маленьких тарелочках, нашёл лекарство и поставил чайник греться, чтобы заварить купленный вчера на рынке кофе, по словам продавца самый вкусный во всём Тейвате, а доверчивый молодой человек и клюнул на его слова. Когда архитектор возвращался обратно уже с двумя чашками кофе и жаропонижающим, то взгляд его скользнул по календарю, найдя сегодняшнее число, обведённое в красный кружок, и, если бы руки не были заняты, то хлопнул б себя по лбу. – Вот тебе и подарочек на день рождения, – сказал он, заходя в комнату и оставляя дверь открытой, ведь через несколько минут сюда должен был примчаться пушистый вихрь и окупировать поникшего Хайтама. Он принял из чужих рук чашку ещё дымящего горячего напитка, источавшего приятный аромат по всей спальне. После, чтобы секретарь не сосредотачивался на своём состоянии, Кавех начал рассказывать ему о купленном вчера кофе и как его нахваливал продавец, на что сероволосый почему-то ухмыльнулся, но не объяснил причину своей улыбки. – Извини, видимо на встречу с Сайно и Тигнари тебе придётся идти без меня, – произнёс он. – Я не планировал никуда идти, так как вообще забыл об этом дне, – спокойно ответил Кавех, доставая из небольшой плетёной коробочки маленькую капсулу с какими-то травами, которые Тигнари любезно предоставил, узнав, что у них дома нет никаких лекарств. – А я не забыл, так что подарок в моей тумбочке, третьем шкафу, правой части, – приняв таблетку и сделав глоток кофе, который и вправду оказался очень вкусным, сказал Аль-Хайтам. Услышав это, Кавех засиял и, поставив свою чашку на прикроватную тумбу, ринулся к такой же, но на стороне Хайтама. Открыв нужный ящик, увидел среднего размера цвета пшеницы коробку с красным бантиком. Кавех вновь устроился на кровати и, успев только коснуться ленты, услышал топот шестнадцати лап по полу, несущихся в их сторону. Вскоре на кровать взлетели четыре лисёнка и окружили Аль-Хайтама, зарывшись в одеяло, как и предсказывал Кавех, а секретарь лишь улыбнулся им. Один из лисят, особо обожающий сероволосого, нашёл его ладонь и уткнулся в неё мокрым носом, словно чувствуя состояние одного из хозяев. Кавех так засмотрелся на эту картину, что на пару минут и вовсе забыл про подарок, молча наблюдая и улыбаясь. Вид Хайтама улучшился, бледность пропала, жар стал чуть меньше, а глаза смотрели яснее. Поэтому архитектор вернулся к распаковке таинственной коробки. Как только лента спала, открыл крышку и взору предстали две небольшие стеклянные баночки с кофе, набор разных карандашей для более удобной работы над проектами и новые серёжки, казавшиеся очень дорогими. Золотая основа и алые камни, из-за которых они так и переливались на солнце. Украшения были сделаны крайне искусно и талантливо, смотрелись изящно благодаря своей форме ромба и тонкой работе. Выдохнув восхищённое "вау", Кавех поднял взгляд на улыбающегося Хайтама, уже почти допивающего кофе. – Я надеюсь, что мы покупали зёрна не у одного продавца, – единственное, что смог выдавить архитектор, не зная как описать всю свою радость и благодарность за подарок, а особенно новые серьги. На этот комментарий Аль-Хайтам лишь пожал плечами со всё ещё играющей на губах довольной улыбкой и кивнул на подаренные украшения: – Как увидел, сразу же вспомнились твои глаза. Чувствительный к самому понятию "подарок" Кавех, которое ассоциировалось у него в первую очередь с заботой, попытался спрятать начавшую скапливаться в глазах влагу и потянулся к возлюбленному, устроив подбородок у него на плече. Он смущённо ткнулся носом тому куда-то в шею и не мог перестать улыбаться, выдавив тихое "спасибо". – С днём рождения, Кави. Уже через несколько дней Аль-Хайтам поправился, в большинстве благодаря чрезмерной заботе Кавеха и тому, как он носился вокруг него, словно курица-наседка, пихая то одно лекарство, то другое, то ещё горячий чай с сахаром в придачу. Однако за небольшой больничный секретаря Академии они успели перепробовать все виды купленного кофе и насладиться компанией друг друга, не забыв и про четырёх лисят, вечно требующих внимания.