Мea máxima culpa. In hamo

Хиддлс — рукожоп тот еще. Ты с удовольствием сообщаешь ему об этом, когда он роняет банку с дождевыми червями прямо на твою ногу. И нет, тебе не больно ни разу — все ж таки он не кирпич тебе на лапу уронил, — но червей приходится пихать в банку заново, а ты ненавидишь этих скользких тварей. Хрен знает, почему Кейси решил использовать именно червей в качестве наживки, ведь Хиддлс целую лекцию ему прочитал о том, что карпа лучше ловить на кукурузу. А если руки у Тома растут из одного места, то это не значит, что котелок у него не варит. Наоборот же! Твой Том дохера умненький. И дотошный, сука! Не поленился же разузнать, что и как, прежде чем отправиться на рыбалку с тобой и Кейси. Но главный здесь совсем не Том. Твой напарник — младший инспектор Кейси — царь и бог в этом рыбном царстве, и если он говорит: на червя, значит на червя. - Подержи спиннинг! - просишь ты Хиддлса и наклоняешься, чтобы собрать ебучих червяков, и через секунду слышишь тихое «Ой!» и поворачиваешь голову, чтобы насладиться чудесным зрелищем — Том наклоняется, чтобы поднять упавшую удочку. Рукожоп-амбидекстер. Прямо перед твоими глазами круглый, упругий, ладный зад Хиддлстона и бесконечно длинные ноги, которые из этого самого зада произрастают. Тебе уже откровенно плевать и на рыбалку, и на расползающуюся в разные стороны наживку, и на Кейси, который осуждающе смотрит на вас, идиотов. Тебе хочется завалить его прямо здесь — своего Тома. Ты решил, что он только твой, ничей больше, еще три месяца назад, когда ты валялся в больничке, а Том таскал тебе яблоки. Ты тогда знатно зафейлил. Если уж быть совсем честным, то ты обосрался по полной. Инициатива наказуема — это всем известно. Тебе это было известно тоже, но ты ж, сука, плевал с большой колокольни на прописные истины. Ты казался себе самому дохера крутым — без пяти минут выпускник полицейской академии, - и ты полез туда, куда не пролазила твоя жопа. Ты решил задержать наркокурьера — его роль искусно исполнял Хиддлстон, работавший под прикрытием, - но ты этого не знал. Ты получил по мордасам - сначала, а после получил выволочку от руководства академии. Ты получил Хиддлстона — и если ради этого стоило попасть на больничную койку, то ты был готов. Не то, чтобы ты был готов терпеть злоебучий хиддлстоновский характер — эту его въедливость, желание доебаться до каждой мелочи, это его упрямство, дотошность и стремление всегда и все сделать правильно. Он был перфекционистом — твой Том, и временами тебе хотелось, чтобы он был чуть более раздолбаем, ну примерно настолько, насколько раздолбаем был ты сам. Но ты прощал Тому его стремление всегда и во всем быть лучшим. Ты прощал его занудство. Ты прощал ему все на свете, даже то, что у него временами все валилось из рук. Как он умудрялся совмещать аккуратизм и рукожопство, ты в душе не ебал, но даже это умиляло тебя в Томе. Чего ты никак не мог простить себе самому, так это собственную нерешительность. Спустя три месяца ты все еще не трахнул Тома, и как это ты умудрился так зафейлить — вопрос из тех, на которые ответа нет и не будет. Но тем не менее ваш с Хиддлсом конфетно-букетный продолжается целых три месяца, и Кейси, не стесняясь, ржет с вас обоих. Он ржет с тебя на самом деле, потому что искренне полагает, что Хиддлс над тобой ржет тоже. Только вот тебе не до смеха. У тебя с Томом отношения. Как бы. Вы типа встречаетесь, ага. Вы, блять, пара. Ты ведешь себя, как пацан сопливый: водишь Хиддлстона в кино и в клубешники. Ты написал рапорт на перевод в отдел, где Том служит под началом Виктора Ланге. И ты пиздишь Кейси, что именно желание учиться уму-разуму у мистера Ланге мотивировало тебя на этот решительный шаг. Но вы оба знаете: твоя мотивация — это Том Хиддлстон. С которым у тебя отношения. Как бы. Так вот вы с Томом — дохера идиллическая парочка задротов. Вы облизываетесь друг на друга — и облизываете друг друга… Вот без брехни — ты однажды вылизал Хиддлстона с головы до ног. Начал с аккуратных, ровных пальцев на ногах и поднялся выше, до самой макушки, не оставив не поцелованным ни одного местечка на желанном теле, кроме самого желанного. И ты ни разу не вдупляешь, почему ты так и не решился. Вы сосетесь на последнем ряду в дешевых кинотеатрах, и вы лапаете друг дружку в туалетных кабинках дорогущих ресторанов… На самом деле дорогущий ресторан был всего лишь один раз, и то тебе пришлось занять у Кейси до зарплаты, чтобы сводить туда Тома. Но тем не менее. Твои руки знают тело Тома. Знают так хорошо, как свое собственное. Вот только к самому дорогому, к самому ценному ты так и не прикоснулся. Ты понятия не имеешь, почему так. Том не торопится раздвинуть перед тобой ноги, а ты сам ни разу ни перед кем ног не раздвигал, поэтому вы уже три месяца наслаждаетесь этой сладкой поебенью, так как следует и не поебавшись. Долбоебы, одним словом. Ты мог бы найти кого-то для траха. Для тебя в этом деле проблем не было никогда вообще. Ты охуенен и пиздат. Если бы существовала некая шкала охуенности, то ты на этой самой шкале занимал бы место где-то в районе восьмерки. Два балла тебе не хватает именно потому, что приходится перехватывать у Кейси до зарплаты, но ты работаешь над этим. Твои родоки — богатенькие буратины, но ты не берешь у предков деньги с тех пор, как у тебя хуй начал вставать. С тех самых пор ты вечно где-то подрабатывал, ты вечно выкручивался. Ты крутился как та самая белка в колесе, но ты был гордый. Тебе охуеть как хотелось самостоятельности и независимости, а брать деньги у родоков — это значило бы засунуть самостоятельность и независимость куда поглубже. Но ты предпочитал засовывать куда поглубже свой хуй, а не свою гордость. Поэтому ты крутился. Ебучей белкой. И тебе это даже нравилось. Ты гребаный аристократ на самом деле. Ты потомок графа Ведель-Ярлсберга. Хер знает, может ты потомок тех самых викингов, о которых столько легенд сложено. По крайней мере твой брательник так думает. Ты не видел братца уже несколько лет, и не то чтобы тебя тянуло повидаться. Блять, ты вообще предпочитаешь о Крисе не вспоминать лишний раз. Не потому, что он тебя избил когда-то… Ох ты ж еб твою мать, как же он тебя избил!!! Но ты не любишь вспоминать не эту вашу драку. Тебе неприятно думать, что твой брат… На самом деле это Крис — гребаный аристократ, а ты так, псина блохастая. Когда ты смотришь на младшенького — как он двигается: неторопливо и плавно, словно вымеряя каждое движение, как он гордо расправляет плечи, как он несет высоко поднятую голову… Нет, ты вовсе не любуешься братом. Не в том смысле, ну ты ж не извращенец какой! Просто в Крисе есть порода. Весь аристократизм вашей семейки достался младшенькому. Тебе же досталась медвежья сила и ослиное упрямство. Но тем не менее, ты любишь время от времени распушить хвост и пустить пыль в глаза. На это — древний род и древних викингов — обычно покупаются. И парни, и девчонки — тебе все равно, кого брать в постель. Но ты не берешь никого. Ты в двух шагах от чемпионского пьедестала по дрочке, и скоро ты этот пьедестал займешь. Но ты не трахаешь Тома. И никого не трахаешь. Ты ждешь. Когда он тебе позволит. Или когда у тебя тормоза откажут окончательно. И ты настроен серьезно. Вот без дураков — серьезно. В качестве серьезности своих намерений ты приносишь Тому справку. Что ты, значит, ничем таким не болеешь. Что ты чист и ничего ни от кого не успел подцепить. Том пытается не заржать. То есть ты видишь — ему нелегко, но он делает над собой усилие и не ржет. Он даже сам тебе приносит такую же бумажку. Но ты и тут его не трахаешь. Ты ждешь. Так вот ты, походу, дождался. Когда Кейси позвал вас обоих на рыбалку. В Шотландию, на озера. Домик, который вы сняли на выходные вскладчину, кажется тебе дохера миленьким и романтичным. Как и все здесь — зеркальная гладь озера, изумруды деревьев, отраженные в зеркале, воздух — прохладный и свежий, ты думаешь, что зимой, когда температура падает за ноль, он кристаллизуется, искрит алмазами. На самом деле это вы с Томом искрите. Кейси так и говорит: "От вас двоих прикуривать можно", и Том фыркает, услышав это замечание, а ты давишь довольную лыбу. Ты счастлив — полной грудью пьешь это счастье. С тобой рядом твой друг и твой Том, а вокруг вас красота невозможная. Это так похоже на волшебство, что тебе хочется думать, что и эта ночь тоже будет волшебной. Если Том захочет разделить ее с тобой. Рыбалка не клеится. И вовсе даже не потому, что Хиддлс по обыкновению своему рукожопит: сначала он уронил банку с червями, потом он уронил удочку. Два раза — один из них прямо в озеро. После он пытается забросить леску так, как учил его Кейси, но вместо того, чтобы закинуть крючок в озеро, он чуть было не подцепил на этот самый крючок тебя. Ты целых три месяца на крючке у Тома, и ты знаешь — с крючка тебе не сорваться. Ты уверен как ни в чем и никогда — отрывать тебя от Тома будут разве что с мясом. Оторвут — и кинут на угли, как вы кидаете пойманную Кейси рыбу. И ты будешь гореть и обугливаться — словно в аду — если ты останешься без Хидддлстона. Рыбалка не клеится. И если бы не Кейси, вы бы не поймали сегодня ни черта. Ты ловко управляешься с рыбацкими снастями с самого детства — ты же вырос на берегу моря. А вот Том… Он не приспособлен к рыбалке категорически, хотя и старается. Он всегда старается все сделать наилучшим образом. Но почему-то у него получается плохо, и ты становишься у него за спиной, чтобы научить забрасывать удочку — так ты говоришь ему. На самом деле ты становишься у него за спиной, чтобы прижаться покрепче к его упругой жопке. Тебе хочется думать, что ты всегда будешь стоять у него за спиной — чтобы эту самую спину прикрыть. Ты так решил. В отличие от вас, занятых чем угодно, только не рыбалкой, Кейси удается поймать несколько рыбин, и три из них Том отпускает на волю — «Жалко же! Мы все равно не съедим их всех, так пусть плывут себе!» И после ужина, когда Том умудряется залить костер бензином, Кейси прогоняет вас прочь. - Идите в дом, поджигатели! На самом деле ты ничего не поджигал, но ты не споришь с Кейси. Тебе просто хочется остаться с Томом наедине. Дом пахнет немного деревом, немного чистящими средствами, которыми хозяйки моют полы, и немного чем-то… Так пахнет жилье, которое постоянно сдают внаем — что-то безликое и немного неуютное, но тебе все равно. Тебе гораздо интереснее, чем пахнет Том, когда ты сгребаешь его в охапку и прячешь нос в основании его шеи. Том пахнет дымом от костра и самим собой. Его запах чистый и свежий — так пахнет белье, когда его достают из стиральной машинки. - Я хочу в душ, - Том пытается вырваться из твоих объятий, но хрен там плавал. Ты держишь крепко. Ты целуешь его за ухом. Это его секретное местечко. Когда твои губы касаются кожи там, он чуть вздрагивает, и с губ его слетает тихий полустон-полувдох. Он шепчет «Тхооорррррр!!!!» И ты готов толкнуть его к стене, обшитой деревянными панелями, и взять его прямо здесь, в прихожей. Но ты терпелив. Как же ты, сука, терпелив! И ты раздеваешь его неторопливо. Ты оттягиваешь этот сладкий момент, когда пальцы твои коснуться обнаженного тела. Ты снимаешь с него куртку, шарф, тянешь вверх теплый свитер, оставляя Тома стоять в футболке и джинсах. Этих узких пидорских джинсах, в которых его зад и его длинные стройные ноги дохуя дрочные. Ты опускаешься на корточки и расшнуровываешь его ботинки. Он позволяет. Смотрит сверху вниз, дышит часто-часто… Уже возбужден — замечаешь ты характерную выпуклость на джинсах в облипочку. Ты снимаешь с него ботинки — медленно. Это ни фига не стриптиз, тебе кажется, что это вообще ни хрена не сексуально — то, как ты избавляешь Тома от носков. Вообще в носках нет ничего сексуального, на твой искушенный взгляд. Но когда ты касаешься обнаженных Томовых ступней, у тебя хер звенит от напряжения. - Вместе! - объявляешь ты. Тоном, не терпящим возражений. Ты поднимаешься. Нависаешь над Хиддлстоном всем своим немалым ростом. Он облизывается — ему нравится, когда ты вот так командуешь. Он сдается. Он все тебе сегодня позволит. Тебе хочется перекинуть Тома через плечо — сегодня он твоя добыча. Но ты этого не делаешь. Ты не питекантроп какой-нибудь, хотя со стороны может показаться, что ты он и есть. Ты просто идешь за Томом в душ. И ты не срываешь с него одежду, хотя тебе хочется. Ты снимаешь его шмотки аккуратно, а со своими уже не церемонишься. И вы встаете в душевую кабину — вам тесно обоим, и тебе это даже нравится. Ты касаешься Тома везде. Касаешься его всем собой. Вас окутывает пар, а с ним хвойный запах геля для душа, и твои ладони скользят по давно желанному телу, а ладони Тома скользят по тебе, и вы просто лапаете друг друга, пока ваши губы соприкасаются в поцелуе — глубоком, мокром, горячем. Твой язык у него во рту, и Том позволяет тебе делать все, что только в голову приходит. Ты вылизываешь изнутри его десны, ты пьешь его слюну вперемешку с горячей водой. Ты сосешь его язык — это пошло и это заводит. И ты разрешаешь ему пососать свой. - Не здесь, - Том мотает головой, выключает воду. Ты согласен. Не здесь. Тебе хочется разложить его на широкой кровати. Хочется наглядеться вдоволь, а в душевой кабине пар стоит такой, что ничего и не рассмотреть особо. И ты вытираешь наскоро Хиддлстона, а сам не вытираешься — и так сойдет! И через несколько секунд ты садишься на кровать, оставляя Тома стоять рядом. Его член прямо перед тобой стоит бодро, но ты опять же не торопишься взять его в рот. Ты смотришь снизу вверх, как будто нарочно задевая щекой открытую головку. Тебе хочется увидеть просьбу в его глазах. Или услышать своими ушами. Тебе хочется, чтобы тебя просили и умоляли. Только вот Том умолять не станет. Он качает бедрами слегка — его член вновь задевает твою щеку. И он касается пальцами твоих губ, обводит их, нажимает на подбородок, заставляя тебя открыть рот. И скользит плавно внутрь — неглубоко совсем — и опять выскальзывает. И снова — вперед-назад. И еще раз. Ты не тянешься следом. Вообще ничего не делаешь. Позволяешь пользовать свой рот какое-то время. И все смотришь. Смотришь на то, как Том глядит в ответ из-под опущенных ресниц. Слушаешь, как он пытается сдержать рвущиеся наружу стоны. «Скоро ты будешь кричать, - с какой-то даже мстительностью думаешь ты. - Ох, как же ты будешь кричать!» И ты заглатываешь целиком. Ты как будто сожрать его хочешь. Ты целых три месяца голодал. Не то чтобы ты был мастер минета, но ты стараешься. Ты просто делаешь все то, чего бы тебе хотелось, чтобы Том сделал с тобой. И ты отстраняешься, перехватывая недовольный взгляд Тома, когда чувствуешь, что подвел его к самому краю. - На кровать! - командуешь. И сам же выполняешь свою команду. Ты укладываешь Тома животом вниз. Приподнимаешь аппетитную задницу, устраиваешь свои ладони на шелковых половинках, разводишь их в стороны. Проводишь пальцем между ягодиц, задеваешь крепко сжатую еще дырку. Сплевываешь, смотришь завороженно на влажно блестящее отверстие. Но не спешишь Тома растягивать. Вместо этого накрываешь самим собой, целуешь там, за ушком, где вам обоим нравится. Шепчешь ему, какой он сладкий. Какой он, сука, дохуя сладкий. И как ты станешь ебать его прямо сейчас. Как ты станешь долбить его дырку своим хером, и как он будет просить у тебя — еще и еще. Он слушает, замерев. Кивает покорно — хороший мальчик! За эту покорность ты вылизываешь его шею. Обводишь языком каждый позвонок. Спускаешься ниже по спине, скользишь губами по острым лопаткам, целуешь эти блядские ямочки — те самые, что повыше ягодиц. Ты о смазке заранее позаботился. Тебе всего и остается, что нырнуть рукой под подушку, вот только Том перехватывает твою руку. Забирает тюбик, выдавливает немного и, заведя руку за спину, принимается смазывать вход, а после проталкивает внутрь сразу два пальца, и ты смотришь завороженно, как он насаживается на собственные пальцы, как он готовит себя и растягивает. Это шоу — специально для тебя. Он не может не понимать, как это на тебя действует — то, как его пальцы тянут его дырку. Только для тебя. Для тебя одного. Ты понятия не имеешь, где и с кем он этому научился. Ты бы начал ревновать, вот только похоть сильнее ревности. Ты смотришь на то, как пальцы Тома проникают раз за разом туда, где скоро окажется твой хер, и у тебя уже сил нет терпеть. Ты оглаживаешь ладонью свой собственный стояк. Тебе невмоготу ждать. Тебе бы хотелось, чтобы это Том начал умолять, но вместо этого ты сам просишь первым: - Хиддлс, блять… Тонкие длинные пальцы выскальзывают из достаточно уже растянутого отверстия, замирают на секунду и снова принимаются кружить вокруг входа. - Что? - Хиддлс, я не могу… Блять, я тя трахну прямо щас… Отводишь его руки, принимаясь облизывать раскрытую дырочку. - Сладкий мой, - шепчешь задушено. - Так хочется… Вот здесь… Его зад мокрый от твоих поцелуев. А простыня под ним мокрая от смазки. Ты сам мокрый от пота, и хер его знает, как ты еще держишься. Но ты, сука, держишься. Хотя тебе и хочется вломиться в его тело. Но ты не вламываешься. Он переворачивается на спину. Разводит ноги пошире, подтянув колени к груди. Предлагает себя беззастенчиво. - Так трахай. А не болтай. И тебе не нужно второго приглашения. Ты приставляешь головку к блестящему от слюны и смазки входу. Ты словно сам себя дразнишь, не торопишься оказаться внутри. Проталкиваешь член потихоньку. Том, даже растянутый, все равно тугой, узкий. Он кусает губы, дышит через нос, пытаясь не зажиматься. Пытаясь принять твой член полностью. Ты покачиваешь бедрами, двигаясь осторожно. Ты хочешь, чтобы Том привык немного, вот только он тоже не может больше ждать. Он тоже не хочет больше сдерживаться. - К черту, Тор! К черту эту твою нежность! И вот тут ты срываешься. Подхватываешь его под попку и начинаешь трахать так, как давно хотел — резко, глубоко, сильно. Раз за разом погружаешься в шелковую, влажную, горячую тесноту Томова тела. Ты слышишь, как он стонет - громко, пошло. Ты долбишь его дырку, не сдерживаясь. Ты глаз оторвать не можешь, как твой член исчезает внутри полностью и скользит обратно, влажный от смазки. Ты видишь, как чуть припухшие края его дырочки плотно обхватывают ствол, и срываешься на рык, принимаясь трахать его еще быстрее. Еще резче. Тебе хочется, чтобы он кричал, но он молчит. Смотрит на тебя — ох как же по-блядски он на тебя смотрит! Но с губ его срываются лишь стоны. А тебе хочется вырвать крик из его горла. Тебе хочется, чтобы он глотку срывал, выкрикивая твое имя. Но ты кричишь сам. Ты связки срываешь — до хрипа, когда он выплескивается себе на живот, так сильно сжав внутри твой член, что тебе кажется, он сломается, сожмись Том чуть сильнее. Ты кричишь что-то бессвязное. Тебе кажется, что в голове не осталось ни одной мысли, которую можно было бы высказать… выстонать на самом деле. Есть только одно «Том». И спустя минуту — долгую минуту, в течение которой ты пытаешься отдышаться, появляется еще одна: «Хиддлс, бля!» Он под тобой распластан. Он накрыт — покрыт — тобой. На губах его пьяная улыбка. Между вашими телами мокро и липко. Ты улыбаешься, заставляя в ответ улыбнуться его. Ты говоришь ему — наконец-то ты можешь говорить — какой он охуенный. Ты говоришь, что оно того стоило — ждать целых три месяца. Ты уже готов на второй заход — а ведь ты даже не вынул свой член из растраханной Томовой дырки. Ты слышишь, как где-то за дверью возится Кейси. Как он кричит вам, что если вы будете трахаться как кролики и мешать ему спать, то он выгонит вас на мороз. Ты кричишь ему в ответ, чтобы он шел на хер. И ты целуешь своего Тома. И ты сообщаешь ему, что он — твой. Ты так и говоришь: - Ты мой, Хиддлс. Мой собственный. Только вот посмей куда-нибудь подеваться! Он не возражает. Он согласен с тобой полностью. Вот только с одной поправкой. - Это ты — мой собственный, - уверяет тебя Том. И ты тоже не возражаешь. Хули возражать-то?